ШОКОЛАД, ЧАЙ, КОФЕ

Одновременно, или почти одновременно, с алкоголем Европа открыла среди мировых новшеств три новых возбуждающих и тонизирующих напитка: кофе, чай и шоколад. Все три были заимствованы из заморских стран: кофе — арабский (а поначалу — эфиопский), чай — китайский, шоколад — мексиканский.

Шоколад пришел в Испанию из Мексики, Новой Испании, около 1520 г. в форме голов и пластин. Не вызывает удивления, что в испанских Нидерландах он появился в 1606 г., немного раньше, нежели во Франции. Так что, может быть, и верен анекдот, изображавший Марию Терезу (ее брак с Людовиком XIV относится к 1659 г.) тайком пьющей шоколад — испанская привычка, от которой она никак не могла отрешиться²⁴¹. Действительным инициатором употребления шоколада в Париже был будто бы несколькими годами ранее кардинал де Ришелье — брат министра, архиепископ Лионский, которому суждено было умереть в 1653 г. Это возможно, но шоколад тогда рассматривали в такой же мере как лекарство, как и пищевой продукт. «Я слышал от одного из его слуг, что он [кардинал] пользовался шоколадом, дабы умерить болезни своей селезенки, и что секрет сей он узнал от каких-то испанских монахинь, которые привезли его во Францию», — сообщал позднее один очевидец²⁴². Через Францию шоколад около 1657 г. дошел до Англии.

Такие первые случаи его употребления были скромны и мимолетны. Письма г-жи де Севинье сообщают, что в зависимости от дней или от слухов шоколад то производил при дворе фурор, то пребывал в немилости²⁴³. Сама она была обеспокоена опасностями со стороны нового питья, приобретя, как и другие, обыкновение смешивать его с молоком. На самом деле придется дожидаться Регентства, чтобы шоколад одержал верх. Карьеру ему обеспечил регент. Тогда «прийти на шоколад» означало присутствовать при вставании принца, быть у него в милости²⁴⁴. Однако не будем преувеличивать этот успех. В 1768 г. нам сообщают, что в Париже «великие пьют его иногда, старцы — часто, народ — никогда». В конечном счете единственным краем, где шоколад имел триумфальный успех, была Испания: всякий иностранец насмехался над усладой мадридцев — густым шоколадом, ароматизированным корицей. Так что не без веских причин обосновался в Байонне около 1727 г. еврейский купец Аарон Колас, чья корреспонденция дошла до нас. Поддерживая связь с Амстердамом и рынком колониальных товаров (в частности, какао из Каракаса зачастую делало такой непредвиденный крюк), он из своего города следил за рынком на полуострове²⁴⁵.

В Смирне в декабре 1693 г. Джемелли Карери любезно предлагал шоколад турецкому are. Но тот выпил его и «либо шоколад его опьянил [но для нас это сомнительно], либо такое действие оказало курение табака, но он сильно на меня разгневался, говоря, будто я ему дал выпить спиртного, дабы взволновать его и лишить ясности суждения…»²⁴⁶.

Чай прибыл из далекого Китая (где его употребление распространилось за десять или двенадцать веков до этого), привезенный португальцами, голландцами и англичанами. Перенесение было долгим и трудным: нужно было ввезти лист, чайники, фарфоровые чашки, а затем и вкус к этому экзотическому напитку, который европейцы узнали сначала в Индиях, где употребление чая было весьма распространено. Первый груз чая прибыл в Амстердам якобы в 1610 г. по инициативе Ост-Индской компании²⁴⁷.

Чайное дерево — в XVII и XVIII вв. говорили «чайница» (th?ier), но слово это плохо входило в употребление-это кустарник, листья которого собирал китайский крестьянин. Ранние листочки, мелкие и нежные, дают императорский чай, который ценится тем выше, чем мельче лист. Затем их сушат либо на огне (зеленый чай), либо на солнце: тут чай ферментируется и чернеет-это черный чай. Тот и другой свертывали вручную и отправляли дальше в больших ящиках, проложенных свинцом или оловом.

Во Франции появление нового напитка отмечено только в 1635 или 1636 г., по данным Деламара, но отсюда отнюдь еще не следует, что он уже получил права гражданства. Это хорошо дали почувствовать в 1648 г. соискателю медицинской степени, защищавшему диссертацию о чае. Ги Патэн писал: «Есть у нас несколько докторов, которые ее провалили, и декана упрекали

Шоколад в Испании. «Завтрак с шоколадом». Картина Ф. Сурбарана (1568–1664 гг.). Безансонский музей. (Фото Бюлло.)

за то, что он ее одобрил. Вы увидите эту диссертацию и посмеетесь над нею». Однако через десять лет, в 1657 г., еще одна диссертация, которой покровительствовал канцлер Сегье (сам пылкий приверженец чая), «освятила» достоинства нового напитка ²⁴⁸.

В Англию чай пришел при посредстве голландцев и владельцев лондонских кофеен, которые около 1657 г. ввели его в моду. Семюэл Пепис впервые пил его 25 сентября 1660 г.²⁴⁹ Но английская Ост-Индская компания начала импортировать чай из Азии лишь в 1669 г.²⁵⁰ В действительности же потребление чая в Европе станет заметным только в 20-30-х годах XVIII в. Тогда началась прямая торговля между Европой и Китаем. До того времени большая часть такой торговли шла через Батавию, основанную голландцами в 1619 г. Китайские джонки доставляли туда свои обычные грузы и немного того грубого чая, который один только и сохраняется и может выдержать долгое путешествие. Какое-то время голландцам удавалось оплачивать этот фуцзяньский чай не деньгами, а шалфеем — в Европе шалфей также служил для приготовления питья, восхвалявшегося за свои медицинские достоинства. Но китайцы не соблазнились; чай в Европе оказался более удачлив²⁵¹.

Англичане очень скоро превзошли голландцев. Экспорт из Кантона был в 1766 г. таков: на английских судах — 6 млн. фунтов, на голландских — 4,5 млн., на шведских — 2,4 млн. и на французских — 2,1 млн., т. е. всего 15 млн. фунтов, примерно 7 тыс. тонн. Мало-помалу организовались настоящие чайные флотилии. Все возраставшие количества сушеного листа выгружались во всех портах, которые имели «индийские пристани», — Лиссабоне, Лондоне, Остенде, Амстердаме, Гётеборге, иногда — в Ге-

Шоколад в Италии: «La cioccolata». Картина П. Лонги (1702–1785 гг.). (Фото Андерсон — Жиродона.)

нуе и Ливорно. Рост вывоза был огромным: с 1730 по 1740 г. из Кантона уходило ежегодно 28 тыс. «пиков» (1 пикуль, picul, равен приблизительно 60 кг), с 1760 по 1770 г — 115 тыс., с 1780 по 1785 г -172 тыс. «пиков»²⁵². А если точкой отсчета избрать, как сделал Джордж Стаунтон, 1693 г., можно будет веком позднее сделать заключение об «увеличении в пропорции 1:400». В его время самые бедные англичане потребляли 5–6 фунтов чая в год²⁵³. И вот что придавало этой экстравагантной торговле ее подлинный облик: лишь ничтожная часть Западной Европы — Голландия и Англия — пристрастилась к новому напитку. Франция потребляла самое большее десятую часть собственного привоза, Германия предпочитала кофе, Испания пила чай еще меньше.

Правда ли, что в Англии новый напиток якобы принял эстафету от джина, который правительство освободило от налога на изготовление ради борьбы против наводнявшего страну импорта с континента? Правда ли, что во времена Георга II чай был лекарством от несомненного пьянства лондонского общества?

Или же внезапное обложение джина сбором в 1751 г., с одной стороны²⁵⁴, и общий подъем цен на зерно — с другой, благоприятствовали пришельцу, к тому же пользовавшемуся репутацией излечивающего насморк, цингу, лихорадку? Это как будто оказалось концом хогартовской «дороги джина»^*BB. Во всяком случае, чай одержал верх, и государство заботливо обложило его фискальными сборами (как, например, в американских колониях, которые позже сочли это поводом для восстания). Однако расцвела и неслыханных размеров контрабанда; речь идет о 6 или 7 млн. фунтов чая, которые ежегодно прибывали с континента через Северное море. В такой контрабанде принимали участие все порты, все Индийские компании плюс крупные финансисты в Амстердаме и иных местах. В заговоре принимали участие все, включая и английского потребителя²⁵⁵.

Чай: деталь китайской картины XVIII в. Музей Гиме. (Фото Жиродона.)

В этой картине, затрагивающей одну только Северо-Западную Европу, отсутствует крупный клиент — Россия. Чай там был известен, возможно, с 1567 г., если даже его употребление почти не приобрело широкого характера до Нерчинского договора 1689 г. и даже до учреждения (гораздо позже-в 1763 г.) Кяхтинской ярмарки, к югу от Иркутска. В написанном по-французски документе конца этого столетия из архивов Ленинграда мы читаем: «[Товары], которые привозят китайцы… это несколько видов шелковых тканей, кое-какие лаковые изделия, немного фарфора, крупные партии той кантонской ткани, что у нас называется нанкой, а у русских — саржей, и весьма большие количества зеленого чая. Он неизмеримо выше по качеству, чем тот, какой Европа получает из-за бескрайних морей, так что русские вынуждены платить до 20 франков за фунт, хотя они редко его продают дороже 15–16. Чтобы возместить себе эту потерю, они не упускают ни одной возможности поднять цену своих мехов, кои суть почти единственный товар, который они поставляют китайцам. Но такая хитрость идет им на пользу куда меньше, чем русскому правительству, взимающему 25-процентную пошлину со всего, что продается и покупается» ²⁵⁶. Однако в конце XVIII в. Россия не ввозила и 500 тонн чая. Отсюда далеко до тех 7 тыс. тонн, что потреблял Запад.

Отметим в заключение этого опуса о чае на Западе, что Европа очень долго не могла завладеть растением. На Яве первые чайные кусты будут посажены только в 1827 г., а на Цейлоне — лишь после 1877 г., как раз после ураганов, практически уничтоживших кофейные плантации на острове.

Этот успех чая в Европе, пусть даже ограниченный Россией, Нидерландами и Англией, был беспримерной инновацией; но он утрачивает значимость, если об этом событии судить во всемирном масштабе. Еще и сегодня важнейший потребитель и производитель чая — это Китай. Там чай играет роль растения, связанного с высокой цивилизацией, в такой же степени, как виноградная лоза на берегах Средиземного моря. Оба они — виноград и чай — имеют свои географические ареалы, где их культура, очень древняя, мало-помалу была трансформирована и усовершенствована. Тщательные, непрерывные заботы были в самом деле необходимы, чтобы удовлетворить требования поколений искушенных потребителей. Известный в Сычуани еще до н. э. чай завоевал весь Китай в XIII в.²⁵⁷, и, как говорит П. Гуру, китайцы «до того изощрили свой вкус, что умеют различать чай из разных районов, устанавливать тончайшую его градацию… Все это странным образом напоминает виноградарство на другом конце Старого Света, тоже бывшее результатом тысячелетнего прогресса, достигнутого цивилизацией оседлых крестьян»²⁵⁸.

Всякое растение, связанное с определенной цивилизацией, накрепко порабощает эту цивилизацию. Подготовить почву для чайных плантаций, посеять зерна, подрезать чайные деревья, чтобы они оставались на высоте кустов, вместо того чтобы расти как деревья, «каковые они и суть в диком состоянии», осторожно сорвать листья, затем обработать их в тот же день; высушить их естественным путем или с подогревом, скрутить, снова сушить… В Японии операция сушки и свертывания могла повторяться шесть-семь раз. И тогда чай определенного качества мог продаваться на вес золота — большая или меньшая нежность продукта зависит от его разновидности, от почв, еще больше — от времени сбора, потому что молодой весенний лист более ароматен, чем остальные, наконец, от обработки, которая отличает черные чаи от зеленых, и т. д. Именно лучший зеленый чай японцы используют для изготовления чая порошкового, который растворяется в кипятке (вместо простого настаивания), по старинной китайской методе, забытой в самом Китае и применяемой исключительно при знаменитой чайной церемонии чжа-но-ю. Церемонии настолько усложненной, что, как говорится в одном мемуаре XVIII в., для того чтобы толком этому искусству научиться, «в этой стране необходим учитель, как нужен учитель в Европе, дабы научиться в совершенстве танцевать, делать реверансы и т. д.»²⁵⁹.

Ибо, конечно же, чай имеет свои обряды, как имеет их вино и всякое растение, символизирующее уважающую себя цивилизацию. Даже в бедных домах Китая и Японии всегда, в любое время суток есть готовый кипяток для чая ²⁶⁰. Никакой гость не бывает принят без предложенной ему чашки чая, а в зажиточных китайских домах, сообщают нам в 1762 г., «есть для этого весь-

Голландцы и китайцы, пьющие чай за столом. Такими их увидели японцы в Десиме в XVIII в. Национальная библиотека, Кабинет эстампов.

ма удобные приборы, как-то: орнаментированный стол [традиционный низкий столик], рядом с ним небольшая жаровня, коробки с ящичками, миски, чашки, блюдца, ложечки для варенья, леденцы в форме орешков, чтобы держать их во рту при питье чая, ибо так чай меньше изменяет свой хороший вкус и содержит меньше сахара. Все сие сопровождается разнообразными вареньями, сухими и жидкими-китайцы умеют их приготовлять намного более нежными и аппетитными» ²⁶¹, нежели европейские кондитеры. Добавим, однако, что, по словам одного путешественника XIX в., в Северном Китае, где чай растет плохо, «люди низших классов знают его только как роскошь и тянут горячую воду с таким же удовольствием, с каким люди достаточные пьют свою заварку из зеленого чая, — они удовлетворяются тем, что называют эту воду чаем»²⁶². Не распространился ли странный «эрзац» в виде горячей воды вследствие социального обычая пить чай? Или же в Китае, как и в Японии, было правилом пить горячим все: чай, сакэ, водку из риса или проса, да и саму воду? Отец де Лас Кортес, выпив чашку холодной воды, привел в изумление окружавших его китайцев, которые старались его отговорить от столь опасного поступка²⁶³. Если бы, говорится в одной весьма рассудительной книге 1762 г., «испанцы, имеющие пристрастие пить во все времена года [все] со льдом, поступали как китайцы, у них не свирепствовало бы такое множество болезней и не были бы они ни такими худыми, ни столь черствыми по характеру»²⁶⁴.

Чай, всеобщий напиток в Китае и Японии, завладел и остальным Дальним Востоком, но в гораздо менее всеобъемлющих масштабах. Для долгих перевозок его изготовляли в виде компактных плиток, которые караваны яков уже издавна доставляли из Янцзы в Тибет по самой ужасающей, вне сомне-

Интерьер турецкой кофейни в Стамбуле. Национальная библиотека, Кабинет эстампов.

ния, дороге, какая только есть на свете. Верблюжьи караваны везли их в Россию, когда не существовало железной дороги, а в некоторых районах СССР кирпичный чай и сегодня еще широко употребляется.

Чай сделал карьеру также и в странах ислама. Очень сладкий мятный чай стал в Марокко национальным напитком, но пришел он туда только в XVIII в. и при посредстве англичан. И широкое распространение он получит лишь в следующем столетии. Для прочих мусульманских стран маршруты чая нам известны плохо. Но разве не примечательно, что все успехи чая были отмечены в странах, не знавших виноградной лозы: на севере Европы, в России, в странах ислама? Следует ли из этого делать заключение, что эти олицетворяющие свои цивилизации растения исключают друг друга? Так думал Устарис, который в 1724 г. заявлял, что не опасается расширения потребления чая в Испании: Север-де его пьет для того лишь, «чтобы восполнить редкость вина»²⁶⁵. И обратное: европейские вина и спиртные напитки не покорили Дальний Восток.

История кофе рискует ввести нас в заблуждение. В ней огромное место занимает анекдотическое, живописное, малодостоверное.

Как говорили в прошлом, кофейное дерево ²⁶⁶ пришло, возможно, из Персии; более вероятно, что оно родом из Эфиопии.

Во всяком случае, кофейное дерево и кофе до 1450 г. почти незаметны. В это время кофе пили в Адене. В конце века он распространился на Мекку, но в 1511 г. его употребление было там запрещено. Новое запрещение последует в 1524 г. В 1510 г. кофе был отмечен в Каире. В Стамбуле он оказался в 1555 г., и с того времени его станут запрещать или разрешать с почти правильными интервалами. А пока что кофе широко распространился по Турецкой империи — в Дамаске, Алеппо, Алжире. Еще до окончания столетия он чувствовал себя как дома во всем, или почти по всем, мусульманском мире. Но в мусульманской Индии во времена Тавернье он еще был непривычен²⁶⁷.

Именно в мусульманских странах и встречали европейские путешественники кофе, а иногда и кофейное дерево. Так было с итальянским врачом Просперо Альпини, который жил в Египте около 1590 г.²⁶⁸, или с хвастливым Пьетро делла Валле в Константинополе в 1615 г. «У турок, — пишет последний, — есть также другое питье; оно черного цвета и летом весьма освежает, а в то же время зимою оно очень сильно согревает, не меняясь, однако, в своей сущности и оставаясь всегда одним и тем же напитком, каковой поглощают горячим… Пьют его долгими глотками, не во время еды, но после нее, как своего рода сладость, или мелкими глоточками, дабы продлить в свое удовольствие беседу в кругу друзей. У них не бывает почти ни одного сборища, где бы его не пили. Для этого специально поддерживают большой огонь, возле коего в постоянной готовности держат маленькие фарфоровые мисочки, наполненные этой смесью, и когда она достаточно горяча, то есть люди, приставленные к этой работе, каковые заняты только тем, что разносят эти мисочки всему обществу, сколь только можно горячими. А также дают каждому из присутствующих несколько семечек дыни, дабы жевать во время ожидания. И с такими семечками и этим питьем, каковое называют они кахфе (cahu?), они развлекаются, беседуя… иной раз по семь-восемь часов кряду»²⁶⁹.

В Венецию кофе пришел около 1615 г. В 1644 г. марсельский купец, некий де Л а Рок, доставил первые его зерна в свой город вместе с драгоценными чашечками и кофейниками²⁷⁰. С 1643 г. новое снадобье появилось в Париже²⁷¹ и, возможно, в 1651 г-в Лондоне²⁷². Но все эти даты относятся лишь к первому мимолетному появлению, а не к началу известности или широкого потребления.

В сущности, как раз в Париже кофе встретил прием, который определил его успех. В 1669 г. турецкий посол Сулейман Мустафа Рача, надменный, но обходительный человек, принимал много гостей и угощал кофе своих парижских визитеров. Посольство не удалось, но кофе имел успех²⁷³. Как и чай, он поначалу считался чудодейственным лекарством. В трактате «Употребление кофе, чая и шоколада», увидевшем свет в Лионе в 1671 г. без имени автора (может быть, им был Якоб Спон), перечислялись все достоинства, каковые приписывали новому напитку: он-де «осушает любой насморк и излечиваем простуду, избавляет от ветров, укрепляет печень, благодаря своим очищающим свойствам облегчает страдания больных водянкой; превосходное средство против чесотки и порчи крови; облегчает сердце и жизненно важное биение такового, приносит облегчение страдающим болями в желудке и отсутствием аппетита; и равным же образом хорош от мозговых недомоганий вследствие холода, сырости и тяжести. Пар, который от него исходит, хорош против слезящихся глаз и шума в ушах; он отличное средство от одышки, от мокроты, от болей в селезенке, против глистов; и приносит чрезвычайное облегчение после того, как слишком много выпьешь или съешь. Нет ничего лучше для тех, кто ест много фруктов»²⁷⁴. Однако же другие медики и общественное мнение утверждали, будто кофе подавляет половую активность, что он — «пойло скопцов»²⁷⁵.

Благодаря такой рекламе и невзирая на эти обвинения, кофе в Париже преуспел²⁷⁶. В последние годы XVII в. появились бродячие торговцы-армяне, одетые по-турецки, в тюрбанах, и таскавшие перед собой лоток с кофейником, горячей переносной печкой и чашками. Армянин Хатарюн, известный под именем Паскаль, открыл в 1672 г. первую лавку, где продавался кофе, в одной из палаток Сен-жерменской ярмарки, уже на протяжении веков проводившейся возле аббатства, которому она была подчинена, на месте нынешних улиц Дюфур и Сен-Сюльпис. Дела у Паскаля шли неважно, и он перебрался на правый берег, на набережную Эколь-дю-Лувр, где у него какое-то время была клиентура из нескольких левантинцев и мальтийских рыцарей. Потом он перебрался в Англию. Несмотря на неудачу Паскаля, открывались все новые кафе. Скажем, устроенное еще одним армянином, неким Малибяном, сначала на улице Бюси, а потом переведенное на улицу Феру. Самым знаменитым кафе, учрежденным на новый лад, было заведение Франческо Прокопио Кольтелли, бывшего официанта у Паскаля: он родился на Сицилии в 1650 г. и впоследствии принял имя Прокопа Куто. Он обосновался на Сен-жерменской ярмарке, а потом — на улице Турнон и, наконец, в 1686 г-на улице Фоссе-Сен-Жермен. Это третье кафе — «Прокоп» (оно существует и сегодня) — располагалось поблизости от оживленного и элегантного центра города, каким был в те годы перекресток Бюси, а точнее — Новый мост (перед тем как этот центр в XVIII в. переместится в Пале-Руаяль). И еще одна удача: как только в 1688 г. кафе было открыто, напротив него обосновался театр «Комеди Франсэз». Успех сицилийца довершила его своевременность. Он снял стены и перегородки в двух прилегающих домах, увешал стены коврами и зеркалами, к потолку подвесил люстры и стал продавать не только кофе, но и засахаренные фрукты и ликеры. Лавка его сделалась местом встреч бездельников, болтунов, краснобаев, интеллектуалов (одним из столпов заведения был Шарль Дюфло, будущий секретарь Французской академии), хорошеньких женщин. Рядом был театр, и у Прокопа было там свое помещение, где он продавал прохладительные напитки.

Современное кафе не могло оставаться привилегией какого-то квартала или какой-то улицы. К тому же развитие города понемногу ставило в невыгодное положение левый берег к выгоде берега правого, более оживленного, как показывает это обобщенная карта размещения парижских кафе в XVIII в-всего было от 700 до 800 заведений²⁷⁷. Тогда и утвердилась слава кафе Регентства, основанного в 1681 г. на площади Пале-Руаяль (когда последняя увеличится в размерах, кафе переедет на свое нынешнее место на улице Сент-Оноре). Мало-помалу слава кафе оттеснила на задний план кабаре. Мода была такой же в Гер-мании, Италии, Португалии. В Лиссабоне кофе, поступавший из Бразилии, был дешев, так же как и молотая сахарная пудра, которую клали в кофе в таком количестве, что, как сообщает один англичанин, ложка стояла в чашке торчком²⁷⁸.

К тому же кофе — модный напиток, не останется напитком одних только щеголей. В то время как все цены росли, сверхобильное производство на [тропических] островах удерживало

Кафе «Прокоп», место встречи элегантной публики, с портретами его прославленных клиентов: Бюффона, Жильбера, Дидро, Д’Аламбера, Мармонтеля, Лекена, Ж.-Б. Руссо, Вольтера, Пирона, Гольбаха.(Фото Национальной библиотеки.)

цену чашки кофе примерно на одном уровне. Легран д’Осси объяснял в 1782 г., что «потребление во Франции утроилось. Нет ни одного буржуазного дома, — добавляет он, — где бы вам не предложили кофе. Нет ни одной продавщицы, кухарки, горничной, которая бы не пила за завтраком кофе с молоком. На рынках, на определенных улицах и в переулках столицы обосновались женщины, продающие простонародью то, что они именуют кофе с молоком, т. е. скверное молоко, подкрашенное кофейной гущей, которую они купили у слуг из знатных домов или у хозяев кафе. Напиток этот находится в жестяной колонке, снабженной краном для разлива и печкой для поддерживания его в горячем состоянии. Возле маленькой лавки или ларька торговки обычно есть деревянная скамья. И вот вы с удивлением видите, как торговка с Центрального рынка или грузчик, придя к ларьку, требует кофе. Им его подают в одной из тех больших фаянсовых чашек, которые они прозвали «g?nieux». Эти почтенные особы пьют его стоя, с корзиной за спиной, ежели только, желая особо утонченно насладиться им, они не соблаговолят опустить свой груз на скамью и усесться на ней. Из своих окон, выходящих на прекрасную набережную, где я живу [Луврская набережная, по соседству с Новым мостом], я часто наблюдал это зрелище в каком-нибудь из тех деревянных балаганов, которых понастроили от Нового моста до самого Лувра. И иной раз видел картины, которые заставляли меня пожалеть о том, что я не Тенирс или Калло»²⁷⁹.

Чтобы скорректировать эту картину, нарисованную самодовольным парижским буржуа, скажем, что самым живописным зрелищем, или же самым трогательным, были, возможно, бродячие торговки на углах улиц ранним утром, когда рабочие шли трудиться. На спине у торговки жестяная колонка, и продает она кофе с молоком «в глиняных кружках за два су [порция]. Сахар в них отнюдь не преобладает». И тем не менее успех был огромен: рабочие «нашли это питье более экономным, более питательным и вкусным, нежели любое другое. В результате они пьют его в невероятных количествах; они говорят, что это их поддерживает часто до самого вечера. Таким образом, они едят только два раза в день: в обед и во время вечерней петрушечниц» («persillade»)²⁸⁰ — имеются в виду ломти холодной говядины с петрушкой, растительным масло и уксусом.

Если потребление настолько увеличилось с середины XVIII в., и не только в Париже и во Франции, то это потому, что Европа сама организовала производство кофе. Пока мировой рынок зависел от одних только кофейных плантаций в окрестностях Мохи (Мокки) в Аравии, европейский импорт неизбежно был ограничен. Но вот в 1712 г. кофейные деревья стали сажать на Яве, с 1716 г. — на острове Бурбон, в 1722 г. — на острове Кайенна (т. е. кофе переправился через Атлантику), в 1723–1730 гг. — на Мартинике, в 1730 г.-на Ямайке, в 1731 г. — на Сан-Доминго. Это не даты начала производства кофе. Его импорт во Францию с островов начинается в 1730 г.²⁸¹ Нужно было, чтобы кофейные деревья выросли и умножились. Отец Шарлевуа пояснял в 1731 г.: «Нам лестно видеть, что кофе обогащает наш остров [Сан-Доминго]… Дерево, которое его производит, уже становится таким красивым… как будто оно было местным, но нужно дать ему время привыкнуть к почве»²⁸². Кофе Сан-Доминго, последним появившийся на рынке, останется самым обильным и наименее ценимым из всех: в 1789 г. его производство достигло примерно 60 млн. фунтов, тогда как пятьюдесятью годами раньше потребление кофе в Европе составляло, может быть, 4 млн. фунтов. По качеству и по цене список всегда возглавляло мокко. Затем шел кофе Явы и острова Бурбон (высокое качество определялось так: «зерна мелкие и голубоватые, как у яванского кофе»), дальше — кофе Мартиники, Гваделупы и, наконец, кофе Сан-Доминго²⁸³.

Поостережемся, однако, от преувеличения цифр потребления. К этому обязывает нас любая сколько-нибудь строгая проверка²⁸⁴. Франция в 1787 г. импортировала примерно 38 тыс. тонн кофе и реэкспортировала из них 36 тыс. тонн, и в Париже осталось для его собственного потребления около тысячи тонн²⁸⁵. Некоторые провинциальные города еще не восприняли новый напиток. В Лиможе горожане пили кофе только «как лекарство». Моде следовали лишь определенные социальные категории, скажем почтмейстеры на севере.

Значит, надо было выяснить возможную клиентуру. Через Марсель кофе Мартиники после 1730 г. завоевывает Левант в ущерб аравийскому²⁸⁶. Голландская Ост-Индская компания, которая снабжала кофе Персию и мусульманскую Индию, остававшихся верными мокко, желала бы сбыть там свои излишки кофе с Явы. Если к 150 млн. европейцев добавить 150 млн. мусульман, это даст все-таки для XVIII в. потенциальный рынок в 300 млн. человек (быть может, треть населения мира), пьющих кофе или же способных его пить. Это чистое умозрение. Но кофе, как и чай, вполне логично стал «королевским товаром» — средством сколотить состояние. В его производстве, распространении, успехе был заинтересован деятельный сектор капитализма. Отсюда серьезное воздействие кофе на общественную и культурную жизнь Парижа. Кафе-лавка, где осуществлялся сбыт нового напитка, стало местом встречи щеголей и праздношатающихся, но также и убежищем для бедняков. В 1782 г. Себастьен Мерсье писал: «Какой-нибудь человек приходит в кафе в десять часов утра, с тем чтобы выйти оттуда только в одиннадцать вечера [это обязательное время закрытия, за которым следила полиция], он обедает чашкой кофе с молоком, а ужинает холодными закусками (bavaroise)»²⁸⁷.

Оценить медленность роста популярности кофе позволяет анекдот. Картушу, которого собирались казнить 29 ноября 1721 г., судебный пристав (rapporteur), сам пивший кофе с молоком, предложил чашку такого кофе: «Он ответил, что это не его напиток и что он бы предпочел стакан вина и немного хлеба» ²⁸⁸.