Навороты боевого дела

Навороты боевого дела

М.В. Петрашевский — Д.И. Завалишину, 1860 г., 15 июня

«Как только прибыл я в Минусинск, я вспомнил о Вас. Вспомнить о Вас в Минусинске было весьма естественно, ибо за несколько лет пред сим эта местность, по благорасположению к Вам и ныне в В. С.[11] безумствующего начальства, предназначалась в место Вашего жительства… Счастливое ли сочетание обстоятельств или Ваше умение дали Вам средства избавиться от этой неприятности, — во всяком случае, это вышло к лучшему, дало Вам возможность сказать громко на весь мир Ваше правдивое слово о бестолковости и безнравственности, с какою совершается все в управлении В. С…Вы этим приобрели полное право на содействие и сочувствие всех людей благородных, патриотов искренних и истинных, а не квасных, невежественных и диких.

В этом смысле и моя деятельность в известной степени всегда была направлена к тому же. Принципы, во имя которых я стал политическим деятелем, меня к тому же обязывали и обязывают. Особенность положения мотивировала особенность проявлений… Я теперь не имею нужды прибегать к научным началам или выводам, чтоб доказывать безумие администрации, разрушительность ее действий для общественного благосостояния… Ее насилие коснулось меня. Этот факт поставил меня в положение истца против местной администрации. Обязанность для меня вести против нее гражданский или уголовный процесс из сего сама собою вытекает. Мои личные интересы требуют того же, чего требует благо общественное, разумно понимаемые интересы всей страны, положить законом пределы для безумного самовластительства сибирских пашей и сатрапов. Это не шуточное дело. Чтоб взяться за него, у меня нет недостатка в нужной для сего решимости, я имею довольно твердости или упорства, чтобы не бросать что-либо от первой неудачи, элемента страха во мне нет… Но эти свойства суть только свойства пассивные или отрицательные для такого дела. Такого рода дела требуют еще многих других качеств, которые можно считать положительными… Мне кажется, что в сем случае обязательно для всякого, сознающего свою недостаточность, отбросив всякое самолюбие в сторону, обратиться с просьбою о нравственном и положительном содействии…

Воззрение на живые общественные силы заставляет меня считать Вас в В. С. едва ли не единственным липом, содействие которого я могу считать во всех отношениях удовлетворительным и надежным…

Те безумные действия, те злоупотребления, в которых Вы смело, громко (и даже несколько снисходительно) обвинили власти, обстоятельства (сделавшие меня истцом против властей тех же) представляют удобный случай — такие факты из области литературы перенести на жесткую почву нашей юрисдикции и сделать их предметом формального ведения судебных учреждений. Они должны явиться как доказательства пристрастия, несправедливости противу меня. Печатное слово и общественное мнение должны дать силу, вес и обеспечить успех такого обвинительного акта.

Жалобу мою на насильственный увоз меня из Ир. я подал министру внутренних. Я послал 9 мая. Копия с нее должна быть из Ир. Вам послана. Если она не отослана, то с сим же письмом к Вам пошлется. Прошение мое может иметь следующие последствия: 1. Оставлено без внимания. 2. За резкость выражений подвергнуть суду или взысканию. В обоих случаях по порядку должен жаловаться в сенат. Как в том, так и в другом случае сторону доказательств — обвинительную часть моего прошения — должно подкрепить фактами. Развить ее, как общее добро сего требует. Это требует хорошей подготовки материалов. Их надо собрать заранее, их надо брать отовсюду, чем их будет более и разнообразнее, тем лучше. В этом отношении очень и очень рассчитываю на Ваше содействие, также и на содействие в известной степени (колико таланта хватит) всех тех, чью душу мутит безумие властей, кому дело прогресса близко к сердцу.

Юридич. сторона дела есть только формальность, которая значение и вес может иметь при известных условиях или сочетании обстоятельств. Если б его не было (я думаю, что на деле противное), то их нужно произвести… Только старым бойцам известны доброта оружия и извороты боевого дела. Решительный боец не пожалеет потерять руку, чтоб видеть голову врага у своих ног. A la guerre comme ? la guerre. Pas de gr?ce[12]…».

M.В. Петрашевский — г. Министру внутренних дел, 1860 г., 9 мая

(копии — Д.И. Завалишину в Читу; мужу сестры в Петербург: «не для хранения, а для распространения»… А.И. Герцену в Лондон; напечатано в «Колоколе», листы 92, 93, 1861 г.).

«24 февраля 1860 года, подавая в Иркутский губернский суд апелляционную жалобу на неправильное и несогласное с законами решение дела об иске моем с титулярного советника Пермикина, я лично удостоверился, что в оном суде к действительному отправлению судейских обязанностей допущен г. Мефодий Молчанов; для ограждения себя от несправедливости с его стороны я решился воспользоваться предоставленным законами правом отвода судей по подозрению…

Прошением моим об отводе г. Молчанова юридически мотивировалось не только устранение его от занимаемой им должности, но и обусловливалось удаление от должности и прочих лиц, сопричастных к делу умерщвления Неклюдова, что не могло не возбудить противу меня тех лиц, для которых поругания законов, оказывание к ним совершенного пренебрежения не со вчерашнего дня стало делом чести своего рода… Личность моя была для них соблазнительнее всякой другой, так как юридически недействительный приговор 1849 года, и поныне надо мною тяготеющий своими последствиями, делал из меня особенно удобную жертву…

На третий день после подачи мною апелляционной жалобы и прошения об отводе г. генерал-майор Корсаков потребовал меня к себе и приказал посадить меня в полицию, откуда неизвестно по чьему распоряжению я был увезен тогда же ночью под караулом казаков… могу предполагать, что тайный увоз меня из Иркутска был учинен по распоряжению Корсакова, но сего не могу утверждать положительно, ибо таковое распоряжение никем мне по сие время формально не объявлено. Не зная его содержания, я себя, однако ж, считаю вправе сказать заранее, что такие перемещения могут казаться нормальным явлением только присяжным курьерам или при воззрении администрации на все гражданские и экономические отношения с курьерской точки зрения…

Из вышесказанного и без дальнейших подробнейших объяснений для всякого может быть ясно, а тем более для вашего высокопревосходительства, что удаление меня из г. Иркутска есть ни что иное, как дело ненависти тех, о злоупотреблениях которых я дерзнул упомянуть в моей апелляции. Мое неожиданное напоминовение о требованиях закона, смутивши их, вероятно, тоже подействовало на их воображение достаточно сильно, так что им представилось, что будто от меня собственно и зависит заставить их блюсти пренебреженные ими законы!.. От этого нетруден переход к убеждению в том, что стоит только меня удалить… и тогда беспокойный призрак закона исчезнет!.. Взрослые люди улыбаются не без грусти, если видят, что худо воспитанный ребенок бьет предмет, о который ему довелось ушибиться… Если же подобно этому поступает администрация?.. Решение этого вопроса предоставляю вашему высокопревосходительству…

Этот увоз повергнул меня в крайность: не могу думать, чтоб именно мое разорение чрез удаление из Иркутска или мое небытие в нем было необходимым залогом преуспеяния административных дел в Иркутске… Прошу ваше высокопревосходительство распоряжение о моем удалении из Иркутска как противузаконное и лишенное всякого основания, но для меня разорительное и угнетательное, — отменить…»

Н.Н. Муравьев-Амурский — М.С. Корсакову, 1860 г., май — октябрь

«…Ты очень хорошо сделал, что выслал Петрашевского за новые его подвиги.

…Для Сибири вредно то, что Завалишин, Петрашевский и другие пишут официально к министрам самые дерзкие ругательства и клеветы на местные власти, не исключая главных, и остаются безнаказанными; они всем рассказывают и показывают, что написали; до того дошло, что их боятся. В Чите давно боятся Завалишина. В Минусинске я переменил окружного начальника и назначил такого, который не боялся бы Петрашевского, а все оттого, что они стращают доносами в Петербург.

…Я выеду за границу, перед Европой ни Завалишин, ни Петрашевский не могли убить Амура и унизить то уважение, которым мне обязаны современники…»

Тиранство сибирского Муравьева («Колокол», лист 82, I.X.1860)

«…Неужели у графа Амурского столько ненависти? Неужели прогрессивный генерал-губернатор не понимает, что вообще теснить сосланных гнусно, но теснить политических сосланных времен Николая, т. е. невинных, — преступно?..»