ЕДИНСТВО ОФИЦИАЛЬНОЙ ЦЕРКВИ
Постоянным предметом заботы провинциальных и городских властей в Нидерландской Республике было сохранение внутреннего единства и стабильности официальной Церкви, поскольку, если бы реформатская Церковь погрузилась в пучину смуты, как это произошло во время Двенадцатилетнего перемирия, то и все государство было бы охвачено распрями, а общество оказалось в состоянии внутренней войны.
В этом отношении между двумя крупными партиями-фракциями, «оранжистами» и партией Штатов было больше сходства, чем различий.
Соперничавшие блоки в Нидерландской Республике, естественно, не напоминали современные партии. Это были неформальные группировки, в одном случае больше, в другом меньше тяготевшие к штатгальтеру и его двору, имевшие различные взгляды на Союз и характер Генералитета. В то же время они представляли собой структуры, построенные на отношениях патронажа и клиентелы, в центре внимания которых находились контроль и распределение официальных должностей и власти на местах. Обе партии-фракции защищали официальную Церковь, расходясь во мнениях только в отношении степени влияния, предоставленной Церкви в государственной, социальной и образовательной сферах, и степени религиозной терпимости к диссентерским Церквям.
В крупных голландских городах власть к 1640-м гг. в основном находилась в руках «арминианских» регентов или партии-фракции Штатов. Но это не означает, что те, кто выступал за ортодоксальный кальвинизм, не имели перспективы снова одержать верх. Воззрения регентов не обязательно совпадали с настроениями населения. Падение Олденбарневелта в 1618 г. произошло в значительной мере из-за сильной народной поддержки, оказанной контрремонстрантам в Амстердаме, Харлеме, Лейдене и Утрехте. После 1650 г. ортодоксальные кальвинисты также могли рассчитывать на существенную поддержку со стороны реформатских общин. Упорство властей Лейдена, последнего крупного голландского города, по-прежнему разгонявшего в 1660-х гг. ремонстрантские молитвенные собрания, не так уж сильно контрастировало с нидерландскими реалиями, как это может показаться. Когда ремонстранты начали проводить в 1662 г. Лейдене молитвенные собрания, бросив вызов vroedschap'у, в городе прошли демонстрации детей — воспитанников сиротских приютов, рассадника воинствующего кальвинизма{251}. Когда ремонстранты подали в 1664 г. петицию о веротерпимости, vroedschap отказался удовлетворить ее на том основании, что в Лейдене ремонстранты вызовут волнения и беспорядки. В ходе волнений в Роттердаме в 1672 г. главное требование негодующих горожан заключалось в том, что ректор и учителя городской латинской школы должны быть верными прихожанами реформатской Церкви{252}. Угроза народного гнева постоянно нависала над головами сторонников смягчения церковной политики.
Во время штатгальтерства Вильгельма II среди ортодоксальных кальвинистов уже давала знать о себе тенденция к сближению с оранжистами и более либеральными проповедниками со стороны партии Штатов. Но до сих пор теологическая поляризация внутри официальной Церкви, способная усилить разногласия, отсутствовала. Раскол между ремонстрантами и контрремонстрантами был еще достаточно жив в памяти, и представители обеих сторон были решительно настроены не допустить любых признаков возрождения такой распри. Тем не менее, медленно, но неумолимо трения в правительственных кругах в 1650-х гг. переплетались с новым теологическим расколом в официальной Церкви{253}. С одной стороны находились стойкие кальвинисты, опиравшиеся на Нидерландское исповедание, с несгибаемым Гисбертом Воэцием, деканом Утрехтского университета, в качестве своего главного глашатая; с другой — либертинское течение в нидерландской реформатской теологии, последователи Йоханна Кокцеюса (1603-69 гг.), который с 1650 г. был профессором теологии в Лейденском университете и одним из самых влиятельных кальвинистских теологов XVII в. в нидерландских и немецких землях. Кокцеюс, убежденный противник фундаментализма и догматизма, был специалистом в области ближневосточных языков и филологии, и считал, что текст Священного Писания был сложным, и его не всегда следовало понимать буквально, и что его значение могли понять должным образом только квалифицированные филологи. В частности, он доказывал в своем оказавшем большое влияние труде «Summa Doctrinae de Foedere et Testamento Dei» (1648 r.), что сущность Завета между Богом и избранным им народом следует истолковывать, исходя из менявшегося духовного контекста, в рамках которого происходила его (Завета) эволюция{254}.
Термин «воэцианцы» впервые вошел в употребление в 1640-х гг. и приобрел четкое значение еще до того, как «кокцеянцы» выступили в качестве организованной теологической и интеллектуальной силы. Воэцианцы были ортодоксальными кальвинистами, отвергавшими либеральные тенденции в теологии, как и картезианство в науке и философии, и выступавшими за строгое применение на практике антикатолического законодательства. Что же касается кокцеянцев, то последствия их теологии для общества и политики в полной мере проявились только в 1650-х гг. В течение многих лет «прецизисты», или воэцианская группировка в реформатской Церкви в Утрехте, Амстердаме и других основных городах также оказывала нажим на светские власти с целью направить общество на путь благочестия{255}. В разного рода бедствиях, таких, как страшный взрыв пороха в Делфте в 1654 г., они усматривали признаки Божьего гнева, призывая Штаты Голландии искоренить богохульство, проституцию, танцы и танцевальные школы, и принудить население строжайшим образом соблюдать святость субботнего дня{256}. Таким образом, воэцианцы были также движущей силой «Дальнейшей Реформации», движения, преследовавшего цель внушить обществу более благочестивый образ повседневной жизни{257}. Однако, по мере того, как требования соблюдения субботы с их стороны звучали все более настойчиво, и меры властей по пресечению работы и развлечений в этот день становились все более жесткими, со стороны кокцеянцев начали раздаваться протестующие голоса.
В конечном итоге, разногласия в среде теологического факультета Лейденского университета из-за соблюдения субботы, спор, в основе которого лежало теологическое расхождение между воэцианцами и кокцеянцами, распространился на общественную сферу{258}. Союзник Воэция в Лейдене, Йоханн Хорнбек (1617-66 гг.), в 1655 г. издал написанный на голландском языке трактат, который был, по сути, воззванием к обществу и Церкви против Кокцеюса, сделанным через головы руководства университета. Кокцеюс уже высказывался о соблюдении субботы в своей «Summa» и других теологических сочинениях: по его мнению, Четвертая заповедь уже утратила прежнюю силу, и почитание Дня Господнего не обязывало соблюдать обременительные ограничения и отказываться от работы, как того требовал Воэций. Это была неотъемлемая часть теологии Кокцеюса; но он уклонялся от общей полемики и первоначально избегал открытых диспутов. Но противостояние, едва лишь возникнув, все более разрасталось, достигнув такого уровня, который заставил кокцеянцев выступить с ответом. Союзник Кокцеюса, Абрахам Хейдан, опубликовал свой «De Sabbate» (1658 г.) на латыни; но вскоре появилась голландская версия, и разразилась буря. В защиту Хорнбека коллега Воэция в Утрехте, Андрис Эссений, издал свой трактат, полный яростных нападок на Хейдана, тем самым вынудив вмешаться самого Кокцеюса. Кокцеюс издал пространный трактат на латыни, посвященный сущности христианского Воскресенья, отделяя его и его обязательства от иудейской субботы и ее соблюдения, которое некогда было предписано евреям в соответствии с данным им Заветом, теперь отмененным{259}. Он отвергал строгость воэцианцев как не имевшую теологических оснований, настаивая, что его понимание Дня Господнего полностью соответствует Гейдельбергскому катехизису и актам Дордрехтского синода. Хорнбек отреагировал изданием расширенной версии своего трактата, на который и Хейдан, и Кокцеюс ответили очередными полемическими публикациями.
К 1659 г. Северо- и Южноголландский синоды были охвачены волнением. Синод, собравшийся в Гауде, ссылался на «пагубные споры и растущие несогласия, которые так тяжело угнетают церковь в этих провинциях вследствие публикаций профессоров и проповедников в отношении соблюдения Дня Господнего»{260}. Большая часть синода соглашалась с Хорнбеком, что теология Кокцеюса нарушает чистоту Слова Божьего, узаконивая неблагочестивый труд и развлечения по субботам, что противоречит Четвертой заповеди. Но Синод, и, в еще большей степени, представители Штатов Голландии, присутствовавшие на его заседании, стремились не столько подержать одну из сторон теологического конфликта, сколько погасить его в зародыше. Синод попытался побудить профессоров оставить этот вопрос в покое, и воздержаться от дальнейшей печатной полемики на эту тему{261}. Но Хорнбек отказался прекращать борьбу. Тогда Штаты Голландии дали указания своим представителям поручить Северои Южноголландскому синодам прекратить дебаты о соблюдении субботы, приказав, чтобы этот вопрос был оставлен в том виде, в каком он находился на (незавершенной) основе актов Национального Синода в Дордрехте{262}. От кураторов Лейденского университета потребовали проследить за тем, чтобы профессора в дальнейшем не высказывались на тему соблюдения субботы ни устно, ни письменно. Внешне нейтральное, решение Штатов Голландии по сути дела было победой кокцеянцев{263}, и считалось таковой, ибо его результатом стал отказ от всех мер по ужесточению соблюдения субботы.
Тогда как внешне теологический конфликт в Голландии был исчерпан, он разрастался в Утрехте и Гронингене. После изгнания ван де Велде и Йоханна Теллинка городские власти и Штаты Утрехта приняли меры по пресечению влияния воэцианцев в консистории, классисе и университете, что довело теолого-политическую «Kulturkampf» в городе до точки кипения{264}. Одной из мер, принятых партией-фракцией Штатов, было назначение немецкого реформатского проповедника Франца Бурмана (1628-79 гг.), воинствующего кокцеянца, на кафедру теологии в Лейденском университете в июле 1662 г. Бурман, протеже Хейдана (на чьей овдовевшей дочери, Марии, он впоследствии женился), придя в университет Воэция, тотчас вступил в борьбу с воэцианцами, проявив себя неутомимым полемистом{265}. Его написанная в развитие взглядов Кокцеюса «De Moralitate Sabbati» (1665 г.) стала одной из самых обсуждаемых книг середины века о соблюдении субботы, вызвав град опровержений со стороны Лоденстейна, Гентмана и других оппонентов. В конечном итоге, vroedschap и Штаты, встревоженные полемикой, запретили дальнейшие публикации на эту тему, а также вести дискуссии о ней в университете и в проповедях.
Штаты Голландии и Утрехта остановили диспуты о соблюдении субботы. Но они не смогли помешать распространению теологической конфронтации на более широком фронте, между воэцианской и кокцеянской группировками в официальной Церкви. Раскол стал фундаментальным не только в церковных и научных кругах, но и в органах государственного управления и всей культурной среде нидерландского Золотого Века. Ни у кого не вызывало сомнений, что теологический конфликт следует сдержать. Но, в то же самое время, партия Штатов и кокцеянцы проявляли все большую тенденцию к совместным действиям, так как обе группы рассчитывали смягчить конфессиональное давление и помешать кальвинистам ортодоксального толка занять господствующее положение в обществе, политике и официальной Церкви. В равной степени естественными союзниками были оранжисты и воэцианцы, так как и те, и другие стремились сломить политическое доминирование Штатов Голландии, с его конфессиональными последствиями. Арминиано-гомаристский конфликт начала XVII в. был более бурным и разрушительным, чем кокцеянско-воэцианский раскол во второй половине столетия. Но последний, который охватил нидерландскую реформатскую теологию, политику и культуру до середины XVIII в., просуществовал (на голландской сцене) намного дольше.
Продолжительное воздействие распри после смерти двух главных протагонистов (Кокцеюса в 1669 г., Воэция в 1676 г.) часто удивляло иностранных наблюдателей, которым стоило немалых трудов понять ее причины. Иностранцы, обычно принадлежавшие к интеллектуальному миру Франции или Британии, считали взгляды обоих враждующих лагерей причудливыми и трудно постижимыми. Один гугенотский автор в Нидерландах уверял, что во Франции и Англии образованные люди редко когда упоминали о Боэции и Кокцеюсе, не говоря уже о том, чтобы бесконечно спорить из-за их воззрений{266}. Пьер Бейль с иронией предупреждал швейцарских знакомых в 1693 г., что иностранцы едва ли могли рассчитывать на получение профессорского места в голландских университетах, так как их предоставляли исключительно на основе воэцианско-кокцеянских соображений. Он объяснял, что в Лейденском университете с 1672 г. господствовали воэцианцы, поэтому «toute place vacante est toujours un morceau r?serv? pour quelqu'un qui s'est distingu? par son opposition, et par son antipatie, au cocceianisme» («любое вакантное место всегда остается зарезервированным для того, кто известен своей оппозицией и своей антипатией к кокцеянству» (фр.)). Во Франекере, с другой стороны, «C'est tout le contraire» («Все обстоит наоборот» (фр.)), кокцеянцы изгнали воэцианцев. И он добавлял: «Et il est s?r qu'hors ce pais-ci, on ne sait gu?re ce que c'est que cocceianisme et voetianisme» («хотя за пределами страны почти никто не знает, что собой представляют кокцеянство и воэцианство» (фр.)){267}.
Один нидерландский реформатский писатель считал, что французы и англичане ценили только собственные книги, поэтому нидерландские публицисты, зная об этом, не пытались перенести ни воэцианство, ни кокцеянство в Англию или Францию; компенсируя это, уверял он, о нидерландских теологах много спорили в Германии{268}. Балтазар Беккер придерживался того же мнения, отмечая, что иностранные студенты, изучавшие теологию, увозили с собой из нидерландских университетов концепции Воэция и Кокцеюса в протестантские области Германии, а также в Венгрию{269}. Действительно, принципы и идеи Воэция и Кокцеюса получили широкое распространение в Венгерской реформатской Церкви до XVIII в., причем в целом перевес был на стороне воэцианства{270}.
Напротив, в немецких реформатских консисториях на нижнем Рейне преобладало кокцеянство. В 1670-х гг. сила кокцеянства в Синоде Клеве, Марка и Берга и вмешательство немецких реформатских Церквей помогли смягчить воэцианскую реакцию в Республике после свержения де Витта{271}. Большой интерес к воэцианско-кокцеянским разногласиям проявился также в Эмдене, Бремене и Гамбурге. Теология «завета», разработанная Кокцеюсом, его концепция спасения, происходящая от божественного Завета, заключенного с верными, последовательно менявшаяся на протяжении истории, оказала длительное воздействие на протестантскую теологию в Германии.
В течение многих лет Кокцеюс воздерживался от вступления в прямое столкновение с самим Воэцием. Когда открытая распря в 1665 г. все же началась, два главных протагониста ограничили свой диспут чисто теологическими вопросами, споря о Божественной благодати, Спасении и Завете{272}. Но хотя противостояние Боэция и Кокцеюса было, в сущности, теологическим, воэцианская реакция после 1672 г. исходила не только от теологических факультетов университетов, но и от консисторий, классисов и синодов, т.е. церковных институтов, формировавших реформатское общественное мнение в целом.
Осознав центральную роль воэцианско-кокцеянских противоречий в нидерландской культуре на протяжении многих десятилетий, нетрудно понять глубину тревоги, вызванной среди широких слоев реформатского общества возникновением новой философии и науки. Кокцеянские теологи казались, и в некоторых случаях, действительно были союзниками этих новых интеллектуальных сил. Это означало, что в глазах многих людей кокцеянская теология подрывала устои веры, и особенно веры в буквальный смысл Священного Писания{273}. Считалось, что, подвергая сомнению текст Писания, кокцеянство помогает подчинить теологию и саму религию (картезианской) философии и науке. Как показал ван дер Вайен, издав в 1677 г. в Мидделбурге в переводе на голландский язык первый крупный труд Кокцеюса, «Summa Doetrinae» (1648 г.), теология Кокцеюса снискала симпатии некоторой части реформатской общественности. Но такие воззрения были распространены, главным образом, среди более образованных людей, зачастую представителей свободных профессий, юристов и регентов. Только такие люди могли, вероятно, осознать выдвинутую Кокцеюсом идею, что определенные части Писания носили иносказательный, аллегорический характер, обусловленный невежеством и предрассудками древних «сынов Израиля», и что подлинное значение и смысл можно извлечь из них только посредством методов изощренной экзегетики (толкования смысла Библии. — Прим. пер.). Большинство же реформатской общественности было возмущено тем, что придерживавшиеся кокцеянской трактовки проповедники намекали, что Господь не в состоянии осушить Красное море или остановить солнце в небе ради Иисуса Навина{274}. Боэций считал, что это было бы равноценным тому, чтобы отвергать Писание и поощрять неверие и атеизм.
Основная проблема воэцианцев заключалась в том, что среди старейшин консисторий и синодов было достаточное количество кокцеянцев, чтобы посеять в них раскол. Давление со стороны воэцианцев привело в 1673 г. к расколу Североголландского синода: большая часть фракции приняла резолюцию, обязывавшую классисы «неукоснительно и настойчиво» принять меры против «возмутительных новшеств», подразумевая кокцеянскую теологию. (Характерной чертой борьбы было то, что обе стороны избегали употребления терминов «воэцианцы» и «кокцеянцы» в документах формального характера и в полемике, так как доктрины ни одного из профессоров не были подтверждены или осуждены каким-либо официальным органом). Как и многие голландские классисы, классисы Зеландии требовали запретить «возмутительные доктрины», настаивая, чтобы синоды брали с кандидатов на занятие поста проповедника письменное обязательство в том, что они будут отвергать и избегать таких учений — в целом, речь шла о двадцати «возмутительных» кокцеянско-картезианских доктринах, перечень которых был составлен кураторами Лейденского университета (без упоминания самого Кокцеюса) в 1676 г.
В Голландии и Зеландии консистории и классисы были разделены: вскоре стало ясно, что такое же положение сложилось во Фрисландии и Гронингене. Отчасти в виде противодействия влиянию Вильгельма III, Хендрик-Казимир и фризские Делегированные Штаты поддержали кокцеянскую теологию. В консисториях и синодах, однако, доминировали воэцианцы, которые сопротивлялись политике своего штатгальтера{275}. Движение началось с того, что Синод Фрисландии, собравшийся на заседание в 1680 г. под председательством Хенрика Бринка, потребовал принятия решительных мер против «дерзости» «картезианцев и кокцеянцев»{276}. Это привело, на заседании Синода в 1681 г., кожесточенной распре между Бринком и ближайшим советником Хендрика-Казимира, профессором ван де Вейеном, и антикокцеянской кампании, которая возобновилась на собрании Синода в 1682 г. Собственный классис Бринка, Зевенволден, выступал за запрет преподавания картезианской философии, «по примеру швейцарских Церквей», в университете Франекера, и принятия мер против теологических «новшеств». Делегированным Штатам Фрисландии пришлось вмешаться, чтобы защитить кокцеянское меньшинство Синода. Тем временем, в Гронингене кокцеянцы подвергались аналогичному давлению{277}.
Поскольку воспоминание о борьбе между ремонстрантами и контрремонстрантами еще не успело изгладиться, провинциальные Штаты, регенты, а также Вильгельм III приложили все усилия к тому, чтобы предотвратить всеобщее разрастание теологической распри. Инициатором в этом отношении стал амстердамский vroedschap, и его пример впоследствии нашел много сторонников. До 1677 г. регенты Амстердама были благожелательно настроены к идеям Кокцеюса и обычно блокировали попытки «воэцианской» консистории назначать проповедников из числа тех, кто разделял их взгляды. Но когда в 1677 г. консистория раскололась из-за назначения нового проповедника, бургомистры и консистория заключили компромисс, направленный на избежание таких расколов в будущем. Были приняты правила из шести статей, которые были обязаны подписать в индивидуальном порядке все члены консистории, включая двадцать пять городских реформатских проповедников{278}. В них говорилось, что спорные вопросы не носят «существенного характера» и не затрагивают догмата о спасении, поэтому приверженцы обоих теологических направлений вполне могут жить и работать вместе в одной и той же консистории в согласии между собой. В статьях содержалась оговорка, согласно которой выбирать проповедника можно было только из числа тех людей, которые демонстрируют свою любовь к миру, и что при назначении консистория не должна руководствоваться партийными пристрастиями и предпочтениями. Для предотвращения манипуляций и давления vroedschap ввел систему «alternativa», в соответствии с которой каждое вакантное место проповедника должен поочередно занимать вначале представитель одной стороны, а затем — другой. Питер де л а Кур ранее сравнивал столкновение между воэцианцами и кокцеянцами из-за назначения проповедников в Лейдене с борьбой «i?oeAs» и «Cabbeljauws» («Крючков» и «Трески» (голл.)), способной ввергнуть весь город в смуту{279}. При помощи установленной «alternativa» амстердамские бургомистры надеялись предотвратить такие неблаговидные препирательства в городской консистории и, таким образом, в городе в целом.
Со временем в лагере кокцеянцев проявилась тенденция к разделу на противоположные течения. Особый гнев у воэцианцев вызвали последователи Хенрика Гроневегена (1640-92 гг.), с 1679 г. и до самой смерти бывшего проповедником в Энкхёйзене. Сплотившаяся вокруг него группа, известная под названием «зеленые», или «лейденские» кокцеянцы доводила до крайности аллегорический и типологический подход Кокцеюса в своих проповедях, и была особенно восприимчива к картезианским идеям. Кроме того, они были менее взыскательными в отношении одежды и образа жизни, чем другие. Далее, существовали «строгие кокцеянцы», группа, которая принимала теологическую систему взглядов Кокцеюса, но сочетала их с поддержкой «Дальнейшей Реформации» и строгостью в отношении образа жизни. Ее возглавляли Давид Флуд ван Гиффен (16531701 гг.){280}, пользовавшийся благосклонностью Альбертины-Агнессы и фрисландского двора, когда он был проповедником в Снеке в 1680-х гг., а позднее получивший известность в Дордрехте, и Йоханн д'Утрейн (16621722 гг.), уроженец Зеландии, работавший во Франекере, Арнеме и Дордрехте, прежде чем стал проповедником в Амстердаме. Д'Утрейн был одним из вождей кокцеянцев, с которым Вильгельм III и другие видные политические деятели советовались в 1690-х гг. относительно того, как сгладить остроту воэцианско-кокцеянских противоречий в Церкви. Он был сторонником Дальнейшей Реформации, хотя по манере проповедования — чистым кокцеянцем, вовсю уснащавшим свои проповеди аллегориями и иносказаниями.
Решающим фактором в конфликте кокцеянцев и воэцианцев было отношение штатгальтера, Вильгельма III{281}, который на протяжении своего правления придерживался, в целом, провоэцианских симпатий. Несмотря на склонность к веротерпимости, он неизменно проявлял свое предпочтение к воэцианцам, особенно в сфере оказания патронажа. Однако в 1680-х гг. он существенно пересмотрел свою позицию в церковной политике, осознав опасность, заключавшуюся в расширении теологического раскола. Главной заботой штатгальтера было уменьшение масштаба конфликта, что он достаточно убедительно продемонстрировал в начале 1690-х гг., отказавшись поддержать строгий запрет кокцеянства в синодах и консисториях и, вместо этого, совместно с Генеральными Штатами составив в 1694 г. подробный «reglement», который должен был урегулировать назначения на вакантные места проповедников и другие болезненные для обеих сторон вопросы. Это помогло снизить градус напряженности конфликта в Голландии и, в значительной степени, по всей Республике.