2. Языковые заимствования и топонимика

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Языковые заимствования и топонимика

Ни сарацины, ни венгры за пределами дунайской равнины не смешивали сколько-нибудь заметно свою кровь с кровью жителей старой Европы. Участие скандинавов в жизни европейских стран не ограничилось одними грабежами: обосновавшись в Англии и нейстрийской Нормандии, они, без сомнения, брали в жены местных девушек и те рожали от них детей. Частыми были подобные случаи или редкими? Антропологическая наука не в силах ответить на этот вопрос. Значит, нужно искать его, используя косвенные свидетельства.

Примерно с 940 года норманны, поселившиеся на берегах Сены вокруг Руана, перестали говорить только на своем языке. Зато норманны Нижней Нормандии говорили только на родном языке, возможно, потому что она была заселена более поздней волной эмиграции; родной язык в этом герцогстве оставался настолько значимым, что герцог-правитель считал необходимым обучить ему своего наследника. Именно в это время мы отмечаем наличие достаточно влиятельных языческих группировок, которые сыграли немалую роль в смуте, последовавшей после смерти герцога Вильгельма Длинный Клинок, убитого в 942 году. До начала XI века у «ярлов Руана», по словам саги, сохранялась верность «памяти о родстве» с вождями Севера{30}, и поэтому жители этих мест были двуязычными, сохраняя свой скандинавский язык. Иначе как объяснить следующие факты: в 1000 году родственники виконтессы Лиможской, которую на пуатевенском побережье захватила дружина викингов и увезла «за море», обратились, желая ее освободить, к герцогу Ричарду II; этот же герцог в 1013 году взял к себе на службу дружины Олафа, а на следующий год его подданные под Дублином сражались в войске датского короля{31}. Но вскоре после этого периода языковая ассимиляция скандинавов всетаки произошла, способствовали ей как христианизация, так и смешанные браки, которые продолжали заключаться то чаще, то реже в разные периоды; Адемар Шабанский писал о ней как о законченной примерно в 1028 году{32}. Что же касается владений Роллона, то романский диалект Нормандии, а с его помощью и французский язык, позаимствовали из скандинавского всего лишь несколько терминов, и все они — мы сейчас не берем земледельческую терминологию — касаются навигации или топографии побережья: например, le havre — гавань или бухточка. Приобретя романизированную форму, эти слова остались в языке живыми, поскольку сухопутному народу невозможно было найти в своем языке слова, обозначающие части корабля или особенности строения побережья.

Изменение языка Англии пошло по другим направлениям. На острове скандинавы не так ревностно держались за свой язык, как на континенте, и учили англосаксонский, но, изучая, они переиначивали его на свой лад. кое-как приспосабливаясь к чужой грамматике, осваивая большую часть лексики, скандинавы примешивали к разговору немалую толику своих слов. Тесно общаясь с эмигрантами, привыкло к этим словам и местное население. Желание сохранить собственный язык, собственный стиль не было в данном случае ведущим; даже те писатели и поэты, которые были заведомо привержены традициям своего народа, широко заимствовали чужие слова, примером тому заимствования из языка викингов в героической песне, воспевающей славных воинов Эссекса, павших в 991 в битве при Молдоне против тех же викингов, «смертоносных волков». Для того чтобы найти заимствования, не нужно листать специальные терминологические словари, — они живут в языке как самые употребительные слова: существительные — небо (sky), друг (fellow); прилагательные — низкий (low), больной (ill); глаголы — звать (to call), брать (to take); местоимения — например, личные третьего лица множественного числа; равно как и другие слова, которые кажутся нам сейчас английскими из английских, родились на самом деле гораздо севернее. Миллионы людей, говорящие в двадцатом веке на одном из самых распространенных на земном шаре европейских языков, совсем по-иному выражали бы свои каждодневные нужды, если бы к берегам Нортумбрии не пристали бы драккары «морских людей».

Но как был бы не прав историк, если бы, сравнив обилие заимствований в английском и скудость их во французском, счел бы это свидетельством обилия скандинавов в Англии и малого их числа во Франции. Влияние изживаемого языка на жизнеспособного конкурента не зависит впрямую от количества носителей, которым он служил средством выражения. Главную роль тут играют чисто лингвистические факторы. Если романские диалекты Галлии были отделены пропастью от древнескандинавских языков, то староанглийский в эпоху викингов был, наоборот, им близок, так как происходил от общих с ними германских корней. Одни слова были сходны во всех этих языках и смыслом и формой; другие, обладая одинаковым смыслом, были как бы возможными вариантами одной и той же формы. В случае, когда скандинавское слово заменяло английское, на него не похожее, это чаще всего означало, что в английском уже было сходное со скандинавским семантическое поле, куда органично вставало заимствование. Но разумеется, формирование нового языка не происходило бы, не живи скандинавы в Англии и не поддерживай они постоянных контактов с исконными обитателями.

В нормативный английский язык заимствования попали через диалекты северной и северо-восточной Англии. А если не попали, то остались в этих диалектах. Именно в этих районах, а точнее, в Йоркшире, Камберленде, Вестморланде, северной части Ланкашира и Пятиградья (Линкольн, Стамфорд, Лестер, Ноттингем и Дерби) приплывшие из-за моря ярлы создали самые значительные и долговременные поселения. В этих же местах скандинавы в основном пользовались и землей. Англосаксонская хроника отмечает, что в 876 году вождь викингов, обосновавшийся в Йорке, отдал край Дейра своим дружинникам, «и отныне они его возделывали». И далее в 877 году «после жатвы датское войско вошло в Мерсию и завладело частью ее». Интересно то, что языковые заимствования полностью подтверждают факт крестьянствования викингов, о котором упоминают хроники, ведь только крестьяне, живущие бок о бок друг с другом, могли позаимствовать слова, обозначающие самые обиходные и насущные вещи: хлеб (bread), яйцо (egg), корень (root).

Тесное общение двух народов подтверждается и изучением имен собственных. На протяжении X и XI веков при выборе имен для своих детей аристократы руководствовались прежде всего престижем иерархической моды, так как в этот период традиция передачи семейных имен была утрачена полностью, крестные еще не передавали своих имен крестникам, а верующие отцы и матери не называли детей в честь святых. После нормандского завоевания в 1066 году имена скандинавского происхождения, до этого очень распространенные среди английской аристократии, исчезают почти на целый век: все, кто претендовал на своего рода социальную избранность, единодушно от них отказываются. Гораздо дольше скандинавскими именами пользуются крестьяне и даже горожане, что, вполне возможно, свидетельствует о стремлении приблизиться к касте победителей. Так было в графствах Линкольн и Йорк до XII века, а в графстве Ланкастер до самого конца средневековья. Трудно предположить, что эти имена носили только потомки викингов, скорее наоборот, их употребление в деревнях было следствием подражания и смешанных браков. Но и подражание, и браки возникали только потому, что большое количество эмигрантов поселилось рядом с исконными обитателями, чтобы разделить с ними их скудную жизнь.

Что касается нейстрийской Нормандии, то, не имея в своем распоряжении специальных исследований на эту тему, вполне естественно предположить, что и там происходили те же самые процессы, что и в наиболее обжитых скандинавами графствах Англии. За исключением нескольких имен нордического происхождения, как, например, имя Осборн, которое сохранялось среди нормандских аристократов вплоть до XII века, в целом скандинавская знать приняла французские имена. Пример этому подал сам Роллон, окрестив родившегося в Руане сына именем Гильом (Вильгельм). С этих пор ни один из герцогов не возвращался к родным заморским традициям: по всей видимости, они не хотели выделяться среди других вельмож королевства. Зато точно так же, как в Англии, люди попроще оставались верными исконным традициям, о чем свидетельствует определенное число нормандских фамилий, произошедших от скандинавских имен. Ономастика утверждает, что наследственные семейные фамилии сформировались не раньше XIII века. Этот факт говорит о том, что и в Англии, и в Нормандии существовало крестьянское население, но в Нормандии его было меньше, и размещалось оно на более обширной территории.

Различные географические названия в этих местах позволяют утверждать, что викинги, которые опустошали эти края, потом сами же заселяли пустоты. Хотя в Нормандии трудно различить, принадлежит ли данное название скандинавам или саксонцам, колонизировавшим этот край задолго до них, — саксонцы, безусловно, были в Нижней Нормандии, — но в большинстве случаев естественнее предположить, что названия скандинавские.

Что же касается других областей Франции, то, внимательно изучив список земель, принадлежавших в конце эпохи Меровингов монахам обители св. Вандрия в районе Нижней Сены, мы можем извлечь из него два следующих заключения: первое — все галло-романские или франкские названия не изменились из-за последующего владения этими землями норманнами; второе — многие из названий невозможно идентифицировать, так как во время норманнского нашествия деревни были или уничтожены, или впоследствии названы по-другому{33}. Не вызывают сомнения в существовании поселений викингов скандинавские названия, сгруппированные в какой-то из местностей. В районе Румуа и Ко есть такие группы: несколько рядом стоящих деревень с названиями, звучащими по-скандинавски. Существуют и другие мелкие группки на большом расстоянии друг от друга, например, между Сеной и Риль, вдоль леса Лонд — название леса тоже нордическое, — напоминающие о распашке нови колонизаторами, сроднившимися и с жизнью леса. Судя по всему, завоеватели стремились держаться тесной группой и не слишком удаляться от моря. В районах Вексена, Алансона, Авранша нет следов скандинавских поселений.

По другую сторону Ла Манша мы встречаем те же самые явления, но на гораздо большей территории. Скандинавские названия или названия, измененные под влиянием скандинавов, мы находим в графстве Йорк, в местности, расположенной на юг от залива Солуэй и по морскому побережью Ирландии, названий становится меньше по мере углубления к югу и центру острова; продвигаясь по графствам Бэкингем и Бедфорд ближе к холмам и приближаясь на северо-востоке к равнине Темзы, мы встречаем всего несколько скандинавских групп.

Разумеется, не все деревни, названные на скандинавский лад, были совершенно новыми поселениями или деревнями с новыми жителями. Но, безусловно, были и деревни целиком скандинавские. Вот факты, которые это подтверждают. Колонизаторы, осевшие на берегах Сены в устье небольшой долины, назвали свое поселение «Холодный ручей», что на их языке звучало как Кодбек, и трудно поверить, что в этом поселении кто-то говорил по-французски. Многие деревни на севере Йоркшира называются Ingleby, «деревня англичан» (слово by, без всякого сомнения, скандинавское): название, лишенное смысла, если бы в те времена скандинавам не казалось странностью иметь на своих землях англичан. Видно и другое: когда поселение названо по какой-то местной особенности, но скандинавским словом, такое название мог дать только крестьянин. Такие случаи характерны для северо-восточной Англии. Что же касается Нормандии, то пожалеем еще раз об отсутствии серьезных исследований на эту тему, так как существующие не внушают большого доверия. Многие географические названия и в Англии, и в районе Сены двусоставные, и первая их часть — скандинавское имя собственное. То, что эти эпонимы были, очевидно, скандинавскими вождями-иммигрантами, вовсе не означает, что все их подданные тоже родились за морем. Кто скажет, сколько поколений бедолаг обихаживали своими трудами землю, прежде чем появился сеньор Астейн, назвав своим именем местечко Атентот в Ко, или сеньор Тофи, давший имя Тауторп в Йоркшире, и стали кормиться их трудами? С еще большим основанием мы говорим о наличии исконного населения под властью чужеземных вождей в тех случаях, когда в двусоставном названии не оба корня иностранные, как было в предыдущем случае, а один принадлежит местному языку: люди, называвшие землю сеньора Акона Акенвилъ, или забыли несродный им язык, или, что гораздо правдоподобнее, никогда не говорили на нем.