ПЕРВАЯ АНГЛО-ГОЛЛАНДСКАЯ ВОЙНА (1652-54 гг.) И КРИЗИС «УСТРАНЕНИЯ» (1654 г.)
Главным последствием реструктуризации системы нидерландской заморской торговли в конце 1640-х гг. по окончании Тридцатилетней войны (смотри стр. 610-11 выше), были кардинальные изменения в отношениях между Республикой и Англией{424}. На протяжении предыдущего периода, третьей фазы нидерландской мировой торговой гегемонии (1621-47 гг.), сравнительная слабость нидерландской торговли с Пиренейским полуостровом, Средиземноморьем и Ближним Востоком сделала возможным фундаментальное разделение труда между двумя морскими народами, которое устранило большинство источников трений между ними. После 1621 г. Англия все больше и больше вытеснялась со своих традиционных рынков на Балтике, в Германии, России и Скандинавии, а нидерландцы шли от успеха к успеху. Но это не вызывало каких-либо осложнений, так как Англия компенсировала свои утраты новым доминированием, особенно после 1630 г., в морской торговле с южной Европой и Левантом. Падение объема английской торговли с севером происходило параллельно с сокращением объема нидерландской торговли с югом. То же самое разделение труда столь же прекрасно проявилось в реэкспорте товаров из Ост-Индии. Нидерландцы господствовали на рынке перца и специй в северной Европе, тогда как англичане продавали свои привозные товары на юге, фактически без всякой конкуренции.
Но это удобное для обеих держав сосуществование было чревато неизбежным риском. Соединенные Провинции были в то время гораздо более сильной торговой державой, чем Англия, с более развитым судоходством, более низкими ставками фрахта, лучшей финансовой системой, более низкими процентными ставками и, в целом, более широким диапазоном и высоким качеством мануфактурной промышленности. Как понимали некоторые наблюдатели в 1640-х гг., английская гегемония в южноевропейской торговле, особенно в Испании, Португалии и Италии, была основана в значительной степени на испанском эмбарго и последствиях морских рейдов фламандских и испанских каперов против нидерландского судоходства. Стоило устранить эти политические подпорки, и вся конструкция была обречена рухнуть.
Это вытеснение нидерландцами англичан с доминирующих позиций в морской торговле на юге произошло в конце 1640-х гг. и с поразительной быстротой{425}. Его воздействие было очевидно повсюду, от Португалии до Алеппо, но наиболее заметно проявилось в случае с Испанией и торговлей продукцией испанских колоний в Америке. Наглядным примером является экспорт испанской шерсти. «Тогда как раньше мы привозили на родину 4 000 или 5 000 тюков шерстяных тканей, а голландцы — едва лишь 1 000, — жаловался в 1650 г. один англичанин, — которые они затем перегружали на корабли других стран, так как их собственные находились под запретом, теперь они вывозят от 5 000 до 6 000, а мы, самое большее, привозим 1 200 или 1 500 тюков в год»{426}. В то же самое время цены на английский текстиль в Испании, благодаря продажам которого англичане выручали достаточные средства для закупки испанской шерсти и американских красителей, упали, так как английскую мануфактуру заменила нидерландская. От перемен к худшему такого масштаба и в столь короткий срок сильно пострадало благосостояние Лондона, английское судоходство и английская ткацкая промышленность, и они неизбежно должны были вызвать жесткую ответную реакцию. Поскольку товары из Испании, Италии и Леванта, и даже Канарские вина (пользовавшиеся большим спросом в Англии) теперь было дешевле поставлять в Нидерланды, чем в Англию, то в конце 1640-х гг. в одночасье хлынул огромный поток из Голландии в Англию, где до 1647 г. не было и следа такой торговли.
К 1651 г. экономический упадок в Англии и недовольство британских купцов, шкиперов и суконщиков подвергли серьезному испытанию англо-голландские отношения. Первоначально парламентский режим в Лондоне пытался исправить ситуацию политическими мерами. Если нидерландцы признают политическое подчинение Англии, то необходимость в конфронтации отпадет сама собой. Было предложено заключить политический союз между Англией и Соединенными Провинциями — предложение такого рода парламент недавно силой навязал Шотландии. Делегация Парламента прибыла в Гаагу в марте 1651 г., где как раз в это время заседала Большая ассамблея, и потребовала «более строгого и тесного союза и единства» между двумя странами. Нидерландские участники переговоров не дали никакого ответа на политическое требование, но попытались найти способ «разрядки» обострившихся трений, омрачавших англо-голландские отношения. Англичане, со своей стороны, дали понять, что если голландцы не согласятся с политическим подчинением, тогда на них будет оказан нажим другого рода.
Ждать его пришлось недолго. В августе 1651 г., месяце закрытия Большой ассамблеи, Парламент принял Навигационный Акт. Он преследовал специфическую цель и был вызван конкретной ситуацией. Он должен был остановить ввоз колониальной продукции и рыбы в Англию на нидерландских кораблях и пресечь импорт итальянского шелка-сырца, турецкого мохера, испанских товаров, изюма с острова Закинф, неаполитанского оливкового масла и Канарских вин из голландских гаваней в Англию. Он запрещал все перевозки южноевропейской продукции в английские порты на нидерландских судах и объявил вне закона недавно процветавшую голландскую торговлю с английскими колониями на островах Карибского моря.
Навигационный Акт вызвал негодование у купцов и всех, кто был занят в торговом судоходстве в Соединенных Провинциях. Но одно только это обстоятельство не могло привести к первой англо-голландской войне{427}. Ибо хотя Навигационный Акт и был серьезным ударом по нидерландцам, он не представлял собой фундаментальной угрозы для их торговли. В качестве рынка сбыта Англия имела для нидерландцев намного меньшее значение, чем Франция, Испания или Балтика. Войну сделало неизбежной (поощряемое Навигационным Актом) растущее препятствование голландскому судоходству в открытом море со стороны английского военно-морского флота и каперов. Эта кампания устрашения была ответом Англии на убытки, которые она понесла по вине нидерландцев с конца 1640-х гг., и она неуклонно росла: в 1651 г. не менее 140 нидерландских купеческих судов были захвачены англичанами в открытом море, Ла-Манше, Атлантике, Ирландском и Карибском морях{428}. Их привели в английские порты по обвинению в нарушении Навигационного Акта, торговле с роялистами на островах Карибского моря, перевозке военного снаряжения в Ирландию и Шотландию, и под иными, аналогичными предлогами. Несмотря на неоднократные протесты Генеральных Штатов, Парламент не выражал никакого намерения остановить нападения на голландские корабли, скорее наоборот. В одном только январе 1652 г. были захвачены и приведены в английские порты еще 30 голландских кораблей. Это сделало первую англо-голландскую войну неотвратимой. Либо Республика была в состоянии пресечь такой подрыв ее судоходства, либо нет — в последнем случае нидерландской мировой торговой гегемонии наступил бы конец.
Несмотря на то, что нидерландцы, привыкшие к триумфам на море в войне против Испании, первоначально были уверены в успехе, почти все стратегические преимущества находились на стороне Англии. В 1649-51 гг. Парламент значительно увеличил и улучшил английский военно-морской флот, чтобы отразить роялистскую угрозу на море. Напротив, в то же самое время нидерландский флот быстро сокращался, адмиралтейские коллегии продали многие из своих кораблей, в том числе флагман Тромпа «Эмилию» (600 тонн водоизмещения; 57 пушек), после заключения мира с Испанией{429}. В начале новой войны в их распоряжении находились только 79 кораблей, большинство из которых были старыми и плохо отремонтированными. Ситуация была тем более удручающей, что английский военно-морской флот имел не менее чем 14 кораблей 1-го ранга {линейные корабли в английском флоте делились на ранги в зависимости от количества орудий на борту. — Прим.ред.), которые по своей боевой мощи были равны или превосходили большинство тяжеловооруженных кораблей нидерландского флота. Более того, английских кораблей 1-го ранга не только было больше, но они были оснащены более тяжелыми пушками. Кроме этого, крейсируя с наветренной стороны от Соединенных Провинций, вдоль линий нидерландских морских коммуникаций, и благодаря тому, что господствующие ветра большую часть года дули с запада на восток, англичанам было намного удобнее наносить удары по коммерции и судоходству своих противников, чем наоборот. Наконец, нидерландцы со своим огромным флотом грузовых и рыболовецких судов и необходимостью обезопасить Зундский пролив — имевший для них более жизненно важное значение, чем для англичан — были вынуждены рассредоточить свои силы в большей степени, чем их противник.
Нидерландским адмиралам, особенно Тромпу и де Рюйтеру, было не занимать смелости и решительности, но они не могли дать достойного ответа на превосходство англичан в боевой мощи и концентрации сил. Каждый раз, когда два мощных флота вступали в сражение в Северном море и Ла-Манше, нидерландские корабли получали пробоины, лишались мачт и такелажа и шли ко дну быстрее, чем их враги. Большое количество погибших и искалеченных моряков привело к неуклонному падению морального духа в портах Голландии и Зеландии. Самые тяжелые потери произошли в течение 1653 г. Вернувшись «сильно поврежденные и разбитые» из битвы у Портланд-Билля, потеряв 12 кораблей в феврале, нидерландцы были разбиты у Харвича в июне и у Схевенингена в августе. В этом последнем, сокрушительном поражении, они потеряли адмирала-главнокомандующего, Тромпа, 11 военных кораблей и 4 000 человек.
Война и потеря сотен торговых судов нанесли катастрофический ущерб Республике. Бургомистры Амстердама впоследствии подсчитали, что за время войны голландцы потеряли, в общей сложности, 1 200 торговых и рыболовецких судов — тяжелейший удар для коммерции. Ловля сельди и ее доставка были парализованы. Значительная часть нидерландской заморской торговли оказалась приостановлена на неопределенный срок. Более того, оказавшись не в состоянии прислать подкрепление в то, что осталось от Нидерландской Бразилии, Генеральным Штатам и Вест-Индской компании пришлось проглотить унижение, видя, как их некогда процветавшую колонию полностью отвоевали португальцы.
И материальные потери, и финансовые издержки войны были колоссальными. Но Голландия не могла допустить поражения, так как оно привело бы к утрате ее господствующего положения в «высокостоимостной торговле», основе процветания и величия Республики. Так или иначе, войну необходимо было довести до приемлемого, если не до успешного завершения, которое позволило бы полностью обезопасить нидерландское судоходство. Были разработаны планы по фундаментальной реорганизации военно-морских сил и постройке совершенно нового военного флота{430}. Генеральные Штаты приказали построить 30 новых военных кораблей в феврале 1653 г. и еще 30 — в декабре того же года. Но в то же время просьбы адмиралов о пополнении состава флота большими и тяжеловооруженными кораблями игнорировались, ни одно из новых судов не было большим, чем флагман покойного Тромпа, «Бредероде» (водоизмещение 600 тонн; 54 пушки). Регенты предпочитали придерживаться стратегии рассредоточения боевой мощи с целью максимальной защиты морских путей и торговли. В январе 1654 г. Генеральные Штаты объявили 60 новых кораблей собственностью Генералитета, запретив адмиралтейским коллегиям продавать их после войны, как они продали много своих судов после 1609 и 1648 гг.
Но пока война была в самом разгаре, большинство новых кораблей еще не было готово. Кроме того, из-за тяжелых потерь становилось все сложнее находить людей, готовых рисковать жизнью под огнем английских пушек, несмотря на обилие оставшихся из-за войны безработными моряков. Нидерландские адмиралтейские коллегии, в отличие от английской морской администрации, не разрешали вербовать моряков насильственным путем, так как это считалось несовместимым со «свободой», которая была провозглашена краеугольным камнем Республики. Поэтому у Штатов не было другого выбора, кроме повышения жалования морякам до неслыханного размера и увеличения компенсаций за увечья, полученные в боевых действиях — мера, официально применявшаяся с 1645 г. Согласно расширенному списку, опубликованному в сентябре 1653 г., за потерю левой руки во время морского сражения полагалась компенсация в 266 гульденов (что примерно равнялось четырехлетней зарплате ремесленника), за потерю правой — 333 гульдена, 1 066 гульденов (от трех до четырех годовых заработков) — за потерю обеих рук или обоих глаз, и половину этой суммы за потерю обеих ног, на том основании, что человек без обеих ног все же более способен заработать себе на жизнь, чем лишившийся рук или глаз{431}. Эти компенсационные выплаты позднее были снова увеличены, и в 1664 г., накануне второй англо-голландской войны, те, кто потерял обе руки или оба глаза, получали 1 500 гульденов.
Поражения и растущее уныние ударили рикошетом по правительству регентов, вызвав мощную волну народного негодования и антирегентских оранжистских настроений. Это народное недовольство энергично разжигали реформатские проповедники. Якоб Стермонд в марте 1652 г. произнес в Гааге проповедь, в которой подверг регентов открытой критике, что привело к его немедленному увольнению с кафедры, хотя впоследствии эта мера была отменена после того, как он пообещал в будущем не касаться политики в своих проповедях. Поддержка оранжистов росла с каждым месяцем. В июле 1652 г. фризский штатгальтер заверял, что не только в этой провинции, но и «en beaucoup de villes d'Hollande on commence a changer de langage: ils voyent qu'ils ne peuvent estre sans chef» («во многих городах Голландии начинает меняться настроение: они видят, что не могут обойтись без главы» (фр.)){432}. Делфтский проповедник Йохан Гоэталс, пламенный оранжист, сообщал Виллему-Фредерику (также в июле), что, как обнаружил он к большой своей радости на недавнем собрании южноголландского синода, «почти все братья испытывают горячую любовь к Оранско-Нассауской династии и особе Вашего превосходительства в частности»{433}. Он добавил, что Йохан Теллинк (политический активист, и вместе с тем глава Дальнейшей Реформации) настраивал народное мнение в Зеландии против регентов, комментируя, что «когда дело созреет здесь, то на поддержку оранжистского дела в других провинциях и Генеральных Штатах устремится больше добрых друзей и надежных людей»{434}. Гоэталс признавался, что не ожидал такой быстрой перемены народного настроения в Голландии и Зеландии «в столь короткий срок».
Так как Теллинк, Гоэталс, Стермонд и их единомышленники не могли открыто обвинять регентов с кафедр, они предпочитали нападать на правительство посредством анонимных печатных памфлетов, «предназначенных для того, чтобы простой народ прозрел, ради спасения страны», и поощрить «благочестивых регентов», то есть регентов, расположенных к ортодоксальному кальвинизму, Дальнейшей Реформации и Оранской династии{435}. Но в Голландии такой метод пропаганды столкнулся с препятствиями, поскольку большинство печатников опасалось издавать такие памфлеты, вынудив Гоэталса спросить Виллема-Фредерика, может ли он устроить так, чтобы политические трактаты, написанные им самим и другими оранжистскими активистами, печатались и распространялись из Фрисландии{436}.
Виллем-Фредерик стремился разжечь народный гнев против регентов, но так, чтобы не вызвать подозрений, что он собирается узурпировать законное положение и наследие малолетнего Вильгельма III. Он написал Штатам Зеландии и Гронингена, заверяя их, что желает только стать генерал-лейтенантом армии и исполняющим обязанности адмирала военно-морского флота, и никоим образом не собирается посягать на положение юного принца{437}. Он уверял зеландцев, что Оранско-Нассауская династия избавит Соединенные Провинции от «глубочайшего и постыдного рабства» и выведет к вершине «самой славной, основанной на законе, свободы».
К концу лета агитация в пользу Оранской династии, направляемая Теллинком, глубоко встревожила партийный блок Штатов в Мидделбурге, где vroedschap, во главе с Адрианом Ветом, под оказанным на него давлением предложил объявить Вильгельма III штатгальтером, а Виллема-Фредерика — лейтенантом штатгальтера Зеландии. Сильно обеспокоенные этим поворотом событий, Штаты Голландии отправили в Зеландию свою делегацию, в состав которой входили Ян де Витт и Ян Хюйдекопер, глава республиканской фракции в Амстердаме. Их приезд вызвал гневные демонстрации протеста во Флюшинге и Вере, так же как и в Мидделбурге, в которых принимали участие многие оставшиеся без работы матросы и рыбаки, и жёны моряков-калек{438}. Сложилась угрожающая ситуация, в которой 27-летний де Витт проявил больше хладнокровия и присутствия духа, чем его старшие коллеги. Проголландская партия в Мидделбурге настаивала на том, что они не собираются отказываться от защиты принципа «свободы», но что, в данное время, народ настолько разгневан, что у них нет другого выбора, кроме как следовать по течению. В результате Зеландия проголосовала за назначение Вильгельма III и Виллема-Фредерика в Генеральные Штаты, при условии — предусмотрительная оговорка! — что другие провинции (имея в виду Голландию) будут придерживаться такого же мнения. Голландия убедила Штаты Зеландии как следует обдумать этот вопрос, и, на этот раз, приняла меры предосторожности, чтобы помешать лицам, «не являющимся членами правительства», вмешаться в их размышления.
В борьбе с оранжистским движением де Витт и его коллеги отстаивали идеологию своей партии «Штатов» с удвоенным пылом. К концу 1652 г. де Витт сменил на посту исполняющего обязанности пенсионария Голландии Адриана Паува; Паув, в свою очередь, сменил на этой должности в предыдущем году Катса, и все еще оставался символом голландского вызова штатгальтерам, но он уже был пожилым и больным человеком. Как Гроций и Грасвинкель, де Витт решил поддержать принцип суверенитета каждой провинции, и в мае 1652 г. он сделал выговор нидерландским послам в Англии за то, что они позволили Парламенту обращаться к Соединенным Провинциям как «республике», вместо множественного числа «Respubliсае Foederatae»{439}. Он также настаивал на праве Штатов осуществлять надзор за государственной Церковью, и подчеркивал, что если этот контроль сосредоточится в руках одного человека, «выдающегося главы», то не может быть никакого ответственного осуществления власти через представителей и ассамблеи и никаких средств исправить злоупотребления, за исключением опасных народных волнений. Для де Витта сущность того, что он позже назовет «Истинной свободой», то есть республиканского правительства, заключалась в разделе властных полномочий среди тех, кто подходил для этой задачи по своему происхождению, образованию и опыту, распределении влияния и совещательной форме правления, и поисках компромисса, который стал бы наиболее эффективным механизмом для пресечения злоупотреблений властью и дурного управления{440}.
Оранжистское движение 1652-53 гг. в Соединенных Провинциях было вызвано давлением войны с Англией, но и сдерживалось им же. Штаты Гелдерланда на своем собрании в сентябре 1652 г. раскололись: Неймеген поддерживал Голландию, Арнем все никак не определился, а Зютфен был на стороне оранжистов{441}. Но даже непреклонно оранжистский raad Зютфена, горевший желанием назначить Вильгельма III штатгальтером, а Виллема-Фредерика — лейтенантом штатгальтера, стремился не ввергать Союз посреди войны в опасную смуту, призывая к осторожности и использованию всех видов возможных аргументов, чтобы убедить провинции, которые не были согласны с ним (то есть Голландию), изменить свое мнение{442}. Штаты Гронингена, как и следовало ожидать, присоединились к Фрисландии в агитации на Генеральных Штатах за назначение Вильгельма III и Виллема-Фредерика капитан-генералом и лейтенант-генералом Союза{443}. Но целых три провинции — Утрехт и Оверэйссел, а также Гелдерланд — были слишком разобщены, чтобы занять четкую позицию.
Весной 1653 г. к уже существующей запутанной ситуации добавился еще один неожиданный поворот. Услышав о разгроме нидерландцев при Портланд-Билле, Карл И, претендент на английский, шотландский и ирландский престолы, живший в изгнании в Париже, написал находившемуся в столице Франции нидерландскому послу, что испытывает «глубокую скорбь», и предложил, «если Штаты Голландии выделят мне несколько кораблей… я лично готов сражаться на их стороне, вместе с их флотами, и либо по милости Божьей одержать верх с ними, либо погибнуть в попытке сделать это»{444}. Перспектива заключения такого союза глубоко встревожила Парламент в Англии, поскольку существовали опасения, что в этом случае значительная часть английского флота перейдет на сторону претендента. Оранжисты, естественно, стремились к союзу с Карлом II. Но де Витт и правящая верхушка Штатов Голландии отвергли предложенную помощь, посчитав, что она неизбежно придаст еще более ожесточенный и затяжной характер войне, из которой они хотели бы выпутаться при первой возможности{445}. Тем более они не желали допустить, чтобы сотрудничество между английскими роялистами и нидерландцами усилило партию оранжистов.
Самым опасным периодом для партии голландских Штатов было лето 1653 г., когда Республика потерпела на море тяжелейшие поражения. В Дордрехте, Гааге, Роттердаме, Алкмаре, Хорне, Медемблике и — особенно масштабные — в Энкхёйзене вспыхнули бунты, во время которых взбешенная толпа, враждебно настроенная как против католиков, так и против регентов, на несколько дней захватила в свои руки власть над городом. Народные волнения произошли также в Зеландии, в Мидделбурге, в Зирикзее и в Берген-оп-Зоме. Не менее тревожным для голландских Gecommitteerde Raden и де Витта — который в июле полностью вступил в должность пенсионария — было распространение оранжистской агитации на самом военно-морском флоте. Это не только увеличило риск мятежа и неподчинения, но и препятствовало сотрудничеству между адмиралами, так как Тромп и Ян Эвертсен придерживались оранжистских симпатий, а де Рюйтер и Витте де Витт были тесно связаны с партией Штатов. После смерти Тромпа Штаты Голландии старательно пытались найти ему замену на посту главнокомандующего, причем потенциальный кандидат должен был быть надежным в политическом отношении, но, в то же самое время, обладать более высоким статусом, чем остальные адмиралы, и способностью объединить военно-морской флот{446}. Война с Англией была, возможно, самым опасным морским конфликтом, в котором когда-либо участвовала Республика, но обстановка на внутриполитической сцене была настолько напряженной, что правящей элите Соединенных Провинций представлялось более важным назначить главой флота человека, обладавшего правильными политическими и социальными убеждениями, чем того, кто имел практический морской опыт. И действительно, понадобилось немало времени, прежде чем де Витт убедил Обдама, главенствующего дворянина партии-фракции голландских Штатов, и способного, но полностью лишенного опыта участия в морских кампаниях человека, возглавить флот одной из двух великих морских держав той эпохи.
Пойманная в ловушку между англичанами снаружи и оранжистами изнутри, «Истинная свобода» республиканцев была спасена благодаря единству Голландии, отсутствию единства малых провинций и уязвимости Англии к встречному давлению на море. Прижатые к стене, голландские регенты сплотили ряды. Даже Лейден, хотя и бывший оранжистским городом, не желал уступать перед народным давлением, которому уже подчинилась Зеландия, или ослаблять единство Голландии в такой критический момент{447}. Голландия оставалась устойчивой, тогда как другие провинции (в том числе Гронинген, где имелся свой штатгальтер) всё больше погружались в смуту. Во время пребывания в Гронингене де Витт поинтересовался у своих оппонентов, где же то единство, которое, по их мнению, должно было наступить после назначения «высшего главы»?
Англия выиграла битвы в Северном море, но не могла выиграть войну из-за воздействия голландской стратегии и контрнаступления в других регионах. Тогда как нидерландцы занимались оснасткой флота метрополии, англичане не могли рассредоточить свои силы, чтобы сломить нидерландское господство на морских путях вдали от вод северной Европы. В результате английские судоходство и торговля были парализованы даже в большей степени, чем нидерландские. В конечном итоге, продолжать дальше войну стало невозможно. Заключив союз с Данией и держа свою эскадру в Зундском проливе, нидерландцы полностью прервали английскую торговлю с Балтикой. В течение 1653 г. ни один английский корабль не прошел через Зунд. В Средиземноморье нидерландцы добились аналогичных успехов. Поймав в ловушку в Ливорно (в итальянской области Тоскана. — Прим. ред.) возвращавшийся на родину из Леванта английский флот, адмирал ван Гален разгромил другой флот, отправленный ему на помощь, в Ливорно в марте 1653 г. После этого англичане уступили нидерландцам Средиземноморье на всю оставшуюся часть войны{448}. В Ост-Индии ОИК быстро установила господство на море от Персидского залива до Южно-Китайского моря. Более того, даже в Северном море к лету 1653 г. нидерландские каперы начали захватывать английские торговые суда так же быстро, как английские корсары ранее захватывали нидерландские корабли.
К ноябрю 1653 г. Кромвель и Парламент сочли, что с них довольно, и начали зондаж условий заключения мира, так и не получив в результате войны ожидаемых крупных преимуществ{449}. Пока мирные переговоры тянулись месяц за месяцем, английским властям пришлось оставить все мысли о материальных выгодах. К весне 1654 г. единственное оставшееся требование заключалось в том, что Республика не должна никогда в будущем назначать принца Оранского или любого другого представителя Оранской династии на «высшую должность» государства — штатгальтера или капитан-генерала. Когда это пожелание стало известно в Республике, поднялся сильный ропот. Оранжисты утверждали (вероятно, справедливо), что это требование исходило от де Витта, а не Кромвеля, или, как минимум, оно было результатом тайного сговора между ними. Разразился шквал жестких обвинений.
Видя, что малые провинции никогда не примут такого условия, де Витт снял его с повестки дня формальных переговоров. Таким образом, опубликованный текст мирного договора не содержал никакого намека на устранение Оранской династии. Но Генеральные Штаты не знали, что де Витт подписал секретное дополнение, обязывавшее одни только Штаты Голландии принять Акт Устранения в отношении их провинции, с оговоркой, что Парламент не ратифицирует мирный договор, пока Голландия не выполнит этого требования{450}. Из четырех уполномоченных представителей Генералитета в Англии один, зеландец, умер еще до того, как была достигнута эта договоренность, и не был никем заменен, тогда как из числа других двое были голландцами. Из них, Иероним ван Бевернингк из Гауды, один из самых способных людей в Штатах Голландии, действовал в тайном контакте с де Виттом, оставив своих коллег, особенно четвертого — фриза Йонгесталя — в неведении. Так и получилось, что Генеральные Штаты ратифицировали предполагаемый мирный договор 22 апреля 1654 г., не подозревая о секретном условии, которым была обусловлена его ратификация в Англии.
Голландская элита активно агитировала Штаты сплотиться в поддержку Устранения. Главными среди его сторонников, как утверждается, были де Витт, де Греф, Обдам и главнокомандующий армией Бредероде{451}. Амстердам, Дордрехт и Гауда оказали ему солидную поддержку, но большинство других городов первоначально колебались или выжидали. Когда дело дошло до первого голосования, только половина голландских городов поддержала де Витта, и не менее девяти городов — Лейден, Харлем, Делфт, Роттердам, Горкум, Алкмар, Хорн, Энкхёйзен и Эдам — проголосовали против{452}. В коллегии ridderschap'а шесть из десяти дворян (Обдам, Бредероде, Дёйвенворде, Вименум, ван дер Миле и Мероде) поддержали Устранение, а другие четверо (Беверверт, Нордвейк, Схаген и Вермонд) были против. Наблюдатели были удивлены позицией Вермонда, поскольку он был католиком и его семья никогда не поддерживала дружественных отношений с Оранско-Нассауской династией. Де Витт незамедлительно принялся «обрабатывать» большинство, в котором он нуждался, склонив на свою сторону Делфт, Роттердам и Горкум. Но остальные продолжали сопротивляться его совету, Лейден протестовал, что Акт Устранения нарушает принципы независимости Соединенных Провинций в целом и Голландии в частности. Харлем также сопротивлялся. Альберт Рёль, пенсионарий Харлема, хотя и был одним из шести «лувестейнских узников», заточенных в тюрьму Вильгельмом II в 1650 г., впоследствии «всегда проявлял себя весьма преданным Оранской династии и был одним из главных противников Акта Устранения»{453}. Но шесть городов, которые противились Устранению, не подали никакой апелляции Генералитету против большинства в Штатах Голландии. Хотя меньшинство в Голландии было согласно с точкой зрения Штатов Фрисландии, Гронингена и Зеландии, что Устранение нарушает условия Утрехтской Унии и общепринятые процедуры управления государством, они предпочли не вносить раскол в свою провинцию и не объединяться с другими провинциями против собственной{454}. Штаты Голландии приняли Акт Устранения 4 мая 1654 г.
Его принятие, как и следовало ожидать, вызвало взрыв возмущения в стране и государственной Церкви, направленный как против самого Акта, так и особенно против де Витта, Бевернингка и Обдама, но де Витт был не из тех людей, кого мог запугать народный гнев. Он спокойно стал убеждать остальные провинции принять сложившуюся ситуацию. Неделю спустя после принятия Акта Устранения он две недели беседовал с Виллемом-Фредериком в Гааге, но не смог успокоить возмущений последнего или развеять его подозрений, что всё это дело закулисно организовал сам де Витт{455}. Самая бурная реакция последовала от Делегированных Штатов Фрисландии, которые сочли себя глубоко оскорбленными Голландией. 18 мая Фрисландия выступила на Генеральных Штата с резким протестом, который де Витт назвал «неким наглым и выходящим за всякие рамки документом». В конце мая, на чрезвычайной сессии, Штаты Фрисландии, собравшись в полном составе, поддержали позицию своих Делегированных Штатов и призвали Генеральные Штаты отменить Акт Устранения и провести расследование поведения своих представителей в Англии{456}.
Негативная реакция против Акта Устранения среди большей части общества была сильной, но в провинциальных ассамблеях — сравнительно сдержанной. Только Фрисландия яростно сопротивлялась поведению Голландии{457}. Сила позиции де Витта — а она всегда совпадала с позицией Голландии — заключалась в том, что малые провинции были неспособны действовать согласованно из-за раздиравших их внутренних противоречий. Вследствие разногласий между «четвертями» Штаты Гелдерланда не сумели выработать декларацию в поддержку Фрисландии до самого конца июля{458}. Гронинген, парализованный двойным расколом в провинции, принял декларацию, осуждавшую Голландию, только в августе. Штаты Утрехта вообще не смогли дать единогласный ответ. Утрехтский ridderschap, традиционно оранжистский, осудил Акт как узурпацию полномочий «Генералитета и всех провинций вместе взятых, которые одни только наделены полномочиями заключать мир»{459}. Но новый утрехтский городской совет, придерживавшийся проголландской ориентации, решительно отмежевался от этого заявления.
Все эти расколы, однако, были детскими шалостями по сравнению с беспорядками, которые теперь сотрясали Оверэйссел. В Оверэйсселе были пять дростов — Салланда, Твенте, Волленхове, Эйсселмёйдена и Хаксбергена — и в сентябре 1653 г. смерть тогдашнего дроста Твенте повлекла за собой бурную распрю в Штатах из-за выбора его преемника, распрю, которая имела глубокие корни в прошлом. Главным кандидатом на наследование полномочий и приносящей большой доход должности был дворянин-оранжист Рутгер ван Хэрсолте, который уже был казначеем Салланда и дростом Лингена. Его поддержали Зволле и Кампен, но против его кандидатуры выступил Девентер, который в то время был связан с партией голландских Штатов. На собрании Штатов Оверэйссела в апреле 1654 г. две из трех «четвертей» поддержали Хэрсолте. Но Девентер упорно стоял на своем, и возник раскол, который привел к отъезду представителей Зволле и Кампена и дворян-сторонников Хэрсолте. Они устроили свое параллельное собрание в Зволле, несмотря на то, что в этом году была очередь Девентера принимать у себя Штаты{460}. Меньшинство, оставшееся в Девентере, включая ridderschap Твенте, объявило собрание в Зволле «незаконным» и издало указ, запрещавший жителям Зволле подчиняться их «незаконно» назначенному новому дросту.
Таким образом, получилось, что, кроме Фрисландии и Голландии, только Зеландия единодушно участвовала в конституционных дебатах между провинциями по поводу Акта Устранения. Как и фризы, зеландцы осудили Акт и сделку Голландии с Лондоном как нарушение Утрехтской унии и общепринятых процедур Республики. Но несмотря на это, критика Акта со стороны Зеландии была облачена в более мягкие выражения, сильно отличавшиеся от бурных протестов Фрисландии. Наблюдатели отмечали, что Зеландия была неискренна, осудила Голландию только pro forma (формально), чтобы успокоить народное возмущение в провинции{461}. Многие зеландские регенты, не говоря уже о населении и проповедниках, выражали сильное неодобрение тому, что сделала Голландия. Но судоходство Зеландии серьезно пострадало от войны и, в контексте 1654 г., лишь немногие зеландские регенты — или купцы — были готовы более энергично отстаивать интересы Оранской династии до такой степени, которая угрожала бы только что заключенному миру. Для полной убедительности, в этот момент пришло письмо от Кромвеля к Штатам Зеландии, освобождавшее де Витта от ответственности за принятие Акта Устранения и угрожавшее возобновлением войны в случае его отмены. Это письмо было сфабриковано оранжистами в качестве еще одного примера лицемерия де Витта, но оказалось в этом отношении неэффективным.
«Хорошо обоснованная резолюция» Зеландии была составлена Адрианом Ветом, которого ни в коем случае нельзя было отнести к числу сторонников оранжистов. Ее текст обвинял Голландию в нарушении статей 9 и 10 Утрехтской унии, запрещавшей любой отдельно взятой провинции вести сепаратные переговоры или вступать «в конфедерацию или союз» с иностранной державой{462}. Она также обвиняла голландцев в нарушении Частной Унии Голландии и Зеландии от 1575 г. и выражала глубокую благодарность Оранско-Нассауской династии.
Чтобы оправдать действия Голландии, де Витт написал пространный текст, который он зачитал вначале перед Штатами Голландии, а затем приказал от имени Штатов довести до сведения самых широких слоев общества. «Deduction» де Витта, которое содержало несколько важных статей и принципов, обсуждалось Штатами Голландии на почти пятичасовой сессии и было одобрено почти всей ассамблеей — одни только Лейден и Эдам выступили против его публикации. Энкхёйзен, ранее один из злейших противников де Витта, неожиданно впал в молчание, которое наблюдатели небезосновательно связывали с тем, что город накануне получил провинциальную субсидию на ловлю сельди. Согласно «Deduction» де Витта от июля 1654 г., Утрехтская уния была не более чем союзом семи «суверенных государств», каждое из которых имело право беспрепятственно, по своему усмотрению принимать собственные решения относительно штатгальтеров и одобрять, или не одобрять любого кандидата на должность капитан-генерала без учета мнений других провинций. Де Витт считал, что «истинные цели» противников Голландии, если подвергнуть их проверке на пробном камне «истинной свободы», явно заключались в том, чтобы нанести ущерб «нашей дорого выстраданной свободе». Обращаясь к опыту республик прошлого, особенно Флоренции под властью Медичи, де Витт настаивал на том, что «каждый должен осознать, что, по мнению всех здравомыслящих политических писателей, высшим положением в республике не могут быть наделены те, чьи предки занимали эти должности, без значительного риска для ее свободы»{463}. Наследственные принципы и принцип «верховного главы», доказывал он, разрушили Флорентийскую республику и были по самой своей сути угрозой для республик в целом.
Де Витт пережил подъем оранжистского движения 1652-53 гг., добился принятия Акта об Устранении и заключил мир с Англией, не сделав ни одной уступки английским морским и колониальным интересам. Этот эпизод был триумфом для де Витта и смысла существования и солидарности Голландии. Тем не менее, в обществе от него остался привкус горечи. Официальные торжества, состоявшиеся в конце мая в ознаменование мира с Англией, были довольно холодными по сравнению с празднествами, устроенными по случаю заключения мира с Испанией в 1648 г., с которыми их часто сопоставляли. Как и в более раннем случае, Лейден вообще отказался участвовать в торжествах{464}. Жители Роттердама, по сообщению одного англичанина, «зажгли бочки со смолой… но лишь нехотя, ибо большинство людей, понимающих, что к чему, было недовольно условиями мира»{465}. «Ни один гражданин, ни одно частное лицо не запускало петард и не выражало радости», как предполагалось, «но только те, кто зависел либо от магистратов, либо от адмиралтейства». В Дордрехте «один молодой человек… дерзко вывесил на улице цвета принца Оранского, и де Витт не посмел их сорвать». Только в Амстердаме празднества отмечали с большим энтузиазмом, и «тысячи людей вышли на улицы, чтобы услышать и увидеть зрелища, показываемые на Даме»{466}. Текст мирного договора был зачитан перед массой собравшихся людей «под звуки труб и пальбу больших пушек», после чего «по всему городу… запустили петарды и фейерверки, и трубачи также играли «Wilhelmus», к удивлению толпы, которая не в состоянии была понять, сделано ли это в соответствии с приказами vroedschap'а или в знак вызова ему». Но и в Амстердаме также отмечалось, что «при оглашении мира между Испанией и этим государством среди горожан было больше радости, чем теперь».