Глава VIII ОПИСАНИЕ ПЕРУ

Следующие четыре конечных предела имела империя инков, когда испанцы пришли туда: на севере она доходила до реки Анкас-майу, протекающей вдоль границы между Киту и Пасту, что на всеобщем языке Перу означает синяя река, она проходит почти перпендикулярно экваториальной линии. На юге ее конечным пределом была река Маульи, которая бежит с востока на запад, пересекая королевство Чили еще до того места, где оно граничит с Арауками, что находится более чем на сорок градусов к югу от экваториальной линии. По материку расстояние между этими двумя реками будет немногим менее тысячи трехсот лиг. То, что называется [собственно] Перу, имеет по материку в длину семьсот пятьдесят лиг, от реки Анкас-майу до Лос-Чичас, что является последней провинцией Лос-Чаркас с севера на юг; а то, что называют королевством Чили, имеет [в длину] около пятиста пятидесяти лиг, также с севера на юг, начиная от самого конечного пункта провинции Лос-Чичас до реки Маульи. На востоке конечным пределом являются те недоступные снежные кордильеры, на которые никогда, никогда не ступал ни человек, ни зверь, ни птица; они идут от Санта-Мария до Магелланова пролива; индейцы называют их Рити-суйу, что означает снежная лента. На западе [империя] граничит с Морем Юга, которое омывает весь ее берег по всей его длине. Граница империи начинается на побережье у мыса Пасау, где проходит экваториальная линия, и доходит до названной реки Маульи, которая также впадает в Море Юга. С востока на запад узкое все то королевство. В самом широком месте, если пересечь провинцию Муйу-пампа через Лос-Чачапуйас до города Трухильо, который находится на берегу Моря [Юга], то ширина его достигает ста двадцати лиг, а в самом узком месте — от порта Арика до провинции, называемой Льари-каса, — оно имеет семьдесят лиг в ширину. Таковы четыре конечных предела того, чем управляли короли инки, историю которых мы намереваемся написать благодаря божьей милости. Однако будет правильно, если мы, прежде чем пойдем дальше, расскажем здесь о событиях, которые случились с Педро Серрано, как нами было ранее обещано, а также чтобы рассказ о них был бы рядом с тем местом, где ему надлежит быть, а настоящая глава не оказалась бы слишком короткой. Педро Серрано направился вплавь к тому пустынному острову, который до него не имел своего названия; как он рассказывал, в окружности остров имел две лиги; почти то же говорит [о его размерах] карта для мореплавания, потому что она изображает три очень маленьких острова, окруженных мелководьем, и такое же изображение она дает тому, что называется Серранилья, состоящему из пяти малюсеньких островков с еще большими отмелями, чем у Серраны; они имеются там повсюду, в связи с чем корабли бегут от них, дабы не оказаться в опасном положении.

Педро Серрано выпало на долю потерпеть на них крушение и добраться вплавь до острова, где он оказался в самом безутешном состоянии, потому что не нашел на нем ни воды, ни провианта, ни даже травы, которую можно было бы съесть, ничего такого, чем было бы можно поддержать жизнь, пока не появится какой-нибудь корабль, который заберет его оттуда чтобы он не умер от голода и жажды — смертью, которая казалась ему более ужасной, чем смерть в море, ибо она была бы более быстрой. Так он провел первую ночь, оплакивая свое несчастье и пребывание в столь подавленном состоянии, в каком, как можно представить себе, находится человек, доведенный до такой крайности. После того как рассвело, он снова стал ходить по острову и нашел разных морских моллюсков, которые выползали из моря, такие как раки, крабы и другие твари, и, набрав их столько, сколько он смог их взять, он съел их сырыми, потому что у него не было огня (candela), на котором он смог бы зажарить их или сварить. Так он поддержал себя, пока не увидел выползающих [из моря] черепах, а когда он увидел, что они отползли далеко от моря, он набросился на одну из них и перевернул ее на спину; то же самое он сделал со всеми, со сколькими мог, потому что они неуклюжи и не могут сами перевернуться; вынув кинжал, который он обычно по привычке носил на поясе, ибо то было [верным] средством сохранить свою жизнь, он обезглавил [черепаху] и выпил ее кровь вместо воды; то же он сделал со всеми остальными [черепахами]; их мясо он положил на солнце, чтобы есть его в вяленом виде, а также чтобы опорожнить панцири для сбора в них дождевой воды, ибо весь тот район славится обилием дождей. Таким путем он поддерживал себя первые дни, убивая всех сколько мог черепах, некоторые из них были такими крупными и здоровыми, как самые большие щиты, а другие — как круглые щиты и как маленькие щиты, таким образом, [панцири] были всех размеров. С очень крупными [черепахами] он не мог справиться и перевернуть их на спину, ибо у него не хватало сил; тогда он садился на них верхом, чтобы утомить их и подчинить своей воле, но ничто не помогало ему, так как они уползали в море вместе с ним, [неся его] на своей спине; таким образом, опыт подсказал ему, на каких именно черепах следует нападать, а перед какими капитулировать. В панцири он собрал много воды, так как в некоторых из них вмещалось до двух арроб воды, а в других меньше. Видя, что он вполне обеспечил себя едой и питьем, Педро Серрано подумал, что если бы ему удалось добыть огонь хотя бы для того, чтобы жарить пищу и зажечь дымовые костры, когда покажется какой-нибудь проходящий мимо корабль, то у него не будет ни в чем недостатка. С этими мыслями он, как человек, который [привык] бродить по морям, а это правда, что такие люди в любом деле дадут кому угодно большую фору, он принялся искать пару камней, которые могли бы послужить ему кремнем, ибо он рассчитывал, что кинжал можно использовать как огниво; не найдя их на острове, потому что он был Сплошь покрыт мертвым песком, он стал тогда плавать в море и нырять (sabullia), с огромным упорством разыскивая на дне то в одном, то в другом месте то, что было ему необходимо; и был он столь настойчив в своем труде, что обнаружил камни, и те из них, которые смог, вытащил [на берег], а из них он отобрал лучшие и принялся разбивать их одни о другие, чтобы получились [на камнях] углы, по которым можно было бы ударять кинжалом и испытать свое приспособление; и увидя, что искра выбивается, он из куска рубашки вытянул нити, которые так растрепал, что они стали подобны хлопку и [могли] послужить ему фитилем; благодаря своей изобретательности и хорошей сноровке, проявив большую настойчивость, он добыл огонь. Когда он понял, что у него есть огонь, он почувствовал себя счастливым, а чтобы поддерживать огонь, он собирал отбросы, которые море выкидывало на землю, и часами собирал он их всюду, где ему попадалось много травы, которую называют морскими водорослями, и обломки дерева с кораблей, затерявшихся в море, и ракушки, и рыбьи кости, и другие вещи, которые [могли] поддержать ему огонь. А чтобы ливни не загасили бы огонь, он построил себе хижину из самых крупных панцирей черепах, которых он убил, и проявлял он огромнейшую заботу об огне, чтобы он не ускользнул бы из его рук. Через два месяца, а может быть, и раньше он предстал перед самим собою в том, в чем его мать родила, потому что из-за обилия воды, жары и влажности в этих местах у него сгнила одежда, которая была на нем. Солнце своей страшной жарой очень утомляло его, ибо у него не было одежды, чтобы защитить себя, ни тени, чтобы укрыться. Когда он чувствовал себя чересчур усталым, он входил в воду, чтобы найти в ней укрытие [от солнца]. Так в трудах и заботах прожил он три года; за это время он видел проплывавшие мимо корабли, и хотя он разжигал свои дымовые костры, которые в море означают, что люди потерпели кораблекрушение, их не замечали с кораблей или, [заметив их], боялись отмелей и не рисковали плыть туда, где он находился, а проплывали мимо. Видя это, Педро Серрано испытывал такое безутешное горе, что принимал решение умереть и покончить с собой. Благодаря безжалостности неба все его тело так заросло волосами, что стало похожим на шкуру животного, и не какого-нибудь, а кабана; волосы [на голове] и борода спускались ниже пояса.

Однажды вечером по прошествии трех лет Педро Серрано неожиданно увидел на своем острове человека, который предшествующим вечером потерпел крушение на его отмелях и спасся благодаря корабельной доске, за которую он держался; когда наступил рассвет, он увидел дым от костра Педро Серрано и с помощью доски и своего умения плавать поплыл [на дым], не размышляя о том, что может его там ждать. Когда они увидели друг друга, нельзя с достоверностью сказать, кто из них удивился больше. Серрано решил, что это был дьявол, который принял человеческий облик, чтобы попытаться довести его до отчаяния. Гость же решил, что Серрано — дьявол во плоти, так как он увидел, что [все тело] его покрыто щетиной, бородой и кудрявыми волосами. Оба они пустились прочь друг от друга; убегая, Педро Серрано повторял: «Иисус, Иисус, спаси меня господь от дьявола». Услышав это, другой успокоился и, повернувшись к нему, сказал: «Не убегай, брат, от меня, ибо я, как и ты, христианин», а чтобы он убедился бы в этом, ибо [Серрано] все еще продолжал убегать, он громко призвал всевышнего, что, будучи услышано Педро Серрано, вернуло его назад; они обнялись с великой грустью и многими слезами и стенаниями, поняв, что оба одинаково несчастны и нет у них спасения. Каждый из них коротко рассказал о своей прошлой жизни. Педро Серрано, догадываясь о том, в чем нуждается гость, дал ему имевшуюся у него еду и питье, что немного его утешило, а потом они опять заговорили о своем несчастье. Они устроили свою жизнь по возможности удобнее, распределив свое время дня и ночи между поисками моллюсков для еды, и водорослей, и дров, и рыбьих костей, и всего другого, что море выбрасывало и [что могло служить] для поддержания огня, ибо самым главным было постоянное наблюдение за огнем; они часами следили за тем, чтобы огонь не погас. Так они прожили несколько дней, однако немногие из них проходили без ссор, и они даже делили хижину; им не хватало только дойти до рукоприкладства (ибо столь велика нищета наших страстей); причиной ссор были обвинения одним другого в том, что он не заботился так, как следует заботиться [о провианте], и тогда раздражение и сказанные при этом друг другу слова выводили их из себя, и они удалялись друг от друга. Однако, впав в безрассудство, они сами попросили извинения друг у друга, и стали друзьями, и снова объединились вместе, и так прожили еще четыре года. За это время они видели несколько раз проплывшие корабли и разжигали свои костры, но они не помогали им, что приводило их в столь безутешное состояние, что им ничего не оставалось, как только умереть.

В конце этого долгого времени случилось так, что один корабль проплыл так близко от них, что заметил дым и послал за ними небольшую лодку. Педро Серрано и его товарищ, который так же, как и он, зарос волосами, увидя рядом с собой лодку, стали взывать к богу и громко выкрикивать имя нашего спасителя, чтобы моряки, которые плыли к ним, не приняли бы их за дьяволов; это предупреждение сослужило им службу, ибо нет сомнения в том, что моряки убежали бы [от них], так как их тела не имели человеческого вида. Так их доставили на корабль, где все те, кто увидел их и услышал об их тяжелом труде, были восхищены ими. Товарищ [Серрано] умер в море по пути в Испанию. Педро Серрано приплыл туда и направился в Германию, где в то время находился император [Карл V]: он оставил свои волосы такими, какими они отросли [на острове], чтобы они послужили ему доказательством его кораблекрушения и того, что с ним случилось после. Во всех селениях, где он побывал во время своей поездки (если он хотел показать себя), он зарабатывал много денег. Некоторые сеньоры и знатные кабальеро, которым его вид доставлял удовольствие, оказывали ему значительную помощь для его путешествия, а его императорское величество, увидя его и выслушав его [рассказ], оказал ему милость в виде ренты в четыре тысячи песо, что составляет в Перу четыре тысячи восемьсот дукатов. Но он их так и не увидел: возвращаясь назад, чтобы насладиться ими, он умер в Панаме. Всю эту историю, как уже говорилось, поведал кабальеро, называвший себя Гарси Санчес до Фигероа, и я сам от него слышал; он был знаком с Педро Серрано и утверждал, что услышал ее от него самого и что после встречи с императером он остриг свои волосы, а бороду оставил чуть повыше пояса, а чтобы ночью спать [спокойно], он заплетал ее в косу, ибо если бы он не заплетал ее, то она стелилась бы по всей постели и мешала его сну.