Глава VI ЧЕТВЕРТЫЙ ПРАЗДНИК, ИХ ПОСТЫ И ОЧИЩЕНИЕ ОТ БЕД

Четвертый и последний торжественный праздник, который короли инки отмечали в своем королевском дворе, назывался Ситва; для всех он был праздником великого ликования, потому что он отмечался тогда, когда из города и его округи изгонялись болезни и любые другие печали и трудности (trabajos), которые могут уморить человека; праздник являлся чем-то вроде искупления в древнем язычестве, когда происходило их освобождение и очищение от своих бед. Они готовились к нему, соблюдая пост и воздерживаясь от своих жен; пост имел место в первый лунный день месяца сентября после равноденствия; у инков было два суровых поста, один строже другого: самый строгий позволял употреблять только маис и воду, а маис должен был быть сырым и в малом количестве; этот пост, поскольку он был таким суровым, длился не более трех дней; во время второго, более мягкого, они могли питаться жареным маисом и в несколько большем количестве, и сырой зеленью, как едят салат-латук или редьку и т. п., и перец, который индейцы называют учу, и соль, и они пили свой напиток, однако не принимали ни мясную, ни рыбную пищу, ни вареную зелень; как в [первый] пост, так и во второй они имели право только один раз принимать пищу. Пост они называли каси, а самый суровый хатун-каси, что означает великий пост.

Когда все они, мужчины, и женщины, и даже дети, проводили один день сурового поста, они на следующую ночь готовили тесто для хлеба, называвшегося сакву; они жарили его в виде мячиков на сковородках, потому что они не знали, что это за штука духовая печь; они зажаривали его лишь наполовину, оставляя сырым тесто. Хлеб они делали двух видов; к одному из них они подливали человеческую кровь от детей [в возрасте] пяти лет и выше и десяти лет и ниже, получая ее в результате кровопускания, а не путем [их] убиения. Кровь они пускали из места, где сходятся брови над носом, и это кровопускание они совершали при своих заболеваниях; я видел, как это делается. Каждый из этих видов хлеба жарился отдельно, ибо он готовился для разных целей; для этих церемоний собиралась вместе вся родня; они происходили в доме самого старшего брата, а у тех, у кого его не было, в доме самого старшего из ближайших родственников [мужчин].

В ту же ночь замешивания теста, незадолго до рассвета, все, кто постился, омывали свои тела и, взяв немного теста, смешанного с кровью, мазали им (la passavan) голову и лицо, грудь и спину, руки и ноги, словно бы они с его помощью очищались, изгоняя из своих тел все свои болезни. Совершив это, старший из родственников, хозяин дома, мазал тестом порог двери, [выходившей] на улицу, и он оставлял его на пороге в знак того, что в том доме было совершено омовение и очищение тел. Те же самые церемонии совершал верховный жрец в доме и храме Солнца, и он же посылал других жрецов, чтобы они совершили то же самое в доме жен Солнца и в Ванан-каури, каковым являлся храм, [расположенный] в лиге от города, к которому они относились с величайшим почтением, так как это было первое место, где остановился Манко Капак, когда он пришел в Коско, как мы говорили об этом в должном месте. Они направляли также жрецов во все остальные места, которые считали священными, т. е. туда, где с ними беседовал дьявол, прикидываясь богом. В королевском доме церемонию совершал один из дядей короля — самый старший из них; он должен был быть из законнорожденных.

После того как Солнце восходило [и] совершался акт поклонения и его просили изгнать с их земли все внутренние и внешние беды, которые имелись там, они завтракали другим хлебом, замешанным без крови. Совершив поклонение и принятие пищи, что имело место в назначенный час, чтобы все вместе совершили акт поклонения Солнцу, из крепости выходил инка королевской крови как посланец Солнца в богатой одежде, с накидкой, подвязанной к телу, с копьем в руке, украшенным лентой из разноцветных перьев, шириною с треть вары, которая свисала от острия копья до его конца, в нескольких местах прикрепленная к нему кольцами из золота (этот отличительный знак также служил знаменем на войне); он выходил из крепости, а не из храма Солнца, потому что они говорили, что он был посланцем войны, а не мира, ибо крепость была домом Солнца, где решались дела войны и оружия, а храм был его жильем, чтобы решать в нем [дела] мира и дружбы. Размахивая копьем, он спускался вниз, сбегая по склону холма, называвшегося Сакса-ваман, пока не достигал центра главной площади, где находилось четверо других инков королевской крови, каждый с таким же, как у первого, копьем в руках и в опоясанных накидках, как их всегда опоясывают все индейцы, когда им нужно бежать или делать что-то другое, важное, чтобы они им не мешали. Прибывший посланец ударял своим копьем по копьям четырех индейцев и говорил им, что Солнце приказывает, чтобы они как его посланцы изгнали бы из города и его округи болезни и другие беды, которые в нем имеются.

[После этого] четверо инков бегом направлялись к четырем королевским дорогам, которые выходят из города и идут в [направлении] четырех сторон мира, которые они называли Тавантин-суйу; жители и соседи, мужчины и женщины, старики и дети в тот момент, когда эти четверо пробегали [мимо], выходили к дверям своих домов и с громкими криками, выражавшими радость и ликование, трясли руками одежду, которую они вынесли [из дома], и ту, что была на них одета, словно бы они хотели стряхнуть с нее пыль; затем они протирали руками голову и лица, руки и ноги, и все тело, словно бы обмывались; все это означало очищение от бед их домов для того, чтобы посланцы Солнца изгнали бы их из города. Так поступали не только на улицах, по которым пробегали четверо инков, но также и во всем городе вообще; посланцы с копьями пробегали четверть лиги за черту города, где их поджидали четверо других инков, но не королевской крови, а те, кто был ими по привилегии; взяв копья, они пробегали другую четверть лиги, и так [бежали] другие и другие, пока они не удалялись от города на четыре или пять лиг, где копья втыкались [в землю], как бы устанавливая [тем самым] границу для изгнанных бед, чтобы они не возвращались оттуда назад (a dentro).