ВАЖНЫ ЛИШЬ АНСАМБЛИ

Нет, единичный предмет мебели, каким бы он ни был характерным, не создает и не выявляет ансамбля. А ведь важна только целостность¹²⁷. Обычно музеи с их отдельными предметами обучают нас лишь азбуке сложной истории. Главное — то, что лежит за пределами собственно мебели: ее размещение, свободное или несвободное, атмосфера, манера жить, как в комнате, в которой стоит эта мебель, так и вне ее, во всем доме, частью которого эта комната была. Как жили, как ели, как спали в этом отдельном мирке, мирке, разумеется, роскошном?

Первые точные свидетельства касаются поздней готики, в особенности благодаря картинам голландских или немецких художников, где предметы и мебель выписаны с такой же любовью, что и персонажи, подобно серии запечатленных на холсте натюрмортов. «Рождение св. Иоанна» Яна ван Эйка или какое-нибудь «Благовещение» Ван дер Вейдена дают конкретное представление об атмосфере общей комнаты XV в. И достаточно открыть дверь в анфиладу других комнат, чтобы угадать кухню, где хлопочут слуги. Правда, этому благоприятствует и сюжет: изображения благовещения и рождения девы Марии, с их кроватями, сундуками, красивым открытым окном, скамьей перед камином, деревянной лоханью, в которой обмывают новорожденного, чашкой бульона, которую подают роженице, дают в такой же мере яркое изображение дома, в какой тема Тайной вечери отражала обряд трапезы, вне зависимости от того, написана ли картина Карпаччо, Гольбейном-старшим или Шонгауэром.

Несмотря на грубоватую непритязательность мебели и ее немногочисленность, эти замкнутые комнаты поздней готики, по крайней мере в северных странах, создают ощущение теплого уюта комнат, укутанных в складки роскошных ярких тканей, переливающихся разными оттенками цвета. Единственная настоящая роскошь в таких помещениях: пологи и покрывала кроватей, настенные драпировки, шелковистые подушки. Обойные ткани XV в., с их сочными красками, их сияющим фоном, усеянным цветами и животными, тоже свидетельствуют о вкусе к цвету, о потребности в нем, как если бы дом того времени был реакцией на внешний мир и, подобно укрепленному «монастырю, замку, обнесенному стеной городу, огороженному саду», служил защитой от подспудно ощущаемых трудностей материальной жизни.

Однако в эпоху, когда Италия Возрождения, настолько обогнавшая остальных экономически, формировала новую роскошь кичливых княжеских дворов, мы видим, как на полуострове появляется совершенно отличное от обрисованного выше обрамление — торжественное и более величественное, в котором архитектура и мебель, повторяя в своих фронтонах, карнизах, медальонах и скульптурах одни и те же мотивы и одни и те же монументальные линии, стремятся к пышности, к грандиозности, к подчеркиванию социального статуса. Интерьеры итальянского XV в. с их колоннадами, с их огромными, украшенными резьбой ложами под балдахинами и их монументальными лестницами уже рождают странное предощущение Великого века, такой жизни двора, которая была своего рода парадом, театральным зрелищем. Совершенно очевидно, что роскошь тут становилась средством управления.

Перепрыгнем через двести лет. В XVII в. в убранстве дома, скажем, во Франции, в Англии, даже в католических Нидерландах, жертвуют всем в угоду мнению света, социальной значимости (конечно же, были и исключения, например среди прочих — в отличавшихся большей простотой Голландии и Германии).

Буржуазный интерьер XVII в., Голландия: много света, сдержанность, большая общая комната, где против кровати с пологом находится клавесин; комнаты расположены анфиладой. Музей Бойманса — ван Бёнингена, Роттердам (Фото А. Фрекэна.)

Приемная зала стала огромной, с очень высоким потолком, еще больше ориентированной на внешний мир, подчеркнуто торжественной; она перегружена орнаментами, скульптурой, парадной мебелью (украшенные тяжелой резьбой серванты и буфеты), которая уставлена такими же парадными предметами столового серебра. По стенам также развешивались тарелки, блюда, картины, стены расписывали сложными композициями (как в салоне Рубенса с его причудливым декором). А обойные ткани, по-прежнему бывшие в большой моде, тоже изменили свой стиль в сторону некоторой помпезности и дорогостоящего и порой безвкусного усложнения бесконечных оттенков.

И тем не менее эта большая парадная зала была и общей жилой комнатой. В этом торжественном декоре, запечатленном на стольких фламандских картинах, от Ван де Бассена до Абрахама Босса и Иеронимуса Янссена, ложе, располагавшееся обычно рядом с камином и скрытое за большим пологом, находится в том же самом зале, где нам показывают сотрапезников, собравшихся для обильного ужина. А с другой стороны, роскошь XVII в. не знала тысячи удобств, начиная с такого, как отопление. Не ведала она и интимности. Самому Людовику XIV в Версале при посещении мадам де Монтеспан обязательно приходилось проходить через комнату предыдущей фаворитки, м-ль де Лавальер¹²⁸. Точно так же в парижском особняке XVII в. на втором этаже, считавшемся этажом «благородным», предназначенным для хозяев дома, все комнаты, передние, салоны, галереи, спальни (которые иной раз мало отличались друг от друга) располагались анфиладой. И чтобы добраться до лестницы,

Фламандский интерьер XVII в.: в огромном парадном зале с роскошным и перегруженным декором собрано все: большой камин, кровать с балдахином, стол, за которым пируют гости.

Музей декоративного искусства, Париж.

всем, включая и слуг, занятых своими обычными хлопотами, нужно было пересечь все эти комнаты.

XVIII век принес новшества как раз в этой области. Тогдашняя Европа отнюдь не откажется от светского великолепия; жертвовать всем ради мнения света она будет более чем когда бы то ни было. Но индивидуум с этого времени будет стараться оградить свою частную жизнь. Жилище изменяется, изменяется мебель, потому что этого желают, к этому стремятся люди, а большой город им в том способствует. Было почти что достаточно отдаться на волю течения. В Лондоне, Париже, Санкт-Петербурге — этих быстро и самостоятельно росших городах — все дорожало и дорожало. Роскошь делалась безудержной, места не хватало, и требовалось, чтобы архитектор максимально использовал ограниченное пространство, покупавшееся на вес золота¹²⁹. В эту пору неизбежностью становились современный особняк и современные апартаменты, задуманные для менее грандиозной, но зато более приятной жизни. При Людовике XV можно встретить в Париже объявление о сдаче внаймы квартиры «из десяти комнат, включая переднюю, столовую, гостиную, вторую гостиную, оборудованную на зиму, [следовательно, с отоплением], маленькую библиотеку, салон и спальную половину с гардеробной» ¹³⁰. Подобное объявление было бы немыслимо во времена Людовика XIV.

Как пояснял один автор того времени, особняк с этих пор делился на три группы помещений: комнаты для «приличий», или для «общества», для приема друзей со всеми удобствами; комнаты парадные, или великолепные; наконец, личные покои, комнаты для семейного комфорта и уюта¹³¹. Впредь благодаря такому членению жилища всякий будет жить в известной мере по своему вкусу. Людские отделились от кухни, столовая — от салона, спальня превратилась в особое царство. Л. Мамфорд полагает, что с этого момента любовь, бывшая до того летним занятием, сделалась круглогодичной¹³². Этому никто не обязан верить (даты рождений в реестрах гражданского состояния доказывают даже противоположное), но правда, что около 1725 г. наметилось «внутреннее членение квартир», какого не знали ни Рим, ни Тоскана при Медичи, ни Франция Людовика XIV. Эта новая планировка помещений, «каковая столь искусно разделяет квартиру и делает ее столь удобной и для хозяина, и для слуги»¹³³, не была просто вопросом моды. В таких «небольших квартирах с большей наполненностью (т. е. с большим числом помещений]… имеешь многое в малом пространстве»¹³⁴. Позднее С. Мерсье напишет: «Наши маленькие квартиры расположены и разделены, как округлые и гладкие раковины, и в них располагаешься на свету и приятно в пространствах, до того не использовавшихся и явно темных»¹³⁵. Впрочем, один благоразумный автор добавляет: «Прежний образ жизни [огромные дома] был бы слишком дорог; мы ныне не столько богаты»¹³⁶.

Взамен этого вся страсть к роскоши обратилась на мебель: бесконечное множество небольших ее образцов с затейливой отделкой, менее загромождавших помещения, чем прежние, приспособленных к новым размерам будуаров, небольших салонов и комнат, но в высшей степени специализированных, чтобы отвечать новым потребностям в комфорте и уюте. Так появились маленькие столики многообразных форм, столики с гнутыми ножками, ломберные, ночные, письменные столы, большие круглые столы, подставки и т. п. Пришествие комода и целого семейства мягких кресел также произошло в начале столетия. Для всех этих кресел-новшеств придумывались названия: «пастушка», «маркиза», «герцогиня», «турчанка», «полуночное», «дорожное», «афинянка», «кресло-кабриолет», или переносное…¹³⁷ Такой же изыск наблюдался и в декоре: скульптурная и расписная лепнина, роскошное и порой перегруженное украшениями столовое серебро, бронза и лаковые изделия в стиле Людовика XV, экзотические породы дерева, зеркала, подсвечники, трюмо, шелковые драпировки, китайский фарфор и саксонские безделушки. Это была эпоха франко-германского рококо, в той или иной форме оказавшего воздействие на всю Европу; в Англии — эпоха великих коллекционеров, арабесок из искусственного мрамора Роберта Адама и совместного царствования китайских безделушек и так называемого готического орнамента, «удачного сочетания двух стилей», как утверждала в 1774 г. статья в «Уорлд»¹³⁸. Короче говоря, простота новой архитектуры не повлекла за собой строгости во внутреннем убранстве. Наоборот: грандиозность исчезла, но зачастую уступила место вычурности.