Домициан

Домициан

Веспасиан не любил своего младшего сына и держал его вдали от серь­езных государственных дел. Причиной этого, по-видимому, являлись ог­ромное честолюбие Домициана и его властный характер, проявившиеся уже в момент падения Вителлия. Такую же второстепенную роль Домици­ан играл и при своем брате. Это развило в нем скрытность, недоверчи­вость и подозрительность. Он завидовал брату и ненавидел его. Когда Тит умер, Домициан, хотя и не был облечен никакими особыми полномочиями, фактически явился единственным кандидатом на престол. Преторианцы про­возгласили его императором, а сенат вотировал обычные титулы принцепса[424].

Из всех Флавиев Домициан бесспорно был самым крупным. Но ему, как и Тиберию[425], «не повезло» в исторической традиции. Слишком явно выраженные монархические тенденции, крутой и властный характер, энер­гичная борьба с оппозицией и с злоупотреблениями чиновников сделали Домициана весьма непопулярным среди высшего римского общества и ис­казили образ «лысого Нерона» (Ювенал) в изображении современников. Зато армия, простой народ и провинциалы любили Домициана.

При последнем Флавии монархическая сущность принципата высту­пила яснее, чем когда-либо раньше. Причиной этого был не столько лич­ный характер Домициана, сколько естественная эволюция военной монар­хии, нашедшей себе более прочную базу. Император был весьма высокого представления о своей особе и требовал, чтобы его называли dominus (гос­подин) и даже deus noster (наш бог). Пользуясь цензорской властью, он продолжал политику Веспасиана в смысле обновления сенаторского и всад­нического сословий, но зато смотрел на них как на простое орудие в своих руках, свысока третируя сенаторов и высших чиновников.

Домициан, подобно своему отцу, показал себя отличным администра­тором. Даже Светоний, вообще относящийся к нему отрицательно, вынуж­ден признать, что он «занимался прилежно и тщательно судопроизвод­ством... наказывая судей взяточников... а магистратов в столице и намест­ников в провинциях старался так обуздывать, что никогда не было таких честных и справедливых должностных лиц, как при нем»[426].

Домициан, как и его предшественники, старался бороться с аграрным кризисом в Италии. Одной из форм этого кризиса являлся рост виноград­ников за счет сокращения площади зерновых культур. В 91 г., когда уро­жай хлеба был особенно плох, а цены на вино благодаря прекрасному уро­жаю винограда стояли необычайно низко, Домициан издал эдикт, запре­щавший разводить новые виноградники в Италии и предписывавший вырубить половину виноградных насаждений в провинциях. Но эта реши­тельная мера, по словам Светония, не дала никаких результатов. По-види­мому, в большинстве областей эдикт фактически не выполнялся.

В провинциях при Домициане господствовал относительный порядок. Испанским общинам, получившим при Веспасиане латинские права, До­мициан дал муниципальное устройство[427]. Многочисленные постройки, пред­принятые им в провинциях (особенно в Греции), также говорят о внима­нии, которое он уделял благоустройству провинциальных городов.

Впрочем, крупная строительная деятельность Домициана (в Риме он продолжал постройки, начатые при его предшественниках) также объяс­няется автократическими тенденциями его правления и тесно с ними свя­занной демагогической политикой. В этом отношении Домициан отчасти вернулся к традициям императоров из дома Августа. Чувствуя вокруг себя недовольство знати, опасаясь заговоров, он старался привлечь к себе сим­патии широких слоев столичного и провинциального населения, а также армии. Для этого Домициан устраивал пышные зрелища[428], щедрые раздачи народу и сильно увеличил жалованье солдатам. Однако это имело и свою обратную сторону, так как вызвало увеличение налогов и привело к ста­рой «испытанной» системе конфискаций.

Во внешней политике Домициан следовал основным направлениям, намеченным Веспасианом. Конечной целью ее являлись не столько завое­вания, сколько укрепление границ. В Британии продолжались военные дей­ствия, начатые еще основателем династии. Полководец Гн. Юлий Агрикола (тесть историка Тацита) проник в Шотландию, причем римский флот, по-видимому, объехал весь остров (83 г.). Агрикола строил даже планы вторжения в Ирландию, но Домициан не дал на это согласия. В 84 г. Агри­кола был отозван, и дальнейшее продвижение в Британии остановилось. Тем не менее благодаря проникновению на север римские владения в Ан­глии были достаточны надежно защищены.

На Среднем Рейне возникла война с хаттами, которые своими набега­ми ставили под угрозу рейнскую границу. В результате двух кампаний под руководством самого императора (83 и 89 гг.) на Среднем и Верхнем Рейне римские владения были несколько расширены. На правом берегу Рейна Домициан положил начало той укрепленной полосе, которая получила на­звание limes (граница, рубеж) и в течение нескольких столетий сдерживала напор германских варваров. Она состояла из сложной системы военных ла­герей, укреплений (castella) и дорог, соединявших их друг с другом.

Гораздо сложнее и опаснее была обстановка на дунайской границе. Племена даков, жившие на территории нынешней Румынии и Трансильвании, объединились под руководством одного из своих вождей, талантливо­го Децебала. Он реформировал свое войско по римскому образцу и в 86 г. вторгся через Дунай в Мезию. Легат провинции был разбит и пал в сраже­нии. Тогда Домициан лично явился на театр военных действий. Чтобы от­влечь противника, префект преторианцев Корнелий Фуск с крупными си­лами вторгся в Дакию, но потерпел поражение и погиб. Два или три года спустя его преемник Теттий Юлиан снова вторгся в Дакию и наконец одер­жал победу над Децебалом.

Однако в этот самый момент Домициан был вынужден приостановить дакийскую войну. На Среднем Дунае коалиция германских и сарматских племен — свевов, квадов и маркоманнов, — подстрекаемая Децебалом, напала на римскую границу. Император направился на угрожаемый учас­ток, но потерпел поражение.

Домициан прекрасно понимал, что продолжение войны на необъятных задунайских просторах будет стоить огромных потерь материальными сред­ствами и людьми и едва ли даст прочные результаты. Поэтому он приоста­новил войну на Среднем Дунае, а с даками заключил мир. Децебал сохра­нил свою территорию, получил с римлян контрибуцию («субсидию»), но зато признал себя вассалом Домициана (89 г.). Дунайские войны послужи­ли поводом к укреплению римских границ и в этом районе.

Военные операции на Дунае были осложнены резким обострением внут­реннего положения. Во время дакийских войн наместник Верхней Герма­нии Луций Антоний Сатурнин восстал с двумя легионами, заручившись поддержкой германских племен. Однако союзники не смогли поддержать его в решительный момент. Сатурнин был разбит нижнегерманскими вой­сками и умерщвлен (88 г.).

Восстание Сатурнина окончательно испортило отношения между До­мицианом и высшим римским обществом. Вторая половина его царство­вания и особенно последние годы отмечены рядом процессов об оскорбле­нии величества. Снова из Италии были высланы философы[429]. Много лиц подверглось казни и конфискации имущества. Жертвами Домициана пало даже несколько членов императорской семьи. Тогда против него соста­вился заговор, в котором принимала участие императрица Домиция, бояв­шаяся за свою жизнь. В сентябре 96 г. Домициан был заколот в своей спаль­не дворцовым служителем Стефаном и другими заговорщиками.

К несчастью для многих римлян, Домициан изменил принципам уп­равления империей, выработанным его отцом и братом. Он возро­дил процессы об оскорблении величия, обстановку страха, интриг и недоверия. Плиний Младший, восхваляя Траяна, с ужасом вспоми­нает о времени Домициана (Панегирик императору Траяну, 48): «А ведь еще недавно ужасное чудовище (т. е. Домициан) ограждало его (дворец) от других, внушая величайший страх, когда, запершись, словно в какой-то клетке, оно лизало кровь близких себе людей или бросалось душить и грызть славнейших граждан. Дворец был ограж­ден ужасами и кознями; одинаковый страх испытывали и допущен­ные, и отстраненные. К тому же и само оно было устрашающего вида: высокомерие на челе, гнев во взоре, женоподобная слабость в теле, в лице бесстыдство, прикрытое густым румянцем. Никто не осмели­вался подойти к нему, заговорить с ним, так он всегда искал уедине­ния в затаенных местах и никогда не выходил из своего уединения без того, чтобы сейчас же не создать вокруг себя пустоту» (пер. В. С. Соколова).