Глава IV. БЕСПОРЯДОК И БОРЬБА ПРОТИВ БЕСПОРЯДКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава IV.

БЕСПОРЯДОК И БОРЬБА ПРОТИВ БЕСПОРЯДКА

1. Границы власти

Мы охотно говорим о феодальных государствах. Безусловно, это понятие не было совершенно чуждо умственному багажу образованных людей; мы встречаем в некоторых текстах даже старинное слово «республика». Наряду с обязательствами по отношению к своему непосредственному господину общественная мораль признавала существование обязательств и по отношению к более высокопоставленной власти. «Рыцарь, — говорит Бонизон де Сутри, — должен не щадить своей жизни, защищая жизнь своего сеньора, и ради защиты общественного достояния сражаться до смерти»{310}. И все-таки понятие государства очень сильно отличалось от того, что вкладываем мы в него сегодня. Содержание его было гораздо более скудным.

Список функций, которые в нашем сознании принадлежат государству, очень велик, но феодальное государство и не подозревало о подобных функциях. Образование принадлежало церкви. Точно так же, как социальная помощь, которая именовалась тогда милосердием. Все общественные работы были оставлены на усмотрение местных властей и относились к сфере принятых обычаев, что являлось разительным контрастом с римской традицией и унаследовавшим ее традиции государством Карла Великого. Правители вернулись к заботам об общественном строительстве только к XII веку, и то не все, а в отдельных, наиболее развитых областях: Генрих Плантагенет в Анжу построил плотины на Луаре; граф Филипп Эльзасский построил во Фландрии каналы. Нужно было ждать еще век, чтобы короли и князья, как когда-то Каролинги, стали участвовать в определении цен, робко вторгаясь тем самым в сферу экономической политики. По правде говоря, начиная со второго периода феодализма, об общественном благосостоянии пеклась всерьез власть весьма слабого звена, которое к тому же было чуждо собственно феодализму, — делали это города, как только в них возникли независимые коммуны, они занялись школами, больницами и регулированием экономики.

У короля, так же как у могущественного барона, было три обязанности: он должен был способствовать духовному спасению своего народа, покровительствуя благочестивым учреждениям и истинной вере; защищать свой народ от внешнего врага (к этой опекунской деятельности присоединялась и завоевательная, возникающая то как вопрос чести, то как стремление к власти), и заботиться о мире и справедливости внутри своей страны. Словом, король, в первую очередь, должен был уничтожать захватчиков, наказывать злодеев, воевать, пресекать, а вовсе не управлять. Нужно сказать, что и в таком виде королевский долг был достаточно тяжел.

И дело было не в том, что в те времена власть была принципиально слабой, дело было в том, что любая власть как внизу, так и наверху была одновременно и сильной, и слабой, в том, что она не могла оказывать воздействие постоянно, — власть то действовала, то не имела возможности действовать, и этот изъян очень мешал государю, когда его амбиции оказывались особенно велики, а сфера деятельности особенно широка. Что мы имеем в виду? А вот что. Когда, например, герцог Бретани в 1127 году признается, что не в силах защитить один из своих монастырей от своих же рыцарей, это не означает слабости центральной власти небольшого герцогства. Потому что и монархи, о могуществе которых хронисты говорят только в превосходной степени, проводили всю свою жизнь в борьбе с мятежниками. В феодальные времена было достаточно песчинки, чтобы власть перестала действовать. Мелкий феодал отказался подчиняться королю и заперся в своем замке, император Генрих II три месяца осаждает замок{311}. Мы уже знаем, каковы причины короткого дыхания: медленность и затрудненность социальных коммуникаций; отсутствие денег; необходимость в прямых контактах с людьми, для того чтобы осуществлялось управление. «В 1157 году, — сообщает Оттон Фрейзингенский, наивно полагая, что воздает хвалу своему герою Фридриху Барбароссе, — он вновь вернулся в Северные Альпы; его присутствие сразу принесло франкам (имеются в виду германцы) мир, отнятый у них в его отсутствие итальянцами». Прибавьте к этому обилие вассальных зависимостей, которые вступают в конкуренцию между собой. В середине XIII века французский сборник кутюмов признает существование случаев, когда вассал барона на законных основаниях может вести войну против своего короля, защищая правоту своего господина{312}.

Лучшие умы понимали, что государство незыблемо. Капеллан Конрада II приписывает ему следующие слова: «Когда король умирает, не умирает королевство, оно — корабль, лишившийся капитана». Но жители Павни, к которым были обращены эти слова, похоже, придерживались более распространенного мнения и не понимали, в чем их можно винить, поскольку они разрушили императорский дворец во времена междуцарствия. «Мы служили нашему императору, пока он был жив, он умер, и у нас не стало больше короля». Предусмотрительные люди обычно просили у нового короля подтверждения тех привилегий, которые были дарованы предыдущим, а английские монахи в XII веке утверждали в королевском суде, что действие эдикта, вступившего в противоречие с древним обычаем, длится только на протяжении жизни автора{313}. Другими словами, в общественном сознании абстрактная идея власти воплощалась в лице конкретного правителя. Самим королям было трудно возвыситься над узкими семейными интересами. Посмотрите, какие дает распоряжения Филипп Август, отправляясь в крестовый поход: если он умрет во время пребывания в Святой земле, то его сокровища, без которых немыслима королевская власть, он просил распределить следующим образом — половину сыну, а половину раздать как милостыню, но если сын уже умер к этому времени, то раздать все.

Однако не надо думать, что в те времена монарх решал и совершал поступки, исходя из своей личной воли. Такого не было ни в праве, ни на деле. По кодексу «доброго правителя», принятого повсеместно, любое серьезное решение монарх принимал, только спросив совета. Разумеется, не у народа. Населению и в голову не приходило, что его мнением непосредственно или через выборных представителей может кто-то интересоваться. Бог устроил мир так, что советниками являются могущественные и богатые. Принимая ответственное решение, король или герцог советовались со своими главными слугами и избранными верными, одним словом, со своим двором. Самые самостоятельные и гордые монархи всегда подчеркивали в своих грамотах, что совет, необходимый для принятия решения, состоялся. Император Отгон I сообщает, например, что закон, который должна была принять ассамблея, пока не может войти в силу, так как на ассамблее отсутствовало несколько грандов{314}. Строгое или не строгое соблюдение этого правила зависело от соотношения сил. Но нарушать его или открыто пренебрегать им было неосторожностью: высокопоставленные «слуги» считали себя обязанными соблюдать только те законы, которые были приняты, пусть даже не с их согласия, но в их присутствии. В невозможности создать аппарат управления, который действовал бы вне личных контактов, и была глубинная причина раздробленности феодального общества.