КИТАЙ

Будучи сам по себе огромным массивом, Китай может быть понят лишь в окружении соседствующих с ним примитивных экономик, от которых он зависит: Тибета, Японии (почти что до XVI в.), Индонезии, Индокитая. Как исключения, подтверждающие правило, следует изъять из такой общей оценки окружавших его примитивных хозяйственных систем Малакку — узел торговых связей, куда деньги стекались сами собой; западную оконечность Суматры с ее городами, золотом и пряностями; довольно густо уже заселенный остров Ява, где медная монета caixas, была сделана по китайскому образцу. Хотя Ява только вступала еще в начальную стадию своей денежной системы.

Итак, Китай жил рядом со странами, пребывавшими в «детском» возрасте: в Японии деньгами долго служил рис; в Индонезии и Индокитае ими были китайские caixas, привозные или воспроизведенные на месте, или медные «гонги», или золотой песок на вес, или же оловянные или медные гирьки; а в Тибете эту роль играл наряду с золотым песком привезенный с далекого Запада коралл.

Все это объясняло отставание самого Китая и в то же время известную замкнутость его денежной системы, занимавшей «господствующее» положение. Китай мог без угрозы для себя позволить себе неторопливое развитие денежного обращения: ему достаточно было стоять выше своих соседей. Выделим, однако, гениальное решение — бумажные деньги, которые в целом продержались с далекого IX и по XIV в.; решение это было особенно действенным в монгольские времена, когда Китай на путях через Центральную Азию оказался открыт одновременно для мира степей, для мусульманских стран и для Запада. Бумажные деньги, помимо тех внутренних удобств, какие они представляли при платежах между провинциями, позволили сохранить серебро для тех затрат металла, каких требовала эта торговля со Средней Азией и с европейским Западом (заметим мимоходом как отклонение, что Китай тогда экспортировал белый металл). Именно бумажными деньгами император взимал определенные налоги, бумажными деньгами, на которые, как напоминает Пеголотти, иноземные купцы должны были обменивать свою звонкую монету, каковую им возвращали при выезде из страны⁵². Использование бумаги станет ответом китайцев на конъюнктуру ХІІІ-XIV вв., способом преодолеть трудности, присущие архаичной форме обращения тяжелых медных или железных caixas, и оживить внешнюю торговлю на шелковом пути.

Слева: китайская «банкнота» XIV в. Выпущена первым императором династии Мин. Собрание Ж. Лиона. (Фото Жиродона.)

Справа (сверху вниз): монеты минской эпохи XIV, XV,

XVII вв. Музей Чернуски, Париж.

Но со спадом XIV в. и с победой крестьянской «жакерии», которая привела к власти национальную династию Мин, великий монгольский путь на Запад был нарушен. Эмиссия бумажных денег продолжалась, но стала ощутимой инфляция. В 1378 г. 17 бумажных caixas стоили 13 caixas медью. А через семьдесят лет, в 1448 г., требовалось отдать тысячу бумажек за 3 caixas в монете. Такая инфляция с тем большей легкостью нанесла удар бумаге, что последняя напоминала о ненавистном режиме монголов. Государство от нее отказалось, и только местные банки еще поддерживали бумажные деньги в обращении для локальных надобностей. С того времени в Китае была только одна монета — его caixas, или caches, или, как говорили европейцы, медные sap?ques. Будучи старым изобретением, появившимся за двести лет до н. э., они на протяжении веков несколько видоизменились и устояли против сильной конкуренции со стороны соли, зерна и еще более серьезной — со стороны шелка (в VIII в.), и против вновь возникшей конкуренции со стороны риса в XV в., когда исчезли бумажные деньги⁵³. В начале минской эпохи это были монеты из смеси меди со свинцом (4 части свинца на 6 частей меди), «что приводит к тому, что их легко можно сломать пальцами», с клеймом на одной только стороне, круглые по форме, с квадратной дыркой, через которую пропускалась бечевка, позволявшая собирать их в снизки по 100 или по 1000 штук. Отец де Магальянш, который умер в 1677 г. и книга которого вышла в 1688 г., отмечал: «Обычно за одно экю, или китайский таэль, дают связку в тысячу денье; и такой обмен производится в банках и в уличных будках, для сего предназначенных». Вполне очевидно, что китайские «денье» не могли использоваться для всех операций, будучи слишком мелкой единицей. Своего рода более крупной монетой, стоявшей над ними, было весовое серебро. Речь шла (что касается золота, игравшего весьма ограниченную роль, и серебра) не о монетах, а о слитках «в форме маленькой лодочки; в Макао их называют paes, золотыми или серебряными хлебцами». Те и другие, продолжал отец де Магальянш, имеют различную ценность. «Золотые хлебцы стоят одно, два, десять и даже двадцать экю; а серебряные существуют в пол-экю, одно экю, десять, двадцать, пятьдесят, а иногда — в сто и триста экю»⁵⁴. Португальский иезуит упорно говорит о денье и экю, но язык его вполне ясен. Уточним только, что таэль («экю») был чаще всего расчетной монетой (monnaie de compte); к этому выражению мы через несколько страниц вернемся.

В действительности на этом верхнем уровне значение имел только серебряный слиток. «Белый как снег», потому что к нему примешивали сурьму, такой слиток был в Китае важнейшим средством при крупных обменах, настолько, что при Минах (1368–1644 гг.) оживилась товарно-денежная экономика, стремившаяся расширить свою сферу и умножить число своих услуг. Вспомним о лихорадке, связанной с китайскими угольными копями (1596 г.), и об огромном скандале, который из нее воспоследовал в 1605 г. Спрос на серебро был тогда таков, что оно обменивалось на золото по курсу, доходившему до 5:1. Когда манильские галионы установили связь с Новой Испанией через Тихий океан, китайские джонки спешили им навстречу. В Маниле любой товар обменивался только на белый металл Мексики, в целом на миллион песо в год⁵⁵. Китайцы, писал Себастьян Манрике, «сошли бы в преисподнюю, чтобы найти там новые товары для обмена их на столь страстно вожделенные реалы. Они доходят до того, что на своем скверном испанском языке говорят «plata sa sangre», т. е. «серебро — это кровь»⁵⁶.

В повседневной реальности серебряные хлебцы не могли каждый раз быть использованы целиком. Покупатели «разрезают их стальными ножницами, которые носят для сей цели, и делят хлебцы на более крупные или более мелкие монетки, [т. е. кусочки], смотря по цене покупки». Каждый такой кусочек должен был взвешиваться; и покупатель и продавец пользовались небольшим безменом. Один европеец говорил между 1733 и 1735 гг.: «Нет почти ни одного китайца, каким бы нищим он ни был, который не носил бы с собой ножницы и маленькие весы. Первые служат для разрезания золота и серебра и называются трапелин (trapelin), а вторые, которые служат для взвешивания металлов, именуются лидань (litan). Китайцы столь ловки в таких делах, что зачастую отрезают на два лиара серебра или на

На пекинских улицах: купец с огромными ножницами для резки серебряных слитков и безмен для взвешивания кусочков серебра.

пять су золота настолько точно, что вторично резать не приходится»⁵⁷.

Те же самые детали мы находим и столетием раньше у отца де Лас Кортеса, который в 1626 г. поражался удивительному знакомству всех китайцев с таким странным платежным средством. Нет ребенка, говорит он, который не умел бы определить стоимость металла в слитке и большую и меньшую его чистоту. Мельчайшие крохи металла подбираются при помощи наполненного воском своего рода бубенчика, который они носят на поясе. Когда стружка собирается в нем в довольно большом количестве, достаточно велеть растопить воск⁵⁸. Следовало ли восторгаться такой системой? Первый наш очевидец не колебался. «Ежели поразмыслить о множественности видов нашей европейской монеты, — писал он, — то я полагаю, что для китайцев не иметь ее ни в золоте, ни в серебре — большое преимущество. Причина сего, по моему мнению, заключена в том, что, коль скоро металлы эти считаются в Китае товарами, количество их, каковое туда ввозится, не может вызвать столь большого роста цен на продовольствие и прочие товары, как в стране, где весьма обычны деньги в виде чеканенной монеты…» И наш энтузиаст добавлял: «А впрочем, цены всех вещей в Китае так хорошо отрегулированы, что там почти не покупают вещи по цене, превышающей обычную их цену. Только европейцы становятся жертвами собственной доверчивости. Ибо китайцы постоянно им продают то, что те покупают, дороже обычных местных цен»⁵⁹.

Правда, слишком обширный Китай не был наводнен серебром, что бы ни говорили об этом многие историки, описывавшие его как «всасывающий насос» для белого металла со всего мира. Доказательства? Да огромная покупательная способность простой монетки в восемь реалов! Что такая монетка стоила от 700 до 1100 caixas (в зависимости от провинции и от разной, но все же единой имеющей там хождение монеты), мало что нам говорит. Но на одну такую мелкую серебряную монету

Торговец бечевками для нанизывания мелкой монеты (sap?ques). См. на иллюстрации (с.482) такие монетки с отверстием в центре и их изображение на «банкноте» в виде нанизанных на бечевку связок. Национальная библиотека, Кабинет эстампов.

в 1695 г. «можно в течение шести месяцев иметь лучший хлеб в мире»: речь явно шла о потреблении одного человека, в данном случае — путешественника с Запада, который использовал к своей выгоде необычайно низкую цену пшеничной муки, которая в Китае мало ценилась. Но в конце концов за такую маленькую серебряную монетку, выплачиваемую ежемесячно, тот же самый путешественник мог бы нанять и китайского слугу, «дабы готовить пищу», а за один таэль (т. е. 1000 caixas, в то время примерно эквивалентные «восьмерной» монете) обеспечить себе услуги китайца-слуги «зрелого» возраста, который получал сверх того единовременно «четыре восьмерные монеты на пропитание своего семейства», пока он будет сопровождать нашего путешественника, а именно Карери, до Пекина⁶⁰.

Надлежит учитывать также небывалую тезаврацию, просто колоссальную со стороны императорского казначейства (не говоря уж о накоплении сокровищ богачами и чиновниками-казнокрадами). Тем не менее эта неподвижная масса серебра частично зависела от решений и мер правительства, а оно ее использовало для воздействия на цены. Именно это объясняет переписка отцов-иезуитов в 1779 г. По их словам, ценность серебра по отношению к вещам при династии Цин изменилась, читай-цены в общем возросли. А кроме того, было ли серебро монетой в строгом смысле слова или не было (а оно, конечно, ею не было), но Китай жил в условиях некоей разновидности серебряно-медного биметаллизма. Внутренним курсом был тот, что устанавливался между «сапеками», с одной стороны, и китайской «унцией» серебра, или серебряным песо в восемь реалов, которое продавал западный купец, — с другой. И ведь такой курс обмена серебра на медь варьировал в зависимости от дней, времен года, лет, а прежде всего — от выпуска в обращение серебра или меди по распоряжению императорского правительства. Целью последнего было поддерживать нормальное денежное обращение и всякий раз, когда это бывало необходимо, вводить соотношение меди и серебра в обычные рамки, выпуская из императорской казны серебро, если оно делалось слишком дорогим, или медь — в противоположном случае. Китайские иезуиты говорили: «Наше правительство понижает или повышает курс серебра и монеты по отношению друг к другу… Оно обеспечило себе контроль над этим богатством во всей империи». Такой контроль был тем более легок, что государство владело в Китае всеми медными рудниками⁶¹.

Следовательно, нельзя сказать, будто деньги в Китае были индифферентным, нейтральным орудием, а цены — всегда поразительно стабильными. Известно, что некоторые цены находились в движении, и в частности цены на рис. В XVIII в. цены в Кантоне поднимутся под воздействием европейской торговли вследствие двойной — в сфере монеты и бумажных денег-революции, которая исподволь, глубоко внедрилась во всей старинной экономике Срединной империи⁶². Хозяйство прибрежных районов — «экономика пиастра» — опрокинуло хозяйство внутренних областей — «экономику сапека». А последняя в основе своей отнюдь не была такой инертной и спокойной, как это обычно предполагают.

После сказанного читатель, несомненно, примет наш взгляд на вещи: с точки зрения денежного обращения Китай был более примитивным, менее утонченным, нежели Индия. Но его система отличалась совсем иной устойчивостью и очевидным единством. У Китая были не такие деньги, как у всех.