3. Воинское призвание

3. Воинское призвание

Если обладание сеньорией становилось, и в самом деле, признаком аристократического достоинства наряду с большим количеством монет или драгоценностей, — потому что только такого рода богатство казалось достойным высокого положения — то потому, что сеньория представляла собой возможность иметь власть и управлять людьми. Разве возможность сказать «я так хочу» не самое главное основание для авторитета? Но само по себе положение благородного запрещало ему какую-либо экономическую деятельность. Он должен был телом и душой служить своему призванию — призванию воина. Именно эта черта, — а она самая главная — и определяет то место, какое занимали воины-вассалы среди средневековой аристократии. Но они не были ее единственными представителями. Из благородных мы не можем исключить сеньоров-аллодистов, очень быстро, кстати сказать, усвоивших образ жизни вассалов-феодалов и иногда более могущественных, чем последние. Но вассалитет, безусловно, был основой и фундаментом сословия благородных. Переход от старого понимания «благородных» как священной расы к новому пониманию «благородных» как ведущих особый образ жизни прекрасно прослеживается в изменении англосаксонской терминологии. Там, где старинные законы противопоставляли eorl и ceorl — благородный в германском понимании этого слова и обыкновенный свободный человек, более поздние, сохраняя второй термин антитезы, заменяют первый такими словами как thegn, thegnborn gesithcund, компаньон или вассал — в первую очередь, королевский вассал или рожденный от вассала.

Разумеется, не только вассал мог, был должен и даже любил сражаться. Иначе и быть не могло в начальный период феодализма, когда все общество сверху до низу было проникнуто или страстью к насилию, или страхом перед ним. Законы, которыми пытались сузить круг носящих оружие или запретить носить его низшим классам, появились не раньше второй половины XII века; их появление совпало с развитием юридической иерархизации общества и с относительным успокоением смут. Караванщики, купцы, — как говорит о них конституция Фридриха Барбароссы, — перемещались, заткнув «клинок за седло»; вернувшись к своим прилавкам, они сохраняли привычки, полученные во время полной приключений жизни, какой была тогда торговля. О многих буржуа эпохи бурного возрождения городов можно сказать, как сказал Жильбер де Монс о жителях Сен-Трона: «Они отлично владели оружием». Ставшее традиционным представление о трусливом лавочнике, боящемся драк, если оно не легенда целиком и полностью, более соответствует эпохе стабильности, начавшейся с XIII века, забывшей о прошлых странствиях и купцах-бродягах. Как ни малочисленно было средневековое войско, пополняли его не только благородные. Сеньор набирал себе пехотинцев из своих вилланов. Начиная с XII века, вилланов все чаще избавляют от обязательства служить или ограничивают их пребывание в войске одним днем, используя их для несложных операций полицейского характера, в то же самое время менее обязательной становится и служба вассалов. Иными словами, вассалы не становятся на место копейщиков или лучников из простых крестьян. Крестьяне становятся ненужными, потому что вместо них используются наемники, которые помогают устранять недостатки, свойственные феодальной кавалерии. Хотя вассал или сеньор-аллодист — там, где таковые еще сохранились, — словом, представители «благородного сословия», были по сравнению с массой случайных солдат, безусловно, гораздо лучше вооруженными и более профессиональными воинами.

Вассал сражался на коне, а если во время боя сражался пешим, то перемещался непременно верхом. Больше того, он сражался определенным оружием. Для нападения у него были копье, меч, иногда булава. Для обороны — шлем, защищающий голову, закрывающая тело одежда с металлическими пластинками, в руках треугольный или круглый щит. Так что лошадь была не единственной принадлежностью рыцаря-всадника. Ему нужен был еще и конюший, человек, который ухаживал бы за лошадьми и на протяжении дороги обеспечивал бы подставы. Иногда в войске наряду с рыцарями-кавалеристами были еще и более легко вооруженные всадники, которых обычно называли «сержантами». Самый высокий класс воинов состоял из определенным образом вооруженных всадников.

Усовершенствование вооружения по сравнению с эпохой франков привело к тому, что оно стало гораздо более дорогим, и с ним стало труднее обращаться, — все это закрывало доступ к участию в боевых действиях бедных людей; тех, кто не был вассалом богатого сеньора, и тех, кто не был профессиональным воином. Освоив стремена и оценив их удобство, к X веку воины отказываются от фрамеи, небольшого копья, и заменяют его тяжелым и длинным: в боевой позиции воин брал его себе подмышку, а отдыхая, ставил на стремя. Шлем обогатился сначала назальной пластиной, а потом забралом. Доспех, представлявший собой сначала кожаную или полотняную рубаху с нашитыми на нее кожаными или металлическими пластинами, сменился кольчугой, может быть, в подражание арабам; она была гибкой и состояла из металлических колец. Монополию на экипировку диктовала профессиональным воинам поначалу просто практическая необходимость, но со временем эта монополия превратилась в право. Монахи Болье в 970 году, придерживаясь мудрой умеренности в отношении своих вассалов-офицеров, запрещали им носить щиты и мечи; их собратья из Санкт-Галлена примерно в то же самое время упрекали своих вассалов за слишком красивое оружие^{211}.

Представим же себе войско тех времен, с характерной для него двойственностью. С одной стороны, плохо вооруженные как для нападения, так и для защиты пехотинцы, они медленно шли в атаку и так же медленно убегали, изнуренные долгими переходами по плохим дорогам или без дорог по полям. С другой, глядящие из седел своих скакунов на бедолаг, что тащатся «кое-как», — так говорится в куртуазном романе, — по пыли и грязи, настоящие воины, гордящиеся своим умением драться и маневрировать, искусные, быстрые, удачливые, о которых биограф Сида говорит, что только их и стоит брать в расчет, когда речь идет о войске^{212}. В обществе, где война была повседневностью, более разительный конраст трудно себе представить. Слово «всадник» в это время стало почти что синонимом «вассала» и уж точно эквивалентом для понятия «благородный». Зато многие тексты почти как юридический термин употребляют по отношению к простолюдинам пренебрежительное наименование «ходоки», «пехотинцы» и да позволено нам будет прибавить: топтуны. «У франков, — сообщает арабский эмир Узам, — всеми преимуществами пользуются всадники. Это единственные люди, которые что-то значат. Они подают советы, они творят правосудие»^{213}.

Если по вполне объяснимым причинам общественное мнение превыше всего ценило силу, причем в самом примитивном ее проявлении, то как не быть самым опасным, самым уважаемым и самым прекрасным членом общества профессиональному воину? Распространенная доктрина тех времен делила общество на три слоя: одни молились, другие сражались, третьи трудились. И единодушно второй слой ставился неизмеримо выше третьего. Поэмы свидетельствуют и о большем: воин, не колеблясь, считал свое общественное предназначение более значимым, чем молитвы монахов. Гордость — одна из необходимых составляющих классового сознания. Гордостью «благородных» эпохи феодализма была гордость воина.

Война для рыцаря не была исполнением возникающего по необходимости долга по отношению к сеньору, королю, родне. Война для него была смыслом жизни.