Завоевание Южной Италии. Война с Пирром

Завоевание Южной Италии. Война с Пирром

В начале III в. на юге Италии создалась сложная обстановка. Греческие города переживали трудную пору своей истории. Эпоха их процветания осталась далеко позади. Еще в начале IV в. многие из них были ослаблены борьбой с сиракузским тираном Дионисием I. Это сильно ухудшило поло­жение греков перед лицом наступавших на них племен Южной Италии: луканов, бруттиев, мессапиев и др. Завязалась долгая борьба, в результа­те которой ряд греческих городов перешел в руки варваров. На западном побережье только Велия (Элея) и Регий сохранили независимость. На во­сточном берегу положение было несколько лучше. Там роль передового борца против варваров играл богатый торговый город Тарент. Но и он мог кое-как справляться с натиском луканов и мессапиев, только приглашая к себе на службу предводителей наемных отрядов из Греции.

Среди таких наемников первым был спартанский царь Архидам, пав­ший в 338 г. в битве с мессапиями. Затем тарентинцы пригласили эпирского царя Александра, дядю Александра Македонского. Сначала он до­стиг больших успехов против луканов и бруттиев и освободил ряд горо­дов. Возможно, что он даже заключил союз с Римом. Но в конце концов Александр поссорился с тарентинцами, лишился их поддержки и был убит луканами (330 г.). Затем появился спартанец Клеоним (303 г.). Пер­вое время он также добился крупных успехов и заставил луканов при­нять мир. Но потом последовали обычные ссоры с греками, и Клеоним покинул Италию. Около 300 г. на помощь тарентинцам прибыл знамени­тый сиракузский тиран Агафокл. Он овладел значительной частью Юж­ной Италии, стремясь создать большую монархию. Но в 289 г. он умер, и его царство распалось. Греки остались беззащитными против новых на­падений туземцев.

В конце 80-х гг. луканы напали на греческий город Фурии. Учитывая бесполезность всех предшествующих попыток искать помощи у иност­ранных наемников и не желая обращаться к своему сопернику Таренту, Фурии прибегли к заступничеству Рима, с которым они завязали дру­жеские отношения еще года за три до этого. Консул 282 г. Гай Фабриций Люсцин явился на выручку: он разбил луканов, осаждавших Фурии, и занял город римским гарнизоном. Но это не понравилось ни фурийцам, ни тарентинцам, поэтому, когда 10 римских судов по пути в Адриатиче­ское море появились в тарентинской гавани, население напало на них и захватило пять кораблей. Их экипаж частью был перебит, частью продан в рабство, а римский командующий флотом погиб во время схватки. После этого тарентинцы двинулись на Фурии и с помощью дружественной им партии заставили римский гарнизон очистить город.

Сенат направил в Тарент посольство с требованием удовлетворения, но послы подверглись оскорблениям толпы и вернулись обратно, ничего не добившись. Тогда Рим объявил Таренту войну (281 г.). Консул Эмилий Барбула двинулся из Южного Самния и вторгся в тарентинскую область. У Тарента были довольно крупные силы, к которым примкнули в качестве союзников луканы и мессапии. Но испытанным римским войскам не сто­ило большого труда разбить противников. Область Тарента была опусто­шена.

В это время уже происходили переговоры тарентинского правитель­ства с Пирром, царем Эпира, об оказании Таренту помощи. Поражение ускорило эти переговоры. Дружественная Риму партия вынуждена была отстраниться от дел, и договор с Пирром был заключен. Ранней весной 280 г. Пирр высадился в Италии. С ним была сравнительно небольшая, но первоклассная армия, состоявшая из 20 тыс. тяжелых пехотинцев (фалангитов), 2 тыс. стрелков из лука и 3 тыс. фессалийских всадников. Кроме того, при его войске было 20 боевых слонов, впервые появившихся тогда в Италии. Тарент обещал предоставить в распоряжение Пирра 350 тыс. пе­хоты и 20 тыс. конницы. Конечно, это обещание было выполнено только частично.

В лице Пирра римляне столкнулись с одним из самых выдающихся пол­ководцев эллинистической эпохи, вышедшим из школы Александра Маке­донского, с которым он состоял в дальнем родстве. Пирру было тогда око­ло 40 лет. С 295 г. он был царем Эпира, проделав до этого весьма бурную политическую карьеру, во время которой, между прочим, оказался на ко­роткое время даже на македонском троне, с которого был прогнан Лисимахом. Пирр был чрезвычайно талантливым полководцем, не только прак­тиком, но и теоретиком: его перу принадлежали сочинения по военному делу, и сам великий Ганнибал впоследствии называл себя его учеником. Однако характер Пирра не отличался устойчивостью. Он постоянно но­сился с грандиозными планами, мечтал стать вторым Александром, легко загорался, развивал на некоторое время огромную деятельность, но быст­ро остывал и ни одного дела не доводил до конца.

Приглашение Тарента пришлось очень кстати. За несколько лет до этого Пирр потерял Македонию и теперь был одержим новым планом: покорить

Южную Италию и Сицилию[110] (а быть может, и Карфаген) и создать миро­вую монархию на Западе по примеру монархии Александра на Востоке.

Но, конечно, в эти планы Пирр не посвящал тарентинцев. В договоре с ними он даже обещал не оставаться в Италии дольше того, чем это будет нужно. Эпирскому царю были предоставлены права главнокомандующего тарентинскими войсками и войсками их союзников. Он мог держать в Таренте свой гарнизон. Все военные расходы брал на себя город.

Пока в Таренте Пирр настойчиво обучал горожан, весьма неохотно вступивших в его армию, римский консул 280 г. Валерий Левин занял гарнизонами те греческие города, которые остались верны Риму: Регий, Локры и Фурии. Первая встреча противников произошла около г. Гераклеи, недалеко от побережья Тарентинского залива. Битва была чрезвы­чайно упорной. Римский манипулярный строй с честью выдержал столк­новение с македонской фалангой. Но дело решили великолепная фессалийская конница и особенно слоны, испугавшие римских лошадей. Римляне были вынуждены отступить, потеряв убитыми и тяжело ранен­ными 7 тыс. человек; около 2 тыс. попало в плен. Но и потери Пирра были велики: 4 тыс. его воинов выбыли из строя, в том числе много офи­церов. Пирр прекрасно понимал, как трудно будет ему возместить этот урон. «Еще одна такая победа, — сказал он, — и мне не с кем будем вернуться в Эпир!»[111].

Но в то время, во всяком случае, поражение римлян при Гераклее сильно изменило всю ситуацию на юге. Кротон выразил покорность Пирру, Лок­ры выдали ему римский гарнизон. В Регии, где римский отряд состоял из кампанцев, можно было опасаться того же самого. Тогда кампанцы завла­дели городом, перебили богатых и влиятельных граждан и объявили себя независимыми. Таким образом, Регий не перешел в руки Пирра, но ока­зался потерянным и для Рима.

Эпирский царь решил максимально использовать свою победу и дви­нулся на Рим. Нигде не встречая сопротивления, он подошел к городу на несколько десятков километров. Однако в тылу у него Левин привел в по­рядок и пополнил разбитые при Гераклее войска, Капуя и Неаполь оста­лись верны Риму, римская армия, действовавшая против Вольсиний и Вульчи, быстро закончила свои операции и спешила на помощь Риму, в городе принимались экстренные меры для обороны. При таких условиях нападе­ние на Рим делалось очень рискованным, и Пирр повернул назад...

Теперь он изменил тактику и решил попытаться завязать с Римом мир­ные переговоры[112]. Он отправил в Рим своего посла, фессалийца Кинея, от­личавшегося необычайным ораторским искусством и дипломатической лов­костью. Пирр говорил, что с помощью Кинея он приобрел больше горо­дов, чем с помощью собственного копья. С Кинеем были посланы богатые подарки влиятельным членам сената. Предложения Пирра сводились к тому, что римляне должны были заключить мир с Тарентом, гарантиро­вать автономию греческим городам и вернуть то, что они захватили у сам­нитов, луканов и бруттиев. Речь, по-видимому, шла о крупных колониях Луцерии и Венузии в Северной Апулии и Южном Самнии. На этих усло­виях Пирр готов был прекратить войну и вернуть пленных.

Хотя подарки Пирра были отклонены, но его предложения подверг­лись серьезному обсуждению в сенате, где образовалась сильная группа сторонников мира, правда, на условиях, более благоприятных для Рима. В разгар прений в сенат был приведен слепой Аппий Клавдий, тогда уже глубокий старик, и произнес пламенную речь. Он убеждал сенат не вести переговоров с врагом, пока тот находится на почве Италии. Эта речь рез­ко изменила настроение сенаторов, и переговоры были прерваны.

Однако к Пирру все-таки были отправлены римские послы во главе с Фабрицием с предложением выкупа за пленных. Гордое и мужественное поведение сената чрезвычайно импонировало эпирскому царю, в характе­ре которого было немало благородной романтики. Он заявил послам: «Я пришел сюда не для того, чтобы заниматься торговлей. Решим наш спор на поле битвы. Что же касается ваших пленных, то возьмите их как мой подарок». По другим известиям, Пирр отпустил пленных на честное сло­во только для празднования Сатурналий.

В апреле 279 г. военные действия возобновились. Римскими войсками командовали оба консула, одним из которых был Публий Деций Мус, сын консула, погибшего при Сентине. Битва произошла около г. Аускула, в Апулии, в пересеченной и лесистой местности, где Пирр не мог использо­вать в полной мере своей фаланги, конницы и слонов. Поэтому первый день не дал решительных результатов. Битва возобновилась на следую­щий день. Пирру удалось занять лучшие позиции, и римляне потерпели поражение, но далеко не полное, так как удержали свой укрепленный ла­герь. Они потеряли 6 тыс. человек и в числе их консула Деция. Потери Пирра достигали 3,5 тыс., сам он был легко ранен. При этих условиях он не мог использовать победы и отступил в Тарент.

Трудности войны значительно охладили Пирра. К тому же он получил известия с Балканского полуострова, которые настоятельно требовали его возвращения. С другой стороны, некоторые сицилийские города обрати­лись к нему с просьбой о помощи против карфагенян, которые после смерти тирана Агафокла (289 г.) перешли в Сицилии в решительное наступление. Эта просьба как раз отвечала широким планам Пирра.

В этой обстановке создались более благоприятные условия для новых переговоров о мире. Зимой 279/78 г. Фабриций снова посетил Пирра и выработал с ним предварительные условия мира, которые на этот раз, по-видимому, сводились только к признанию независимости Тарента. Киней вновь поехал в Рим.

Но как раз в этот момент в Остию прибыл сильный карфагенский флот из 120 судов под командой Магона. Карфагенское правительство предло­жило Риму заключить договор, направленный против Пирра. Тайной це­лью Карфагена было во что бы то ни стало помешать подготовлявшемуся миру между Римом и эпирским царем и задержать последнего как можно дольше в Италии. С другой стороны, карфагенские условия были выгодны и Риму. Деталей договора мы не знаем. Смысл той части его, которая при­ведена у Полибия (III, 25), причем сформулирована не вполне ясно, сво­дится к следующему. Если Пирр вступит на территорию одной из догова­ривающихся сторон, то другая сторона обязана доставить подкрепления на территорию союзника, подвергшегося нападению, причем должна со­держать войска на свой счет. В частности, Карфаген должен доставлять транспортные суда и оказывать римлянам помощь своим военным фло­том, но экипаж этого флота не обязан сражаться за римлян на суше. Выго­да для Рима этой части договора[113] состояла в том, что он давал возмож­ность с помощью карфагенского флота напасть на Тарент и отрезать Пир­ра в Италии или Сицилии. Договор с Карфагеном был подписан, и Киней снова покинул Рим, не добившись успеха.

В 278 г. началась новая кампания, протекавшая на территории Тарента. Во главе римских войск стояли оба консула этого года, одним из кото­рых был снова Фабриций. Кампания протекала довольно вяло, так как Пирр был занят подготовкой сицилийской экспедиции, а римляне еще не чув­ствовали себя достаточно сильными, чтобы осадить Тарент.

Из истории этой кампании традиция сохранила рассказ, прибавляющий еще один штрих к характеристике нравов того времени. К Фабрицию явился врач Пирра с предложением отравить царя за крупную сумму денег. Консул с гневом отверг предложение и связанным отправил изменника к Пирру. Бла­городный царь не только вернул без выкупа всех римских пленных, но был готов согласиться на мир на чрезвычайно выгодных для римлян условиях.

Возможно, что Киней еще раз ездил в Рим с мирными предложениями, но сенат повторил свой прежний ответ. Заключать мир при создавшейся обстановке не имело для Рима никакого смысла.

Осенью 278 г. Пирр отплыл в Сицилию с 10-тысячным войском, оста­вив в Таренте и других греческих городах сильные гарнизоны. В Сицилии после смерти Агафокла воцарилась величайшая анархия, чем воспользо­вались карфагеняне. Сиракузы были блокированы карфагенским флотом. В первый момент Пирра встретили в Сицилии с восторгом: он был провоз­глашен царем и гегемоном Сицилии. Все греки объединились для борьбы с общим врагом. Пирру быстро удалось достичь крупных успехов: он зас­тавил карфагенян снять блокаду Сиракуз и захватил почти все занятые ими пункты. Только Лилибей, крупный порт в западной части Сицилии, оставался в их руках. Взять его можно было только с моря.

Карфагеняне предложили Пирру мирный договор на условиях очище­ния ими всей Сицилии, кроме Лилибея. Царь, в значительной мере под давлением греков, отказал. После неудачных попыток захватить Лилибей с суши он решил построить сильный флот, чтобы нанести Карфагену ре­шительный удар в Африке.

Эти широкие планы не встретили сочувствия у греков, для которых они предвещали огромные расходы, так как Пирр, само собой разумеется, не собирался строить флот на свои деньги. Сюда присоединялось недо­вольство самодержавными замашками Пирра, его пренебрежительным от­ношением к демократическому строю греческих городов, явным предпоч­тением, которое он отдавал своим офицерам, и проч. Греки поняли, что Пирр преследует свои личные цели, для которых они служат только ору­дием. Все это резко изменило их настроение. Дело дошло до того, что некоторые полисы обратились за помощью против Пирра к своим недав­ним врагам — карфагенянам. В конце концов в его руках остались только Сиракузы.

Пирр стоял перед трудной задачей вторичного завоевания острова. На это у него не хватило выдержки. Он воспользовался первым благоприят­ным предлогом — италики снова стали просить его о помощи — и весной 275 г. покинул Сицилию. В проливе на него напал карфагенский флот и уничтожил больше половины судов. Тем не менее Пирру удалось выса­диться в Италии.

За время отсутствия Пирра римляне добились на юге крупных успе­хов, в частности заняли Кротон и Локры и снова привели к покорности перешедшие на сторону Пирра племена луканов и самнитов. Но появле­ние Пирра заставило их отступить. Опираясь по-прежнему на Тарент как на свою главную базу, царь двинулся на север, собрав все свои наличные силы. При Беневенте в Самнии произошла его последняя битва в Италии (275 г.). Римлянами командовал консул Маний Курий Дентат, герой Тре­тьей Самнитской войны. Второй консул шел к нему на помощь из Лукании, но не успел прибыть вовремя. Пирр, стремясь раньше римлян занять лучшую позицию, предпринял ночной марш, но сбился в темноте и тем самым дал возможность Манию Курию развернуть свои силы. Слоны на этот раз сыграли для Пирра роковую роль: испуганные римскими стрелка­ми, прикрывавшими лагерь, они бросились на свои же войска и привели их в замешательство. Римляне захватили лагерь Пирра, более 1 тыс. плен­ных и четырех слонов, появление которых в Риме, никогда их не видав­шем, произвело необычайную сенсацию.

Пирр, зная о приближении второго консула, отступил в Тарент. Не имея ни денег, ни войск, получив отказ в материальной помощи со стороны эл­линистических монархов, субсидировавших его италийскую экспедицию, Пирр потерял всякую охоту дольше оставаться в Италии. Осенью 275 г. с остатками своих войск он покинул негостеприимный полуостров и пере­правился в Грецию, оставив в Таренте гарнизон и утешая своих испуган­ных союзников обещанием скоро вернуться. Впрочем, никто ему больше не верил... Три года спустя Пирр бесславно кончил свои дни в уличной схватке в Аргосе (272 г.).

Победа никому неведомого варварского народа над прославленным полководцем обратила внимание на Рим всего тогдашнего культурного мира. Выражением этого внимания было, например, посольство, которое в 273 г. отправил в Рим самый могущественный монарх эллинистического Востока — Птолемей Филадельф. Пирр проиграл кампанию в Италии не только из-за своих личных качеств, исключавших возможность для него вести спокойную и выдержанную политику, но и из-за разнородности тех сил, на которые он опирался. Разношерстные наемные войска, раздирае­мые противоречиями греческие полисы Италии и Сицилии, полуварварс­кие племена Южной Италии — эта база была весьма далека от монолит­ности. А против себя Пирр имел молодое, но уже сильное государство, к началу III в. ликвидировавшее все наиболее острые внутренние противо­речия и объединившее значительную часть Италии. В течение более чем двух столетий войн сложилась римская военная организация, превосхо­дившая македонскую, образовалась римская военная школа и выросли стой­кие и опытные войсковые кадры. Рим незаметно для современников пре­вратился в крупнейшую державу.

В начале III в. впервые столкнулись интересы Римской республики и эллинистического мира. И уже из первого столкновения Рим вы­шел победителем. А ведь римлянам противостоял далеко не самый слабый противник, более того, один из самых талантливых полко­водцев древнего мира — эпирский царь Пирр. Плутарх выбрал Пирра в качестве героя одной из своих биографий. Характеризуя царя, Плутарх отмечает: «Лицо у Пирра было цар­ственное, но выражение лица скорее пугающее, нежели величавое. Зубы у него не отделялись друг от друга: вся верхняя челюсть состо­яла из одной сплошной кости, а промежутки между зубами были намечены лишь тоненькими бороздками. Верили, что Пирр может доставить облегчение страдающим болезнью селезенки, стоит ему только принести в жертву белого петуха и его правой лапкой не­сколько раз легонько надавить на живот лежащего навзничь больно­го. И ни один человек, даже самый бедный и незнатный, не встречал у него отказа, если просил о таком лечении: Пирр брал петуха и приносил его в жертву, и такая просьба была для него самым прият­ным даром. Говорят еще, что большой палец одной его ноги обладал сверхъестественными свойствами, так что, когда после его кончины все тело сгорело на погребальном костре, этот палец был найден целым и невредимым» (Пирр, 3). И далее Плутарх пишет: «О нем много говорили и считали, что внешностью своей и быстротой дви­жений он напоминает Александра, а видя его силу и натиск в бою, все думали, будто перед ними — тень Александра или его подобие, и если остальные цари доказывали свое сходство с Александром лишь пурпурным облачением, свитой, наклоном головы да высокомерным тоном, то Пирр доказал его с оружием в руках. О его познаниях и способностях в военном деле можно судить по сочинениям на эту тему, которые он оставил. Рассказывают, что на вопрос, кого он считает лучшим полководцем, Антигон ответил (говоря лишь о сво­их современниках): «Пирра, если он доживет до старости». А Ган­нибал утверждал, что опытом и талантом Пирр превосходит вообще всех полководцев, второе место отводил Сципиону, а третье — себе... К приближенным Пирр был благосклонен, не гневлив и всегда готов немедля оказать друзьям благодеяние... Как-то раз уличили юношей, поносивших его во время попойки, и Пирр спросил, правда ли, что они вели такие разговоры. Один из них ответил: "Все правда, царь. Мы бы еще больше наговорили, если бы у нас было побольше вина". Пирр рассмеялся и всех отпустил» (Пирр, 8, пер. С. А. Ошерова). Приглашение Тарента явилось для Пирра как нельзя кстати: нако­нец он мог приступить к осуществлению давней мечты — создать на Западе свою державу, подобную Александровой на Востоке. Внача­ле успех сопутствовал ему: римляне потерпели поражение при Гераклее, и сенат готов был заключить выгодный для Пирра мир. Лишь в последний момент сенаторы передумали, пристыженные и вдох­новленные пламенной речью Аппия Клавдия Цека. Этот эпизод под­робно описал в биографии Пирра Плутарх: «Тем временем о цар­ском посольстве узнал Аппий Клавдий. Прославленный муж, он по старости и слепоте оставил государственную деятельность, но когда распространились слухи, что сенат собирается принять решение о перемирии, не выдержал и приказал рабам нести его на носилках через форум в курию. У дверей его окружили сыновья и зятья и вве­ли в зал; сенат встретил его почтительным молчанием. А он, тотчас же взяв слово, сказал: "До сих пор, римляне, я никак не мог прими­риться с потерею зрения, но теперь, слыша ваши совещания и реше­ния, которые обращают в ничто славу римлян, я жалею, что только слеп, а не глух. Где же те слова, которые вы всем и повсюду твердите и повторяете, слова о том, что если бы пришел в Италию великий Александр и встретился бы с нами, когда мы были юны, или с нашими отцами, которые были тогда в расцвете сил, то не прославляли бы теперь его непобедимость, но своим бегством или гибелью он возвы­сил бы славу римлян? Вы доказали, что все это было болтовней, пус­тым бахвальством! Вы боитесь молоссов и хаонов, которые всегда были добычей македонян, вы трепещете перед Пирром, который всегда, как слуга, следовал за каким-нибудь из телохранителей Александра, а те­перь бродит по Италии не с тем, чтобы помочь здешним грекам, а чтобы убежать от своих тамошних врагов. И он обещает доставить нам первенство среди италийцев с тем войском, что не могло удер­жать для него самого и малую часть Македонии! Не думайте, что, всту­пив с ним в дружбу, вы от него избавитесь, вы только откроете дорогу тем, кто будет презирать нас в уверенности, что любому нетрудно нас покорить, раз уж Пирр ушел, не поплатившись за свою дерзость, и даже унес награду, сделав римлян посмешищем для тарентинцев и самнитов". Эта речь Аппия внушила сенаторам решимость продол­жать войну...» (Пирр, 18—19, пер. С. А. Ошерова).