ОСЛАБЛЕНИЕ ВНУТРЕННИХ КОНФЕССИОНАЛЬНЫХ БАРЬЕРОВ
Трения между воэцианцами и кокцеянцами, которые были столь крупным элементом в нидерландской церковной и университетской политике в конце XVII в., были смягчены «reglement» Штатов Голландии от 1694 г. (см. стр. 97 выше). Несмотря на это, воэцианско-кокцеянская полемика оставалась значительным фактором, далеко выходящим за пределы чисто теологических дискуссий, охватывая церковную, университетскую и местную политику вплоть до середины XVIII в.{1361}, и смутно маячила на заднем фоне даже в следующие десятилетия. Смерть Вильгельма III в 1702 г. вызвала всеобщую реакцию против его методов и главных сторонников во всех Соединенных Провинциях и привела к сдвигу в пользу кокцеянской мысли в Церкви, обществе и университетах.
Особенно это имело место в Зеландии и Утрехте. В июне 1695 г. Штаты Утрехта приняли голландский «reglement» для сохранения «мира» в «Церкви и университете провинции», призывая профессоров избегать использования «воэцианских» и «кокцеянских» ярлыков на своих лекциях. Тем не менее, Утрехтский университет на какое-то время оставался воэцианской цитаделью, в котором доминировали такие люди, как Мельхиор Лейдекер, ведущий воэцианский оппонент Беккера. Когда в 1698 г. vroedschap попытался назначить франекерского кокцеянца Кампегия Витрингу на недавно освободившееся профессорское место на кафедре теологии, Вильгельм III лично вмешался, вызвав одного из бургомистров на встречу с ним в Хет Лоо и попросив воспрепятствовать назначению{1362}. После смерти Вильгельма vroedschap быстро стал искать ведущего кокцеянца и, потерпев неудачу с Витрингой, назначил на вакантную должность старейшину реформатских либеральных теологов (хотя, строго говоря, не истинного кокцеянца) Германа Александра Рёля (1653-1718 гг.), с жалованьем в 2 200 гульденов, что намного превышало заработки любых других утрехтских профессоров. Это назначение, состоявшееся в 1704 г., укрепило картезианство в Утрехте, но вызвало взрыв негодования на теологическом и философском факультетах и ожесточенную распрю в консистории, заставив регентов предупредить Лейдекера и других непримиримых воэцианцев о том, что они примут «меры», если те откажутся «жить в мире и дружбе» с Рёлем{1363}. Академическая атмосфера в Утрехте разрядилась только после того, как Лейдекер перестал читать лекции в 1716 г., а Рёль два года спустя скончался. К 1720-м гг. в университете восстановилось спокойствие. Но воэцианские и кокцеянские взгляды оставались первоочередным фактором при назначении на кафедры в высшем учебном заведении на протяжении еще нескольких десятилетий.
В Зеландии антиоранжистская реакция после 1702 г. привела к непродолжительной кокцеянской гегемонии в Мидделбурге, которая затем временно ослабела в связи с оранжистским возрождением, наступившим после 1713 г. После этого произошел следующий раунд кокцеянско-воэцианской борьбы в 1715-20 гг., вслед за чем, в 1720-х гг., кокцеянцы вернули себе преобладание в консисториях и классисах Зеландии, продолжавшееся вплоть до революции 1747 г.{1364} В конце XVIII в. кокцеянско-воэцианский антагонизм больше не играл настолько важную роль в нидерландской культуре, как раньше. Несмотря на это, стоит отметить, что Вильгельм IV, а впоследствии и Вильгельм V пытались возродить и укрепить воэцианское направление в государственной Церкви в Зеландии и Голландии.
Тот же самый уклон в сторону кокцеянской гегемонии произошел, хотя и не столь коренным образом, и в Голландии. После 1702 г. кокцеянцы одержали верх в Лейдене, опираясь на поддержку vroedschap'а, который в начале XVIII в. был одним из самых республикански мыслящих в провинции. В 1712 г. лейденская кокцеянская консистория с одобрения регентов проголосовала за установку каменной мемориальной таблички, украшенной резным портретом Кокцеюса, в главной городской церкви. Воэцианцы были взбешены, посчитав это откровенно провокационным, даже «прокатолическим» шагом, выражавшим желание «канонизировать» Кокцеюса{1365}. Однако регенты после 1702 г. приложили максимум усилий, чтобы по возможности погасить кокцеянско-воэцианский конфликт, используя указ от 1694 г. Периодически повторявшиеся попытки снова разжечь пламя сурово пресекались. Одной из крайне провокационных нападок на кокцеянство после 1702 г. были «Entretiens» (1707 г.) Пьера де Жонкура, гугенотского священнослужителя в Гааге. Де Жонкур выражал сожаление по поводу кокцеянских методов толкования Библии, отмечая, что никто во Франции или в Англии не проявлял ни малейшего интереса к кокцеянству{1366}. Де Жонкур немедленно подвергся нападкам кокцеянских теологов. Валлонская Церковь Соединенных Провинций на своем ежегодном собрании в Гусе в мае 1707 г. не скрывала тревоги относительно возможных последствий этого противостояния. До этого момента гугеноты в Республике добросовестно придерживались нейтралитета в воэцианско-кокцеянских спорах, и выпад де Жонкура был воспринят как угроза и нейтралитету, и внутренней стабильности валлонской Церкви. Синод позаботился не осуждать антикокцеянство де Жонкура как таковое, осудив и наложив на него дисциплинарное взыскание исключительно за нарушение церковного постановления против вмешательства в воэцианско-кокцеянские диспуты.
После того, как де Жонкура принудили замолчать, лицом, вступившим в борьбу против д'Утрейна и ставшим ведущим воэцианским полемистом начала XVIII в., стал Якоб Фрютер (1659-1731 гг.), ученик Лейдекера, и (как и он) зеландец, чей отец играл выдающуюся роль в разжигании оппозиции Момме в 1676 г. Фрютер, назначенный тогдашней строго воэцианской консисторией жить в Роттердаме в 1700 г., опубликовал свою главную атаку на кокцеянцев, «Sions Worstelingen», в 1713 г. Он обвинял кокцеянцев в подрыве веры и власти Церкви путем втаскивания «троянского коня разума», осуждая, в частности, Беккера и Рёля. Он также осыпал упреками Олденбарневелта и его партию за политику, которая ослабляла Церковь, сея семена разложения, из которых зародилось кокцеянство, вольно обращавшееся с Писанием и догмой, достигнув своей кульминации, как он считал, в духовном яде Беккера и отрицании существовании Сатаны. Он предсказывал, что по мере распространения сомнений и углубления внутреннего раскола в Церкви, честные кокцеянцы в конечном счете поймут, какую ошибку они совершили, допустив в свою среду рационалистов, и откажутся от воззрений Кокцеюса{1367}. Фрютер продолжал полемизировать с кокцеянцами и рационализмом Рёля вплоть до собственной смерти, но после 1715 г. был вынужден южноголландским синодом значительно смягчить свой тон{1368}.
После 1716 г., когда Генрик Равестейн, реформатский проповедник в Зволле, опубликовал свою «Philadelphia», призыв к окончанию теологической Восьмидесятилетней войны, разделившей нидерландскую реформатскую Церковь с 1640-х гг., призывы к примирению и гармонии стали звучать все более часто. Ярлыки «воэцианцы» и «кокцеянцы» продолжали широко использоваться вплоть до 1750-х гг., но уже не с таким запалом, как в прошлом. Значительным вкладом в этот результат была книга «Eubulus» (1737 г.) гелдерландского проповедника Иоганна Морица Моммерса{1369}. Мориц перечислил 76 постулатов, взятых из сочинений Кокцеюса, которые вызывали особенно бурные споры. Затем он подверг исследованию каждый из них по очереди, доказывая, что если разбирать их в духе непредвзятости и доброй воли, различия в каждом случае окажутся менее фундаментальными, чем обычно предполагалось.
Смягчение распри внутри государственной Церкви с 1720-х гг. шло рука об руку с окончанием политики нетерпимости со стороны провинциальных и городских властей в малых провинциях и ослаблением антагонизма (во всяком случае, после 1750 г.) между главными конфессиональными блоками в обществе. В первой половине XVIII в. между протестантами и католиками иногда еще возникали острые трения, особенно в 1730-х гг., когда по Республике прокатилась волна антикатолических настроений. В июне 1734 г. реформатское население было охвачено массовой паникой, вызванной слухами о том, что католики планируют организовать всеобщий бунт с целью установления контроля над государством и государственной Церковью{1370}. Произошли разного рода волнения. Регенты партии Штатов обвиняли оранжистов в том, что они стоят за этим, и сознательно разжигают страхи в качестве политической и психологической уловки, направленной на усиление популярности Оранской династии и штатгальтерства в глазах протестантского населения{1371}. Лейденский городской совет выставил специальные патрули для защиты католических молитвенных домов в городе от нападений. Впоследствии антикатолические волнения произошли во время оранжистской революции 1747 г. Но, как и в Англии в XVIII в., такая антикатолическая агитация, основанная на смеси страха и народной враждебности, была, в сущности, социальным и политическим явлением. Она больше не играла центральной роли в высшей культурной и интеллектуальной жизни.
Ослабление внутренних конфессиональных трений и распространение терпимости, поощряло рост диалога между главными конфессиональными блоками, вначале среди самой образованной части населения, а затем внутри общества в целом. Все эти явления были аспектами единого процесса. По мере того, как Просвещение набирало силу, и распространения знаний о новой философии и науке, господство теологической догмы и церковной власти постепенно ослабевало.
Это изменение было особенно очевидным среди анабаптистской и лютеранской общин, которые были менее глубоко разделены, чем в XVII в. Для анабаптистов XVIII в., век терпимости и Просвещения, был веком сокращения численности, но и примирения старых внутренних распрей. Расколы XVII столетия не исчезли. Со времени амстердамского раскола 1664 г., так называемого «Lammerenkrijg», и до конца XVIII в. нидерландский анабаптизм делился на три главных блока — «агнцев», или более либеральную группу; «солнечников», или консерваторов (Названия обеих групп происходят от изображений, которые они считали своими символами: у первой — агнец (ягненок), как символ Христа, у второй — солнце, — Прим. пер.), которые, в свою очередь, были внутренне разделены на умеренное и консервативное крылья; и, наконец, ультраортодоксальные остатки «старых фламандцев» или «старых фризов»{1372}. Но только последняя группа (бывшая особенно сильной в Гронингене) сохраняла приверженность догматам прошлого, все еще считая себя единственными истинными последователями Менно Симонса, святой общиной в греховном мире, которая должна оставаться изолированной от него и избегать диалога с остальными. Большинство анабаптистов, и «агнцев», и «солнечников», больше не считало себя единственной истинной церковью Христовой, которая должна жить в интеллектуальной и религиозной изоляции от других. Последняя крупная вспышка внутрианабаптистской борьбы в Республике, ожесточенный обмен полемическими выпадами в Гронингене, в 1735-42 гг., была, главным образом, спровоцирована непреклонными «истинными меннонитами», протестовавшими против изменений, которые усвоили другие анабаптисты.
Многие анабаптистские священнослужители находились среди самых пламенных поборников дружественных отношений и дискуссий среди разных конфессий в Республике в течение XVIII в. Известным примером был Иоганн Декнател, проповедник в «Ламе», на Сингеле в Амстердаме с 1726 г. и до самой своей смерти в 1759 г. Декнател приложил много усилий к улучшению отношений между различными анабаптистскими группировками, способствуя развитию связей с коллегиантами, к которым он был близок, и налаживанию диалога с пиетистами и кокцеянцами в государственной Церкви. Как и Исаак де Лонг, который много писал как по экономическим, так и по религиозным вопросам, Декнател считал себя защитником всех жертв религиозной нетерпимости и активно участвовал в мерах, направленных на то, чтобы убедить группу гонимых моравских братьев — «гернгутеров» поселиться в 1730-х гг. в Амстердаме{1373}. Он стал близким другом графа Николаса Людвига фон Цинцендорфа, «основателя» секты «гернгутеров» в Голландии.
Но ни один конфессиональный блок не был более разделенным внутри себя в начале XVIII в., чем католики; в то же время и разрядка напряженности внутри какой-либо другой группы в середине столетия не была настолько внезапной. Как и вражда между воэцианцами и кокцеянцами внутри реформатской Церкви, великий раскол в нидерландском католицизме, возникший в конце XVII и начале XVIII вв., вел происхождение от теологических споров, восходивших к середине предыдущего столетия. Но если распря среди реформатов после 1690-х гг. стала постепенно угасать, то раскол между янсенистами и антиянсенистами еще более углубился после того, как папа Климент XI стал придерживаться более антиянсенистской политики, вынудив раскол в Республике выйти на поверхность{1374}. В 1702 г., в начале войны за Испанское наследство с бурбонскими монархами, и после того, как новый режим в Брюсселе занял жесткую антиянсенистскую позицию в теологии и церковных делах, папа отстранил от должности тогдашнего апостолического викария нидерландской католической Церкви, Питера Кодде, несмотря на его сильную поддержку среди местного белого духовенства, из-за его янсенитских наклонностей. Кодде, который учился во Франции и находился под сильным влиянием Арно и Кене, действительно, многое сделал, после того, как стал нидерландским апостолическим викарием в 1688 г., для распространения янсенистских взглядов и теологии, назначая янсенистов на высшие должности в церковной иерархии и давая приют французским беженцам-янсенистам{1375}. В этот момент в «Missio» насчитывалось 466 священников, 340 из них принадлежали к белому духовенству, 59 были иезуитами и 67 — монахами{1376}.
Отставка Кодде произошла в результате давления со стороны иезуитов и других антиянсенистов, добивавшихся этого в течение многих лет. Викарием-генералом вместо него был назначен один из его главных противников, Теодор де Кок. Но последний столкнулся с оппозицией не только со стороны местных католиков, но и голландских регентов, которые всегда враждебно относились к иезуитам и не одобряли насильственное папское вмешательство в вопрос, который так глубоко разделил нидерландских католиков. В августе 1702 г. Штаты издали указ, запрещавший своим подданным-католикам признавать кого-либо своим генеральным викарием без одобрения «Gecommitteerde Raden». Де Кок уверял Брюссель, что раскол между нидерландскими янсенистами и антиянсенистами становился также расколом между «римо-католиками» и «католиками Штатов»{1377}. С точки зрения церковных властей в бурбонских Нидерландах, только меньшинство католических священников на нидерландской территории можно было отнести к категории «янсенистов» в теологии. Тем не менее, те, кого нидерландские власти сочли целесообразным зачислить в «янсенисты», составляли большинство светского духовенства и были особенно влиятельны в традиционных центрах нидерландского католицизма после 1572 г., Утрехте и Харлеме.
Ведущие нидерландские представители белого духовенства, приверженные идее свободы и обособленности (от Брюсселя) «Батавской Церкви», такие люди, как Йохан Кристиан ван Эркел (1654-1734 гг.), обратились к Хейнсиусу. Рядовые католики теперь должны были решить, подчиняться ли им папе и признавать власть де Кока, или подчиняться Штатам и отказаться признавать его{1378}. В 1704 г. «Gecommitteerde Raden» допросили группу священников, включая трех иезуитов, которые были назначены де Коком, вопреки указу от 1702 г., запретив одиннадцати из них читать проповеди и изгнав двух из провинции. В 1707 и 1709 гг. Штаты Голландии отказались признать папского избранника апостолическим викарием. Пенсионарий Амстердама уведомил католические власти в Брюсселе, что на эту должность подходит только «янсенист». Иезуиты также были изгнаны в 1708 г. из Амстердама — где городской совет проводил энергичную проянсенистскую политику — и Гауды. В 1717 г. папа назначил другого апостолического викария, Яна ван Бейлевелта, вопреки желаниям значительной части нидерландского белого духовенства, и в нарушение указа от 1702 г., ненова Голландия запретила его признавать. В феврале 1720 г. он был изгнан из Утрехта по требованию Штатов Голландии. В 1720 г. Генеральные Штаты и Штаты Голландии объявили об общем изгнании всех иезуитов, хотя эта мера не особенно строго исполнялась и некоторым из них разрешили остаться. Изгнание иезуитов оправдывалось на том основании, что папство и иезуиты стремились совершить насилие над совестью нидерландских католиков и заставить их подчиниться власти, находившейся за пределами Республики, что вступало в противоречие с базовым принципом Республики, по которому свобода совести личности не должна подвергаться насилию.
Трения в нидерландской католической Церкви достигли своей кульминации в формальной схизме, произошедшей в апреле 1723 г., когда лидеры «раскольнического» духовенства назначили одного из их числа, амстердамца Корнелиса Стенховена (1651-1725 гг.), «архиепископом Утрехта» и главой того, что впоследствии получило название «Старой католической Церкви»{1379}. Все попытки покончить со схизмой оказались безуспешными. Когда Стенховен скончался, «старое католическое» духовенство назначило вторым «архиепископом Утрехта» еще более агрессивно настроенного янсениста Корнелиса Бархмана Вейтерса (1693-1733 гг.), протеже Паскье Кене. Теперь в голландской миссии существовали две параллельные иерархии: одна подчинялась апостолическому викарию, назначенному папой, и большинство католического населения сохраняло ей верность, и янсенистская «старая католическая Церковь», отказывавшаяся повиноваться папе и подчинявшаяся своему «архиепископу Утрехта». Папство испробовало все способы, чтобы ослабить «старую католическую Церковь», призвав верных католиков в Республике отвергнуть непокорное духовенство, и побудив королей Франции, Испании, Португалии и Польши, не считая многих других второстепенных князей, выразить протест Генеральным Штатам за официальное поощрение раскольнической Церкви. Но, как отмечал в 1726 г. главный министр Людовика XV, кардинал Флери, голландские регенты не имели никакого намерения способствовать восстановлению единства, предпочитая, чтобы нидерландские католики оставались разделенными, симпатизируя близким к кальвинизму воззрениям янсенистского духовенства, и ссылаясь на принцип свободы совести в качестве обоснования блокирования всех усилий, направленных на прекращение схизмы{1380}.
Схизма стала постоянной. Нидерландская «старая католическая Церковь» сохранилась в качестве отдельной Церкви, вне католической Церкви, вплоть до нашего времени. Тем не менее, она быстро лишилась значительной части своей первоначальной поддержки и влияния. В 1725 г. 78 священников в голландской миссии, почти четверть общего их количества в миссии, были классифицированы как «раскольники». Но Бейлевелт сумел получить больше священников из Хертогенбоса, Рормонда, Мюнстера, Мехелена и других мест, которыми он заменил отпавшее духовенство, и к 1726 г. количество священников, верных Риму, выросло почти до 300{1381}. Развернутая с 1703 г. кампания по убеждению прихожан-католиков не принимать причастия из рук «янсенистов» приняла еще больший размах и привела к эффективному бойкоту по всей Республике. В Амстердаме в 1723 г., как утверждалось, менее 10% католического населения было приверженцами схизматической Церкви. В Роттердаме около четверти католического населения в 1726 г. относились к «старым католикам», то есть принимали причастие от священников-«раскольников». Но к 1750-м гг. это количество резко сократилось до менее чем 10% от общего числа, а к 1800 г. только 3% роттердамских католиков принадлежали к схизматической Церкви{1382}. Хотя в конце XVII в. янсенисты пользовались существенной поддержкой среди католического населения в Зволле и других местах на востоке Республики, поразительно, что в 1726 г. не было ни одного «старокатолического» священника в Оверэйсселе, Гелдерланде, Гронингене, Зеландии или в Клеве-Марке, и только два во Фрисландии. Зона влияния схизматической Церкви была преимущественно ограничена Утрехтом и Голландией{1383}. В 1809 г. в городе Утрехт еще проживали 867 «старых католиков» и 141 — в Амерсфорте, но в провинции остались только две «старокатолические» конгрегации. В Голландии единственные «старокатолические» конгрегации, насчитывавшие более сотни прихожан, существовали в Дордрехте (112), Гауде (123), Гааге (126), Роттердаме (444), Амстердаме (125), Ден Хелдере (где они составляла большинство католического населения), Хилверсуме (517) и, крупнейшая из всех, что любопытно, в деревне Эгмонд-аан-Зее, единственном месте, где они составляли большинство населения, численно превосходя реформатов и римо-католиков вместе взятых{1384}. За пределами Голландии и Утрехта единственная конгрегация «старых католиков» в начале XIX в. существовала в Кулемборге, где свыше 10% католического населения (составлявшего более половины населения города) принадлежали к «старым католикам».