Российская империя

Российская империя

Российская империя была одной из самых больших когда-либо существовавших на земле империй. От других европейских стран она отличалась не только огромными размерами, но и всем своим политическим укладом. Государь-император обладал никем и ничем не ограниченной властью, с которой не шла ни в какое сравнение власть иных европейских монархов. И ни один из этих монархов не имел такой деспотичной бюрократии, такой жестокой полиции и такого бесправного народа, какие были у российского царя.

В XVIII в. в результате реформ Петра I и Екатерины II империя далеко ушла от своего прообраза — примитивного полуазиатского Московского княжества. Она обзавелась могучей современной армией, европейски вышколенной бюрократией и интеллектуальной элитой, быстро осваивающей западные культурные модели и стереотипы. Но все эти перемены отнюдь не заставили российских императоров отказаться от самодержавия — основного постулата старой московской политической доктрины, согласно которому царь имеет абсолютную власть над всеми своими подданными и над всеми аспектами их жизни.

Правда, в самом начале XIX в. забрезжила надежда на конституцию, которой молодой, ищущий популярности Александр I, казалось, всерьез собирался логически завершить законодательные реформы своей бабушки Екатерины II: именно конституция могла окончательно утвердить власть закона взамен монаршего самовластья. Впрочем, вскоре выяснилось, что и этот «просвещенный монарх» не воспринимал идею конституции всерьез. Однако жажда реформ уже проникла в сердца имперских либералов, и в декабре 1825 г., сразу после смерти Александра I, группа заговорщиков попыталась устроить государственный переворот с целью установить конституционное правление. И хотя так называемое «восстание декабристов» потерпело полный провал, новый император Николай I был потрясен этим покушением на основы самодержавия и ответил на вызов декабристов ужесточением контроля над своими подданными. Как человек военный, Николай пытается во всем обществе установить дисциплину и порядок милой его сердцу армии. Для этого он еще более расширяет бюрократический аппарат и в 1826 г. учреждает пресловутое Третье отделение имперской канцелярии — первую в России секретную службу. Он же устроил и так называемый корпус жандармов — регулярную полицию, а также приказал значительно ужесточить цензуру. Все это привело к тому, что на весь долгий период царствования Николая I Россия вступает в эпоху, которую В. О. Ключевский называл самой бюрократической в российской истории.

Украинские земли в составе Российской империи в XIX в.

Имперское присутствие в Украине. Приверженцы российского самодержавия находили и другие аргументы в его пользу, кроме огромных просторов империи, и в их числе — пестрота ее этнического состава. Этот довод наиболее ясно изложил князь Олександр Безбородько — один из самых выдающихся украинцев на имперской службе. Кстати, следует особо подчеркнуть, что свою пылкую любовь к родной Украине он нисколько не пытался скрывать. Тем не менее именно Безбородько первым — еще в конце XVIII в.— в своей секретной записке отметил, что самодержавие является «единственно возможной формой правления» в стране со столь разнообразными «жителями и обычаями» и что «малейшее ослабление самодержавной власти неминуемо приведет к потере многих провинций, ослаблению государства и бесчисленным несчастиям для народа». Исходя из подобных соображений чиновники управляли империей таким образом, как если бы она состояла из одного-единственного народа — русского, сознательно пытаясь не замечать многочисленных особенностей и традиций всех прочих. А поскольку украинцы в языковом и культурном плане близко сходятся с русскими, то правительству не составляло особого труда делать вид, что «Украина — это та же Россия». И если бы имперскому чиновнику кто-нибудь отважился задать вопрос: по какому праву Россия управляет большей частью Украины? — ответ был бы в духе надписи на медали, выпущенной в честь Екатерины II в 1793 г.: «Я вернула то, что было отнято». По всеобщему убеждению, Украина всегда была неотъемлемой частью России и лишь по странной исторической случайности на какое-то время оказалась от нее оторванной. И любой имперский чиновник объяснил бы, что существующие отличия между русскими и украинцами — не более чем результат этой временной разлуки. И теперь, «воссоединившись» с Россией, украинцы (или «малороссы») должны были поскорее избавиться от своих особых черт и стать «истинно русскими». На подстегивание этого «естественного» процесса и была направлена государственная политика вплоть до самого распада империи.

Конкретным и повсеместным признаком имперского присутствия в Украине была армия. Ее многочисленные форты и гарнизоны усеяли всю страну, ее командиры требовали от населения исполнения тяжелых повинностей, страшнейшей из которых был призыв на действительную службу, введенный в Украине в 1797 г. Солдатам российской армии полагалось служить 25 лет, но частые войны и бесчеловечная муштра задолго до истечения четвертьвекового срока загоняли бедняг в могилу. Недаром призыв считался равносильным смертному приговору — рекрутов к месту службы часто доставляли в кандалах, а помещики отдавали в солдаты провинившихся или непокорных крестьян.

Милитаризация всей системы управления, широко развернутая при Николае, началась еще при Александре и его министре Аракчееве — солдафоне, фанатике и мракобесе, который в 1816—1821 гг. стал повсюду устраивать ненавистные народу военные поселения. В таких поселениях, устроенных по типу военных лагерей, жили 500 тыс. солдат с семьями — и вся жизнь в таких семьях, начиная от разрешения на брак и кончая количеством детей, была расписана точными и детальными инструкциями. В Украине существовало около 20 подобных поселений, но до 1857 г. большинство из них было упразднено, поскольку оказалось, что результаты этого «социального эксперимента» оказались прямо противоположными тем, на которые рассчитывали его авторы. Этот пример, пусть и крайний, говорит сам за себя: подчинить жизнь граждан военной дисциплине в течение долгого времени оставалось мечтой и идеалом царской бюрократии.

Процесс внедрения в Украине имперских административных структур, начавшись еще в 1770-е годы, получил окончательное завершение лишь в 30-е годы XIX в. К этому времени вся «Малороссия» была разделена на девять губерний, причем на каждый из ее традиционных регионов приходилось по три губернии. Черниговская, Полтавская и Харьковская охватывали земли Левобережья. Здесь еще помнили и хранили традиции казачества, Гетманщины и старшины. Киевская, Волынская и Подольская губернии располагались на Правобережье, недавно отвоеванном у поляков. Польская шляхта, как и раньше, заправляла здесь всей социально-экономической жизнью на селе, а в городах и местечках жили в основном евреи. Наконец, новоосвоенный Юг, бывший еще недавно вотчиной запорожцев и крымских татар, был разбит на Екатеринославскую, Херсонскую и Таврическую губернии. Каждая губерния делилась на уезды («повіти»), в которые в свою очередь входили села и уездные города.

Губернская и уездная иерархия чиновников была одинаковой по всей империи. Губернаторов назначали цари, те подбирали себе штат чиновников, каждый из которых отвечал за свой участок управления (общественным порядком, финансами, образованием и т. д.). Верхние ступени административной лестницы обычно занимали профессиональные бюрократы. Судьи и предводители дворянства избирались местными дворянами из своей среды. Для заполнения низших ступеней профессиональных чиновников просто не хватало, и там было много случайного сброда.

Для древнейших украинских городов, издавна пользовавшихся самоуправлением по Магдебурге кому праву, введение новой бюрократической системы имело в основном негативные последствия. В 1835 г. Киев последним из городов официально утратил свой особый «магдебургский» статус. Отныне все украинские города были подчинены губернским властям. На низшем административном уровне — в селе — за соблюдение правопорядка отвечали помещики.

По социальному происхождению чиновники, осуществлявшие повседневное управление в Украине XIX в., в основном были бюрократизированными дворянами. Высшие, в особенности губернаторские, посты чаще всего доставались представителям влиятельных аристократических семейств; управленцы среднего звена соответственно происходили из рядового и среднего дворянства. Скромные должности делопроизводителей и писарей были уделом мещан и сыновей священников. И почти никогда даже самые незначительные административные посты не занимали крестьяне.

Этнический состав бюрократии в Украине менялся в зависимости от региона. На Левобережье, где потомки старой казацкой старшины получили все права дворянства, среди высшего чиновничества попадались столь славные украинские фамилии, как Милорадович, Миклашевский, Кочубей, Завадовский, Капнист, Полетика и др. На Правобережье преобладали русские и поляки. На Юге, куда стекался народ со всей империи, состав чиновничества тоже был самый разнообразный, хотя и здесь в большинстве были русские. Впрочем, следует заметить, что коль скоро нерусский вступал в ряды бюрократии, он не только, как правило, быстро русифицировался, но часто мыслил и поступал как «более русский», чем сами русские.

Имперская бюрократия была организована по военному образцу, имела чины и мундиры. Нижестоящие заискивала перед вышестоящими, в то же время грубо третируя тех, кт стоял ниже их самих. За неимением конституции, защищающей права личности, любой чиновник не только формально мог вмешиваться в частную жизнь людей, но и часто делал это с особым удовольствием. К счастью, Российская империя была сравнительно бедной и могла себе позволить содержать лишь 12 чиновников на 10 тыс жителей (на Западе на такое же количество населения чиновников приходилось в три — четыре раза больше), да и жалованье у тех было столь мизерным, что приходилось «добирать» взятками. На коррупцию, особенно местного масштаба, правительство смотрело сквозь пальцы: покуда чиновники исправно обеспечивали казну требуемой суммой денег, начальство мало волновало, сколько они кладут себе в карман. В России население веками привыкало к такой системе — в Украине она была еще в новинку. Быть может, этим объясняется тот факт, что именно украинец Гоголь создал столь блестящий сатирический портрет имперской бюрократии — всемирно известную комедию «Ревизор» (1836).

До Николая I, правившего в 1825—1855 гг., надзор за «благонадежностью» граждан осуществлялся лишь от случая к случаю и преследовал в основном чисто информативные цели. До учреждения в 1826 г. Третьего отделения в России не было специальных структур, занимающихся политическими репрессиями. Но теперь они появились — и хотя штаты постоянных сотрудников «охранки» поначалу были невелики, тайные агенты Третьего отделения были повсюду: на ярмарках и в кабаках, в университетах и прочих общественных собраниях они зорко выслеживали малейшие признаки «подозрительного» образа мыслей и поведения. Цензура как средство подавления потенциальной оппозиции использовалась в России всегда, но при Николае I ее требования как никогда ужесточились. Специальные комитеты пристально следили за всем, что появлялось в печати. Недаром Тарас Шевченко с горькой иронией писал: «Від молдаванина до фінна на всіх язиках все мовчить, бо благоденствує».

Но как ни старался император превратить Россию в сугубо «полицейское» государство с жесткой дисциплиной и военными порядками, ему это не удалось. Десятилетиями столица обрушивала водопад инструкций и циркуляров на головы местного чиновничества — разбросанного по огромной территории, коррумпированного и ленивого. Исполнять все то, чего требовало вышестоящее начальство, чиновникам не было никакого смысла — тем более что и при всем желании они никак бы не управились со своим огромным хозяйством. Во всяком случае, на каждого чиновника-«педанта» в любом учреждении приходилось по одному чиновнику-«добряку» — да и редкий «педант» не превращался в «добряка» за определенную мзду, смягчавшую самые суровые приговоры и заставлявшую проявлять снисходительность к «отдельным нарушениям».

Российская империя не была не только сплошь «полицейским», но и абсолютно закрытым обществом. Для зарубежного путешествия жителя империи — конечно, такого, у которого хватало на это денег,— практически не было никаких препятствий. Представители правящей элиты, их чада и домочадцы время от времени бывали на Западе и могли сравнивать тамошние порядки с установленными в их отечестве — часто не к чести, но к смягчению этих последних.

«Малороссийская» ментальность. Величие и могущество империи, возможность блестящей карьеры, гордое чувство принадлежности к дворянству одной из самых мощных держав мира — все это лучше всякого полицейского контроля обеспечивало лояльность бывшей украинской старшины, ее преданность государю-императору. Украина стала для них лишь «малой родиной>, милой сердцу стороной — и органической частью большого отечества, империи Российской; соответственно украинцы — «племенем» русского народа. Политическая самостоятельность Украины как теоретическое соображение вызывало у дворян-«малороссов» ироническую усмешку, а как потребность практического действия — открытую враждебность. Стоит привести типичные для «малороссийской» ментальности суждения Виктора Кочубея (украинца, бывшего в начале 1830-х годов председателем Совета министров): «Хотя я по рождению и хохол, но я более русский, чем кто другой, и по моим принципам, и по моему состоянию, и по моим привычкам. Мое звание и занимаемый мною пост ставят меня выше всяких мелких соображений; я смотрю на дела Ваших (украинских.— Авт.) губерний с точки зрения общих интересов нашей страны. Микроскопические виды не мое дело».

Украинские историки националистической школы XX в. не жалели времени и слов для сурового обличения «малороссийской» ментальности. Даже такой последовательный защитник украинской элиты, как Вячеслав Липинский, в 1920-е годы замечал, что «комплексы неполноценности», подобные «малороссийскому»,— типичная болезнь «без государственных» народов. Липинский пытался доказать, что «малоросс», психологически приспосабливаясь к имперской модели, постепенно утрачивал лучшие черты украинского национального характера, приобретая худшие — русского. Если так, то не было на свете никого хуже представителей образованной части украинского общества XIX в., ибо всем им в той или иной степени были свойственны черты вышеописанной ментальности, а наиболее яростными врагами украинского «сепаратизма» часто выступали именно украинцы.