В ЯПОНИИ И ТУРЕЦКОЙ ИМПЕРИИ

В Японии денежная экономика расцвела с наступлением XVII в. Однако обращение золотых, серебряных и медных монет почти не затронуло там массы населения. Древние деньги, представленные рисом, продолжали функционировать, грузы селедки по-прежнему обменивались на грузы риса. Но трансформация шла своим путем. У крестьян скоро оказалось достаточно медной монеты для того, чтобы платить ею подати с полей, засеянных не рисом (на остальных действовала старинная система барщинных работ и натуральной ренты). В западной части Японии во владениях сёгуна треть крестьянских повинностей будет оплачиваться деньгами. Некоторые даймё (крупные князья) вскоре располагали такой большой массой золота и серебра, что платили своим самураям (служившим у них дворянам) белой или желтой монетой. Это развитие шло медленно из-за грубого вмешательства властей, из-за того, что умы были настроены враждебно по отношению к новой системе, а самурайская этика запрещала своим приверженцам думать и даже говорить о деньгах³⁸. Крестьянскому и феодальному миру противостояла Япония по меньшей мере тройной денежной системы-правительственная, купеческая и городская, Япония на самом-то деле революционная. Бесспорными признаками достижения определенной зрелости были колебания цен (о которых нам известно), в особенности цен на рис, и колебания денежных повинностей крестьян, или, если угодно, резкая девальвация 1695 г., на которую сёгун решился в надежде «приумножить монету»³⁹.

Страны ислама, лежавшие между Атлантикой и Индией, располагали денежной системой, однако старинной и остававшейся замкнутой в своих традициях. Развитие ее происходило лишь к выгоде Ирана, активного перекрестка торговых путей, Османской империи и города, бывшего исключением, — Стамбула. В XVIII в. в этой огромной столице прейскуранты фиксировали в национальных валютах цены товаров и таможенные пошлины ad valorem; здесь осуществлялись переводные операции на Амстердам, Ливорно, Марсель, Лондон, Венецию, Вену…

В обращении были золотые монеты — султанины, именовавшиеся еще фондук, или фондукки (fondue, fonducchi): целая монета, половина и четверть ее; серебряные монеты — турецкие пиастры, так называемые груш, или круш (grouch, qrouch); раз-менными монетами служили пара (para) и аспре (aspre). Султанин стоил 5 пиастров, пиастр — 40 пара, пара — 3 аспре; самой мелкой реальной монетой (серебряной и медной) в обращении был менкир (menhir), или гедуки (gieduki), стоивший четверть аспре. Это стамбульское денежное обращение сказывалось далеко — в Египте и в Индии через Басру, Багдад, Мосул, Алеппо, Дамаск, где оживленную торговлю вели колонии армянских купцов. Все это не вызывает сомнений. Наблюдалась с очевидностью определенная порча монеты, монеты иноземные ценились выше османских: венецианский золотой цехин стоил пять с половиной пиастров, голландский талер и рагузинское скудо (серебряные монеты) котировались в 60 пара, а за прекрасный австрийский талер, называвшийся кара груш («черный груш»), давали при обмене 101, а то и 102 пара⁴⁰. Уже в 1668 г. один венецианский документ отмечал, что можно выгадать до 30 % на испанских реалах, отправленных в Египет. Другой документ, от 1671 г., сообщает, что на отправке в Стамбул цехинов, или онгари, купленных в Венеции, можно было получить прибыль от 12 до 17,5 %⁴¹. Таким образом, Турецкая империя расставляла силки на западную монету, та была необходима ей для ее собственного денежного обращения; турки предъявляли спрос.

Вступал в игру и дополнительный интерес: на Леванте «все [прибывающие] монеты без разбора идут в переплавку и, превращенные в слитки, отправляются в Персию и в Индию»; впоследствии они появятся в форме отчеканенных персидских ларинов или индийских рупий⁴². По крайней мере так утверждал один французский текст 1686 г. Тем не менее как до, так и после этой даты западные монеты целехонькими приходили что в Исфахан, что в Дели. Для купцов трудность состояла в том, что в Персии вся монета, какую они ввозили, должна была доставляться на монетный двор и перечеканиваться в ларины. В этом случае купцы теряли на стоимости самой чеканки. Вплоть до 1620 г. ларин, своего рода международная монета на Дальнем Востоке, ценился там выше реальной стоимости, так что одно уравновешивало другое. Но на протяжении XVII в. ларин все больше утрачивал такое преимущество в пользу реала, так что во времена Тавернье многие купцы старались накопить в Персии реалы и контрабандой вывозили их для своих операций в Индии, что благоприятствовало обширной караванной торговле и морской торговле в Персидском заливе⁴³.