ИНЫЕ ВАРИАНТЫ РАЗВИТИЯ

Но, разумеется, развитие городов происходило не само собой, оно не было эндогенным явлением, протекавшим в замкнутом сосуде. Оно всегда было выражением того или иного общества, которое накладывало на него ограничения и изнутри, и снаружи. В этом плане наша классификация, повторяю, слишком проста. С учетом этого, посмотрим, как она «работает» за пределами строго ограниченного региона Западной Европы?

а) Города колониальной Америки. Нам следовало бы сказать — Испанской Америки, ибо английские города оставались особым случаем: они должны были жить сами по себе, выйти из своей «глуши» (wilderness), чтобы соединиться с широким миром. Если можно так сказать, то были города средневековые. Судьба же городов Испанской Америки была проще и более ограниченна. Это были гарнизоны, затерянные среди огромных враждебных пространств, выстроенные как римские военные лагеря внутри четырех земляных стен; связь между ними поддерживалась медленно двигавшимся транспортом — медленно, потому что проходил он по огромным незаселенным пространствам. Любопытно, что в эпоху, когда средневековый город привилегированных граждан восторжествовал практически во всей Европе, по всей испано-португальской Америке за пределами крупных городов, резиденций вице-королей, т. е. организмов административных и уже паразитических — Мехико, Лима, Сантьяго-де-Чили, Сан-Салвадор (Байя) — преобладал античный образец.

В такой вот Америке почти что не было по-настоящему торговых городов или же они находились в неравном положении. Скажем, Ресифи, город купцов, вырос рядом с аристократической Олиндой, городом крупных плантаторов, senhores de engenhos, и рабовладельцев. Если угодно, он был тем же, чем Пирей или Фалер для Афин Перикла. Буэнос-Айрес после своего второго, удачного, основания в 1580 г. тоже был торговым поселком, чем-то вроде Мегары или Эгины. Ему не повезло в том смысле, что вокруг города были только дикари, индейские bravos, и жители его жаловались на то, что в той самой Америке, где белые были заняты только использованием чужого труда, они вынуждены зарабатывать «свой хлеб в поте лица своего». Но со стороны Анд из Лимы приходили караваны мулов или приезжали большие деревянные повозки, и это было способом приобщиться к серебру [рудников] Потоси. Из Бразилии парусники доставляли сахар, а вскоре и золото; а благодаря контрабанде, которой занимались корабли, перевозившие черных невольников, город поддерживал связи с Португалией и Африкой. Но Буэнос-Айрес оставался исключением среди «варварства» нарождавшейся Аргентины.

Обычно американский город бывал невелик, без всех этих «благ» издалека. Он имел самоуправление, судьбой его никто не интересовался. Земельные собственники были хозяевами города, здесь находились их дома с закрепленными вдоль уличного фасада кольцами для привязывания лошадей. То были «почтенные люди» — os homens bons — бразильских городских палат или хозяева поместий (haciendados) испанских городских советов (Cabildos). Это было нечто вроде малых Спарт или малых Фив времен Эпаминонда. Так и хочется сказать, что в Америке история западных городов заново начиналась с нуля. Естественно, не было различия между ними и их округой и не было производств, которые надо было бы делить между ними. Там, где возникала промышленность, например в Мехико, она была делом рабов или полурабов. А средневековый город был бы немыслим с крепостными ремесленниками.

б) Куда отнести русские города? На первый взгляд города, что сохранились или выросли заново в Московской Руси после ужасающей катастрофы татаро-монгольского нашествия, жили уже не по европейскому западному времени. Это были, однако, крупные города, как Москва или Новгород; но власть держала их в руках, порой с помощью жестоких мер. Еще в XVI в. пого-

Вид Старой площади (Plaza Vieja), главного рынка Гаваны.

«Топографический альбом Америки» «Album topographique de Г Am?rique») XVIII в.

Национальная библиотека, Кабинет эстампов.

ворка утверждала: «Кто может противиться богу и Господину Великому Новгороду?» — но поговорка неверна. Этот город круто приводили к повиновению в 1427 г., затем в 1477 г., когда ему пришлось выдать 300 телег золота. Казни, ссылки, конфискации следовали непрерывной чередой. А главное-то были города, включенные в медленные потоки торговли на беспредельных, уже азиатских и все еще диких пространствах. В 1650 г., как и в прошлом, речные, санные перевозки, караваны телег — все это двигалось с чудовищной потерей времени. Зачастую бывало даже опасно приближаться к деревням и приходилось каждый вечер останавливаться под открытым небом, как на дорогах Балкан, расположив телеги в круг в полной готовности к обороне.

По всем этим причинам русские города не господствовали над своею огромной деревней; скорее она двигала ими, чем они навязывали свою волю исключительно сильному в биологическом отношении крестьянскому миру, пусть нищему, беспокойному и постоянно подвижному. Главный факт — это то, что «урожаи с гектара в странах Восточной Европы с XVI по XIX в. остались в среднем неизменными», и притом на низком уровне⁸⁴. Не было значительного деревенского избыточного продукта; следовательно, не было и настоящих городов. Не было у городов Руси и тех второстепенных городов, которые бы их обслуживали и которые были одной из характерных черт Запада и его оживленных торговых потоков.

Так что имелись бесчисленные практически безземельные крепостные крестьяне, несостоятельные с точки зрения их господ или даже государства. Оставалось предоставить им возможность либо уйти в город, либо стать батраками в богатых крестьянских домах. В городе они становились нищими, крючниками, мелкими ремесленниками, иногда-разбогатевшими купцами и хозяевами мануфактур. Оставаясь на месте, они делались ремесленниками в собственных деревнях или искали необходимый добавочный источник средств к существованию в торговле вразнос и в извозе, этом [типично] крестьянском промысле. Это неодолимое стремление уйти на заработки ничто не могло сдержать, тем более что все происходило зачастую с благословения барина, который видел свою выгоду в том, чтобы такие ремесленники и купцы, оставаясь в крепостном состоянии, по-прежнему несли свои повинности, каким бы ни было их продвижение по социальной лестнице⁸⁵.

Эти и другие картины рисуют судьбу, которая тем не менее напоминает то, что Запад мог познать в начале своей урбанизации, нечто сравнимое (и более выраженное) с «паузой» XI–XIII вв., некую интермедию, во время которой все вырастало из деревни, из жизненных соков крестьянства. Мы могли бы сказать о промежуточном положении между А и С, когда не сложился средний этап эволюции. И государь сразу же оказался тут как тут наподобие людоеда из сказки.

в) Императорские столицы Востока и Дальнего Востока. Когда покидаешь Европу, направляясь на Восток, возникают те же проблемы и те же двусмысленности, только более глубокие.

В мире исламу города, аналогичные городам средневековой Европы, появлялись, на какое-то время становясь хозяевами своей судьбы, только тогда, когда рушились империи. Тогда-то наступали лучшие времена мусульманской цивилизации; но подобные передышки были краткими, и пользовались ими города, лежавшие на периферии, — такой была, несомненно, Кордова, или же такие настоящие городские республики XV в., как Сеута до португальской оккупации в 1415 г., или Оран до захвата испанцами в 1509 г. Но правилом был город государя, часто халифа, огромный город-либо Багдад, либо Каир.

Императорскими или в отдельных случаях королевскими столицами были и города далекой Азии — огромные, паразитические, роскошные и вялые: что Дели, что Виджаянагар, что Пекин или до него Нанкин (хотя последний как будто довольно отличался от них). Нас не удивит огромное влияние государей. Едва лишь кто-нибудь из них бывал свергнут своим городом, вернее — своим двором, как появлялся другой, и зависимость возобновлялась. Не удивит нас и то, что такие города были неспособны отобрать у деревень всю массу их ремесел: то были города одновременно и открытые и подчиненные. Кроме того, социальные структуры как в Индии, так и в Китае стесняли свободное развитие города. Если последний не добился независимости, то тому причиной не только палочные расправы мандаринов или жестокости государей по отношению к купцам или к простым горожанам: дело было и в том, что общество уже прошло предварительно определенную кристаллизацию.

В Индии кастовая система разделяла и дробила заранее любую городскую общину. В Китае культ предков рода (gentes) противостоял смеси представлений, аналогичной той, какая породила город Запада. Последний был настоящей машиной для ломки старых связей, для уравнения индивидов; прибытие иммигрантов создавало в нем, если угодно, среду «американского образца», где тон задавали люди с положением, определявшие образ жизни (way of life). А с другой стороны, никакая независимая власть не представляла китайский город как целое перед лицом государства или очевидной мощи деревень. Эти последние

Стамбул в XVI в. Вид на залив Золотой Рог (фрагмент). Национальная библиотека, Кабинет эстампов.

были «полюсом» живого, активного и мыслящего Китая. Город, резиденция чиновников и больших господ, не был средоточием ни ремесла, ни купечества; в нем не могла расти свободно никакая буржуазия. Как только такая буржуазия появлялась, она уже думала о том, как бы переметнуться, очарованная великолепием жизни мандаринов. Города зажили бы своей жизнью, наметили бы ее, если бы индивид и капитализм имели там свободу деятельности. Но государство-опекун почти не допускало этого. Вольно или невольно, оно на какие-то периоды ослабляло свое внимание. В конце XVI в. появилась буржуазия и вспыхнула деловая лихорадка, влияние которых можно угадать в создании крупных железоделательных заводов около Пекина, в фарфоровых мастерских Цзиньчжоу и в еще большей мере-в подъеме шелкового производства в Сучжоу, столице провинции Цзянсу⁸⁶. Но то была лишь кратковременная вспышка. С маньчжурским завоеванием в XVII в. китайский кризис разрешится не в пользу городских свобод.

И только Запад явственно склонился в сторону городского развития. Его города толкали его вперед. Повторяю: это было огромной важности событие, но оно пока еще плохо объяснено с точки зрения его глубинных причин. Можно себя спросить, что стало бы с китайскими городами, если бы в начале XV в. китайские джонки открыли мыс Доброй Надежды и в полной мере использовали бы этот шанс завоевать мир.