Глава VII ОНИ ПОЗНАЛИ БЕССМЕРТИЕ ДУШИ И ВСЕОБЩЕЕ ВОСКРЕШЕНИЕ

Инки-амауты считали, что человек состоит из тела и души и что души были бессмертным духом, а тело было сделано из земли, ибо они видели, как оно превращалось в нее, и называли они его халъпа-камаска, что означает одухотворенная земля. И чтобы отличить от животных (brutos), они называли его руна, что значит человек понимающий, разумный, а животных вообще они называли лъама, что значит звери. Они дали им то, что они называют душой растительной и чувствительной, но не разумную душу, ибо они видели, что они [только] растут и чувствуют. Они верили, что после этой существует другая жизнь — со страданиями для плохих и покоем для хороших [людей]. Они делили вселенную на три мира: небо они называли Ханан Пача, что означает высокий мир, куда, говорили они, уходили хорошие [люди], награждаемые за свои добродетели; они называли Хурин Пача этот мир зарождения и разложения, что означает низкий мир; они называли Уку Пача центр земли, что означает низший мир там внизу, в котором, говорили они, остаются плохие, а чтобы дать ему более крепкое имя, они называли его по-другому, а именно Супайпа Васин, что значит дом дьявола. Они не понимали что другая жизнь является духовной, а не телесной, как эта. Они говорили, что покой в высоком мире означал жить жизнью спокойной, свободной от работы и обид, которые имеют место здесь. А в противоположность [этому миру] жизнь низшего мира, который мы называем адом, была полна всяких болезней и страданий, забот и работы, которыми здесь мучаются без отдыха и какого-либо удовлетворения. Таким образом, они делили эту самую жизнь на две части: все ее радости, удовольствия и покой они отдавали тем, кто был хорошим, а страдания и работу — тем, кто был плохим. Среди услад другой жизни они не упоминают телесные наслаждения, и другие пороки, а только спокойствие души, беззаботность и покой тела от телесных работ.

Точно так же инки признавали всеобщее воскрешение, [но] не ради славы или страданий, а для этой же самой временной жизни, ибо их сознание не поднималось выше этой настоящей жизни. Они проявляли величайшую заботу о сохранении волос и ногтей, которые отрезали и стригли или вырывали расческой; они клали их в дырки или щели в стенах, а если они со временем выпадали [оттуда], любой индеец, который замечал это, поднимал их и клал в надежное место. Много раз (видя то, о чем они говорили) я спрашивал разных индейцев и в различные времена, для чего они делали это, и все они в ответ говорили мне одни и те же слова: «Знай, что все мы, родившиеся, должны вновь жить в [этом] мире (у них не было глагола, чтобы сказать воскреснуть) и души должны встать из гробниц со всем тем, что принадлежало их телам. И чтобы они не задерживались бы [в том мире] в поисках своих волос и ногтей (в тот день обязательно будут большие беспорядки и много спешки), мы кладем их здесь вместе, чтобы они могли побыстрее вырасти (sе levanten); более того, если бы было возможно, то следовало бы плевать всегда в одно место». Франсиско Лопес де Гомара, глава сто двадцать пять, рассказывая о том, как хоронили королей и великих сеньоров в Перу, говорит эти слова, которые воспроизводятся дословно: «Когда испанцы открывали эти гробницы и разгребали кости, индейцы умоляли их не делать этого, чтобы они находились бы все вместе в момент воскрешения; они также верят в воскрешение тел и бессмертие душ», и т. д. Ясно подтверждается то, о чем мы говорим, поскольку этот автор писал в Испании, не совершая поездку в Индии, а до него дошло это сообщение. Казначей (сопtador) Агустин де Сарате, книга первая, глава двенадцатая, говорит об этом почти теми же словами, и Педро де Сиеса, глава шестьдесят вторая, говорит, что те индейцы признавали бессмертие души и воскрешение тела.

Эти подтверждения (аutoridades) и подтверждение Гомары я обнаружил при чтении этих авторов после того, как сам написал о том, что узнал в этом частном [вопросе] у моих родственников в их язычестве. Они очень сильно обрадовали меня, ибо вещь — столь чуждая язычеству, как воскрешение, была похожа на мое изобретение, если бы о ней не написал какой-нибудь испанец. Я удостоверяю, что обнаружил их после того, как написал об этом, чтобы не думали, что я в подобных делах следую испанцам, однако, если я нахожу [подобные цитаты], то считаю за счастье ссылаться на них в подтверждение того, что я слышал от своих [сородичей] об их старых традициях. То же самое случилось со мной в случае с законом, который имелся против святотатствующих и прелюбодеев с женами инки или Солнца (что мы дальше увидим), ибо после того, как я написал о нем, я случайно нашел его при чтении истории генерального казначея Агустина де Сарате, что воспринял с большим удовлетворением, так как столь серьезную вещь подтверждает испанский историк. Каким путем или благодаря какой традиции инки поверили в воскрешение тел, являющееся предметом [христианской] веры, я не знаю, и не солдату, каковым я являюсь, исследовать это, и не верю я, что это можно с достоверностью выяснить, пока всевышний бог не снизойдет до раскрытия этого. Я могу только с достоверностью подтвердить, что они его признавали. Весь этот рассказ я написал в нашей Истории о Флориде, изъяв его из положенного ему места, подчинившись тем самым почтенным отцам учителям святого ордена иезуитов Мигелю Васкесу де Падилья, уроженцу Севильи, и Херониму де Прадо, уроженцу Убеды, которые мне так приказали, и я, хотя и поздно, убрал его оттуда по причинам [их] тирании; сейчас я снова возвращаю его на свое место, чтобы у здания не отсутствовал бы столь важный камень. И мы будем так укладывать другие [камни] по мере их надобности, ибо невозможно разом рассказать детские забавы и выдумки, в которые верили те индейцы, одной из которых была вера [в то], что душа покидала тело во время сна, ибо они говорили, что она не может спать, а то, что она в это время видела, являлось тем, что мы называем сном. Из-за этой пустой веры они так следили за сновидениями и толковали их, говоря, что они были предзнаменованиями и прогнозами, в соответствии с которыми нужно бояться большого зла или ждать большого добра.