Экономическая дискуссия и экономическая реформа 1965 года
Экономическая дискуссия и экономическая реформа 1965 года
Дискуссия о судьбе товарно-денежных отношений при социализме осталась в народной памяти в виде анекдота:
– Будут ли деньги при коммунизме?
– Югославские ревизионисты считают, что да – будут, китайские догматики, что не будут. А мы подходим к этому вопросу диалектически: у кого будут, а кого нет…
Тем не менее решение этого вопроса в пользу сохранения и развития товарно-денежных отношений оказалось гибельным для социализма.
Почему этот вопрос так важен? Дело в том, что речь идет не просто о том, какая «схема» управления экономикой дает большую эффективность: «командно-административная» или «рыночная». Это ходячее представление, сводящее вопрос к выбору экономической стратегии, скрывает истинный масштаб проблемы. Речь идет о преодолении всей предшествовавшей цивилизации, «предыстории человечества», как Маркс называет этот период, самой передовой и последней формой жизни которой и были товарно-денежные отношения.
Первобытная община производит все ей необходимое и распределяет продукт внутри себя. Производство и распределение здесь находятся под контролем всех членов общины[69]. Развитие разделения труда приводит к возникновению обмена, а затем и торговли. Продукт, который становится товаром, попадая на рынок, начинает жить своей жизнью, уже не подконтрольной производителю. Объединение производителей теперь происходит совершенно стихийно. В конечном счете, при развитом товарном производстве производители сами становятся товаром «рабочая сила» на рынке труда, сама их жизнь оказывается в зависимости от колебания спроса и предложения[70]. В этом корень «отчуждения», то есть ситуации, когда продукты собственной деятельности и сама эта деятельность противостоят человеку как некие чуждые силы, не зависящие от его воли и диктующие ему условия.
Но та же самая сила рынка ставит на место распыленных мелких производителей крупные и крупнейшие заводы, фабрики, агропредприятия, которые объединены в корпорации и холдинги планетарного масштаба. Внутри таких предприятий товарно-денежные отношения уничтожены, продукты разных работ распределяются под контролем менеджеров, администраторов, а на рынок поступает только конечный продукт.
Таким образом, создается возможность взять эти крупные объединения под контроль государства и обойтись без рынка в масштабах всего общества. Деньги тогда превращаются в простые квитанции, свидетельствующие о том, что человек отработал столько-то часов, в обмен на них он может получить определенное количество продуктов потребления. Даже в условиях отдельной страны, такой как СССР, эта система работает эффективнее, чем капиталистическая, если за меру эффективности принять количество бедных, больных, детскую смертность, уровень образования и т. п.
Сложность полного проведения этих мер в СССР заключалась в том, что Союз был социалистической страной во враждебном окружении, поэтому вынужден был тратить значительную часть общественного продукта на военные нужды. Но еще важнее было то, что СССР был страной крестьянской, а мелкое хозяйство крестьянина можно включить в единую систему только через рынок. Даже колхозы торговали с государством и были во многом отдельными хозяйственными единицами.
Предприятия в СССР также формально торговали друг с другом, хотя по сути их отношения диктовались плановыми органами. Тем не менее, товарная форма отношений оставалась живучей.
Дальнейшее развитие социализма заключалось бы в том, что коллективные хозяйства были бы полностью включены в общий план, а распределение сырья и готовых продуктов между предприятиями стало бы не опосредованным куплей-продажей.
До этого было еще далеко. Во-первых, вся продукция пересчитывалась на так называемые «счетные деньги». Формировалась «фабрично-заводская цена» изделия, в которую включали «чистый доход предприятия». Затем к этой цене прибавлялся «налог с оборота», который поступает в бюджет государства на общегосударственные нужды. «Торговая цена» добавляет к этому еще и торговые издержки. Таким образом, эта система еще далека от того идеала «единой фабрики», в которой не было бы обособленных производств, обменивающихся через рынок, но это уже и не капиталистическая экономика, где есть конкуренция, одни предприятия разоряются, другие – богатеют, где потребности общества целиком определяет рынок и т. д.
Система еще не коммунистическая, а полурыночная. Введена она была в период нэпа и названа хозрасчетом. Это означало, что цены определяются плановыми органами государства, а предприятие, закупая сырье по фиксированным ценам и сбывая готовый продукт также по фиксированной цене, должно стремиться получить прибыль. Эрнесто Че Гевара назвал эту систему «гибридной».
В «гибридной» системе рыночные механизмы смешаны с плановыми таким образом, что форма может обслуживать качественно разное содержание. (Поэтому, например, в одном из частных писем тот же Ильенков предлагает назвать вещи своими именами и четко очертить ту сферу, где рынок все еще господствует, от реально обобществленной сферы: «Тогда и получится ясная картина – картина борьбы взаимоисключающих принципов, а не их «диффузия», что хуже открытой и честной борьбы, ибо диффузия превращает всю эмпирию в одну серую кашу»). Не ясно, где и когда все эти купли-продажи являются лишь рудиментом, оболочкой, доставшейся плановым отношениям от предыдущего этапа, а где они отражают саму суть дела.
Полный переход к распределению означал бы переход к коммунизму[71]. Естественно, что всякая «нехватка» при этом означала бы либо неготовность к обобществлению, либо что распределение организовано отвратительно.
Начинается экономическая дискуссия с появления в «Правде» статьи «План, прибыль, премия» харьковского экономиста Евсея Либермана. До этого Либерман был настолько мелкой научной величиной, что ожидать от него самостоятельного выступления по коренной проблеме экономической практики страны значило бы наградить его смелостью и самонадеянностью, да еще и мужеством, такого размера, которого вряд ли стоило бы ожидать от скромного экономиста. Раньше самой «фундаментальной» работой Либермана была книга «Хозрасчет машиностроительного завода». Статья харьковского экономиста, несомненно, была пробным камнем куда более весомых общественных сил. В случае сопротивления плану реформы, которая таки была осуществлена в 1965 году, Либерманом можно было пожертвовать.
Но идея «проходит», и ее тут же поддерживают почти все политэкономические «светила» того времени. Сентябрьский пленум ЦК КПСС одобрил план реформы, согласно которой прибыль стала основным экономическим показателем работы предприятия в СССР.
Суть реформы в следующем: многочисленные плановые показатели, задаваемые предприятиям государством, заменить основным показателем прибыли (превышением расходов над доходами по отношению к капиталу), чтобы заинтересовать работников и директоров в этом показателе разрешить часть прибыли переводить в фонд заработной платы.
Такая система (сначала в «экспериментальном» порядке) вводилась на различных предприятиях с самого начала правления Брежнева. Решительное ее внедрение началось с эксперимента «Большевичка» – «Маяк» в июле 1964 года, когда предприятиям легкой промышленности была дана директива следовать не плановым заданиям, а ориентироваться на спрос магазинов. Затем эта система, открыто отрицающая плановый характер экономики, была распространена на 400 предприятий легкой промышленности. Официальным поводом была слабый учет предприятиями потребностей населения, плохое качество продукции. Стоит ли говорить, что никакого радикального улучшения качества рынок не принес: «нужды трудящихся» (которые можно было учесть и в рамках плановой системы элементарным «маркетинговым» исследованием) были лишь удобным предлогом для введения рынка.
В 1965 году на подобную систему было решено перевести большинство предприятий СССР. В результате стремительно стала снижаться доля прибыли, которую предприятия переводили государству (иногда до 25 %) и расти доля, которая шла на премирование и оплату труда (до 50 %).
Таким образом, как будто воскрешалась нэповская система государственного капитализма, когда государственные предприятия сдавались в концессию иностранному капиталу, который в обмен на инвестиции получал возможность распоряжаться частью прибыли. Реформа 1965 года тоже как бы сдавала предприятия «в концессию» трудовому коллективу, который получал возможность распределять внутри себя часть прибыли. На деле, конечно, «трудовой коллектив» означал директора, который получал все больше атрибутов собственника.
В своих произведениях Ленин, превращенный к тому времени в безвредную икону, прямо возражал против подобных нововведений: «Величайшим искажением основных начал Советской власти и полным отказом от социализма является всякое, прямое или косвенное, узаконение собственности рабочих отдельной фабрики или отдельной профессии на их особое производство, или их права ослаблять или тормозить распоряжения общегосударственной власти…» (В. И. Ленин. ПСС, т. 36, c. 481). Ленин пишет о том, что даже рабочие отдельного предприятия не могут быть его собственниками, только все рабочие вместе могут владеть всем производством. В реформе-65 речь шла уже не о рабочих, а все больше о директорах…
В 1966 году директора получили частичное право покупать и продавать средства производства, которые до этого распределялись только государством. «Излишние» машины, сырье, транспорт и оборудование стали предметом торговли на специальных рынках в Горьком и Свердловске.
Хозяйственная номенклатура – такова была социальная база брежневского режима. Она поставила Брежнева к власти, сместив Хрущева с его «волюнтаристскими» экспериментами, не дававшими спокойно жить управленцам. Через два года после «смены власти» брежневская команда дала своей социальной опоре «удовлетворение», разрешив распоряжаться прибылями предприятий по своему усмотрению, в том числе перекачивая значительную их часть себе в карман через фонд оплаты труда и премии. Премия рассчитывалась в процентах от заработной платы, поэтому для управленческого персонала она была существенно выше, чем для рабочих.
Идеалом новой системы становился капитализм, где «инициатива предприятий» и «прибыль» как критерий эффективности достигают своего полного «расцвета». Реформа отодвигала советскую экономику от цели стать «единой фабрикой» к сумме независимых предприятий, связанных через рынок. Открыто сказать о капиталистическом характере этого движения в СССР было нельзя. Спор в науке шел о том, являются ли товарно-денежные отношения органически присущими социализму (как трактовали официальные учебники) или нет (как считали левые экономисты-«антирыночники»). Но такой вывод был сделан к востоку и к западу от границ Советского Союза, – на Кубе и в Китайской Народной Республике.
Несмотря на явный капиталистический характер реформы 1965 года, ее хвалят не только правые. Демагогия с использованием терминов «инициатива снизу», «гибкость», «динамизм» и тому подобными эвфемизмами рыночной конкуренции и анархии производства находит себе благодарную аудиторию и среди левых.
На деле никакой динамизм советской экономике не был возвращен. Напротив, темпы ее развития стали устойчиво снижаться, более того, она дала отрицательную динамику по основным социальным показателям. Если за 1954–1967 годы СССР явно догонял США по производительности труда (с 29,3 % она повысилась до 36,2 %) и по валовой промышленной продукции (с 30 % до 51,2 %), то с конца 60-х Советский Союз начинает отставать. Прививка капитализма не замедлила сказаться: уже в годы восьмой пятилетки темпы прироста национального дохода снизились с 7,7 % до 3,5 %, а темпы роста производительности труда с 6,8 до 3 %. Материалоемкость народного хозяйства начала увеличиваться (в противоположность тому, что обещали «рыночники») за 1961–1985 годы она повысилась на 60 %. Объем потребления материальных благ на душу населения по сравнению с США (в пересчете на доллары) снизился с 36,6 % в 1965-м до 25,8 % в 1985 году.
С 1965 года начала падать средняя продолжительность жизни (до этого она повышалась). При увеличении числа научно-технических работников стало снижаться количество внедренных изобретений (с 23,1 тыс. в седьмой пятилетке до 8,5 тыс. в десятой), по числу студентов вузов на 10 000 населения СССР с 1970 по 1987 год опустился со второго на 39-е место в мире.
Так что рыночная реформа не принесла никаких положительных результатов никому, кроме верхушки хозяйственной и партийной бюрократии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.