РЕСПУБЛИКА И СЛАВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, 1685-1691 гг.

Исторические судьбы и Нидерландов, и Англии радикальным образом изменило одно из великих событий всемирной истории — Славная Революция. Свержение последнего монарха мужского пола из династии Стюартов в Британии и возведение на трон Парламентом Вильгельма и Марии имело далеко идущие последствия, и не только для Британии и Соединенных Провинций, но и для других стран. События 1688-89 гг. фундаментально преобразовали Британию, впервые создав стабильную и могущественную конституционную монархию, в которой главную роль всё больше играл Парламент. Это редко контрастировало с тем, что было раньше, ибо при Карле II и Иакове II (1685-89 гг.) Англия двигалась к абсолютизму; ослабление Парламента с 1660-х гг., наряду с религиозными трениями, сделали Англию, Шотландию и Ирландию внутренне разделенными и нестабильными. Эти сложности еще больше усугубила религиозная политика Иакова, ревностного католика, правившего преимущественно протестантским населением с зачастую воинственными антикатолическими настроениями.

Как и у любого другого из поворотных событий в мировой истории, некоторые из этих предпосылок и причин уходили корнями далеко в прошлое. Многие политические и религиозные трения в Британии не стихали на протяжении нескольких десятилетий. Кроме того, Вильгельм III, главная движущая сила Славной Революции, будучи племянником и Карла, и Иакова, а также мужем старшей дочери последнего, давно уже проявлял острый интерес к будущему британского престола^{826}. Было естественно, что он частным образом вынашивал амбиции, связанные со своей будущей ролью в Британии, так как (до рождения единственного сына Иакова в июне 1688 г.) жена принца, принцесса Мария, была следующей в линии наследования трех престолов: Англии, Шотландии и Ирландии.

Но, несмотря на все это, было мало признаков, что в правление Карла II или в первые два года царствования Иакова может случиться хоть что-то отдаленно похожее на Славную Революцию. Положение Карла было непоколебимым, и хотя виги пытались помешать наследованию престола Иаковом на основе того, что он исповедовал католицизм, они были побеждены. Провал восстания Монмута в Англии в 1685 г. не только еще больше ослабил оппозицию, но и предоставил Иакову предлог для набора и последующего сохранения постоянной армии в 40 000 человек, первой крупной постоянной армии в Англии при монархическом правлении и основной опоры его власти. На этом этапе не существовало и никаких перспектив активного сотрудничества между вигской оппозицией в Англии и нидерландским штатгальтером. Принц Оранский не мог вмешиваться во внутренние дела других стран даже в самом скромном масштабе, используя войска и военные корабли Соединенных Провинций, без разрешения и сотрудничества Голландии, в том числе Амстердама, а в свете событий 1683-84 гг. казалось маловероятным, что это произойдет для какой-либо крупной военной интервенции, не говоря уже об интервенции за море, в страну, с которой штатгальтер был связан династическими узами, но в которой у регентов и Штатов Голландии не стояли на кону никакие очевидные интересы. Было невозможно представить, что Голландия пойдет на большой риск и расходы ради продвижения династических интересов Оранского дома в Британии. Соответственно, в 1685-87 гг. не было никаких перспектив для крупномасштабной военной экспедиции в Британию. Такая возможность появилась лишь в 1688 г. из-за изменившейся обстановки во Франции^{827}.

Именно Франция, а не Британия находилась в центре внимания нидерландского общества и регентов. Но с 1685 до конца 1687 гг. Людовик XIV (и Иаков II) могли с уверенностью рассчитывать на то, что Оранскому не удастся вовлечь Республику в европейскую коалицию против Франции, так как Амстердам и «bons r?publicains» помешали бы этому. На протяжении 1686 г. Амстердам отказывал в увеличении военных расходов, тогда как еще летом 1687 г. была построена только половина из согласованного в 1682 г. количества в тридцать шесть новых военных кораблей. Штаты Голландии не планировали и не желали быть втянутыми в крупные военные предприятия за границей. Вместо этого, нидерландцы предпочитали политику пассивного ожидания. «За те полтора года, что я прожил среди них, — докладывал английский дипломат в октябре 1686 г., — Штаты не приняли ни одной резолюции, но только предлагали и обсуждали разные вопросы, так и не придя ни по одному из них к какому-либо окончательному решению… они серьезно задолжали своей армии, — добавлял он, — их военно-морской флот гниет, их судоходство находится в таком удручающем состоянии, что расходы на строительство новых кораблей были бы не намного больше, чем на ремонт старых, и все их склады пусты»^{828}. Все усилия «по сбору денег» оказались бесплодными. Некоторые голландские города предложили ввести новые налоги, но другие отвергли эту меру, предлагая вместо этого сократить размер процентного дохода по долговым обязательствам Штатов Голландии (в соответствии с другими процентными ставками) с 4 до 3%.

Более того, международная обстановка в 1685-87 гг. способствовала укреплению вероятности нидерландского нейтралитета в случае новой войны между Людовиком XIV и Габсбургами. Смерть курфюрста Карла II Пфальцского в мае 1685 г. привела к тому, что бывшее кальвинистское курфюршество перешло в руки католического князя Филиппа-Вильгельма, герцога Юлих-Берга, который был близким союзником императора. Аугсбургская лига, образованная в июле 1686 г. императором, различными немецкими князьями, Испанией и Швецией, бросила открытый вызов французскому господству над Эльзасом, Страсбургом и верхним Рейном. Победы императора над турками в Венгрии в 1687 г. и его возросший престиж только увеличили перспективу полномасштабного конфликта между Францией и императором на Рейне^{829}.

Хотя Голландия и Генеральные Штаты не предприняли никаких мер по усилению своих военных сил в середине 1680-х гг., коммерция все больше набирала обороты. Первоначально восстановление Нидерландов после войны 1672-77 гг. было медленным и неустойчивым и не затронуло в полном объеме сельскохозяйственный сектор, строительство зданий общественного назначения и рынок искусств. Цены на дома состоятельных людей в Амстердаме достигли исторического минимума в 1683 г. и лишь незначительно выросли в 1684-88 гг.^{830} Но восстановление заморской коммерции, судоходства и промышленности в середине 1680-х гг. ускорилось; лучших результатов достигли две великих колониальных компании и экспорт в западную Европу, Средиземноморье и Испанскую Америку. Курс акций ОИК и ВИК на амстердамской бирже в 1685-87 гг. стремительно пошел вверх.

Но это восстановление экономики в меньшей степени коснулось балтийской торговли (к тому времени заметно сократившейся) и рыболовной отрасли; главными движущими силами экономического роста были «высокостоимостная торговля» и мануфактурное производство^{831}. Более того, главным рынком сбыта, стимулировавшим возрождение, была Франция, потреблявшая большое количество нидерландского полотна, камлотов, продукции китобойного промысла, товаров из Ост-Индии, гаудских курительных трубок, обработанного табака, красителей, материалов для нужд военно-морского флота и значительную часть улова сельди. Но по этой причине, а также благодаря тому, что расширение нидерландского экспорта в Испанию и Испанскую Америку происходило, главным образом, за счет вытеснения французской продукции, нидерландский экономический бум 1680-х гг. был неразрывно связан с экономическим кризисом, охватившим Францию. Этот упадок французской экономики был вызван несколькими причинами, но, несомненно, усугублен массовой утечкой за границу гугенотских капиталов и эмиграцией большого количества квалифицированных ремесленников в середине и конце 1680-х гг. Понятно, что снижение французских тарифов в 1677 г. также внесло свой вклад в подъем нидерландской экономики и кризис французской, даже если современники преувеличивали действительное влияние тарифов. Франция извлекла ощутимые политические выгоды из Неймегенского договора, но, по всей видимости, сильно проиграла в экономическом отношении.

Было лишь вопросом времени, когда вспыхнет новая франко-нидерландская «guerre de commerce» («торговая война» (фр.)) с ее неисчислимыми последствиями. Возврат Людовика XIV к агрессивному антиголландскому меркантилизму произошел в августе 1687 г., за пятнадцать месяцев до начала Славной Революции и Девятилетней войны, в ноябре 1688 г.^{832} Эти пятнадцать месяцев оказались поистине судьбоносными. Процесс начался с запрета на импорт во Францию голландской сельди, за исключением той, которая была засолена французской солью. Затем, в сентябре, Людовик снова ввел генеральный тарифный список Кольбера от 1667 г., разом удвоив пошлины на нидерландское полотно и резко повысив пошлины на все нидерландские мануфактурные товары, завозившиеся во Францию^{833}. Реакция Соединенных Провинций была немедленной и бурной, ибо Людовик нарушил свои обязательства по Неймегенскому договору и, по сути, разорвал соглашение. Тем не менее, голландские регенты первоначально надеялись, что это было всего лишь временным охлаждением во франко-нидерландских отношениях, что Людовик смягчится, и нидерландская торговля с Францией возобновится. Многие члены амстердамского vroedschap'а надеялись на это не только на экономических, но и на политических основаниях; ибо если Людовик будет упорно проводить в жизнь жесткие протекционистские меры и франко-голландские отношения ухудшатся, это лишь приведет к усилению позиций принца Оранского и позволит ему оправдать свою политику. Хюдде, несомненно, был искренен, когда обещал д'Аво в октябре 1687 г. сделать всё, от него зависящее, для сохранения установившихся после 1677 г. отношений между Республикой и Францией. В присутствии д'Аво и амстердамских бургомистров он провозгласил тост «lа bonne union entre sa Majest? et la R?publique a la confusion de tous ceux qui la veulent traverser» («за добрый союз между Его Величеством и Республикой к замешательству тех, кто хочет ему помешать» (фр.))^{834}.

Но Людовик не только не смягчил, а удвоил свое меркантилистское наступление. Дополнительные протекционистские установления и повышение тарифов на отдельные товары еще сильнее подорвали импорт нидерландской мануфактурной продукции, рыбы и других товаров во Францию. В декабре 1687 г. нидерландские факторы в Париже, Меце, Лионе и Лилле сообщали, что больше не было возможности продавать во Франции нидерландские ткани любого вида. В марте 1688 г. лейденские депутаты жаловались в Штатах Голландии, что новый французский тариф, «по сути дела, означал абсолютный запрет на продажу наших lakens во Франции»^{835}. Экспорт сельди во Францию рухнул, причинив тяжелые убытки южноголландскому рыболовству и Роттердаму. По мере того, как месяц проходил за месяцем, становилось также все сложнее считать, что новый экономический курс Людовика представляет собой что-либо иное, кроме планомерной, долгосрочной, систематической атаки на нидерландскую коммерцию. Фагель убеждал Штаты Голландии в мае, что все дипломатические меры уже были испробованы, и что настало время перейти к более решительным действиям^{836}. Д'Аво был уже не так уверен, но все еще не терял надежды, несмотря на возмущение, вызванное политикой Людовика, что Амстердам при поддержке Роттердама, Делфта и других городов заблокирует ответные меры и помешает росту конфронтации между Республикой и Францией.

К началу лета общественное мнение в Нидерландах ужесточилось, убежденное в том, что Людовик намеревается, по выражению д'Аво, «detruire leur religion et surtout leur commerce» («уничтожить их религию и, в особенности, их торговлю» (фр.)). Опасения нидерландцев еще больше возросли вследствие международного кризиса, возникшего из-за курфюрста Кёльн после смерти курфюрста Макса-Генриха в июне 1688 г. Кёльн был стратегически важным перекрестком для Франции, Германии и Нидерландов, и Людовик считал необходимым, чтобы он оставался протекторатом Франции. Когда его кандидат на смену Максу-Генриху был отвергнут императором и папой, Людовик пригрозил прибегнуть к силе оружия. Хотя французские войска оккупировали курфюршество только в сентябре, в ходе общего вторжения в рейнские земли, угроза французского нападения на Кёльн встревожила Генеральные Штаты, а также Бранденбург и императора, которые мобилизовали крупные военные силы на среднем и нижнем Рейне.

В то же время растущие трения с Францией сами по себе побуждали Штаты Голландии и Генеральные Штаты более настороженно реагировать на события, происходившие в Англии. Иаков II мог столкнуться с растущей внутренней оппозицией, но именно по этой причине он становился все более зависим от поддержки Людовика XIV; он также владел мощным флотом и внушительной армией. Воспоминания о 1672 г. и предыдущем англо-голландском антагонизме привели к тому, что регенты готовы были преувеличивать малейшие признаки тайного англо-французского союза и считать его направленным против них^{837}. Независимо от того, действительно ли Вильгельм III всерьез верил в существование угрозы нового совместного англо-французского нападения на Республику — Иаков II позднее отрицал существование такого договора — он, несомненно, использовал опасения на этот счет среди регентов. Такие страхи возросли после того, как Иаков II потребовал от Генеральных Штатов в феврале 1688 г. вернуть на родину английские и шотландские полки, служившие в нидерландской армии. Когда Генеральные Штаты отказались их отпустить, король издал в ответ прокламацию, призывавшую всех его подданных, служивших в нидерландской армии и на флоте, вернуться домой. Эта мера не могла не усилить англо-голландские трения.

Но на протяжении всего этого времени решающим фактором, определявшим нидерландскую политику по отношению к Британии, был разрастающийся коммерческий конфликт между Соединенными Провинциями и Францией^{838}. Именно новая «guerre de commerce» Людовика XIV против Нидерландов сделала реальной возможность войны между Францией и нидерландцами и, в свою очередь, сделала опасной вероятность заключения тайного англо-французского договора, направленного против Республики. И с политической, и со стратегической точек зрения экономическая война между Францией и Нидерландами была тем стержнем, вокруг которого всё вращалось, позволив штатгальтеру вместе с Амстердамом вступить в общую коалицию с Габсбургами против Людовика и подготовить свое вторжение в Англию. Д'Аво ощущал глубокие изменения, происходившие в Амстердаме, задолго до получения конкретных доказательств. В июне 1688 г. Оранский установил доверительные отношения с тремя из четырех амстердамских бургомистров, положив начало искреннему стратегическому сотрудничеству эпохального значения в европейской истории, в котором два доверенных лица принца, Бентинк и, в первую очередь, Дейквелт, постоянно совещались с бургомистрами, особенно с Хюдде и Витсеном^{839}.

Какое-то время амстердамский городской совет, внутренне разобщенный, следовал средним курсом: воздерживался от предложенных ответных мер против Франции, но закулисно оказывал поддержку стратегии штатгальтера по перевооружению Республики, заключению союза с немецкими государствами и подготовке армады для возможного вторжения в Англию^{840}. Не позже августа д'Аво уже был полностью осведомлен о масштабе тайного сговора между Амстердамом и принцем, но к тому времени еще не знал, что Роттердам также решил поддержать предложенный запрет на французский импорт; что теперь только Амстердам и Делфт воздерживались; и Амстердам больше не зависел от блокирования военных и стратегических планов Вильгельма III. Д'Аво предупреждал своего господина, что регенты и купцы были «trop aigries sur les affaires du commerce pour attendre une opposition vigoureuse de la part de la province de Hollande» («слишком разгневаны из-за коммерческих дел, чтобы ожидать со стороны провинции Голландия проявления энергичной оппозиции» (фр.)). Посол пытался разжечь недовольство во Фрисландии и Гронингене, но обнаружил, что Хендрик-Казимир предпочитает придерживаться своей договоренности с принцем.

Но Вильгельм III также был встревожен. Хотя амстердамские бургомистры больше не сопротивлялись его политике и даже сотрудничали в наращивании сил армии и военно-морского флота, в то же время Хюдде и Витсен были обеспокоены риском, связанным с попыткой осеннего вторжения в Британию, и Оранского терзали сомнения, может ли он рассчитывать на них. Летом при поддержке Амстердама он сумел заключить ряд контрактов о найме солдат с Бранденбургом, Гессен-Касселем, Целле и Вюртембергом, благодаря которым удалось привлечь на военную службу под знаменами Генеральных Штатов 14 000 опытных солдат по нидерландским ставкам оплаты^{841}. С ними он надеялся развеять опасения Амстердама о недостаточной численности гарнизонов в восточных крепостях после того, как лучшие полки Республики будут отозваны для погрузки на флот вторжения, отплывающий к берегам Англии. В начале сентября принц написал из «Миндена магистратам Амстердама, уверяя их в необходимости довести до конца заключение союзов с немецкими князьями, чтобы они прибыли на собрание (Штатов) Голландии… с единодушным решением о запрете французских товаров»^{842}. Это помогло остановить катастрофический обвал на амстердамской бирже, который начался 25 августа (см. табл. 39), но Амстердам все еще колебался^{843}.

19 сентября принц и Фагель частично раскрыли свой стратегический план перед собравшимися в полном составе Штатами Голландии на тайной сессии. Оранский считал, что Франция причинила огромный ущерб нидерландской коммерции, судоходству и рыболовству — и что Республика не имеет другой альтернативы, кроме как взяться за оружие, что и побудило его заключить договоры о найме 14 000 первоклассных солдат из четырех немецких княжеств^{844}. По предварительной договоренности Амстердам одобрил то, что сделал принц, и чрезвычайные заседания провинциальных ассамблей последовали его примеру в следующие несколько дней. Принц переслал Хендрику-Казимиру речь Фагеля к Штатам Голландии, прося его привести те же самые аргументы, чтобы заручиться поддержкой Штатов Фрисландии. Фризский штатгальтер на состоявшейся тайной сессии Штатов Фрисландии сделал особый упор на «заговор, в который вступили короли Франции и Англии против этого государства»^{845}. Фрисландия аналогичным образом одобрила действия принца.

В рядах амстердамского vroedshap'а не было единства. На его собрании 24 сентября непреклонные регенты из партии Штатов по-прежнему отказывались ввести запрет на французский импорт, доказывая, что это никогда не поздно сделать, и потребовали новых переговоров с д'Аво в поисках способа «отмены тарифов, введенных во Франции»^{846}. Но в этот критический момент Людовик сыграл прямо на руку Оранскому. Взбешенный тем, что голландские регенты «дерзко» осмеливаются обсуждать экономические контрмеры против Франции, Людовик наложил арест на все голландские корабли, стоявшие во французских портах, захватив свыше ста судов, по большей части нагруженных вином, в Бордо, Ла-Рошели и Нанте. После этого жребий был брошен. Взрыв гнева среди нидерландской общественности и купеческого сословия был настолько велик, что больше не было возможности откладывать ответные экономические меры против Франции, которые, в свою очередь, означали, вероятно, войну с ней. Это также означало — поскольку Оранский, Фаге ль и Штаты сходились на том, что Британия была самым слабым звеном в европейской системе Людовика XIV — что запланированное вторжение в Британию больше не встретит сопротивления. По получении новостей об аресте кораблей во Франции амстердамский vroedshap немедленно одобрил запрет французского импорта и общий арест французских кораблей в нидерландских портах, и отправил дополнительных старших депутатов в Гаагу, чтобы тайный комитет мог работать с принцем и Фагелем над планами по вторжению в Англию, не запрашивая каждый раз мнения vroedshap'а^{847}.

Таблица 39[5].

Изменение курса акций Ост-Индской Компании в Амстердаме, 1639-1698^{848}

Полностью стратегический план был оглашен на тайной сессии Штатов Голландии 29 сентября. Аргументы Оранского заключались в том, что Франция причинила огромный ущерб нидерландской коммерции, судоходству и рыболовству; в результате, война с Францией была отныне неизбежна; но если Республика будет придерживаться оборонительной стратегии, велика вероятность того, что короли Франции и Англии возьмут верх над ней, как это уже почти произошло в 1672 г. По мнению принца, лучше было вторгнуться в Англию, пока Англия была разделенной и слабой, и прежде чем Иаков сможет заполнить своими сторонниками Парламент и справиться с внутренней оппозицией; вторжение позволит Республике сломить «абсолютную власть» Иакова II и основать антифранцузскую, антикатолическую парламентскую монархию в Британии, обратив ее против Франции^{849}. Такова была логика, которой руководствовались Нидерланды, бросив все лучшие свои силы на вторжение в Англию, ставшее катализатором Славной Революции. Как говорилось в секретной резолюции Штатов Голландии, планируемая экспедиция преследовала цель сделать англичан «полезными для их друзей и союзников, а в особенности, для этого государства».

Английский посол в Гааге, маркиз д'Албевилль, к началу октября понял, чего надеются достичь регенты: «Абсолютное завоевание предполагается осуществить под всеобъемлющими и обычными предлогами религии, свободы, собственности и свободного Парламента, и религиозными, точнее, соблюдения законов; на это, и [вовлечение Англии в] войну против Франции, по их подсчетам, уйдет всего месяц»^{850}. Армия вторжения состояла из 14 352 солдат регулярной нидерландской армии, массивного артиллерийского парка и 5 000 гугенотских, английских и шотландских волонтеров, насчитывая в общей сложности свыше 21 000 человек^{851}. Это была армия, которая должна была быть столь же крупной, или даже большей, и лучше оснащенной и обученной, чем любая армия, которую мог выставить Иаков И. Для доставки экспедиционных сил в Британию адмиралтейские коллегии, главным образом, амстердамская и роттердамская, собрали около 400 транспортных судов (90 из них предназначались для перевозки одних только лошадей), и военный флот из 53 кораблей для их сопровождения.

Дипломаты-наблюдатели в Гааге были поражены быстротой и эффективностью, с которой была оснащена нидерландская армада 1688 г. По количеству кораблей нидерландский флот вторжения в четыре раза превосходил испанскую армаду 1588 г. Секретность, с которой велась подготовка к операции, и тщательное планирование при разработке такого масштабного предприятия удостоились многочисленных комментариев еще до того, как флот вторжения снялся с якоря. «Il faut convenir, — комментировал один дипломат в Гааге, — que се projet ne peur ?tre ny plus grand ny mieux concerts» («По общему мнению, этот проект не мог быть ни более грандиозным, ни лучше скоординированным» (фр.))^{852}. Рассматриваемое как организационное совершенство, нидерландское вторжение в Британию в ноябре 1688 г. знаменовало апогей эффективности Республики как великой европейской державы. Штатгальтер, регенты, адмиралтейские коллегии, армия, военно-морской флот и, в некоторых решающих случаях — в том числе в отношении реквизиции купеческих судов для перевозки войск, артиллерии и лошадей, — городские власти работали рука об руку друг с другом. Принимая во внимание все составляющие — военную, военно-морскую, финансовую, логистическую, дипломатическую, внутриполитическую, — вместе с умелой пропагандистской кампанией, спланированной Бентинком, которая оказала важное воздействие в Англии^{853}, это было, бесспорно, одно из самых впечатляющих организационных достижений, на которые был способен любой правящий режим раннего Нового времени. Д'Албевилль рано понял, что главная трудность для Иакова и его министров заключалась в том, чтобы просто осознать, к чему им следует готовиться. «Во всем христианском мире нет лучшей армии такой же численности, — предупреждал он государственного секретаря Иакова, — вы можете думать, что вам угодно, но они [нидерландцы] не верят, что встретят серьезное сопротивление»^{854}.

Генеральные Штаты, Штаты Голландии и штатгальтер пошли на огромный риск, отправляя лучшие полки нидерландской армии вместе с отборной полевой артиллерией Республики — 50 тяжелыми пушками, около 5 000 лошадей и значительную часть военного флота к британским берегам в штормовую погоду, которая ожидалась поздней осенью. Оппозиционная Иакову партия вигов в Англии пообещала оказать вторжению обширную поддержку; но Вильгельм и регенты не могли быть полностью уверены в том, что эта поддержка материализуется; и нидерландские правящие круги, как правило (после десятилетий англо-голландской вражды), считали всё, связанное с Англией, в высшей степени ненадежным. Таким образом, они должны были гарантировать, что экспедиционный корпус будет достаточно сильным, чтобы победить Иакова даже при минимальной английской поддержке. В то же время армия должна была обладать достаточными резервами, чтобы сохранить равновесие сил на тот случай, если в Британии начнется гражданская война. Тем временем голландские войска (а также немецкие и шведские вспомогательные подразделения) в Нидерландах должны быть приведены в состояние боеготовности. Ибо фактически не было сомнений, что Франция объявит войну Республике сразу после начала вторжения, Людовик уже предостерег Генеральные Штаты в сентябре, что сделает это, если они откроют военные действия против Англии^{855}. Таким образом, Республика сознательно ускорила одновременную войну с королями Франции и Англии, считая, что эта стратегия, какой бы рискованной она ни была, предоставляла ей наилучшую возможность изменить баланс сил в Европе и перехватить инициативу у Людовика XIV. Людовик формально объявил войну Соединенным Провинциям через две недели после отплытия флота вторжения.

Великая армада из почти 500 судов была собрана в Хеллевутслёйсе, к югу от Роттердама, в конце сентября. Этот процесс занял несколько недель и сразу после его завершения армаду на целый месяц задержали встречные ветра, а солдаты и лошади испытали значительные тяготы. 11 октября д'Албевилль докладывал из Гааги, что нидерландские «католики истово молятся о спасении Его Величества и за успех армии [Иакова] против его врагов; ветер, всё это время остающийся встречным, они называют “папистским ветром”»^{856}. Первая попытка выйти в море была сорвана штормом и закончилась лишь тем, что корабли армады были еще больше потрепаны. Наконец, флот отплыл в начале ноября, подгоняемый сильным восточным ветром, который вскоре окрестили «протестантским». Окончательного решения о том, где произвести высадку — в Йоркшире или Девоне — не было принято. Вильгельм и Бентинк планировали лишь пристать к суше в том или ином месте, чтобы оказаться при высадке вне досягаемости английской армии (которая была сосредоточена на юго-востоке), предоставив остальное на волю ветров. Нидерландский флот вначале проследовал вдоль восточного побережья Англии до самого Хариджа (в Эссексе, к северо-востоку от Лондона. — Прим. ред.), а затем повернул назад. Английский военный флот, задержанный в устье Темзы все тем же сильным восточным ветром, дважды видел, как вражеская армада проходит мимо, но не смог выйти в море и перехватить ее.

Оранский прошел через Дуврский пролив, вытянув свой огромный флот от Дувра до Кале, по 25 кораблей в ряд, военные корабли с обоих концов насмешливо салютовали из пушек Дуврскому замку и Кале одновременно, нидерландские полки выстроились в парадном строю на палубах «под звуки труб и барабанный бой». Армия беспрепятственно высадилась в Девоне (в юго-западной Англии. — Прим, ред.) и вскоре захватила Эксетер. Первые три недели после высадки, пока не стало ясно, что армия Вильгельма сильнее армии Иакова, поддержка его вторжения со стороны англичан действительно носила ограниченный характер. Но как заявил сам Оранский, обращаясь к дворянству Девона, Сомерсета и Дорсета с речью в Эксетере спустя десять дней после высадки, он не нуждался в их «военной помощи», а только в «моральной поддержке и присутствии», чтобы оправдать свою экспедицию и действия^{857}. В первый месяц после высадки исход предприятия выглядел крайне неопределенным. Почти не вызывает сомнений, что если бы Иаков действовал более решительно, то его армия и флот вступили бы в бой с голландцами. Но его роковая нерешительность привела в декабре к краху его власти, по мере того, как Вильгельм неумолимо продвигался к Лондону.

Славная Революция достигла своей высшей точки 18 декабря — день, когда Оранский и его армия с триумфом вступили в Лондон. Все английские войска, находившиеся в столице, в том числе придворная гвардия, по приказу Оранского должны были отступить более чем на 20 миль за пределы Лондона. В городе находились только голландские войска; Уайтхолл, Сент-Джеймский дворец и остальная часть Лондона оставались под их охраной на протяжении многих следующих месяцев^{858}. Оранский стал хозяином армии и установил контроль над армией, военно-морским флотом и финансами страны задолго до того, как Парламент собрался на заседание и неохотно провозгласил его королем вместо низложенного Иакова, обязав править совместно с Марией. В январе 1689 г., еще до открытия парламентской сессии, Вильгельм и Бентинк уже планировали отправку большей части английской армии во Фландрию для укрепления «барьера» Республики и Испанских Нидерландов против ожидавшегося французского вторжения^{859}.

Официально Вильгельм стал монархом-соправителем Англии в феврале. В мае Англия и (отдельно) Шотландия под его главенством вступили в войну против Франции. Но штатгальтер-король, которым он теперь являлся, тем не менее, был вынужден держать в Британии (а с 1689 г. и в Ирландии) привезенные им нидерландские войска на протяжении 1689-91 гг. Ибо сильная якобитская оппозиция новому режиму возникла не только в Шотландии и Ирландии, но и в самой Англии. Многие английские дворяне, а также англиканская Церковь без всякого энтузиазма восприняли свержение Иакова и его замену Вильгельмом и Марией. В первые полтора года после бегства Иакова из Лондона не только многие англичане, шотландцы и ирландцы, но также Людовик XIV, д'Аво и, в сущности, сам штатгальтер считали, что без присутствия в Британии нидерландской армии (и дополнительного наемного контингента из Дании) Славная Революция столкнулась бы с большими препятствиями и, возможно, потерпела бы крах, так как английская поддержка, которой она первоначально пользовалась, в 1689 г. все более уменьшалась^{860}. В глазах нидерландцев и всей Европы положение Вильгельма III в Британии — а вместе с тем судьба Нидерландской Республики и европейский баланс сил — оставались крайне ненадежными, по крайней мере, до битвы при Бойне (июль 1690 г.), которая решительно склонила на его сторону чаши весов в Ирландии.

Присутствие большей и лучшей части нидерландской армии в Британии и Ирландии на протяжении трех лет, в то время как сама Республика воевала с Францией, поставило перед Генеральными Штатами и Штатами Голландии целый ряд новых стратегических и логистических проблем. Амстердам и остальная часть Штатов Голландии поддержали вторжение в Британию по той причине, что считали неизбежной новую войну с Францией, а лучший способ выиграть ее заключался в сокрушении «абсолютной власти» Иакова II, преобразовании Англии в антикатолическую парламентскую монархию и вовлечении ее в антифранцузскую коалицию. Таким образом, хорошие перспективы тесного сотрудничества между Оранским и Штатами Голландии с июня 1688 г. должны были продолжаться на протяжении военных действий в Британии и Ирландии. Собственно говоря, в новом стратегическом контексте Голландия не имела иного выбора, кроме как использовать свои войска для защиты Славной Революции. Цена не составляла проблемы, так как с января 1689 г., когда Вильгельм распорядился оставить 17 000 нидерландских солдат в Британии, оплата их содержания легла на плечи английских, а не голландских налогоплательщиков^{861}. Но многие особенности новой ситуации вызвали беспокойство у регентов; и, в долгосрочной перспективе, как только новый режим в Британии утвердился и главный центр европейской войны переместился обратно в Нидерланды, неизбежно возникло растущее расхождение по части политических методов и кругозора между штатгальтером-королем и голландскими регентами, или, по крайней мере, некоторыми элементами среди них^{862}. Разделение голландской армии между Британией и Нидерландами до окончания войны в Ирландии в 1691 г. вызвало затруднительную ситуацию, в которой нидерландцы оставались привержены стратегии обороны на континенте, предоставив своим союзникам, императору и Бранденбургу, взять в свои руки инициативу на театре военных действий в северо-западной Германии. Также это означало, что Вильгельм и его фавориты из числа нидерландских дворян, особенно Бентинк, Дейквелт и Гинкель — главнокомандующий англо-голландской армией в Ирландии в 1691 г. — могли более свободно, чем раньше, принимать ключевые стратегические решения без консультации со Штатами. Более того, до тех пор, пока Вильгельма устраивало, что нидерландцы будут предоставлять большие наземные силы для защиты «барьера» в южных Нидерландах, тогда как Англия — играть ключевую роль на море, обеспечивая военно-морские силы в соотношении 5:3 по сравнению с Нидерландами, Республика неизбежно уступала Англии в сфере морского господства, что вызывало значительные опасения в Республике^{863}. Таким образом, подспудные противоречия в отношениях между штатгальтером-королем и голландскими регентами, связанные с фундаментальными интересами Соединенных Провинций, оставались нерешенными. В то время как первый оставался заинтересован, главным образом, в изменении европейского баланса сил и разгроме Людовика XIV, для Амстердама и голландских городов на первом плане находились интересы безопасности их государства и защиты его судоходства и торговли.

Еще больше тревожил многих регентов тот факт, что Вильгельм III в качестве короля Англии и фактического главнокомандующего армиями Англии и Республики обладал теперь более сильной позицией, чем до 1688 г. (а не более слабой, как надеялись многие регенты) для расширения своей власти и влияния в качестве штатгальтера в Республике. Именно эту обеспокоенность стремились использовать французские пропагандисты: в 1689 г. один писатель комментировал, что регенты позволили Оранскому стать королем не только трех королевств: Англии, Шотландии и Ирландии, но и «четвертого», то есть Соединенных Провинций^{864}. И действительно, во многих аспектах структура оранжистской власти и влияния в Республике продолжала расти после 1688 г. Правда, Вильгельм III уже обладал беспрецедентным контролем над армией, военной стратегией и назначением на высшие государственные должности, по сравнению с предыдущими штатгальтерами. Но в 1690-х гг. Вильгельм III и его нидерландские фавориты получили в свое распоряжение, кроме этого, беспрецедентную степень влияния над военными финансами и тайной дипломатией государства^{865}.