2. Природа королевской власти и ее традиции

2. Природа королевской власти и ее традиции

Короли древней Германии обычно считали, что ведут свое происхождение от богов. По выражению Иорнанда, они и сами были похожи на «асов или полубогов», так как по наследству им передавалась та мистическая благодать, благодаря которой их народы во время войны могли рассчитывать на победу, а во время мира на плодородие полей. Римские императоры также были окружены ореолом божественности. Благодаря этому двойному наследию, из которых главным было, конечно, первое, королевская власть в феодальный период по-прежнему воспринималась как священная. Способствовало этому и христианство, позаимствовав из Библии древнееврейский или древнесирийский обряд восшествия на престол. В государствах, ставших преемниками империи Каролингов, в Англии и в Астурии короли при коронации получали из рук прелатов не одни только традиционные символы их нового достоинства, главным из которых была корона; этой короной они отныне должны были украшать себя во время больших торжеств и торжественных судов, которые так и именовались «коронные суды», как значится в одной из хартий Людовика VI Французского^{297}. Кроме этого, епископ, новый Самуил, умащал новых Давидов, касаясь различных частей тела, освященным маслом; благодаря этому обряду в католическом богослужении человек или предмет переходил из профанной области в сакральную. Правда, нужно сказать, что этот обряд” был по своим последствиям обоюдоострым. «Тот, кто благословляет, выше того, кто получает благословение», — говорил святой Павел. Не следовало ли из того, что помазание короля осуществляло духовное лицо, главенство духовной власти над светской? Именно такого мнения придерживалось большинство церковных писателей. Осознание опасности, какой чреват этот обряд, объясняет отказ первых государей Восточно-Франкского королевства от церемонии помазания. Однако их преемники очень скоро в этом раскаялись. Могли ли они оставить своим западным соперникам привилегию обладать престижной харизмой? Церковная церемония вручения символов власти — кольца, меча, знамени, короны — правда, значительно позже, — воспроизводилась и во многих других герцогствах: Аквитании, Нормандии, Бургундии, Бретани. Однако характерно, что ни один феодал, каким бы могущественным он ни был, никогда не осмеливался простереть свои притязания на священнодействие, то есть на помазание елеем. «Помазанников Божиих» мы встречаем только среди духовных лиц и королей.

Печать сверхъестественного существа, лежавшая на королях, — помазание подтверждало ее наличие, а вовсе не было причиной ее появления, — остро ощущалась средневековыми людьми, привыкшими постоянно замечать вмешательство небесных сил в свою обыденную жизнь. И конечно, священная царственность королей была в глазах обычных людей чем-то совершенно иным, нежели благодать, какой обладали католические священники. Возможности священников были определены раз и навсегда: только они и никто другой могли обращать вино и хлеб в тело и кровь Христову. Короли не получали силы вершить таинства и не являлись, в прямом смысле слова, пастырями. Но не были они при этом и мирянами. Очень трудно выразить суть представления, если эта суть не подвластна логике. Но мы дадим о ней хотя бы приблизительное понятие, сказав, что короли, не будучи облаченными священным саном, «способствовали», по выражению одного писателя XI века, священнодействию. Отсюда и вытекало важное следствие: когда короли пытались управлять церковью, они управляли ею в качестве своеобразных «церковников», и именно так смотрели на их действия окружающие. Во всяком случае, миряне. В церковной среде это мнение царствовало не безраздельно. В XI веке грегорианцы прозорливо и бескомпромиссно ополчатся на него, настаивая на различии временного телесного и вневременного духовного. В различении этих категорий Руссо и Ренан приучили нас видеть главное новшество христианства. Но грегорианцы не столько различали эти две категории, сколько стремились поставить «господина над телами» ниже «господина над душами»: «луна есть только отражение солнца, источника всяческого света». Нельзя сказать, чтобы они преуспели в своих усилиях. Должен был пройти не один век, прежде чем короли стали в глазах своих подданных обычными смертными.

В глазах простых людей сакральность особы короля не сводилась к абстрактному праву управлять церковью, вокруг понятия «король» и вокруг самих королей роились всевозможные легенды и мистические верования. Священный ореол вокруг королей засиял с особой яркостью, когда королевская власть укрепилась, то есть в XII и XIII веках. Но зародились эти легенды еще на заре эпохи феодализма. С конца IX века архиепископы Реймса утверждали, что хранят сосуд с чудодейственным елеем, который принесла Хлодвигу голубка прямо с небес; эта легенда позволяла реймсским прелатам, с одной стороны, сохранять за собой монополию на помазание королей, а с другой, позволяла королям верить и говорить, что их благословило само небо. Французские короли, — начиная, по крайней мере, с Филиппа I, а может быть, и Роберта Благочестивого, — английские короли, начиная с Генриха I, обладали, по свидетельству современников, даром исцелять некоторые болезни наложением рук. Когда в 1081 году император Генрих IV — кстати, отлученный от церкви, — проезжал по Тоскане, крестьяне сбегались к дороге, стараясь коснуться его одежды, уверенные, что это прикосновение обеспечит им хороший урожай^{298}.

Но не противоречит ли зачастую непочтительное отношение к власти государя тому образу священной особы, которая только что была нарисована? Поставить вопрос так значит поставить его некорректно. Исследуем проблему более детально: действительно, феодалы часто не повиновались королям, воевали с ними, сгоняли с трона и даже держали в заточении, таких примеров можно привести бесчисленное множество. Но за тот период, которым мы занимаемся, я могу назвать только трех королей, которые погибли насильственной смертью от руки своих подданных (я не беру случайных смертей): в Англии Эдуард Мученик, жертва дворцового переворота, осуществленного в пользу его собственного брата; во Франции Роберт I, незаконно присвоивший власть и убитый в бою сторонником законного короля; в Италии, отличающейся бесконечными династическими войнами, Беренгард I. По сравнению с гекатомбами исламского Востока, по сравнению с убитыми вассалами разных государей Запада, принимая во внимание нравы, царящие в это жестокое время, надо признать, что число это минимально.

Представление о короле, как о священной фигуре, исполненной особых сил, сочетающей в себе как религиозное отношение, так и магически-мистическое, было по сути определением социально-политической роли королей, они были «вождями народа», thiudans, пользуясь старинным германским словом. Среди изобилия всяческих властей, характерного для феодального общества, королевская представляла собой, как справедливо пишет Гизо, власть sui generis: не только высшую, но особую по самой своей природе. И вот что характерно: все остальные феодальные власти представляют собой постепенно накапливаемый набор прав, права эти переплетаются между собой, и изобразить на карте пространство, на котором они действуют, практически невозможно. Зато каждое королевство существует во вполне определенных пределах, которые мы совершенно законно именуем границами. Разумеется, эти границы не были отмечены протянутыми от колышка к колышку веревками. Но поскольку земли были заселены слабо, то в этом не было еще необходимости. Чтобы отделить Францию от Священной Римской империи, в пограничной области Мааса хватало заросших кустами пустынных холмов Арагона. Но и город, и деревня, сколько бы ни было споров, кому они принадлежат, зависели всегда только от одного из спорящих королевств, тогда как внутри них один господин мог вершить верховный суд, другой распоряжаться своими сервами, третий иметь цензитариев и собирать с них арендную плату, четвертый собирать десятину. Другими словами, и земля, и человек могли иметь множество хозяев, и это было нормально, но король был всегда один.

В далекой Японии система личного подчинения и подчинения земель, очень сходная с системой феодальной Европы, также формировалась на фоне гораздо более древней монархической власти. Но в Японии эти два института существовали обособленно и параллельно. Император страны Восходящего солнца, священная особа точно так же, как наши короли, пребывая государем всего народа, был гораздо больше божеством, чем государи Европы. Феодальная иерархия японцев завершалась сегуном, и на протяжении многих веков сегуны были реальными правителями Японии. В Европе наоборот: королевская власть, появившаяся гораздо раньше феодальных институтов, чуждая ей по существу, тем не менее стала вершиной феодальной иерархии, сумев не запутаться в сетях феодальных взаимозависимостей. Случалось ли, что земля, в силу того что феоды со временем стали наследственными, бывшая когда-то леном сеньора или церкви, перешла в ведение короля? Повсеместное правило было таково: если король и получал в наследство какие-либо феоды с сопутствующими обязанностями, он никогда и никому не приносил оммажа, поскольку не мог превратиться в слугу одного из своих слуг. И наоборот, не существовало ограничений, которые помешали бы королю выбрать любого из своих слуг-подданных, которые все находились под его покровительством, и посредством оммажа приблизить его к себе и одаривать особыми милостями.

Мы видим, что начиная с IX века под особым королевским покровительством оказывается не только толпа его мелких сателлитов, но и все магнаты и крупные чиновники, которые очень скоро превращаются в областных князей. Таким образом, глава целого народа, его монарх, шаг за шагом становится еще сеньором-защитником огромного числа вассалов, а значит, и огромного числа бесправных, которые зависят от них. В тех странах, где была установлена очень жесткая феодальная система, исключившая аллоды, — как, например, в Англии после нормандского завоевания, — не было бедняка, находящегося на самой нижней ступени социальной лестницы, который бы, подняв голову, не увидел бы на самой верхней короля. Хотя эта цепь иногда прерывалась, не достигая верхнего звена. Вместе с тем феодализация королевств была для них безусловно спасительной. В тех случаях, когда король не мог управлять своими подданными в качестве главы государства, он мог использовать свои права сеньора, оперевшись на преданность вассалов. В «Песне о Роланде» ради кого сражается Роланд — ради государя или своего сеньора, которому принес оммаж? Безусловно, он и сам этого не знает. Но он не сражался бы за государя с такой беззаветностью, если бы тот не был бы одновременно и его сеньором. Позже Филипп Август, убеждая папу, что имеет право на имущество еретика-графа, скажет с полным сознанием своей правоты: «Этот граф получил феод от меня», но не приведет в качестве аргумента: «Он из моего королевства». В этом смысле политика Каролингов, которые собирались управлять государством с помощью вассальных связей, может быть, и не была столь безнадежной, как заставляли думать ее первые неуспехи. Мы уже говорили и снова вернемся к этому, что на протяжении первого периода феодализма было много причин, которые практически свели на нет действенность королевской власти. Но вместе с тем эта власть обладала мощными ресурсами, они проявились, как только времена стали более благоприятными: неоспоримым остался древний авторитет этой власти, и она получила новый заряд молодости, применившись к новой социальной системе.