4. Конец венгерских набегов

4. Конец венгерских набегов

10 августа 955 года король Восточно-Франкского королевства Оттон Великий, узнав о набеге венгров на Южную Германию, встретил их на обратном пути на берегу Леха. Сражение было кровавым, венгров разбили и долго преследовали. Жестоко наказанный грабительский набег был последним. Отныне венгры довольствовались пограничной войной на границе с Баварией. Вскоре, следуя каролингской традиции, Оттон реорганизовал охрану границ, создав две марки — пограничные области — одну в Альпах на Муре, вторую на севере на реке Энс, ее вскоре стали называть восточным округом — т. е. Ostarrichi, что впоследствии превратилось в Австрию. В конце X в. марка расширилась до Венского леса, к середине XI — до Лайты и Моравы.

Какой бы ни была блестящей победа при Лехе и какое бы моральное значение она ни имела, одна эта победа, разумеется, не могла окончательно остановить разбои, тем более, что венгры потерпели поражение не на своей территории, а значит, полного разгрома, какой учинил аварам Карл Великий, не было. Уничтожение одного из отрядов, которых и так было уничтожено немало, не могло существенно изменить образ жизни венгерского государства. Однако примерно с 926 года венгры, столь же жестокие, как раньше, появляются все реже и реже. Без всяких битв после 954 года прекратились набеги на Италию. С 960 года набеги на Фракию (юго-восток) превратились в мелкие разбойничьи вылазки. Безусловно, причиной прекращения набегов стал целый комплекс глубинных причин, который наконец дал знать о себе.

Но всегда ли были успешными и добычливыми издавна привычные для венгров дальние набеги на Запад? Честно говоря, можно в этом усомниться. Венгерские орды причиняли большие разрушения, но отягощать себя слишком большой добычей не могли. Рабы, которые, несомненно, следовали бы за ними пешком, замедляли бы их продвижение, и к тому же их было трудно охранять. Источники часто сообщают о беглецах: пленный кюре из реймсского края, которого довели до Берри, однажды ночью сбежал от своих хозяев, долго прятался в болотах и в конце концов, переполненный рассказами о собственных приключениях, добрался до своей деревни^{5}. Дорогую утварь венгры могли бы везти с собой на телегах, но на никудышных дорогах того времени среди враждебного окружения обоз представлял собой слишком большую опасность, в этом смысле положение норманнов с их дракарами на прекрасных реках Европы было куда более выгодным. Вдобавок на опустошенных землях лошади не всегда могли найти себе корм; византийские военачальники прекрасно знали, что «большим препятствием для венгров в их войнах было отсутствие пастбищ»^{6}. По дороге им не раз приходилось вступать в бои, и, даже одержав победу, отряды возвращались покалеченными и поредевшими. Гибли они и от болезней: клирик Флодоард, изо дня в день писавший свою хронику, заканчивает 924 год только что полученным радостным известием: чуть ли не все обидчики Нима погибли от дизентерийной «чумы».

Проходили годы, множились укрепленные города и замки, незащищенных пространств, которые можно было бы грабить, оставалось все меньше и меньше. Где-то около 930 года Европа сладила с норманнским наваждением; у королей и баронов развязались руки, и они могли повернуться лицом к венграм и более последовательно бороться с ними. Что же касается мероприятий и действий Оттона, то решающим среди них было все-таки создание пограничных областей, а не геройская храбрость. Словом, множество причин должны были возникнуть для того, чтобы венгры отказались от своих набегов, приносивших все меньше выгоды и все больше людских потерь. Но причины эти подействовали только потому, что и в самом венгерском обществе произошли значительные перемены.

Жаль, что мы почти лишены источников, дающих возможность судить об этих переменах. Хроники у венгров, как и у многих других народностей, появились только после того, как они приняли христианство и освоили латынь. Но, думается, можно говорить о том, что мало-помалу наряду со скотоводством у них появилось и земледелие, хотя преобразование шло очень медленно, и на протяжении очень долгого периода венгры занимали промежуточное положение, уже не являясь кочевниками-скотоводами, но еще и не став оседлыми земледельцами. В 1147 году епископ из Баварии Оттон Фрейзингенский, отправившись в крестовый поход, спускался вниз по Дунаю и имел возможность наблюдать венгров. Их хижины из тростника, редко из дерева, служили укрытием только в зимний период; «летом и осенью они живут в шатрах». Немного раньше то же различие между летним и зимним периодом отмечает арабский географ у нижневолжских болгар. Между 1012 и 1015 годом, уже после принятия христианства, церковный собор запретил деревенским жителям излишне удаляться от своих церквей. А если они все-таки удалялись, то должны были заплатить штраф и «вернуться»^{7}. Со временем привычка к далеким кочевьям постепенно терялась. Безусловно, с каких-то пор помехой для летних разбойничьих походов стала забота об урожае. Укреплению новых привычек способствовало также сживание венгров с другими народностями: славянами, давно уже осевшими на земле, с приведенными к себе жить рабами, родившимися в исконно земледельческих областях Запада. Изменение образа жизни повлекло за собой и серьезные изменения в области политики.

Мы можем предположить, что у венгров кроме небольших родовых или считаемых таковыми сообществ, существовали объединения и на другой основе, более обширные и подвижные: «битва кончилась, — пишет император Лев Мудрый, — и они разошлись по своим кланам и племенам». Как нам кажется, венгры были организованы примерно так же, как были организованы монголы. Еще с времен своего бытования на берегах Черного моря они, по примеру Хазарского каганата, выбирали старшего над всеми родами: «Великого Князя» (так согласно передают этот титул и греческие, и латинские источники). В какой-то момент «Великим Князем» был избран некий Арпад. И хотя о едином государстве говорить еще рано, династия Арпадов очевидно считала себя предназначенной для господства. Во второй половине X века эта династия не без борьбы установила свое господство над всем народом. Оседлых или кочующих по ограниченной территории подчинить было легче, чем рассеянных по степям. В 1001 году правитель Иштван (Стефан) из династии Арпадов был коронован^{8}. Нестабильный союз кочевников-грабителей превратился в прочно укорененное на своем кусочке земли государство, наподобие княжеств и королевств Запада — в большой степени в подражание им. Как оно обычно и бывает, ожесточенная борьба не мешала соприкосновению культур, и более развитая культура обладала неизъяснимой притягательностью для примитивной.

Влияние политических институтов Запада сопровождалось и другим, более глубинным влиянием, воздействующим на умонастроение: до коронации венгерский принц Ваик крестился и получил имя Иштван (Стефан), под этим именем церковь причислит его к лику святых. Как всю восточную часть Европы от Моравии до Болгарии и Руси, языческую Венгрию оспаривали ловцы душ, принадлежащие к двум религиозным направлениям, на которые распалось христианство: римская церковь и православная греческая. Венгерские князья ездили креститься в Константинополь; греческие монастыри на территории Венгрии существовали и после XI века, но православным миссионерам приходилось ездить слишком далеко, и в конце концов они отступили перед своими соперниками.

Почва для обращения язычников в христианство была уже подготовлена теми браками, которые заключались между королевскими домами Венгрии и Западной Европы, что свидетельствовало о стремлении венгров сблизиться с Западом, затем за христианизацию Венгрии энергично взялось баварское духовенство. Епископ Пильгрим, занимавший кафедру в городе Пассау с 971 по 991, внес в эту деятельность немалую лепту. Он мечтал, что его епископия станет для Венгрии такой же митрополией, какой стал Магдебург для славян за Эльбой, а Бремен для скандинавских народностей. Но, к сожалению, в отличие от Магдебурга и Бремена, епископство Пассау было викарным епископством и находилось в подчинении Зальцбурга. Тем не менее пастыри из Пассау, зная, что их диоцез возник еще в VIII веке, считали себя прямыми наследниками тех священнослужителей, которые при римлянах основали христианскую церковь в крепости Лорш на Дунае. Поддавшись искушению, которому вокруг него поддавались многие из его собратьев, Пильгрим повелел изготовить несколько подложных булл, в которых Лорш объявлялся «Митрополией Паннонии». Оставалось только вновь воскресить эту древнюю провинцию, и тогда вокруг кафедры Пассау, которая выйдет из подчинения Зальцбургу и вновь обретет свой будто бы утерянный за давностью лет независимый статус, сгруппируются новые епископства венгерской Паннонии. Но ни папам, ни императорам эти доказательства не показались убедительными.

Что же касается венгерских князей, то они готовы были принять христианство, но не хотели зависеть от немецких прелатов. Они охотнее слушали и слушались миссионеров, а потом епископов и священников из Чехии и даже из Венеции, и, когда к 1000 году Иштван выстроил церковную иерархию в своем государстве, он выстроил ее заручившись согласием папы и под руководством собственного митрополита. После его смерти борьба за королевский престол Венгрии продолжалась, он доставался порой язычникам, но даже это не нанесло серьезного ущерба созданной Иштваном государственной структуре. Все шире распространялось среди венгров христианство, у них был свой законно коронованный король, был свой архиепископ, и вот тогда «последний скифский (т.е. кочевой) народ», как писал о венграх Оттон Фрейзингенский, окончательно перестал участвовать в грабительских набегах, блюдя твердо установившиеся границы вокруг своих полей и пастбищ. Впоследствии венгры будут часто воевать с государями близлежащей Германии, но это уже будут войны между двумя оседлыми народами[5].