3. Экономическая солидарность

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Экономическая солидарность

Феодальный Запад единодушно признавал законность личной собственности. Но на практике родственность распространялась зачастую и на владение имуществом. В деревнях многочисленные «братики» группировались вокруг одного «очага», одного «котла» и на одном общем поле работало обычно несколько семей. Сеньор, как правило, поощрял и даже укреплял подобные сообщества, находя, что так выгоднее получать оброк. На большей части территории Франции наследственное право серва осуществлялось только как продолжение совместного права пользования имуществом. А в случае, если прямой наследник, сын или иногда брат, покидал навсегда коллективный очаг и в наследственной цепи обнаруживалось зияние? В этом случае, и только в этом, наследник терял свои права и они переходили к сеньору. Безусловно, совместное владение собственностью не было таким распространенным среди более состоятельных классов: но мере того как возрастало богатство, естественнее становилось раздельное владение им; возможно, это происходило потому, что доходы сеньора были нераздельно связаны с его властью управителя, которая по самой своей природе плохо осуществляется коллективно. Однако многие из мелкопоместных сеньоров в центре Франции и Тоскане, подобно крестьянам тоже практиковали совместное владение наследственным имуществом, вместе жили в родовом замке или, по крайней мере, все поднимались на его защиту. Их называли «совладельцы в дырявых плащах», таким был, например, Бертран де Борн, нищий рыцарь и прославленный трубадур, к таким принадлежали и рыцари из Жеводана, их было тридцать один человек и они владели в 1251 году какой-то крепостицей{114}. Каким образом чужак мог стать членом группы? И для крестьянина, и для дворянина процедура приема в группу, в сообщество приобретала вид братания, словно единственно надежными социальными связями были родственные, и, не имея возможности опереться на кровное родство, его имитировали. Порой и крупные бароны следовали традиции совместности: на протяжении многих поколений семейство Бозонид, владеющее графствами в Провансе, предоставляло каждой из своих ветвей особую сферу влияния, но в целом рассматривало свою власть над феодом как неделимую и носило единый титул «графа» или «князя всего Прованса».

Но и в тех случаях, когда владение было неоспоримо индивидуальным, оно не было избавлено от семейных пут. Мы видим в понятиях «личное» и «общее» антиномию, но для тех времен, когда главным было «соучастие», они не ощущались даже как противопоставление. Перелистаем акты продажи и дарения X, XI и XII веков, сохранившиеся в церковных архивах. Чаще всего в преамбуле, составленной клерками, отчуждающий провозглашает свое право совершенно свободно располагать своим достоянием. Такова была позиция церкви: она отвечала за участь душ и богатела благодаря отписываемым ей дарам, так могла ли она допустить, чтобы какие-то препятствия помешали благочестивому прихожанину позаботиться о спасении своей души или души своих близких? Интересы высшей аристократии, чьи родовые поместья увеличивались за счет отданных им с добровольного или не слишком добровольного согласия земель мелких землевладельцев, развивались в том же направлении, что и интересы церкви. Не случайно начиная с IX века саксонское законодательство, перечисляя случаи, когда отчуждение собственности может происходить не в пользу родственников, называет церковь, короля, и еще предусматривает возможность для бедняка-крестьянина, «гонимого голодом», отдать свой надел могущественному сеньору, который будет его кормить{115}. Но почти в каждой хартии или договоре, как бы громко ни провозглашалось там право личной собственности, в дальнейшем непременно перечисляются родственники продавца или дарителя, давшие свое согласие па передачу имущества. Это согласие было настолько необходимым, что ради него не скупились на вознаграждение. Бывало, что родственники, согласие которых не было спрошено, иногда спустя много лет, оспаривали законность дара и отменяли его. Получившие дар негодовали на несправедливость, на отсутствие набожности, иной раз передавали дело в суд и даже выигрывали его{116}. Но в девяти случаях из десяти суд, несмотря на протесты, в конечном счете принимал сторону наследников, хотя это нельзя назвать защитой прав наследников в современном понимании. Точного перечня тех, чье согласие было необходимо, не существовало, но даже при наличии прямых наследников в дело всегда вмешивались и побочные родственники, и также было желательно заручиться согласием всех возрастных групп ветви. Идеалом, по свидетельству одного воина из Шартра, было раздобыть согласие — при том что от жены, детей и сестер оно было уже получено — «всех родственников и близких, каких только возможно»{117}. Вся родня чувствовала себя обиженной, когда имущество уплывало на сторону.

Но с XII века обычаи, часто внятно не сформулированные, но отражающие общие и важные для всех представления, мало-помалу уступают место более отчетливому и определенному законодательству. Произошли и экономические изменения, требовавшие упрощения мены. До этого случаи продажи недвижимости были очень редки; в глазах общества спорной казалась даже законность подобной сделки, если ее оправданием не служила крайняя «нужда». Если покупателем являлась церковь, то она охотно скрывала сделку под именем милостыни. Это наименование было обманчивым лишь наполовину, и продающий ждал от своего поступка двойной выгоды: в земном мире он получал деньги, правда, сумму, очевидно, меньшую, чем мог бы получить; зато в небесном мире он получал спасение души, вымоленное служителями Господа. С XII века продажи становятся частым явлением и так и именуются в актах. Безусловно, для того чтобы продажи задумывались и осуществлялись совершенно свободно, нужна была отвага и коммерческий ум крупной буржуазии, создавшей вокруг себя особую среду. Вне этой среды продажи осуществлялись в соответствии с некими правовыми нормами, но это уже были продажи, а не дарение. Нормы тоже накладывали ограничения, но были куда шире по сравнению с прошлым и гораздо четче сформулированы. Главным требованием было следующее: при отчуждении собственности за деньги преимущественное право покупки имели родственники. Если речь шла о собственности, полученной по наследству, то это условие становилось особенно существенным и могло надолго отсрочить сделку{118}. Затем с начала XIII века за родственниками оставляется право после совершенной покупки перекупить проданное за уплаченную сумму. И не было в средневековом обществе закона более распространенного, чем «родственная перекупка». Исключение составляла только Англия, — да и там в некоторых городах было нечто подобное, а так он действовал по всей Европе, от Швеции до Италии[25]. Не было другого такого закона, который так прочно укоренился бы: во Франции его отменила только революция. Таким образом, на протяжении долгих веков в смягченной, но достаточно выраженной форме продолжала существовать экономическая империя родства.