Глава XXIII ОБ ИЗУМРУДАХ, БИРЮЗЕ И ЖЕМЧУГАХ

Драгоценными камнями, которые имелись в Перу во времена королей инков, являлись изумруды, бирюза и много очень красивого горного хрусталя, хотя они и не умели обрабатывать его. Изумруды имелись в горах провинции, именуемой Манта, юрисдикция Пуэрто-Вьехо. Испанцы, сколько они ни старались, так и не смогли узнать, где именно водится этот минерал; и поэтому уже почти невозможно найти изумруды из той провинции, а они были лучшими во всей той империи.

Из нового королевства их привезли в Испанию столько, что они уже оказались обесценены, и не без причины, потому что, помимо большого их количества (что во всем обычно приводит к пренебрежению), они не идут в сравнение по своим достоинствам с изумрудами Пуэрто-Вьехо. Изумруд совершенствуется в самом минерале, мало-помалу принимая зеленую окраску, которую он имеет потом, словно плод, который созревает на дереве. Вначале он белый и коричневатый — между бурым и зеленым; он начинает созревать или совершенствоваться с одной из своих четырех сторон — это должна быть сторона, смотрящая на восток, как происходит с плодом, с которым я его сравниваю, — и оттуда тот прекрасный цвет, который он имеет, распространяется по одной и по другой стороне, пока не охватывает его целиком. В том виде, в каком его извлекают из шахты, — совершенном или несовершенном, он и остается. Я видел в Коско среди многих других два изумруда, которые я видел на той земле, размером со средний орех — круглые во всем своем совершенстве, просверленные посредине. Один из них был в высшей степени совершенен со всех своих сторон. Другой обладал всем: одна четвертая часть была прекраснейшей, потому что обладала всем возможным совершенством; две другие четверти, [расположенные] по сторонам, не были столь совершенны, но они [как бы] набирали свою красоту и совершенство; они были несколько менее красивы, чем первая сторона; последняя же, находившаяся на противоположной стороне по отношению к первой, была некрасива, потому что имела слишком мало зеленого цвета, а другие стороны своей красотой делали ее еще менее красивой; она была похожа на кусок зеленого стекла, приклеенный к изумруду; по этой причине ее владелец решил срезать ту сторону, потому что она портила вид всех остальных, и так он и сделал, хотя позднее некоторые любознательные люди обвиняли его, говоря, что для доказательства и [в знак] свидетельства того, что изумруд вызревает со [всех] своих сторон в своей породе (mineral), он должен был сохранить ту драгоценность, которая имела огромное значение. Тогда мне, как ребенку, отдали отколотую часть, и сегодня она хранится у меня; она сохранилась, потому что не представляет ценности. Камень бирюзы — синий; у одних синева более красивая, чем у других; индейцы не ценили ее так высоко, как изумруды. Жемчугом в Перу не пользовались, хотя его знали, потому что инки (они всегда уделяли [внимание] и отдавали предпочтение больше здоровью вассалов, нежели увеличению того, что мы называем богатством, потому что они никогда не считали его таковым), видя труд и опасность, с которыми добывается из моря жемчуг, запретили его, и поэтому им не пользовались. Позже здесь его оказалось так много, и он стал такой обычной вещью, как об этом рассказывает отец Акоста, глава пятнадцатая из книги четвертой, что следует [дальше], взятое дословно: «Так как мы коснулись главного богатства, которое привозят из Индий, было бы несправедливо забыть о жемчуге, который античные люди называют Маргарита; в первые [годы] их так ценили, что считали вещью, которая могла принадлежать только королевским особам. Сегодняшний день их стало столько, что даже негритята носят бусы из жемчуга», и т. д. В последней трети главы, рассказав до этого весьма примечательные вещи из древних историй, касающиеся знаменитых жемчужин, которые имелись в мире, его преподобие говорит: «Жемчужины добываются в различных частях Индий; самое большое их изобилие в Море Юга, близ Панамы, где расположены острова, которые по этой причине называют Жемчужными. Однако в наибольшем количестве и наилучшие достаются в Море Севера, вблизи реки, которую называют Ача; там я узнал, что это прибыльное дело создается непосильной ценой и трудом бедных ныряльщиков, которые опускаются в глубину на шесть, девять и даже двенадцать морских саженей, чтобы искать устрицы, которые обычно находятся в море на каменных скалах и рифах. Они отрывают их, и нагружаются ими, и всплывают, и бросают их в каноэ, где раскрывают и достают то сокровище, которое содержится внутри. Там, в глубине моря, вода холодная, а еще больший труд сдерживать дыхание, находясь иногда четверть часа и даже полчаса [под водой] в поисках своей добычи. Чтобы уметь сдерживать дыхание, бедных ныряльщиков заставляют есть мало и дают очень сухую пищу, а также они воздерживаются [от женщин]. Таким образом, алчность имеет своих воздерживающихся, хотя и не по своей воле; они добывают (сказать—они достают—было бы типографской опечаткой) жемчуг разными способами и просверливают в них дырочки для бус. Уже всюду они в избытке. В году восемьдесят седьмом я видел в памятной записке о том, что направлялось из Индий для короля, восемнадцать марок жемчуга и еще три ящика с ними; а для частных лиц — тысяча двести сорок марок жемчуга, а помимо этого, еще семь кошелей, которые следовало взвесить, что в другие времена считалось бы сказочным [богатством]». Досюда из отца Акосты, чем он и заканчивает ту главу. К тому, что его преподобие говорит, что раньше было бы сочтено сказочным, я добавлю две истории о жемчуге, которые пришли мне на память. Одна из них заключается в том, что примерно в году тысяча пятьсот шестьдесят четвертом, год раньше или год позже, для его величества привезли столько жемчуга, что его продали на торгах (contrataciin) в Севилье; они были насыпаны в кучку, словно семена. Пока глашатай еще до начала аукциона оповещал о них, один из королевских. чиновников сказал: «Тому, кто поднимет их до такой-то цены, будет дано шесть тысяч дукатов». Услышав обещанное, один процветающий торговец, хорошо разбиравшийся в товаре, потому что он занимался жемчугом, назвал [указанную] цену. И, хотя сумма была велика, его все же вытеснили с торгов, однако он удовлетворился заработком в шесть тысяч дукатов за одно только слово, произнесенное им; тот, кто их купил, был еще больше доволен, так как ожидал значительно большую прибыль, потому что жемчуга было очень много, ибо по вознаграждению можно судить, как много его было. Другая история заключается в том,- что я был знаком в Испании с одним юношей из бедных людей, которые жили в нужде, ибо, хотя он и был хорошим золотых дел мастером, он не имел состояния и получал поденную плату; этот юноша находился в Мадриде в 1562 и 63 году; он квартировал в моем постоялом дворе, а так как он проигрывал в шахматы (он был ими страстно увлечен) то, что зарабатывал своим ремеслом, я его много раз бранил, пугая его тем, что из-за игры он окажется в страшной нищете; однажды он сказал мне: «Большей [нищеты], чем я пережил, не бывает, ибо в этот королевский двор я пришел пешком и только лишь с четырнадцатью мараведи». Этот столь бедный юноша в поисках спасения от нищеты решил ездить туда и обратно в Индии, занимаясь жемчугом, потому что кое-что понимал в нем; он с таким успехом совершал поездки и получал такую прибыль, что сумел накопить более тридцати тысяч дукатов; ко дню своего венчания (я также познакомился с его женой) он сшил ей длинную юбку из черного бархата с отделкой высотою в одну шестую из изысканных жемчужин, которая спускалась впереди и шла по всей опушке юбки, что выглядело великолепно и очень ново. Отделка была оценена более чем в четыре тысячи дукатов. Я рассказал это, чтобы было видно невероятное количество жемчуга, который привозили из Индий, помимо того, о котором мы рассказывали в нашей истории Флориды, книга третья, главы пятнадцатая и шестнадцатая, ибо он был найден во многих частях того великого королевства, особенно в богатом храме провинции, именовавшейся Кофачики; восемнадцать же марок жемчуга, о которых отец Акоста говорит, что их привезли его величеству (помимо трех других ящиков), были отобраны за свою изысканность, ибо в должное время в Индиях отбираются самые лучшие из жемчужин, которые отдаются в качестве пятой части его величеству, поскольку они остаются в его королевской палате, а оттуда их направляют для божественного культа, где их используют, как я видел, на мантии и юбке, [изготовленных] для образа нашей Гваделупской госпожи и на полной [костюмной] тройке с плащом, на ризе, алтарном украшении (frontalera), лобных украшениях и браслетах (almaticas), на тунике, эстоле (estola) и длинных фалдах белой одежды священников с обшлагами; все [это] вышито прекрасным крупным жемчугом, а мантия и юбка сплошь расшиты на манер шахматной доски; клетки, которые должны были быть белыми, покрывались жемчужинами таким образом, чтобы они становились выпуклыми квадратами, похожими на кучки жемчуга; клетки, которые должны были быть черными, делались из рубинов и изумрудов в золотой эмалевой оправе, одна клетка из одного, а другая из другого [камня]; все было так великолепно выполнено, словно мастера своего дела хотели показать, для кого они трудились, а католический король — на что он тратил то сокровище, которое действительно было огромным, и если бы он не был императором Индий, то не смог бы создать столь великолепное, грандиозное и величественное произведение.

Чтобы увидеть великое богатство этого монарха, следовало бы прочесть ту четвертую и все остальные книги отца Акосты, из которых можно узнать о таких и столь великих драгоценностях, как те, что были найдены в Новом Свете. Не уходя от темы, мы расскажем об одной из них, которую я видел в Севилье в 1579 году; то была жемчужина, которую привез из Панамы кабальеро, именовавший себя доном Диего де Темесом, предназначавший ее для короля дона Филиппа Второго. Жемчужина была размером, видом и формой с добрую мускатную грущу; шея ее была вытянута в сторону черенка, как это имеет место у мускатной или обычной груши; в нижней ее части также имелось небольшое углубление. Круглая часть, самая широкая, была примерно с яйцо крупных голубей. Из Индий ее привезли, оценив в двенадцать тысяч песо, что составляет четырнадцать тысяч четыреста дукатов. Миланец Джокомо де Тресо, известный мастер и ювелир католического величества, сказал, что она стоит четырнадцать тысяч, и тридцать тысяч, и пятьдесят тысяч, и сто тысяч дукатов, и что ей [вообще] не было цены, потому что она была единственной в мире, и поэтому ее назвали Необыкновенная (Peregrina). В Севилье на нее ходили смотреть как на чудо. Один итальянский кабальеро, [находившийся] тогда в том городе, покупал отборные жемчужины, самые большие, какие только он находил, для одного знаменитого итальянского сеньора. У него был большой подбор жемчужин, [однако], положенные рядом с Необыкновенной, они по сравнению с нею выглядели речными камушками. Люди, разбиравшиеся в жемчуге и драгоценных камнях, говорили, что она имела преимущество в двадцать четыре карата перед любой из найденных до этого [жемчужин] ; я не знаю, как велся этот счет, чтобы суметь объяснить его. Ее достал один негритенок во время ловли, который, как утверждал его хозяин, не стоил и ста реалов; а раковина была такой маленькой, что ее, как мелочь, собирались выбросить в море, ибо она сама по себе ничего [значительного] не обещала. Рабу за его удачный нырок дали свободу. Его хозяину за эту драгоценность оказали милость в виде жезла старшего судебного исполнителя [города] Панамы. Жемчуг не обрабатывается, потому что он не переносит прикосновений [инструментом];

его только обрамляют в золото; им пользуются таким, каким вынимают из раковин; одни очень круглые, другие не очень; другие продолговатые, а другие с вмятинами, ибо у них одна половина круглая, а другая половина ровная. Другие бывают в форме мускатной груши, и эти ценятся больше всего, потому что они очень редкие. Когда один торговец имеет одну из этих грушевидных или круглую [жемчужину], большую и хорошую, и он обнаруживает у другого точно такую же, он стремится купить ее любым путем, потому что в паре, будучи во всем одинаковыми, каждая из них удваивает цену другой; ибо, если любая из них, когда была одна, стоила сто дукатов, в паре каждая из них стоит двести, а обе вместе четыреста, потому что они могут быть использованы как серьги; для них они как раз и ценятся выше всего. Они не допускают обработку, потому что их природа такова, что они, как луковицы, сделаны словно бы из слоев или из шелухи, а не из цельного куска. Со временем жемчужина стареет, как и любая другая подверженная порче вещь, и она теряет тот ясный и красивый цвет, которым она обладала в своей молодости, и становится коричневатой и дымчатой. Тогда с нее снимают верхний листок и открывают второй [слой] с тем же самым цветом, который она имела прежде; но это причиняет огромный вред драгоценности, потому что с нее снимается по крайней мере одна треть ее величины; те из них, которые называют чистыми, поскольку их изысканность чрезвычайно высока, составляют исключение из этого общего правила.