Правительница
Правительница
С 16 мая 1682 года началось правление Софьи Алексеевны. В тот день были произведены важные назначения. Князь Василий Васильевич Голицын стал начальником Посольского приказа, князь Иван Андреевич Хованский — Стрелецкого, боярин Иван Михайлович Милославский — начальником Иноземного, Рейтарского и Пушкарского приказов.
В дни мятежа стрельцов возмутилась московская беднота. «Были разграблены правительственные архивы и сожжены бумаги, относящиеся к крестьянским делам»[265].
Но Софья с помощью стрельцов быстро погасила волнения в народе — она полностью контролировала ситуацию в столице. Все родственники Натальи Кирилловны либо были убиты, либо чудом сбежали из Москвы. Отца ее, Кирилла Полуэктовича, по требованию стрельцов постригли в монахи указом великого государя. Мать Петра оказалась изолированной от всех, кто мог бы ей помочь советом и делом.
Иоанн, Петр Алексеевич и Софья
Правительница хорошо наградила стрельцов за оказанную услугу. Она повелела им выплатить сверх жалованья по 10 рублей каждому, а также приказала устроить распродажу только для стрельцов по самым низким ценам «животы боярские и остатки опальные». Стрельцы были довольны.
Софья приказала им очистить улицы Москвы от трупов, они сделали это беспрекословно. Она наградила стрелецкое войско почетным названием Надворной пехоты.
Но Петр еще оставался единодержавным правителем. В любую минуту власть Софьи могла поколебаться, как это не раз случалось полтора века назад — во времена детства Ивана IV Васильевича. Понимая это, правительница через князя Хованского, первые несколько недель преданного ей, договорилась со стрельцами еще об одной сделке, и 23 мая победители и «многие чины Московского государства» (которые за неделю просто физически не могли быть опрошены из-за дальности расстояний между городами) «пожелали», чтобы на престоле восседали оба брата, Петр и Иван. Челобитная, врученная Хованским Софье, заканчивалась грозно: «Если же кто воспротивится тому, они придут опять с оружием и будет мятеж немалый». Стрельцы раззадорились, расхрабрились настолько, что, казалось, они и впрямь могли еще раз взять список и ружья в руки и поставить по своему хотению стрелецкого царя.
Царевна выслушала Хованского, собрала в Грановитой палате высших чиновников государства и коротко предложила им требование стрельцов. Бояре, думные дворяне и думные дьяки, окольничие покорно закивали головами: «Согласны! Согласны!»
Софья без промедления созвала Собор. На Соборе, однако, произошла нежелательная для нее заминка: нашлись люди, которые посчитали, что двоевластие ничего хорошего стране не даст. В ответ на это сторонники многовластия развили на Соборе целую теорию о пользе и выгоде такого способа государственного правления. В самом деле, одному царю очень трудно управлять большой страной. Двум — гораздо легче! Один, например, идет с войском в поход, а другой остается править государством. Как удобно! Да и примеров в истории много. А в Древнем Риме вообще двух консулов выбирали. Очень мудрое решение придумали стрельцы!
Жаль, в то время в Москве не было знатоков метода математической индукции. А то бы на том Соборе кто-нибудь в угоду стрельцам мог бы вывести потрясающую теорию многоцарствия, по которой выходило бы, что если двум царям править легче, чем одному, то трем — легче, чем двум, а четырем — легче, чем трем. И так далее до бесконечности, до самого последнего жителя данной страны.
Один царь ведет войско в поход, другой принимает иностранных гостей, третий по какой-нибудь надобности отправляется за границу, четвертый издает законы, пятый на их основе пишет приказы и постановления, шестой организует строительство… Да мало ли царских дел в такой стране, как Россия! Только бы стрельцы приказали, а уж за Собором дело не станет. И за хорошими плотниками.
Они сразу, как только на Соборе утвердили решение «быть обоим братьям на престоле», тут же сконструировали и сделали очень красивый и прочный двойной престол. А могли бы и тройной престол соорудить… только бы стрельцы приказали.
Софья и на этом не остановилась.
Через пару дней стрельцы потребовали, чтобы Ивана сделали первым царем, а Петра — вторым. 26 мая опять созвали Собор, и требование воинов было полностью удовлетворено. Нет, это перестало быть похожим на римские события времен «солдатских императоров» или на турецкие и арабские события, когда решала все воля янычар и мамелюков. Это был какой-то бесконечный Софьин спектакль. Она вела себя странно. Судьба подарила ей золотую рыбку в виде удачного бунта стрельцов, и она, получив в руки удачу, не знала, что с ней делать.
Уже 29 мая стрельцы вновь явились с очередным требованием, чтобы «правительство, ради юных лет обоих государей, вручить сестре их». По-женски глупую ошибку совершила мудрая, как ее называют некоторые историки, Софья. Разве можно было ей, царевне, унижать двор, потомственных бояр, патриарха, царей, царицу, которые, получив от стрельцов суровый наказ, вынуждены были просить, умолять Софью Алексеевну принять правление?!
Она держала в руках удачу, но удача, попади она в неумелые руки, может довести до многих бед.
Софья жеманилась, не соглашалась, играла столь привычный в царских делах спектакль, а ее упрашивали чуть ли не со слезами на глазах — еще бы, две недели не прошло после шабаша стрельцов в Кремле. Накокетничавшись, она наконец-то согласилась.
«Для совершеннаго же всем утверждения и постоянной крепости» она повелела во всех указах имя свое писать вместе с именами царей, не требуя другого титула, кроме «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны Софии Алексеевны»[266].
Стрельцы, совершенно не чувствуя меры, потребовали от Софьи морального вознаграждения за их великие зверства и за услуги. И она не смогла отказать бравым воинам. 6 июня Софья вручила стрельцам жалованную грамоту, скрепленную красной печатью, подписями первого царя Ивана и второго царя Петра, в которой бунт 15–16 мая 1682 года называли «побиением за дом Пресвятые Богородицы». В честь «славного подвига» стрелецкого войска было приказано установить неподалеку от лобного места каменный столб с длинным списком преступлений невинно убиенных стрельцами. На этом же монументе смерти было строжайше указано — не называть стрельцов разными нехорошими словами.
Софья поручила ответственное дело двум расторопным полковникам, они быстро исполнили приказ. Каменный столб установили. На него прикрепили жестяные доски с надписями. Стрельцы были довольны. И Софья тоже.
Она стала единолично править страной. Гордая, надменная, властная, по-русски статная, полюбившаяся стрельцам за частые угощения, Софья производила впечатление уверенной в себе, всесильной регентши. Но величие это было обманчивым!
Уже в июне подняли головы раскольники. Среди стрельцов их было немало. Хованский стал заигрывать со стрельцами-раскольниками, часто вспоминая при этом свою родословную, которая велась якобы от самого Гедимина.
Софья, побаиваясь воинов, не смогла решительно пресечь попытки раскольников вернуть старые порядки и обряды в церкви. Дело дошло до того, что единомышленнику знаменитого Аввакума, Никите Пустосвяту, удалось навязать Софье идею короновать Ивана и Петра по старым обрядам. Трудолюбивый Никита Пустосвят напек просфоры и 25 июня гордо понес их к Успенскому собору, куда со всей Москвы и ближних ее окрестностей спешили люди. «Наша взяла!» — было написано в счастливых глазах раскольника. Но вдруг он оказался в плотном непробиваемом заторе перед Красной площадью. Пробиться к Успенскому собору Никита Пустосвят не смог.
Эта обидная осечка лишь раздразнила староверов. Ничего страшного. Можно будет перекороновать царей.
В Москве собирались раскольники. Хованский играл с ними в ту же игру, в которую совсем недавно Софья играла со стрельцами. Потомков Гедимина уважали во всей Европе. Старообрядцы могли сослужить ему хорошую службу. Софья, нуждаясь в военной силе, не отказала раскольникам, за которых просил сам Хованский, в их просьбе устроить в Грановитой палате диспут о вере и религии, потребовав, видимо, из каких-то чисто женских соображений, от начальника Стрелецкого приказа, чтобы эта важная акция проходила в ее присутствии: «Я лучше знаю вопросы веры, проблемы власти, и я направлю спор в нужное русло».
5 июня в Грановитой палате состоялся диспут о вере и религии. Строго говоря, никакого диспута в тот день не было и быть не могло. Раскольники и сторонники Никона договориться между собой не смогут никогда. Софья этого не понимала. Ее не интересовали проблемы раскольников. Ее интересовала проблема власти.
Она попыталась навязать свою волю собравшимся, но Никита Пустосвят ловко увернулся от ее вопроса: «Зачем они (раскольники) так дерзко и нагло пришли во дворец?» — и стал спорить с патриархом и архиепископом Холмогорским Афанасием, с которым в конце концов он чуть не подрался. Стрельцы были на месте. Затем Никита, не обращая внимания на резкие внушения Софьи, грубо отозвался о Семене Полоцком, учителе детей Алексея Михайловича. Правительница и в этот раз резко осадила его. Пустосвят, упорно продолжая свое дело, сказал, что еретик Никон поколебал душу царя Алексея Михайловича.
Тут уж Софья (она твердо стояла на позициях официальной, признанной в мире Православной церкви) совсем разгорячилась, всплакнула от нахлынувших чувств и ляпнула, не подумав: «Нам нужно оставить царство и отправиться к христианским королям!»
Из толпы раскольников раздался злорадно-довольный голос: «Вам, государыня, давно пора в монастырь. Полно царство мутить. Для нас двух царей достаточно, были бы они здоровы да крепки умом. А без вас в государстве пусто не будет!»
Правительница готова была разрыдаться, но бояре и выборные стрельцы горой встали на защиту Софьи, окружили ее, суровым мужским словом успокоили, уговорили занять свое место. Диспут не получился.
В последующие дни Софья — надо отдать ей должное! — обласкала выборных стрельцов, угостила их медом да винами из царских погребов, обещала награды, увеличение жалованья. Стрельцы поняли ее с полуслова и твердо сказали: «Мы против старой веры. Это дело церковное, нас не касаемое. Государыню в обиду не дадим».
А за сим начались казни раскольников. Удар по ним нанесли страшный. Многие раскольники убегали либо на север, в Сибирь, либо на запад, покидали Россию.
А во второй половине лета 1682 года Софья почувствовала серьезную опасность со стороны князя Хованского. По Москве ходили упорные слухи о том, что «потомок Гедимина» настраивает стрельцов на еще более решительные действия: на мятеж против бояр. Первым забеспокоился осторожный Иван Милославский: он выехал из Москвы и кочевал по своим подмосковным имениям, нигде не оставаясь подолгу, никому не говоря, где он будет завтра утром.
Стрельцам тоже мирно не жилось. Азарт борьбы у них уже поиссяк. Его нужно было постоянно поддерживать. Но чем? Почти все стрельцы имели в Москве семьи. Это обстоятельство накладывало отпечаток на все дела, на моральный дух стрельцов. В домашней обстановке человек меняется — это не воинский лагерь, не казарма. Люди Хованского, понимая, что для крупного взрыва злости нужна столь же мощная идеологическая подготовка, говорили воинам о готовящемся в Кремле плане уничтожения стрельцов.
В Кремле тоже было неспокойно. Сюда Бог весть откуда (может быть, от тех же людей Хованского) поступали тревожные сведения о намерении стрельцов взбунтоваться.
В конце августа Софья вместе со всем царским семейством переехала в село Коломенское. Стрельцы с испугу прислали к Софье людей, которые убедительно уверяли царевну в своей преданности. Но царевна была начеку. Уверения уверениями, а поведение Хованского, начальника над всем стрелецким войском, любимца стрельцов, ей не нравилось. Он приехал в Коломенское, сообщил, видимо, надеясь напугать царскую семью, о подготовке в Новгороде войска для похода на Москву. Софья потребовала пригласить в Коломенское Стремянной полк. Хованский этого не сделал. Она повторила еще несколько раз свое повеление, прежде чем князь выполнил его. Он явно что-то замышлял.
Правительница решила действовать на опережение. Она заманила его вместе с сыновьями в ловушку, Хованских схватили бояре, предъявили им какие-то обвинения, быстренько казнили. Только младший сын Хованского Иван случайно вырвался из ловушки, помчался в Москву, поднял стрельцов. Софья в это время была уже в Троицком монастыре.
Князь Василий Васильевич Голицын, не теряя ни минуты, организовал работы по укреплению монастыря, призвал на помощь специалистов военного дела из Немецкой слободы. Стрельцы, увидев, как слаженно работают люди в Троицком монастыре, испугались, прислали к царевне выборных людей вместе с плахой и топором: руби наши головы, Софья Алексеевна! Правительница не стала на этот раз увлекаться наказаниями, она предъявила стрельцам выполнимые требования, и они согласились на них.
Опытный военачальник и государственный деятель мог бы без особого труда определить, что стрельцы после всего случившегося с ними с мая по сентябрь 1682 года уже не представляют собой серьезной военной силы. Испачкав руки в крови соотечественников, погрязнув в дворцовых интригах, они, гордые и чванливые, серьезного врага давненько уже не видели, а моральный надрыв превратил их в эдаких дряхлых спесивых стариков.
Стрельцы обещали не преследовать раскольников, в дела государственные не лезть, в том числе не доискиваться причин казни Хованского. Через несколько дней они даже принесли Софье челобитную, в которой просили… сломать столб со списком возле лобного места — свидетеля их «подвигов».
Можно себе представить, как смеялись москвичи над стрельцами! После такого морального потрясения стрелецкое войско можно было спокойно расформировывать и отправлять по домам, в семьи.
В 1683 году Софья издала указ, в котором запрещалось под страхом смерти хвалить события 1682 года. Для полной безопасности ей нужно было издать указ о памяти, категорически запрещающий вспоминать и думать об этих страшных событиях.