Глава XII ОНИ ВОСПИТЫВАЛИ ДЕТЕЙ БЕЗ ВСЯКОЙ ЛАСКИ

Детей они воспитывали удивительно, как инки, так и простые люди, богатые и бедные, не делая какого-либо различия, лишая их ласки, которую могли им дать. После рождения младенца его купали в холодной воде, чтобы [затем] запеленать в свои мантильи, и каждое утро, когда они пеленали его, они должны были купать его в холодной воде, оставляя спать на открытом воздухе. Считалось большой нежностью со стороны матери, когда она набирала воду в рот и так обмывала все его тело, исключая голову, особенно макушку, к которой они никогда не прикасались. Они говорили, что поступают так, чтобы приучить его к холоду и к труду, а также чтобы окрепли бы его конечности. Не менее трех месяцев они не высвобождали из пеленок руки, поскольку говорили, что, высвобождая их раньше [этого срока], они сделают руки слабыми. Детей держали лежащими в своих колыбелях, которыми служили неопрятные табуретки на четырех ножках, одна из которых была короче других, чтобы можно было бы качать [колыбель]. Сидение или ложе, куда клали ребенка, изготовляли из толстой сетки, чтобы оно не было бы таким твердым, как если бы это была одна доска, и этой же сетью они обхватывали его с одной и с другой стороны колыбели и завязывали веревкой, чтобы он не вываливался из нее.

Ни во время кормления молоком, ни в какое другое время они не клали детей в подол и не брали их на руки, ибо они говорили, что если с ними поступать так, то они становятся плаксами и не хотят лежать в колыбели, а всегда только на руках. Мать укладывалась над ребенком и давала ему грудь, и так она его кормила три раза в день: утром, в полдень и вечером. А вне этих часов им не давали молоко, хотя бы они плакали, ибо индейцы говорили, что, привыкая весь день сосать грудь, они вырастали нечистоплотными (suzios), со рвотой и калом, а став взрослыми, превращались в ненасытных обжор; они говорили, что и животные не давали молоко своим детенышам целый день и целую ночь, а только в определенные часы. Сама мать выкармливала своего ребенка; было запрещено отдавать выкармливать его [другой женщине], какой бы важной госпожой [мать] не была бы, исключая случаи заболевания [матери]. В период кормления она избегала половых сношений, ибо они считали, что это было плохо для молока и младенец хирел [от этого]. Таких захиревших звали айуска; это—прошедшее причастие; оно переводится во всем своем значении как тот, кому отказали, а еще более точно — тот, которого родители обменяли на другого. И по схожести один юноша говорил другому [это слово], насмехаясь над ним потому, что его дама оказывала большую благосклонность другому, а не ему. Было недопустимо говорить такое женатому, потому что это слово циничное; тот, кто говорил это, строго наказывался. Одна пальа королевской крови, [которую] я знал, вынуждена была отдать одну свою дочь выкармливать [другой женщине]. Кормилица, должно быть, совершила какой-то обман или забеременела, ибо девочка захирела и стала как чахоточная, так как у нее остались лишь кости и волосы. [Ее] мать, увидя свою дочь айуской (прошло восемь месяцев, как у нее кончилось молоко), стала вновь вызывать молоко у своих грудей примочками и пластырями из трав, которые она ставила себе на спину; так она [вернула молоко], и вновь стала выкармливать грудью свою дочь, и [помогла] ей выздороветь и спастись от смерти. Она не захотела отдать ее другой кормилице, ибо сказала, что именно молоко матери являлось тем, что давало ей пользу.

Если у матери было достаточно молока, чтобы прокормить своего ребенка, они никогда, никогда не давали ему [другую] еду вплоть до того, как [окончательно] отнимали его от груди, ибо они говорили, что яства вредили молоку и [дети] росли зловонными и грязными. Когда наступало время вынимать их из колыбели [и] чтобы не носить их на руках, они вырывали в полу ямку глубиною по грудь [ребенка]; ее покрывали разными старыми тряпками, и опускали туда детей, и ставили перед ними несколько игрушек, чтобы они ими развлекались. Там внутри ребенок мог прыгать и скакать; было запрещено носить его на руках, носить, даже, если он был сыном самого крупного кураки королевства.

Когда же ребенок начинал уже ходить на четвереньках, он [сам] подползал к матери с одной или с другой стороны, чтобы достать ее грудь, а сосать ему приходилось стоя на коленях на полу и никогда не лежа в подоле у матери; если же он хотел [сосать] другую грудь, то ему показывали, что нужно обползти [лежащую мать], чтобы получить ее и чтобы мать не брала его на руки. За роженицей ухаживали еще меньше, чем за ее ребенком, потому что при родах женщина шла к ручью или же дома она обмывалась холодной водой; потом она купала своего ребенка и вновь приступала к своим домашним обязанностям, словно она никого не родила. Они рожали без повивальных бабок; таких не было среди них; если же какая-нибудь [женщина] занималась этим, то она была скорее колдуньей, нежели повивальной бабкой. Таким, словно созданный природой, был общий обычай, которого придерживались индианки из Перу при родах и в воспитании своих детей, которого придерживались богатые и бедные, знатные и плебеи.