Глава XVI О КОБЫЛАХ И ЖЕРЕБЦАХ И О ТОМ, КАК ИХ РАЗВОДИЛИ ВНАЧАЛЕ И КАК ДОРОГО ОНИ СТОИЛИ

Так как [людям] настоящего и будущего будет приятно узнать о вещах, которых не было в Перу до того, как испанцы завоевали его, я счел нужным написать о них отдельную главу, чтобы было видно и можно было бы поразмыслить, сколь многих вещей, нужных для человеческой жизни, как это кажется, недосчитывали индейцы и жили без них весьма довольные. Прежде всего следует знать, что не было у них ни жеребцов, ни кобылиц как для войны, так и для праздников, ни коров, ни быков, чтобы вспахивать землю и создавать посевы злаковых, ни верблюдов, ни ослов, ни мулов для своих перевозок, ни грубошерстных овец, как в Испании, ни мериносов для шерсти и мяса, ни коз, ни свиней для питания и [выделки] кожи, ни даже кастильских собак для своей охоты, таких как борзые, спаниели, собак на куропаток (perdigueros), или на водоплавающих, или для выставок, ни ищеек, ни свор, ни горных собак, ни легавых, ни даже сторожевых псов, чтобы охранять скот, ни очень хорошеньких шавочек, которых называют юбочными собачками; тех же собак, которых в Испании называют шавками, было много, как крупных, так и маленьких.

У них не было также ни пшеницы, ни ячменя, ни винограда, ни маслин, ни фруктов и овощей, которые имеются в Испании. Обо всем этом мы расскажем отдельно, [объяснив], что, как и когда попало в ту сторону. Что касается первого, то кобылиц и жеребцов привезли с собой испанцы и с их помощью они осуществили конкисты Нового Света; ибо для того, чтобы убежать, и догнать, и подняться [в горы], и спуститься вниз, и передвигаться пешком по неровностям той земли, индейцы обладали большой сноровкой, как люди рожденные и взращенные ею; породы же жеребцов и кобыл, которые имеются во всех королевствах и провинциях Индий, открытых и завоеванных испанцами, начиная от года тысяча четыреста девяносто второго до сего дня, являются породами жеребцов и кобыл из Испании, в частности из Андалузии. Первых завезли на остров Куба и Санто-Доминго, а затем на все остальные острова Барловенто по мере того, как они их открывали и завоевывали; там они разводились в огромном изобилии, и оттуда их взяли для завоевания Мексики, и Перу, и т. д. Вначале частично из-за беспечности хозяев и частично из-за непроходимой крутизны тех островов, которую просто невозможно представить, некоторые кобылицы оставались в горах, их там теряли, поскольку не могли забрать; этим путем мало-помалу их было потеряно достаточно много; а хозяева, даже видя, что в горах они разводились хорошо и что там не было хищных зверей, которые причиняли бы им вред, все же перестали отводить туда тех лошадей, которых им удалось поймать; таким образом, на тех островах кобылы и жеребцы стали дикими и горными; они, как лани, убегали от людей; однако благодаря плодородию [этой] жаркой и влажной земли, на которой никогда нет нехватки в зеленой траве, они [сами] размножались там в огромном количестве.

Но, поскольку испанцы, жившие на тех островах, увидели, что для завоеваний, которые будут предприниматься в дальнейшем, имеется нужда в лошадях и что здешние были очень хороши, они стали разводить их для наживы, ибо за них платили очень хорошо. Были люди, имевшие в своих конюшнях по тридцать, сорок, пятьдесят лошадей, как мы говорили об этом в нашей истории Флориды, рассказывая о них. Чтобы взять [одичавших] жеребят, строились из бревен загоны в узких проходах между горами, через которые они уходили и приходили пастись на открытые предгорные луга, которые имеются на тех островах [и достигают] в длину и ширину примерно две—три лиги; их называют саваннами, туда в положенный час скот спускается с гор, чтобы подкормиться; часовые, располагающиеся на деревьях, подают сигнал; тогда выезжают пятнадцать или двадцать всадников, и они гонят табун и загоняют его туда, где находятся загоны. В них они запирают всех кобылиц и жеребят, которые попадутся; затем они набрасывают лассо на жеребят-трехлеток и привязывают их к деревьям, а кобылиц выпускают; жеребцы остаются привязанными три или четыре дня, они брыкаются, прыгают, пока от усталости и голода не теряют силы, а некоторые из них [даже] удушают себя; видя, что они уже надломились, на них надевают седла и уздечку, и на каждого из них садятся парни, а другие ведут их на поводу; молодые жеребцы, будучи животными, которые воспитывались, чтобы служить в непосредственной близости человеку, с великой преданностью и благородством воспринимают то, что от них добиваются, и столь успешно, что уже через несколько дней после укрощения верхом на них играют в канья; из них получаются очень хорошие кони. Позже здесь, поскольку уже было мало завоеваний, их перестали разводить, как это делалось раньше; разведением скота стали заниматься ради получения коровьих шкур, как мы расскажем дальше. Много раз, задумываясь о том, как дорого стоят хорошие кони в Испании и сколь хороши те, что на тех островах, своей осанкой, расцветкой и службой, я удивляюсь тому, что их не привозят оттуда хотя бы в знак признательности Испании за ту пользу, которую она принесла, прислав их туда; ибо для их перевозки с острова Куба имеется хорошо хоженный путь и корабли в большинстве своем приходят [оттуда] пустыми; лошади в Перу взрослеют значительно раньше, чем в Испании, ибо, когда я в первый раз играл в Коско в канья, я был верхом на таком молодом жеребце, что ему еще не исполнилось трех лет.

Вначале, когда шло завоевание Перу, кони не продавались; и если продавался какой-нибудь конь, [то лишь] по причине смерти своего хозяина или потому, что он уезжал в Испанию; цена на них была невероятно высокая — четыре, или пять, или шесть тысяч песо. В году тысяча пятьсот пятьдесят четвертом, когда маршал дон Алонсо де Альварадо направился на поиски Франсиско Эрнандеса Хирона, до сражения, которое назвали [сражением] в Чукинка, один негр умело подвел к своему хозяину красивого коня, прекрасно обученного и послушного поводу, чтобы он сел на него; тогда богатый кабальеро, любитель лошадей, сказал хозяину, находившемуся рядом с ним: «За коня и за раба, такие какие они есть, я дам тебе десять тысяч песо», что составляет двенадцать тысяч дукатов. Хозяин не согласился, заявив, что ему нужен конь для того, чтобы драться на нем в сражении, которое они искали с противником; а его [коня] именно там убили, а сам он получил очень тяжелую рану. То, что достойно быть больше всего отмеченным, так это то, что покупатель был богатым; он владел в Чаркас хорошим репартимьенто с индейцами; а хозяин коня не имел индейцев; он был знаменитым воином и, будучи таковым, чтобы достойно выглядеть в день сражения, не захотел продать коня, хотя ему платили за него чересчур много; я их знал обоих; они были знатными людьми, идальго. Потом здесь в Перу цены стали более умеренными, потому что [кони] сильно размножились, так что хороший конь стоит триста и четыреста песо, а ломовая лошадь стоит двадцать и тридцать песо. Обычно индейцы испытывают огромнейший страх перед лошадьми; видя их бег, они настолько лишаются рассудка, что какой бы широкой не была бы улица, они не решаются прижаться к одной из ее стен, чтобы пропустить лошадей, а мечутся по улице, перебегая ее два и три раза от одной стены к другой, поскольку им кажется, что где бы они ни находились (раз они стоят на земле), кони обязательно наткнутся на них, и вот так при виде приближающегося коня они убегают от него, и как только подбегут к одной стене, сразу же бегут к другой, которая им кажется более надежным местом. Они настолько ослеплены и. лишены рассудка от страха, что много раз (как я видел сам) они сталкивались с лошадью в попытке убежать от нее. В любых обстоятельствах они не чувствовали себя в опасности, если только перед ними не находился какой-нибудь испанец, но даже тогда они не считали себя в полной безопасности; правда, не следует преувеличивать того, что случалось в мои времена; сейчас уже в результате длительного общения страх уменьшился, однако не настолько, чтобы хоть один индеец рискнул бы стать кузнецом, и хотя в остальных ремеслах, которым они обучились от испанцев, среди индейцев имеются великие мастера, они не хотят обучаться кузнечному делу, чтобы не иметь так близко к лошадям дело; и хотя это правда, что в те времена было много индейцев, слуг испанцев, которые лечили и чистили скребницей коней, они все же не решались садиться на них верхом; я говорю правду, ибо я никогда не видел ни одного индейца верхом на коне; они даже не решались водить их на поводу, если эта лошадь не была настолько же ручной, как самка мула; и это случалось так, потому что лошадь резвилась на скаку, ибо у нее не было приспособлений (antojos), которыми не пользовались тогда, так как они все еще не попали в те места, не было [и] ворота для ее управления и подчинения [вознице]; все делалось одними усилиями и трудом дрессировщика и их владельцев; однако нужно также сказать, что там кони такие благородные, что очень легко добрым обращением с ними, не применяя насилия, добиваются от них того, что хотят. Помимо того, что было сказано вначале о завоеваниях во всем Новом Свете, индейцы считали, что конь и всадник составляли единое целое, как кентавры у поэтов; мне рассказывают, что сейчас уже есть индейцы, которые решаются подковать лошадь, однако их очень мало; а на этом пойдем дальше, чтобы дать представление о других вещах, которых не было на той моей земле.