Восстание 378 г.

Восстание 378 г.

Готы, поселенные в Мезии, некоторое время оставались спокойными. Но продажность и насилия римских чиновников заставили их взяться за оружие. Они начали опустошать Фракию. Валент, понимая, что ему одному не справиться с готами, вызвал из Галлии Грациана, только что отразившего набег аламанов. Грациан двинулся на помощь, но еще до его прибытия Валент дал бой готам под Адрианополем (9 августа 378 г.). Римская армия потерпела поражение, а сам император погиб. Есть основания думать, что часть его войска, состоявшая из варваров, перешла на сторону готов.

После этого готы, не встречая организованного сопротивления, рассе­ялись по Балканскому полуострову. Аммиан Марцеллин, современник описываемых событий, оставил нам описание готского нашествия:

«Готы рассеялись по всему берегу Фракии и шли осторожно вперед, причем сдавшиеся сами римлянам их земляки или пленники указывали им богатые селения, особенно те, где можно было найти изобилие провианта. Не говоря уже о прирожденной силе дерзости, большой помощью явля­лось для них то, что со дня на день к ним присоединялось множество зем­ляков из тех, что в первые дни перехода на римскую землю, мучимые го­лодом, продавали себя за глоток скверного вина или за жалкий кусок хле­ба. К ним присоединялось много рабочих с золотых приисков, которые не могли снести тяжести оброков; они были приняты с единодушного согла­сия всех и сослужили большую службу блуждавшим по незнакомым мест­ностям готам, которым они показывали скрытые хлебные магазиы, места убежища туземцев и тайники»[528].

Ценность этого свидетельства состоит в том, что оно с полной яснос­тью раскрывает перед нами движущие силы социальной революции, поло­жившей конец существованию рабовладельческой формации. Здесь харак­терен тесный контакт рабов, колонов, крепостных рабочих и варваров. Ни разу за всю предыдущую историю Рима мы не видели единого фронта тру­дящихся и угнетенных элементов римского общества. Восстания (как бы ни были они велики) носили местный характер, часто не совпадали во вре­мени; рабы выступали независимо от крестьян и городской бедноты; объе­динения их носили случайный и непрочный характер. Только теперь рево­люция начинает захватывать всю империю, и только с этого времени начи­нает складываться единый революционный фронт. Это могло произойти потому, что крепостнические отношения объединили в одну сплошную массу все трудовые слои империи. В том всеобщем угнетении и закрепо­щении, которым характеризуются последние столетия Империи, исчезло старое различие между рабом и свободным бедняком, между рабом и ко­лоном, между крестьянином и городским ремесленником. Все одинаково были угнетены, все одинаково ненавидели общего насильника и эксплуа­татора — римское государство.

К внутренней революционной силе присоединилась внешняя — варва­ры. До конца IV в. мы не видим полного контакта между этими силами. Да и напор варваров до III в. был невелик. Только с этого времени натиск на границы империи становится действительно массовым. Причиной этого являлись прогрессирующее ослабление Рима, с одной стороны, и концен­трация варваров в большие объединения, в целые федерации (аламаны, франки, готы, гунны и проч.) — с другой. Разложение родового строя у варваров, выделение у них знати, появление дружин — таковы были при­чины этой концентрации. Но так как римские рабы и значительная часть колонов принадлежали к тем же варварам и так как враг у них был общий — Рим, то налицо были все предпосылки тесного контакта между ними. В лучшем (для Рима) случае рабы и колоны занимали по отношению к вар­варам позиции дружественного нейтралитета, в худшем — переходили открыто на их сторону.

На этот раз разлагающееся экономически и социально рабовладель­ческое государство не могло выдержать соединенного удара революции изнутри и напора варваров извне. Оно должно было пасть.

Вот как описывает сокрушительное поражение римлян под Адриа­нополем современник событий, римский историк Аммиан Марцеллин (История, XXXI, 12—13): «Как молния появилась готская кон­ница с крутых гор и пронеслась в стремительной атаке, сметая все на своем пути. Со всех сторон слышался лязг оружия, неслись стре­лы. Беллона, неистовствовавшая со свирепостью, превосходившей обычные размеры, испускала бранный сигнал на погибель римлян... Битва разгоралась, как пожар, и ужас охватывал солдат, когда по несколько человек сразу оказывались пронзенными копьями и стре­лами. Наконец оба строя столкнулись наподобие сцепившихся носа­ми кораблей, и, тесня друг друга, колебались, словно волны во вза­имном движении. Левое крыло подступило к самому табору, и если бы ему была оказана поддержка, то оно могло бы двинуться и даль­ше. Но оно не было поддержано остальной конницей, и враг сделал натиск массой; оно было раздавлено, словно разрывом большой пло­тины, и опрокинуто.

Пехота оказалась, таким образом, без прикрытия, и манипулы были так близко один от другого, что трудно было пустить в ход меч и отвести руку. От поднявшихся облаков пыли не видно было неба, которое отражало угрожающие крики. Несшиеся отовсюду стре­лы, дышавшие смертью, попадали в цель и ранили, потому что нельзя было ни видеть их, ни уклониться... Можно было видеть, как варвар в своей озлобленной свирепости с искаженным лицом, с подрезанными подколенными жилами, отрубленной правой ру­кой или разорванным боком грозно вращал своими свирепыми гла­зами уже на самом пороге смерти; сцепившиеся враги вместе вали­лись на землю, и равнина сплошь покрылась распростертыми на земле телами убитых. Стоны умирающих и смертельно раненных раздавались повсюду, вызывая ужас. В этой страшной сумятице пехотинцы, истощенные от напряжения и опасностей, когда у них не хватало уже ни сил, ни умения, чтобы понять, что делать, и ко­пья у большинства были разбиты от постоянных ударов, стали бро­саться лишь с мечами на густые отряды врагов, не помышляя уже больше о спасении жизни и не видя никакой возможности уйти. А так как покрывшаяся ручьями крови земля делала неверным каж­дый шаг, то они старались как можно дороже продать свою жизнь и с таким остервенением нападали на противника, что некоторые гиб­ли от оружия товарищей. Все кругом покрылось черной кровью, и куда бы ни обратился взор, повсюду громоздились кучи убитых, и ноги нещадно топтали повсюду мертвые тела... Наконец под напо­ром силы варваров наша боевая линия совершенно растроилась, и люди обратились к последнему средству в безвыходных положени­ях: беспорядочно побежали, кто куда мог. Пока все, разбежавшись, отступали по неизвестным дорогам, император среди всех этих ужасов бежал с поля битвы, с трудом пробираясь по грудам мерт­вых тел...

Метая молнии из глаз, шли варвары за нашими, у которых кровь уже холодела в жилах. Одни падали неизвестно от чьего удара, других опрокидывала тяжесть напиравших, некоторые гибли от удара сво­их товарищей; варвары сокрушали всякое сопротивление и не дава­ли пощады сдававшимся... Этим никогда не восполнимым потерям, которые так страшно дорого обошлись римскому государству, по­ложила конец ночь, не освещенная ни одним лучом луны. Поздно вечером император, находившийся среди простых солдат, как мож­но было предполагать, пал, опасно раненный стрелой, и вскоре ис­пустил дух; во всяком случае, труп его так и не был найден»

(пер. Ю. А. Кулаковского).