1970. Июнь
1970. Июнь
Хрущев в больнице на Грановского. Георгий Бурков: встреча в метро. Как едва не погиб поэт Николай Рубцов. Петр Григоренко в черняховской психушке. Съемки фильма «Опекун»: драка Юматова с милиционером. На киностудиях страны снимают будущие хиты: «Остров сокровищ», «12 стульев», «Песни моря», «Даурия» и др. Как поссорились две Натальи: Фатеева и Кустинская. Алла Пугачева предрекает свое звездное будущее. Затопление берлинского метро снимали под Москвой. Несправедливый гол в ворота советской сборной. Александр Збруев летит к умирающей матери. Попытка захвата самолета в Ленинграде. Луганский маньяк объявился в Харькове? Николай Рубцов задирает прохожих. Пикантный эпизод из жизни Ивана Лихачева. Неудачные гастроли МХАТа в Англии. Революционная сходка на квартире Михаила Яншина. Холера в Одессе. Брежнев выпускает Жореса Медведева из психушки. Малявина — Кайдановский: новосибирская гастроль. Новый рекорд пребывания человека в космосе дался тяжело: космонавты вернулись в плохом состоянии. Юбилей Твардовского: грусть вперемешку с радостью. Рубашка в подарок Золотухину. Лев Кассиль: смерть у телевизора. Слухи о смерти Александра Галича. Суд над «антикварщиком». Выпускники — будущие звезды кино. Студенческие годы террориста Шакала. Борис Бабочкин отказывается от роли и ругает Михалкова-Кончаловского. Слежка КГБ за Сергеем Хрущевым продолжается. Высоцкий в смятении: роль Гамлета может достаться другому. Высоцкий заполняет анкету. Луганский маньяк опять ускользает. Съемки сериала «Тени исчезают в полдень» начались… с мордобоя. Как космонавтам вернули потенцию. Советские ракетчики воюют в Египте.
В понедельник, 1 июня, в 22 часа по московскому времени был осуществлен запуск космического Корабля «Союз-9» с космонавтами Андрианом Николаевым (командир корабля; второй полет) и Виталием Севастьяновым (бортинженер; первый полет) на борту.
Известие о первом в этом году полете космонавтов Никита Сергеевич Хрущев встретил в больнице на Грановского. Его состояние продолжает вызывать опасение у врачей, хотя сам он верит, что поправится. Его сын Сергей оставит о тех днях следующие воспоминания:
«Владимир Григорьевич Беззубик не возражал против посещения больного. Пользуясь своими правами главного врача больницы, он выправил мне пропуск, позволявший ежедневные посещения в любое время. Предупредил только, что отца нельзя волновать. Волнение может пагубно сказаться на течении болезни.
Каждый день, когда днем, когда вечером, я приходил к отцу и проводил у него час-полтора. Дни стояли жаркие, но в палате было прохладно — работал кондиционер. Старое здание, построенное еще в начале 30-х годов для Лечсанупра Кремля, недавно капитально переоборудовали.
Отец лежал неподвижно на спине, читать ему не разрешали, и он предавался размышлениям. Я пытался развлечь его, рассказывал разные домашние новости, говорил о том, как идет работа над мемуарами: что делаю я, а что Трунин (известный сценарист Вадим Трунин. — Ф. Р.).
Рядом с кроватью стоял прибор, провода от которого тянулись к больному, а на экране непрерывно рисовалась ломаная зеленая линия кардиограммы. В палате постоянно дежурила сестра — положение больного было тяжелым, только когда я приходил, она ненадолго покидала палату.
Отец не любил, как он говорил, пустого времяпрепровождения. К нему он относил и мои визиты. Начинал притворно сердиться:
— Ну чего ты сюда ходишь? Тебе что, делать нечего? Тратишь свое время и мне мешаешь. Я здесь постоянно занят: то капельницу поставят, то укол делают, то врачи с осмотром приходят, то температуру меряют. Времени скучать не остается.
Но по выражению лица было видно, что приходы ему приятны.
Навещали его, конечно, и мама, и дочери…»
В субботу, 6 июня, Андрей Сахаров, обеспокоенный молчанием властей по поводу судьбы Жореса Медведева, заключенного в калужскую психушку, написал письмо на имя Брежнева. В нем академик писал: «Акция в отношении Ж. Медведева вызывает глубокое возмущение и озабоченность советской и международной научной общественности, она рассматривается не только как беззаконие в отношении лично Медведева, но и как потенциальная угроза свободе науки, советской демократии вообще.
Психиатрические больницы не должны применяться как средство репрессии против нежелательных лиц…»
В тот же день в далекой Мексике сборная Советского Союза по футболу играла свой второй матч на чемпионате мира — со сборной Бельгии. В отличие от первой игры эта сложилась для нашей команды куда как удачнее. Мы играли в красивый атакующий футбол, который принес нам победу с крупным счетом — 4:1 (у нас отличились: Бышовец (дважды), Асатиани, Хмельницкий; бельгийцы забили гол престижа за пять минут до конца встречи). Этой победой сборная СССР не только практически обеспечила себе выход в четвертьфинал чемпионата, но и заставила говорить о себе как о реальном претенденте на призовое место.
7 июня актер Георгий Бурков возвращался от своего приятеля домой на метро. Время было позднее, однако пассажиров в подземке было предостаточно. Большинство из них, как и Бурков, возвращались домой из гостей, поэтому были изрядно навеселе. Один из них, плюгавый и неприятный тип, всю дорогу приставал к пожилому интеллигенту, мирно сидевшему напротив. Плюгавый разглагольствовал: «Эх, как мы пятилеточку за четыре года дали! В июне месяце, раз — и готово! Для нашей родной партии, для нашего народа! Это мы, рабочие, своими рабочими руками только можем! Рабочий класс не подведет! А с таким портфелем разве можно пятилеточку за четыре года? Куда там! На нашем горбу сидите. Чего нос-то воротишь? Не нравится? А пятилеточку-то мы тянули на себе…»
Как пишет в своем дневнике Г. Бурков: «Монолог этот мог продолжаться бесконечно. Оратор, чувствуя безнаказанность свою и молчаливый страх своего подсудимого, все больше распалялся и готовился, видимо, уже к физической расправе. Мне показалось, что мужик этот из стукачей. И жалкий и мерзкий одновременно. Обвиняемый тоже не блистал обаянием. Добропорядочный одутловатый пожилой мещанин. Вдруг в разговор вступил подвыпивший работяга с сипатым голосом. «Ты где работаешь?» — обратился он к оратору. Тот моментально откликнулся, охотно вскочил и дружелюбно направился к своему новому оппоненту: «Строим коммунизм! Пятилеточку…» Сипатый перебил его: «Я спрашиваю: где ты работаешь?» — «Ты лучше спроси, кем я работаю». — «Это после расскажешь. Где ты работаешь? Может, ты тунеядец какой-то, а оскорбляешь человека. Где работаешь?»
9 июня драматические события разворачиваются в Вологде, где живет поэт Николай Рубцов. В тот день, выпив для храбрости, он отправился к любимой женщине, поэтессе Людмиле Дербиной, которая жила в небольшой деревне Троице под Вологдой. Когда Рубцов явился к ней, она поливала в огороде грядки. Рубцов вызвался помочь ей, но та, видя, в каком он состоянии, от помощи отказалась. Тогда Рубцов стал отбирать у нее чайник с водой и после короткой борьбы победил.
— Ну до чего же ты вреден! — в сердцах сказала Дербина.
— Вреден? — усмехнулся Рубцов… и не нашел ничего лучше, как вылить воду из чайника на любимую.
Дербина обиделась и убежала в дом. Рубцов отправился следом. Однако дверь оказалась закрытой изнутри. Но это препятствие не остановило поэта, а лишь сильнее подстегнуло его к активным действиям. Как говорится, пьяному и море по колено: Рубцов решил забраться внутрь через окно, предварительно разбив его кулаком. От Удара стекло разбилось, и один из осколков разрезал артерию на руке.
Услышав звон разбитого стекла, Дербина бросилась на шум и застала жуткую картину: Рубцов лежал на земле, а из раны вовсю хлестала кровь. Но женщина не растерялась: сбегала за фельдшером, который тут же наложил раненому жгут. Затем Рубцова отправили в местную больницу, где он пролежал несколько дней.
10 июня правозащитник Петр Григоренко был переведен из казанской психушки в психушку города Черняховска. Условия содержания в этом учреждении описывает П. Смирнов:
«Основной контингент этой специальной (т. е. тюремной) больницы составляют действительно больные люди, судимые за изнасилования и убийства. Больничная палата — шестиметровая камера. В ней двое: Петр Григорьевич и его сосед, зарезавший свою жену и находящийся все время в бредовом состоянии. Свободного пространства — 2 шага, можно только встать и одеться. Прогулка — около 2 часов в день, все остальное время — в запертой камере. Бумаги и карандаша Петр Григорьевич лишен. Вынужденная неподвижность, острые боли в раненой ноге (Григоренко воевал под Халхин-Голом, прошел Великую Отечественную, где и получил ранение бедра. — Ф. Р.), непрерывное воздействие на психику со стороны тяжелого душевнобольного — все это вызывает серьезные опасения за жизнь П. Г. Григоренко… На палату-камеру, где заключен Григоренко, навешен второй замок, ключ от которого находится на вахте у дежурного, далеко от камеры. Это крайне затрудняет пользование туалетом. У Григоренко обострился цистит. Мучаясь, Григоренко не спал ночами. На все жалобы ответов не было. Позднее в палату была поставлена «утка». Администрация больницы ограничивает Григоренко в свиданиях с родными…»
11 июня в Мексике наша сборная по футболу играла свой третий матч на чемпионате мира — на этот раз с командой Сальвадора. Матч транслировался по ЦТ в 19.30. Наши футболисты порадовали своих болельщиков отменной игрой и победили со счетом 2:0 (голы у нас забили Пузач и Серебряников). Поскольку две команды — СССР и Мексики — набрали в предварительных играх одинаковое количество очков и даже разность мячей у них была одинаковой, победитель группы был определен жребием. Им стала наша сборная.
Июнь — самый разгар съемок на киностудиях страны. В те годы в отличие от нынешних фильмы снимались в большом количестве, причем подавляющая их часть на юге. Иногда в той же Ялте или Туапсе одновременно собиралось до десяти съемочных групп с разных киностудий. Не был исключением и июнь 70-го. К примеру, тогда в Ялте снимали несколько картин, в том числе комедию «Опекун» (с 23 апреля) и приключенческий фильм «Остров сокровищ» (с 24 апреля).
«Опекун» снимали двое молодых режиссеров из Армении: Альберт С. Мкртчян и Эдгар Ходжикян. Главным героем фильма был тунеядец Миша Короедов, которого его знакомая определяет опекуном к одинокой старушке, проживающей в Крыму. В фильме был собран звездный состав актеров: Александр Збруев, Клара Лучко, Георгий Вицин, Ирина Мурзаева, Константин Сорокин, Муза Крепкогорская, Георгий Юматов. Последний играл роль приятеля Короедова выпивохи Тебенькова, причем играл неплохо — сам был большим поклонником «зеленого змия». Однако эта пагубная страсть сыграла с Юматовым плохую шутку.
11 июня Юматов встретил в одном из ялтинских ресторанов своих друзей-моряков и по этому поводу здорово надрался. На следующий день, с утра опохмелился и в таком виде отправился на съемку. Причем прихватил с собой пистолет-пугач, которым стал Стращать как участников съемок, так и зрителей. Кто-то из последних так перепугался, что подозвал стоявшего неподалеку милиционера. Тот попытался было отобрать пистолет у артиста, но не тут-то было: актер стал яростно сопротивляться. Началась потасовка, свидетелями которой стали десятки людей. Короче, скандал вышел нешуточный. Молодые режиссеры, которые до этого ни с чем подобным на съемочной площадке еще не сталкивались, решили снять Юматова с роли. Вместо него был приглашен Георгий Вицин, который в киношной среде славился не только своим искрометным талантом, но и тем, что занимался йогой и не брал в рот ни грамма спиртного. А Юматова в тот же день навестила Клара Лучко. Как она вспоминает, «он был подавлен, ему было стыдно перед режиссерами и съемочной группой. Мы долго с ним говорили. Ведь не первый раз подобное случилось. Он не мог простить себе такую же историю с картиной «Белое солнце пустыни» (скандал с Юматовым на этом фильме случился в июле 68-го. — Ф. Р.).
Самое интересное, что параллельно со съемками в этой комедии Юматов снимался в картине Владимира Рогового «Офицеры», где он также не сумел выдержать жесткий режим, неоднократно срывался, но роль, однако, не потерял. Но об этом рассказ впереди, а пока вернемся к другим фильмам.
Фильм «Остров сокровищ» снимал режиссер киностудии имени Горького Евгений Фридман. Это было второе обращение наших кинематографистов к бессмертному роману Р. Стивенсона: в 1937 году книгу экранизировал Владимир Вайншток. У Фридмана практически все главные роли достались актерам из Прибалтики (Ааре Лаанеметс, Лаймонас Норейка, Альгимантас Масюлис, Витаутас Томкус и др.), однако украшением фильма, безусловно, стал исполнитель роли Джона Сильвера Борис Андреев. Как вспоминает все та же К. Лучко, встречавшаяся в том июне с Андреевым в Ялте:
«Он плохо себя чувствовал, у» него болели ноги. Он выходил из гостиницы, медленно шел, то и дело останавливался. Его узнавали, здоровались, хотели поговорить. А он присаживался на лавочку и делал вид, будто наблюдает за людьми, проходящими мимо него.
Ему трудно было учить роль. Помогала жена. И он повторял каждую фразу по многу раз…»
Еще одним украшением этого фильма стала замечательная музыка Алексея Рыбникова. Не случайно фирма «Мелодия» вскоре после выхода картины на широкий экран выпустила пластинку-миньон с этой музыкой. Эта пластинка до сих пор хранится в моей фонотеке, и всегда, когда мне хочется перенестись в годы моего детства, я слушаю эту фантастическую музыку.
Но вернемся на съемочные площадки июня 70-го.
По маршруту Рыбинск — Кисловодск отправилась съемочная группа фильма «Двенадцать стульев» с Леонидом Гайдаем во главе (выехали из Москвы-28 мая). В приволжском городе Работки в июне того года снимались эпизоды с пребыванием Остапа Бендера в Васюках.
В закарпатском селе Ростоки режиссер Юрий Ильенко снимает поэтическую драму «Белая птица с черной отметиной» о событиях 1937–1941 годов на Украине. В главных ролях в картине заняты актеры Лариса Кадочникова, Иван Миколайчук, Богдан Ступка, Джемма Фирсова, Леонид Бакштаев и др.
В Забайкалье, в селе Елизаветино, режиссер Виктор Трегубович снимает эпическую драму «Даурия» по одноименному роману Константина Седых. Там проходят натурные съемки, причем без участия большинства актеров, которые заняты кто в театрах, кто на других съемках (Ефим Копелян, Виктор Павлов, Михаил Кокшенов, Василий Шукшин, Юрий Назаров и др.). Однако братья Соломины — Юрий (18 июня ему исполнилось 35 лет) и Виталий — на съемки приехали, поскольку это их родные места, здесь, в Чите, до сих пор живут их родители. Чтобы собрать всех актеров вместе, съемочной группе позже придется перенести съемки поближе к центру — под Нарву, где будет выстроен поселок Мунгаловский.
В румынском городе Констанца режиссер Франциск Мунтяну продолжает работать над натурными съемками советско-румынской музыкальной комедии «Песни моря». Как мы помним, главные роли в нем исполняют Наталья Фатеева и Дан Спатару, между которыми вспыхнул внезапный роман. Однако муж Фатеевой космонавт Борис Егоров, в то время пока его супруга находилась в командировке, внезапно увлекся другой актрисой — Натальей Кустинской (о их первой встрече на Новый год я уже упоминал).
Вспоминает Н. Кустинская: «Однажды, когда Наташа была на съемках, Борис зашел к нам пообедать. Причем появился на три часа раньше, чем обещал, все кастрюли мне вычистил, холодильник вымыл, мы с ним накрыли на стол, а когда пришел Олег, мой муж, вместе перекусили. Он все уговаривал мужа не ездить на рыбалку на Север, куда тот, к моему неудовольствию, собрался.
В тот год стояло дождливое лето, и через пару дней Борис заехал за зонтиком, который у нас забыл. Мужа уже не было. «Вы не обедали? Поедемте пообедаем вместе». Наверное, не нужно было соглашаться, но мы отправились на Речной вокзал. Не помню, о чем говорили, выпили бутылку вина, вышли — солнце еще не село… Вдруг он произнес: «Наташ, я тебя люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой». Я была в полной растерянности. «Боря, вы мне тоже очень нравитесь, но как же я могу за вас выйти, если у вас только что родился ребенок? Это совершенно отпадает». — «Ты мне на один, на два, на три раза не нужна. Ты нужна мне всегда. Я люблю тебя, понимаешь?» Больше ни он, ни я домой не вернулись. И прожили мы вместе восемнадцать лет…»
Поскольку свою жилплощадь Кустинская и Егоров оставили своим бывшим половинам, жить им было негде. Однако их пустил в свою квартиру будущий ведущий «Клуба кинопутешественников» Юрий Сенкевич. Он попросил их вести себя как можно тише, чтобы никто об этом не узнал и не было скандала. Но буквально через несколько дней об их романе знали все. Сенкевич тогда сделал для себя вывод о том, что актрисы есть актрисы, они всегда хотят, чтобы вокруг их имени шумели люди.
Вспоминает Ю. Сенкевич; «Досталось тогда Боре, из обманутого мужа он превратился в монстра, который опять бросил семью (в 66-м Егоров ушел от своей первой жены Элеоноры к Фатеевой и стал первым разведенным космонавтом в стране. — Ф. Р.). Не просто бросил, а поссорил близких подруг. Хотя, с моей точки зрения, повод для развода дала сама Фатеева и ее шумный роман с румынским певцом. Егоров очень сильно переживал. Однажды я проезжал по набережной и заметил машину Брба, он сидел в ней и палил из пистолета в воду…»
Что касается фильма «Песни моря», то съемки в Румынии продлятся до 24 июня, после чего съемочная группа перебазируется сначала в Одессу (29 июня — 7 июля), а затем в Сочи (8—20 июля).
Режиссер Анатолий Бобровский продолжает работу над детективом «Возвращение «Святок) Луки» (съемки начались 21 мая). Отсняв эпизоды в небольших павильонных декорациях («квартира Зои», «квартира Полины»), а также поработав на натуре (бассейн «Москва» и гостиница), съемочная группа приступила к съемкам одного из кульминационных моментов фильма — похищение картины. Надеюсь, читатель хорошо помнит те эпизоды: рецидивист Граф (Владислав Дворжецкий), пока его сообщники отвлекали работниц музея, спрятался за статую, а после закрытия музея вырезал картину «Святой Лука» из рамы и благополучно скрылся. Съемки проходили в 1-м павильоне «Мосфильма» в огромной декорации «музей», оставшейся после съемок другой ленты — «Посланники вечности».
В пятницу, 12 июня, писатель Виктор Астафьев навестил в больнице Николая Рубцова. Астафьев пришел не с пустыми руками — принес с собой купленные накануне в Москве пупыристые огурцы. Сказал: питайся витамином, может быть, поумнеешь. На что Рубцов заносчиво ответил: «А я уже и так умный. Стихи вот новые написал. Хочешь, почитаю?» И прочитал коллеге целую серию своих последних творений: «Ферапонтово», «Достоевский», «Философские стихи», «В минуту музыки печальной» и другие. Уходя, Астафьев пожелал Рубцову поскорее выздоравливать и предложил в первые же выходные после выписки съездить вместе на рыбалку, на речку Низьму. Рубцов это предложение принял с удовольствием.
Тем временем молодая и пока никому не известная певица Алла Пугачева вместе с мужем Миколасом Орбакасом отправилась в Каунас к старшим Орбакасам. Пробыв у них несколько дней, молодые затем уехали отдыхать на Балтийское побережье. Вечером 12 июня они сидели в ресторанчике близ моря, пили шампанское, а по телевизору в это время показывали международный конкурс «Золотой Орфей» из Болгарии. Алла внимательно следила за выступающими и иногда сопровождала их выступления такими комментариями:
— Вы только посмотрите, выступают все, кому не лень. Еле рот раскрывают! А я сижу себе здесь и не выступаю!
Посетители, сидевшие в тот час в ресторане, с удивлением смотрели на странную русскую, которая так энергично комментирует чуть ли не каждое выступление.
Когда передача закончилась, Алла с мужем отправились на море. Там они долго бродили по берегу, а когда собирались уходить, Алла внезапно сняла босоножки, забежала по щиколотки в воду и на весь берег стала кричать: «Я тоже буду петь на «Орфее»! Обязательно буду! Вы слышите? Я буду там петь! Я, Алла Пугачева!»
С субботы, 13 июня, в течение двух недель режиссер Юрий Озеров снимал кульминационный эпизод четвертого фильма эпопеи «Освобождение» «Битва за Берлин» — затопление берлинского метро. Эпизод снимался в перервинском шлюзе № 11 под Москвой. Снимали так. Сначала шлюз очистили. Потом по эскизам художника А. Мягкова построили в нем станцию «Кайзергоф», опустили на дно шпалы, рельсы, пушку и специально привезенный из Берлина вагон метрополитена образца 40-х годов, развесили на стенах фашистские плакаты тех лет и установили автоматы по продаже шоколада. Когда гигантский щит шлюза был поднят, девятиметровая толща воды обрушилась на «станцию». Как это выглядит на экране, зритель, надеюсь, прекрасно помнит. Кстати, во время съемок этого эпизода режиссер Озеров, который в течение нескольких часов находился в воде, застудил себе спину и вынужден был несколько недель проваляться на больничной койке.
В тот же день в Мексике наша футбольная сборная играла очередной матч — с командой Уругвая (по ЦТ его транслировали 15 июня в 19.30). Этой игре суждено будет войти в историю как одной из самых скандальных. Что же произошло? Сборная Уругвая вышла в четвертьфинал чемпионата благодаря случаю. В предварительных играх она забила всего два гола (причем в ворота аутсайдера своей группы) и прошла дальше только благодаря лучшей разнице мячей. Нам бы в игре с ними навязать быстрый, атакующий футбол (как это было в игре с бельгийцами), ан нет — наши тренеры решили не рисковать и выставили на матч сугубо оборонительный вариант состава. В итоге никакого преимущества мы не получили: игра была упорной, но малоинтересной. В основное время распечатать ворота не удалось ни той, ни другой команде. А вот в дополнительное время произошел крайне досадный для нас эпизод. Однако лучше послушаем рассказ свидетеля тех событий судьи Марка Рафалова:
«Шла 117-я минута. 0:0. Оставалось играть всего три минуты добавленного арбитром времени. На левом фланге форвард уругвайцев Кубильес обыграл нашего Афонина, послал мяч в штрафную, и Эспараго вколотил его в ворота Кавазашвили. Но за мгновение до этого, по мнению наших футболистов, Кубилла упустил мяч за линию поля. Мы наблюдали за игрой, сидя на трибуне у средней линии, и, разумеется, видеть ничего не могли. Но видели другие…
Наши руководители и многие журналисты метали громы и молнии в адрес голландского рефери Ван-Равенса, обвиняя его в предвзятости. Их огорчение понять нетрудно: сборная СССР вынуждена была покинуть Мексику. Но ведь при здравом размышлении и так ясно: обладай арбитр даже скоростью гепарда, он физически просто не мог успеть к кромке поля, чтобы разглядеть, на сколько сантиметров мяч пересек (или не пересек) линию. Речь следовало вести не о судейских кознях, а о беспомощности рефери в подобной ситуации…»
Стоит отметить, что на том чемпионате судьи вообще ошибались слишком часто, что вызывало возмущение у многих спортсменов и журналистов. Тот же М. Рафалов вспоминает, что в отеле «Мария Изабель», где дислоцировался директорат, было зафиксировано несколько случаев, когда разгневанные люди прижимали к стенке бывшего тогда президентом ФИФА Стэнли Роуза. Эти наскоки чрезвычайно его раздражали, поскольку он не считал себя виноватым в ошибках рефери. Он отвечал так: «Права и полномочия судьи определены интересами игры, причем возможность той или иной ошибки включена в сферу этих интересов».
15 июня актер Александр Збруев прервал съемки в фильме «Опекун» и вылетел в Москву, чтобы проститься с умирающей матерью. Мать для него была единственным родным человеком на свете, поскольку своего отца Збруев в живых не застал — его расстреляли в 37-м году, до его рождения. Актер вспоминает: «Когда мама умирала, я снимался в Ялте. Представляете, море, белые корабли, красивые девушки, я молод, симпатичен, известный артист, меня любят, я люблю. И вдруг узнаю о телеграмме, которую от меня скрыли: мама в больнице. Я все бросил, прилетел в Москву, добился, чтобы пустили в реанимацию. Старался улыбаться, а слезы все равно текли. И тогда она сказала: «Сашенька, ты не плачь, потому что я совершенно не боюсь смерти. Я так устала жить…»
В тот же день, 15 июня, в Ленинграде группа людей в количестве шестнадцати (!) человек под руководством.43-летнего Марка Дымшица и 31-летнего Эдуарда Кузнецова решила захватить самолет и добиться у советского правительства разрешения на эмиграцию в Израиль.
Вот как вспоминает об этом инциденте сам Э. Кузнецов:
«Мое положение в 70-м было не из лучших. В Москву ездить к матери не разрешали (Кузнецова в первый раз арестовали еще в 61-м по делу Гинзбурга — Галанскова. — Ф. Р.), дело новое стряпали, стукача завербовали (правда, я его раньше завербовал, и мы вместе писали рапорты КГБ). Я был на грани взрыва, боялся сорваться на какой-нибудь мелочи. И решил: за ерунду сидеть больше не буду. Если уж сяду, то за что-то стоящее. И вот вместе со своими будущими подельниками мы надумали следующее. Страна нуждалась в твердой валюте, в западной технологии. Готовился так называемый детант — «разрядка». Спасти Россию, как мы полагали, в то время мог только Запад. И вот в момент главного соглашения Союзу придется пойти на уступки, если Запад этого потребует. В качестве уступки мы поставим проблему выезда, эмиграции. В те годы практически не выпускали, на Запад выезжали лишь единицы. Мало того, мы понимали, что вот-вот людей снова начнут сажать. И лучше уж сесть в тюрьму, чем так жить дальше.
Перебрали мы массу вариантов акций протеста: массовую голодовку на Красной площади, имитацию побега за рубеж на «Ту-104» человек ста пятидесяти с детьми. Самолет не захватывать, но сделать заявление о наших требованиях. Выбрали окончательный вариант: шестнадцать «заговорщиков» сымитируют захват самолета первого секретаря Ленинградского обкома партии Толстикова. Одного мы не рассчитали: наверняка из шестнадцати один или заложит, или проговорится. Стукачество тогда цвело пышным цветом. И точно, поняли, что за нами следят. Тогда начали хитрую игру: делали вид, что слежки не замечаем, а подготовку к акции тем временем продолжали. Я говорил ребятам: «Нас все равно засекли, вот-вот всех арестуют, а мы еще ничего не сделали. Надо сделать так, чтобы нас арестовали в аэропорту». И действительно, интересы КГБ и наши планы совпали. Они тоже хотели арестовать нас именно в аэропорту. Чтобы показать всему миру, какие мы бандиты. И мы решили делать то, что задумали, не питая по поводу исхода акции иллюзий. Пошли на нее отнюдь не во фраках с бабочками, а в телогрейках, сапогах, с вещмешками, в которых были махорка и чай — то, что могло пригодиться в лагере.
Когда мы поодиночке и по двое подтягивались к аэропорту, за каждым из нас следовали по 4–5 явных габэшников. Потом стало известно, что в рамках этой операции была стянута к аэропорту целая пограничная часть. Начальник 5-го управления КГБ по борьбе с диссидентами генерал Бобков прибыл из Москвы, чтобы лично руководить операцией захвата. Гэбэшники ждали возможности проявить себя, предвкушая получить за это внеочередные звездочки.
После того как мы после регистрации вышли на поле, на нас со всех сторон ринулись люди. Человек двадцать огромных лоботрясов выскочили из самолета. И пошла молотьба. Вместе с нами сбили с ног какую-то толстую, пригородного типа тетку, по ошибке прибившуюся к нашей группе. Мы-то барахтались молча, понимая, за что нас вяжут. А она, бедная, решила, что ее сейчас, прямо среди поля, изнасилуют. Помню задранную юбку, красные трусы, мелькавшие окорока ног. И ее истошный визг…»
А теперь из Ленинграда перенесемся в Луганск, где продолжаются поиски маньяка. 15 июня в оперативный штаб по поимке опасного преступника пришло сообщение из Харькова о том, что там изнасилована и убита гражданка Азарова. Луганских сыщиков сообщение привлекло тем, что в этом случае просматривался почерк их «подопечного»: жертва была задушена, руки связаны, во рту находился кляп. В Харьков срочно выехал работник Луганского угро. Он узнал, что еще в июне 1969 года там же при сходных обстоятельствах была убита гражданка Гусева. Убийство осталось нераскрытым. Также он выяснил, что за день до убийства Азаровой недалеко от того места, где будет найден ее труп, было нападение на молодую женщину. Преступник схватил ее сзади за горло, стал душить, повалил на землю. Однако ей повезло — насильник не стал ее убивать. В милицию она заявила спустя несколько дней после случившегося. После этих случаев было решено объединить действия луганских и харьковских розыскников.
В один из тех же дней середины июня писатель Астафьев пришел в вологодскую больницу, чтобы навестить Николая Рубцова, но того там уже не оказалось. Врачи сообщили, что буквально накануне к больному заявились друзья-собутыльники и уволокли его на волю. Сказали, мол, чего без толку лежать, коли рана уже почти зажила. Через пару-тройку дней Астафьев все-таки встретил Рубцова, но радости эта встреча ему не доставила. Рубцов предстал перед ним в компании алкашей, будучи сам в изрядном подпитии, лохмат, небрит, причем телогрейка, в которой он ходил в июне месяце, на нем была надета на голое тело, и по телу этому вилась татуированная живопись. Пьяный поэт с корешами стояли посреди улицы и задирали какого-то мужика-верзилу. Астафьев решил вмешаться. Он поинтересовался у верзилы, что происходит, и тот объяснил: мол, этот вшоныш (он ткнул пальцем в Рубцова) попросил у него спичек, он дал, а тот в ответ стал зажигать их одну за другой и бросать в него. Уж не больной ли он? На последнюю реплику верзилы Рубцов взвился, хотел было полезть в драку, но Астафьев его вовремя осадил. Он отобрал у поэта спички, вернул их хозяину и попросил не обращать внимания на причуды пьяных людей. Верзила, у которого, видимо, и без того проблем хватало, удалился восвояси. А Рубцов внезапно стал пенять писателю: «Чего ты лезешь, куда тебя не просят?! Мы бы этому хмырю сейчас таких пиздюлей навесили, кровью бы харкал…» Астафьев не стал вдаваться в дискуссию — развернулся и пошел своей дорогой.
16 июня, в 19.00, по ЦТ началась премьера 2-серийного телефильма «О друзьях-товарищах», повествующего о событиях осени 1919 года в Москве. В фильме впервые в отечественном кинематографе был воссоздан эпизод террористического акта, предпринятый левыми эсерами и «анархистами подполья» 25 сентября, когда во время заседания Московского комитета партии в Леонтьевском переулке в здание МК была брошена бомба. Террористы метили в Ленина, который должен был присутствовать на этом заседании, но ошиблись — Ильич в тот день туда так и не приехал. От взрыва рухнули стены и потолок зала, в результате чего были убиты 12 человек, в том числе секретарь МК Владимир Загорский (Лубоцкий), пытавшийся выбросить бомбу в окно (в фильме эту роль сыграл Валерий Золотухин). От взрыва должен был погибнуть и будущий основатель ЗИЛа 25-летний Иван Лихачев, однако его спасла от неминуемой гибели… любовь. Этот эпизод впоследствии красочно живописует писатель Юрий Нагибин в повести «Моя золотая теща», где Лихачев выведен под именем Василия Кирилловича Звягинцева. Послушаем рассказ писателя, которому на определенном этапе жизненного пути довелось быть мужем дочери знаменитого деятеля отечественного автомобилестроения:
«Меня давно занимала памятная доска на одном из старых зданий по Леонтьевскому переулку. Там сообщалось о гибели большой группы депутатов Московского Совета от взрыва эсеровской бомбы. Я вспомнил, что Василий Кириллович был депутатом Моссовета первого созыва, почему же его пощадила судьба?
С таким вопросом я обратился к своему тестю за общим завтраком.
— Папка бы тоже погиб, если б не я, — сказала Татьяна Алексеевна (жена Звягинцева. — Ф. Р.). — Я прибежала к нему на свиданку. Он вышел, мы стали обжиматься за углом. Тут как рванет!..
— Ну ладно! — буркнул Звягинцев. — Поехала!..
Он громко рыгнул — непременный ритуал, свидетельствующий о сытости: «Уф, обожрался!» — и вылез из-за стола. Он явно был смущен воспоминаниями Татьяны Алексеевны. Это напомнило мне Максима Горького, который краснел, если в присутствии женщины произносили слово «штаны», что не мешало ему при такой мимозности сожительствовать со своей снохой.
— Подумаешь, какой стеснительный! — сказала ему в спину Татьяна Алексеевна и в пряной чосеровской манере поведала о волнующем мгновении юности, где любовь и смерть соединились в едином клубке.
Едва обняв ее, Звягинцев хотел вернуться на заседание, но она расстегнула ему ширинку и, несмотря на неудобство положения и недостаточную изолированность места — правда, дело шло к вечеру, и фонари не горели, — сумела принять его в себя. Но он никак не мог приспособиться и норовил уйти, и тут как ахнет! От испуга он кончил, она тоже — впервые в жизни — и понесла Гальку.
— Значит, я дитя взрыва? — удивилась Галя. Татьяна Алексеевна кивнула и добавила несколько смачных подробностей о кусках окровавленного человеческого мяса, достигших их, — от взрыва погибли и люди, находившиеся снаружи. А на решетчатой ограде повис мужской член во всем наборе, припомнила сказительница. Я был уверен, что эта деталь появится, без нее былина была бы неполной…»
А теперь от событий года 19-го вновь вернемся в июнь 70-го.
Помимо фильма «О друзьях-товарищах» по ТВ в первой половине июня показывали следующие фильмы: «Попутного ветра, «Синяя птица»!», «Джамиля», «На войне как на войне» (1-го), «Высота» (2-го), «Нежность» (3-го), «Часы капитана Энрико», «Депутат Балтики», «Продавец воздуха» (4-го), «Друг Тыманчи» (премьера т/ф), «Кувшин», «Истребители» (5-го), «Три толстяка», «Ждите нас на рассвете» (6-го), «Беглец из Янтарного», «Фантазеры» (7-го), «Парень из нашего города» (8-го), «Они встретились в пути» (9-го), «Екатерина Воронина», «Черемушки» (10-го), «Журавушка» (11-го), «Железный поток» (12-го), «Кавказская пленница» (13-го), «Укротительница тигров», «Васек Трубачев и его товарищи», «Представление начинается» (премьера т/ф), «Живет такой парень» (14-го), «Три плюс два» (15-го) и др.
В столичных кинотеатрах состоялось несколько премьер, из которых выделю следующие: с 1 июня в прокат вышел фильм Сергея Юткевича «Сюжет для небольшого рассказа» с Николаем Гринько в роли А. П. Чехова и Мариной Влади в роли Лики Мизиновой (кстати, с 13 июня Влади гостит в Москве у мужа — Владимира Высоцкого). 3 — 8-го на Малой спортивной арене стадиона в Лужниках показывают венгерский детектив «Профессор преступного мира» (сеансы в 21.30, билеты по 30 копеек). 5—13-го на стадионе «Динамо» в 22.00 крутят итальянскую комедию «Не промахнись, Асунта!» с Моникой Витти в главной роли, а 15— 21-го — японскую мелодраму «Сезон любви». С 9-го в кинотеатре «Мир» показывают польский фильм «Графиня Коссель», 13-го в полутора десятках кинотеатров крутят боевик Алоиза Бренча про деятельность советских разведчиков в годы войны «Тройная проверка» с участием Игоря Ледогорова, Виктора Чекмарева, Валентины Егоренковой, Геннадия Нилова (отец нынешнего телевизионного «мента» Алексея Нилова), Вии Артмане и др.
Из новинок зарубежного кино назову следующие ленты: с 1-го на экраны вышел приключенческий фильм французского режиссера Кристиана Жака «Черный тюльпан» с Аленом Делоном в главной роли; с 15-го «ДЕФА-вестерн» «Белые волки» и приключенческий фильм той же киностудии «ДЕФА» «Похищенный».
Из театральных премьер упомяну одну: с 4 июня в Театре оперетты идет спектакль «Нет меня счастливее». Многие столичные театры в это время находятся на гастролях: кто в стране, кто за границей. Например, МХАТ с начала июня был в Англии. Вспоминает В. Шиловский:
«Впервые были не очень удачные гастроли. «Чайка» Бориса Николаевича Ливанова в буквальном смысле провалилась. «Шестое июля» Леонид Викторович Варпаховский переделал специально для Англии. Это нужно было иметь талант Варпаховского. Старые большевики через журнал «Огонек» ударили по драматургии спектакля. Мол, в уста Дзержинского вложены слова Троцкого. Началась какая-то грязная история. И спектакль сняли. Это был очень сильный удар, потому что в Англии прошла реклама и англичане ждали именно эту постановку.
Вместо «Шестого июля» мы повезли «Третью Патетическую» Погодина. Это постановка 1957 года, старый спектакль, да и сама пьеса оставляет желать лучшего. Но актерский состав был блестящий. Газеты писали, что только высочайшее мастерство и талант русских артистов могут сыграть драматургию уровня церковно-приходской школы. Это было ужасно. При полных залах гастроли были, мягко говоря, гораздо ниже мхатовских…»
Между тем, пока часть труппы МХАТа находилась в Англии, другая его часть, оставшаяся в Москве, готовила переворот. Возглавлял заговор один из старейших актеров прославленного театра Михаил Яншин, который в один из тех июньских дней и собрал у себя на квартире совещание (великие «старики» МХАТа Б. Ливанов, А. Грибов, А. Кторов, М. Болдуман, В. Станицын на него приглашены не были, поскольку не разделяли позиции Яншина). Совещание было посвящено одной проблеме: как вернуть МХАТу былую популярность. К тому времени зритель перестал ходить в этот некогда популярный театр — только школьники и командированные частично заполняли зрительный зал. Билеты на мхатовские спектакли продавали в нагрузку, что было особенно унизительно для актеров, которые помнили былые годы, когда во МХАТ попасть было крайне непросто. Однако несмотря на то что все «старики» были согласны с тем, что театру необходимы перемены, но каждый из них понимал их по-своему. Тот же Яншин, Марк Прудкин и их сторонники видели выход в следующем: надо сместить с поста художественного руководителя Бориса Ливанова и пригласить на эту должность другого человека. Поначалу их выбор пал на главрежа БДТ Георгия Товстоногова, но тот от такой чести отказался. Тогда решили найти своего, столичного. Сошлись на Олеге Ефремове, поскольку, во-первых, считали его своим, мхатовским, а во-вторых — надеялись, что смогут им управлять. Кстати, сам Ефремов на той революционной сходке у Яншина присутствовал, трескал черешню из огромной вазы, стоявшей на столе, и в конце концов дал свое согласие на такой переход.
Тем временем в Советском Союзе вовсю свирепствует эпидемии холеры. Вспыхивает она сразу в нескольких местах — в Астрахани, Волгограде, Ростове-на-Дону, Одессе. Особенно тяжко приходилось последней, которая всегда славилась своим многолюдием и гостеприимством, А теперь это был пустой и притихший город. Чтобы вселить в людей оптимизм, городские власти приняли решение обратиться к местным юмористам, чтобы они встряхнули народ — показали несколько спектаклей. Первыми откликнулись Михаил Жванецкий, Роман Карцев и Виктор Ильченко (двое последних только-только вернулись из Ленинграда, уйдя от Аркадия Райкина).
Вспоминает Р. Карцев: «Это было хорошее время — в Одессе была холера! Сбежал наш режиссер, испугавшись эпидемии. И мы втроем, без режиссера, сделали первый спектакль «Как пройти на Дерибасовскую?». Это был лучший спектакль в нашей жизни. Публика буквально уползала! Я не имею в виду какое-то особое мастерство или глубину этого спектакля. Нет, просто он был очень смешной! Там же были 20 наших, как теперь говорят, «хитов»: «Авас», «Как это, как это», «Дедушка» и другие…»
Между тем продолжается эпопея с содержанием в психушке Жореса Медведева. Всю первую половину июня многие деятели культуры и науки пытались призвать власти отпустить его на свободу и в конце концов добились своего. Лично Брежнев вмешался в это дело. Вот как вспоминает об этом один из его тогдашних референтов А. Бовин:
«В те дни я делал для Брежнева какую-то бумагу. И когда докладывал ее, заметил, зря все это с Медведевым, себе же хуже делаем…
У Брежнева была такая привычка: ты ему что-то толкуешь, а он сидит с невозмутимым лицом и никак не реагирует на сказанное. Долго «переваривал». А тут, уж не знаю почему, он сразу при мне позвонил по селектору Андропову. И спросил его:
— Это ты дал команду по Медведеву? Ответ прозвучал примерно так:
— Нет, это управление перестаралось. Мне уже звонили из Академии наук. Я разберусь.
Мне Брежнев так ничего и не сказал, но дал возможность убедиться, что он «вник» в ситуацию…»
В результате вмешательства Брежнева 17 июня Жореса Медведева выпустили из психушки.
В это время Театр имени Вахтангова находился с гастролями в Новосибирске. 18 июня одной из ведущих актрис этого театра — Валентине Малявиной — исполнилось 29 лет. Дата не круглая, но коллеги именинницы решили отметить ее с большим размахом. Был накрыт роскошный стол, Малявину буквально завалили цветами. А потом Александр Кайдановский, который, как мы помним, испытывал к имениннице особые чувства, пригласил ее в общежитие, где на время гастролей он обитал с друзьями-актерами, и празднество продолжилось. Кайдановский в тот вечер был в ударе: читал стихи, пел собственные песни на стихи Языкова, Пушкина, Пастернака, Ахматовой. Малявиной очень нравилось, как он поет и играет на гитаре. Он пел несколько жестко, но сквозь жесткость проступал характер и глубокий ум. Именно этот вечер станет поворотным в судьбе обоих. Вернувшись в Москву, Малявина сообщит своему мужу, Павлу Арсенову, что полюбила другого человека и уходит к Кайдановскому. Сначала они поселятся в мастерской художника Никиты Лавинского, потом снимут комнату на Воронцовской улице, что у метро «Таганская», затем переедут на Арбат, рядом с Филипповской церковью, где когда-то крестили Малявину. Однако это все произойдет позже, а мы пока вернемся в июнь 70-го.
19 июня в 14.59 завершился космический полет Андриана Николаева и Виталия Севастьянова. Они пробыли в космосе 18 дней, чего до них не делал ни один космонавт. Однако именно поэтому первое время после полета космонавты чувствовали себя неважно и даже подумывали… о смерти. Как вспоминает другой космонавт — А. Елисеев:
«Я встречал экипаж на месте посадки и провел около него первую ночь. Честно признаюсь, не было полной уверенности, что она пройдет благополучно. Ребята не могли стоять на ногах, боялись заснуть из-за опасения, что не смогут больше проснуться. Сердце перестроилось на работу в невесомости и не справлялось с земными нагрузками. Только на шестые сутки оно вышло на почти нормальный режим работы. В этот день космонавты начали ходить и поверили, что организм справился. Но было ясно, что усложнять условия работы сердца больше нельзя…»
В эти же дни в Ялту из Москвы вернулся Александр Збруев. Похоронив мать, он вынужден был вновь включиться в работу — сниматься в комедии «Опекун». Как ни тяжело ему было после такого трагического события изображать беспечного обалдуя Мишу Короедова, но ничего не поделаешь — профессия вынуждала.
В воскресенье, 21 июня, исполнилось 60 лет Александру Твардовскому. По этому случаю власти собирались выделить для празднования зал Чайковского и наградить юбиляра званием Героя Социалистического Труда (дамским именем Гертруда называли его шутники), однако он сам сорвал это мероприятие, вступившись за Жореса Медведева. Произошло это в начале июня. В тот день Рой Медведев заехал на дачу в Пахру к писателю Владимиру Тендрякову, чтобы вместе с ним ехать в Калугу, к брату. А на огороде напротив работал с граблями Твардовский. Он поинтересовался, куда это они собрались ехать. Медведев ему и говорит: «Александр Трифонович, мы едем в Калугу. Вы тоже были у меня в списке на поездку, но я знаю, что у вас на носу юбилей. И я не хочу портить вам праздник». Однако Твардовский отложил грабли и сказал: «Если не я, то кто же?» И отправился в Калугу. Узнав про это, власти отменили и зал Чайковского, и Гертруду.
А теперь послушаем рассказы тех очевидцев, кто был приглашен 21 июня на юбилей Твардовского. Вспоминает Г. Бакланов: «Мы с женой были приглашены на грустное его шестидесятилетие, справлялось оно за городом, на даче. Он, Мария Илларионовна радушно встречали гостей. У большого, во всю террасу, стола хлопотала, еще и еще поднося из кухни, Оля, младшая, особенно, как мне казалось, любимая, даже с какой-то болью любимая дочь. Однажды, в тяжком запое (по времени это совпало с очередным запрещением уже Сданного в набор номера «Нового мира») пригрезилось Александру Трифоновичу, что Оля умерла. И, плача, он рассказывал об этом, и невозможно было его переубедить, пробиться в помраченное сознание, страшно представить, что он тогда пережил.
Гости съезжались, уже было известно, что награда снижена до минимума: орден Трудового Красного Знамени. Ниже — только многоцветный, как мордовский сарафан, новоизобретенный орден Дружбы народов, еще ниже, в самом низу — «Знак Почета», прозванный «Веселые ребята». Орденов не хватало, горстями для ублаготворения швыряли их из кремлевского окна в народ, измысливали новые: беря себе, надо было давать другим. Это про императора Павла сказал Карамзин: «Он отнял у казни стыд, а у награды честь». О чести говорить уже не приходилось, но унизить наградой могли.
Александр Трифонович, виду не подавая, шутил с гостями, но еще не переступил он в себе ту грань, за которой человек свободен. И за стол не садились, ждали Шауро (Василий Шауро с 65-го был заведующим отделом ЦК КПСС, отвечавшим за культуру. — Ф. Р.), слух прошел, что выехал, едет, ему поручено поздравлять…
Больно мне было в тот день за Твардовского, когда мы, в свою очередь виду не подавая, прогуливались по участку, занимали себя разговорами. Трудно отрывал он от себя привычное прошлое. Но отрывал. А только тот и заслуживает уважения, кто себе в ущерб поступает по долгу и совести…»