1974. Март

1974. Март

Страшный диагноз Любови Орловой. День политического заключенного. Вячеслав Фетисов шокировал школу. Фигурное катание для жены генсека. Новая пьеса Василия Шукшина. Разборка со стрельбой в ресторане "Русь". Бонни и Клайд советского розлива. Брежнев придумал БАМ. Мордюкова и Матвеев — народные. Жуткое убийство в Москве. Хоккеиста Якушева хотели "забрить" в солдаты. Монолог Высоцкого. Шутка Андрея Миронова. Режиссер Элем Климов заставлял актера Алексея Петренко купаться в мартовской луже. Знакомство Святослава Федорова с его будущей женой. Уникальная операция в Склифе: больной женщине пришили оторванную руку. Интриги в Большом театре. Очередные звания киношным звездам. Савелию Крамарову пришлось раскошелиться.

В начале марта кинорежиссер Григорий Александров заканчивал монтажно-тонировочные работы по фильму "Скворец и Лира". Главную роль в нем — советскую разведчицу Людмилу Грекову, как и полагается, играла супруга режиссера Любовь Орлова. Над фильмом с самого начала висел злой рок. Поначалу его не разрешал снимать КГБ, а когда разрешение все же получили, никак не удавалось написать "удобоваримый" сценарий. Из-за этого подготовительный период длился почти четыре года. За это время распустили одну съемочную группу, затем набрали другую. Наконец в ноябре 72-го съемки начались, но из-за постоянных больших и мелких катаклизмов (то визу за границу вовремя не оформят, то заболеет кто-то из съемочной группы) этот процесс растянулся еще на полтора года. В январе 74-го, когда начался монтажно-тонировочный период, внезапно на целый месяц из-за болезни выбыл Александров. Когда же он вновь встал к режиссерскому пульту и началась "озвучка", плохо себя почувствовала уже Любовь Орлова.

И все же ей удалось довести начатое дело до конца, после чего в марте она легла в больницу. Врачи обнаружили у нее рак, но сказать об этом страшном диагнозе решились только Александрову. А он уговорил их наврать жене, что у нее обнаружены камни в желчном пузыре. Впереди ее ждала операция. А пока Орлова даже в больнице продолжала тщательно следить за собой. К примеру, в ее палате был установлен балетный станок (муж привез его с их внуковской дачи), и каждый день Орлова по нескольку минут разминалась на нем.

А теперь из Москвы перенесемся на время в мордовские лагеря, где сидели политические заключенные. Именно там в те дни созрела идея провозглашения Дня политзаключенного в СССР. Дело было так. В лагере № 3, что в поселке Барашево, где находилась больничная зона, известный правозащитник Кронид Любарский встретился с другим политзэком Алексеем Мурженко, осужденным по знаменитому "самолетному делу" (смотри хронику 1970 года). Любарский прибыл туда из лагеря строгого режима (так называемого "черного"), а Мурженко — из лагеря особого режима ("полосатого"). Больница же была тем местом, где были возможны контакты между зэками из разных зон. Любарский и Мурженко встретились на прогулке и буквально с первой же встречи стали обсуждать концепцию Дня политзаключенного. Причем нужное название подбирали очень долго. С самого начала было отвергнуто название "День советского политзаключенного", поскольку среди политзэков было много таких, кто не считали себя гражданами СССР, например те же литовские "лесные братья". Не менее долго обсуждалась и дата дня. Позднее будут писать, что был выбран день гибели Юрия Галанскова в лагере. Но это неверно, так как Галансков умер 4 ноября. Кроме того, эта идея, действительно возникшая, оказалась неприемлемой при существовавшей расстановке сил и отношениях между зэками в лагерях, поскольку Галансков был членом НТС и тем самым как бы российским деятелем. Поэтому идея установить дату Дня политзаключенного в день его смерти была бы неприемлемой для литовцев и украинцев. В конце концов, разработчики избрали 30 октября как нейтральную дату. При этом они исходили из следующих соображений: во-первых, разговоры эти были в марте-апреле, и требовалось время для оповещения и подготовки, во-вторых — многих политзэков к 1974 году перевели в Пермские зоны, которые тогда только начинались. Кроме того, хотелось напомнить властям о существовании политических заключенных перед праздником 7 ноября.

В начале марта из Канады на родину вернулись юниоры хоккейной команды ЦСКА. Это турне наши ребята провели блестяще: из шести игр победили в четырех, одну проиграли и одну (с фарм-клубом "Торонто Мейпл Лифз") свели вничью. Вернулись юниоры не с пустыми руками. Например, тот же Вячеслав Фетисов на 42 доллара командировочных целиком обновил свой гардероб: прикупил себе ботинки на огромной "платформе", две пары кримпленовых брюк в клеточку, вызывающего цвета желтые мохеровые носки и нейлоновую рубашку с огромным воротником. Не забыл и про близких: матери привез платье, отцу — кофту, бабушке и брату Анатолию тоже что-то обломилось. Кроме того, Фетисов привез из поездки чуть ли не килограмм "чун гама" (жевательной резинки), которая в Советском Союзе ценилась так же, как у островных аборигенов какие-нибудь спички. Когда Фетисов пришел в школу, одетый в туфли на "платформе", в кримпленовые брюки, желтые носки, да еще со жвачкой во рту, его классная руководительница чуть в обморок не упала. Она тут же настучала директрисе, которая приказала Фетисову немедленно отправляться домой и переодеться в более привычную для советского школьника одежду.

В предпраздничные и праздничные дни отечественное телевидение побаловало своих зрителей хорошей "развлекухой". Тут и телефильм "Поет Анна Герман" (2 марта), и трехчасовой концерт любимца всех советских женщин Муслима Магомаева (10 марта). А в праздничный день 8 Марта "развлекухи" было еще больше: в 18.05 был показан "Праздничный вечер в Останкине", в 20.00 — "Кабачок "13 стульев", после чего завершил праздничный телевечер концерт иноземной, но чрезвычайно популярной в Союзе эстрадной звезды из Франции Мирей Матье. Правда, ее концерт продлился недолго — всего полчаса. Спросите почему? Потому что сразу после него началась трансляция с 54-го чемпионата мира по фигурному катанию, проходившего в Мюнхене. А фигурное катание было любимым развлечением супруги генерального секретаря ЦК КПСС Виктории Петровны Брежневой. Зная про эту ее любовь, тогдашний председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин специально транслировал по телику все соревнования по этому виду спорта, как внутрисоюзные, так и международные. Вот и в тот день, 8 марта, фигурное катание транслировали как днем (13.05), так и вечером (с 22.00). К огромной радости всех советских болельщиков и Виктории Петровны Брежневой, на чемпионате в Мюнхене победили наши: среди танцевальных пар "золото" взяли Ирина Роднина и Александр Зайцев, в произвольной программе — Людмила Пахомова и Александр Горшков.

В эти же дни Михаил Ульянов усиленно искал новую пьесу для постановки в Театре имени Вахтангова. Перебрав в уме, наверное, с десяток авторов, Ульянов в конце концов остановился на Василии Шукшине. Он позвонил ему домой и спросил: нет ли у того чего-нибудь "новенького"? К радости Ульянова, Шукшин сообщил, что такая пьеса есть. "Приезжай, покажу", — предложил он. Далее послушаем самого М. Ульянова:

"Я приехал — уже в новую четырехкомнатную квартиру на улице Бочкова. Шукшин только вернулся со съемок, был очень домашний и возбужденно-вдохновенный. На вешалке висели шубенки дочек, Ольги и Маши; я спросил:

— Ну, что, до печенки достают? Василий Макарович как-то радостно пожаловался:

— О, не говори! Дырки в боку крутят!

Мы сидели втроем — Лидия Николаевна, я и Шукшин; он сказал:

— Вот моя пьеса "Точка зрения". Но учти: я сейчас собираюсь писать новую.

И опять открылся тот человек, которого я уже дважды видел: на студии, во время рассказа о Степане Разине, и у Тарковского.

У него была странная манера: когда захлестывала какая-нибудь идея, он, разговаривая, вставал и проводил рукой по голове от лба к затылку — он делал так, даже снимаясь в кино.

Василий Макарович стал рассказывать сюжет "А поутру они проснулись". Я хохотал, а он говорил подробно, как будто читал наизусть. Возможно, часть пьесы уже была написана, а может быть, уже вся родилась в голове, и ее оставалось только записать.

Кончив рассказ, он бросил:

— Я сейчас подарю тебе книгу.

И действительно, подарил сборник рассказов "Характеры" с надписью: "Михаилу Ульянову — земляку, коллеге, художнику — с дружбою. В. Шукшин".

Лидия Николаевна сказала:

— Во, смотри, как он расщедрился!

Из этого я понял, что Шукшин не так уж часто свои книжки дарил. Но, очевидно, такая у него была светлая минута, так ему было хорошо, что он и в самом деле расщедрился. Что же касается землячества, упомянутого им, то оно у нас довольно относительное — только сибирское: я — из Омска, Василий Макарович — с Алтая…

Я сказал:

— "Точку зрения" я прочту, но, конечно, подожду новую пьесу — ты так интересно рассказал… Я уж лучше подожду.

— Ну, смотри. Я сейчас уезжаю сниматься, а как только пьеса будет готова, так сразу тебе и пришлю…"

В не меньших заботах, чем деятели искусства, пребывал в том марте и отечественный преступный мир. В один из тех холодных мартовских дней небезызвестный Вячеслав Иваньков, или Япончик, вместе со своими приятелями мирно отдыхал в подмосковном ресторане "Русь" (район Салтыковки). Это заведение было очень популярным в те годы, там собиралась самая разношерстная публика, от бандитов до известных артистов, спортсменов и т. д. Вот и в тот день ресторан был забит до отказа самыми разными посетителями, каждый из которых пришел сюда отвлечься от мирской суеты и предаться веселью. Последнего было в избытке, поскольку на небольшой эстраде вовсю наяривал популярные шлягеры ресторанный ансамбль. Кстати, играли ребята совсем неплохо, ведь тогдашние музыканты, игравшие в ресторанах, могли дать фору любому из нынешних поп- и рок-звезд. Но это так, к слову. В тот вечер репертуар музыкантов "Руси" состоял из весьма разнообразных произведений. Например, сыграв "Увезу тебя я в тундру", могли сбацать "Мурку" или "Утреннюю гимнастику" Высоцкого. Особой строкой проходили произведения, которые заказывали сами посетители ресторана. К примеру, грузины чаще всего просили спеть "Сулико" или сыграть "Лезгинку", молдаване "Гуцулочку" и т. д. Музыканты шли на такие просьбы охотно, потому как каждый заказ оплачивался отдельной строкой: заказчик совал "чирик" (червонец, 10 рублей) кому-либо из музыкантов и выходил в круг.

В тот злополучный вечер именно с заказной песни все и началось. Группа молодых людей, представлявших далекую Грузию, видимо, перебрав со спиртными напитками, стала гонять одну грузинскую песню за другой. Когда кто-то из посетителей другой национальности возмутился, грузины полезли в драку. Иваньков и его приятели, сидевшие поблизости и тоже изрядно перебравшие с крепкими напитками, ввязались в драку не с грузинской стороны. Начался мордобой, который в любом ресторане никогда не считался делом из ряда вон. Вот и эта драка не стала неожиданной для персонала "Руси", поскольку нечто подобное там периодически происходило. Обычно в таких случаях администрация вызывала милицию, которая вязала драчунов и скоренько оформляла "протоколы о хулиганке". В зависимости от ущерба, нанесенного государственному имуществу (поломанные столы, стулья, разбитые стекла), выносились и наказания: от денежных штрафов до 15 суток исправительных работ и даже заключения в тюрьму. Однако той мартовской драке навсегда суждено было войти в криминальную историю Советского Союза. И не тем, что там было поломано больше всего столов и стульев, разбито несметное количество посуды и свернуто носов, а тем, что именно тогда застрелили человека. А произошло это так.

В разгар драки, когда грузины стали теснить Япончика и его приятелей, один из друзей Иванькова выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в противника. Обливаясь кровью, тот рухнул на пол. В следующую секунду в ресторане началась настоящая паника, и люди буквально бросились врассыпную (до этого все они с интересом наблюдали за побоищем со стороны). Попытались скрыться с места происшествия и участники мордобоя, однако повезло не всем. Например, тот, кто стрелял из пистолета, сумел в сутолоке выбежать на улицу и, заскочив в первую же попавшуюся машину, исчезнуть с места преступления. А вот Иванькову, которого грузины сумели настичь у выхода и скрутить руки, пришлось отправляться в ближайшее отделение милиции. Там выяснилось, что водительское удостоверение у него фальшивое, и ему к "хулиганке" добавили еще и подделку документов. В итоге Иванькова отправили прямиком в Бутырку.

Буквально на вторые сутки после побоища вся Москва полнилась слухами о нем. Причем слухи ходили самые невероятные: например, утверждалось, что бандиты устроили перестрелку между собой, укокошили несколько человек с обеих сторон да еще ранили нескольких посторонних свидетелей. Даже "Голос Америки", который уделил этому случаю несколько минут в передаче новостей из Советского Союза, не избежал неточностей, описывая побоище со слов иностранцев, присутствовавших в ресторане. Короче, шум эта история наделала большой. Что, кстати, неудивительно. Это в нынешние дни Москва превратилась в нечто вроде Чикаго 30-х, а в те приснопамятные годы если и велась стрельба на улицах города, то только из рогаток. Любой случай несанкционированного применения огнестрельного оружия расследовался с особым рвением, и виновных старались наказать максимально строго. Впрочем, с делом о перестрелке в ресторане "Русь" все вышло несколько иначе, о чем разговор у нас пойдет чуть позже. А пока продолжим рассказ о других событиях марта 74-го.

В том месяце сыщикам Московского следственного отдела МВД СССР удалось-таки арестовать опасную криминальную парочку, этаких Бонни и Клайда советского розлива — супругов Егоровых. Правда, в отличие от своих американских предшественников, наш криминальный дуэт специализировался не на кровавых нападениях на банки, а на кражах. Впервые супруги засветились в июне 73-го, когда на ряде железнодорожных вокзалов страны были зафиксированы кражи личных вещей у пассажиров. В результате оперативных мер был арестован некий, гражданин Фецич, который на первом же допросе показал, что работал не один, а в трио с супругами Егоровыми. Однако, где именно те скрываются, задержанный не знал: сказал, что они люди осторожные и привыкли подолгу в одном и том же городе не задерживаться.

Тем временем из разных городов страны вскоре стали поступать сведения о новых кражах, которые по почерку были весьма похожи на те, что совершали Егоровы. Так, в Днепропетровске некая миловидная особа вызвалась постеречь вещи у пассажирки дальнего следования, пока та отлучилась по малой нужде. Когда пассажирка вернулась, ни гражданки, ни своих вещей она уже не обнаружила. В тот же день миловидную особу в компании с каким-то мужчиной видели уже на городском пляже. А потом одна из отдыхающих недосчиталась своего транзисторного приемника. Спустя сутки парочка засветилась на другом вокзале и совершила несколько краж вещей из тамошних камер хранения. Действовали преступники без особой хитрости: под видом пассажиров, хранящих багаж в камере, они подсматривали, как другие люди набирают цифры кода.

Чуть позже супруги Егоровы объявились в Ленинграде, потом в Киеве, Саратове и других городах Союза. Приехали они и в Москву. Здесь первым делом Егоров наведался в магазин Военторга, что на Калининском проспекте, и купил себе форму майора Советской Армии. Сделано это было неспроста: понимая, что их уже давно ищут, преступники решили сменить почерк и переквалифицироваться в кидалы. Трюк удался — с помощью военной формы криминальная парочка облапошила еще не один десяток доверчивых граждан. На этот раз их жертвами стали желающие приобрести автомобили. Егоров обещал людям помочь в покупке авто (дескать, по своим, военным, каналам), и те безбоязненно доверяли ему свои деньги. В те годы доверие простых граждан к военным было почти безоговорочным. В итоге за короткое время Егоровы обманным путем сумели завладеть астрономической по тем временам суммой — почти 40 тысячами рублей! И все же, сколь веревочке ни биться… Короче, в марте 74-го Егоровых арестовали.

Генсек ЦК КПСС Леонид Брежнев отправился в Пицунду. Но не отдыхать, а работать: 12 марта там у него состоялась встреча с президентом Франции Жоржем Помпиду (кстати, это была последняя официальная встреча президента — через три недели он скончается). А день спустя Брежнев прибыл в Алма-Ату, где намечались торжества по случаю 20-летия освоения целинных земель. Послушаем очевидцев, присутствовавших на этих торжествах. Рассказывает журналист А. Мурзин (кстати, вскоре именно он будет одним из тех, кто сядет писать за Брежнева его нетленки — книги "Целина", "Возрождение" и др., о чем обязательно будет рассказано позже):

"Я Брежнева в первый раз наблюдал на праздновании двадцатилетия целины в 74-м году. Тогда он был еще вполне здоровым. Мы с Валерием Болдиным (да, с тем самым, который при Горбачеве стал руководителем аппарата президента, а потом в "Матросской Тишине" за ГКЧП сидел) поехали в Алма-Ату от "Правды".

В три часа ночи мы встречали Брежнева в аэропорту. На летном поле — номенклатура всего Казахстана, человек 600 выстроились. Все Политбюро ЦК КПСС съехалось, все казахстанские соседи. Только здоровался он, наверное, часа два. А через день с утра (15 марта. — Ф. Р.) юбилейное заседание, потом концерт, а после банкет.

Там, на банкете, куда кому сесть — пофамильно указано было. Все уже сидят, а Брежнева нет. Кунаев (1-й секретарь ЦК КП Казахстана. — Ф. Р.) говорит: "Товарищи, Леонид Ильич задерживается, просил не беспокоиться, он сейчас придет. А я пока произнесу первый тост". Но тут в дверях появляется Брежнев, и на его знаменитой брови белый пластырь. По залу легкий шумок. Только что вроде на концерте сидел без пластыря. Брежнев пошутил: "Вы, конечно, уже подумали, что Брежнев напился и ударился бровью об угол. Это не так. Это — фурункул. Я ведь прилетел из Пицунды с переговоров с Помпиду. Там солнце, а у вас март, холод. Вот немного простудился. Так что первый тост буду произносить я". Ну, дальше "юбилейничали" до четырех утра. И он из зала не ушел, пока все не кончилось. Здоровый, крепкий был…"

Юбилейное заседание, на котором Брежнев толкнул речь часа эдак на два, в общем-то ничем не примечательно: обычные хвалебные словеса. Однако было в докладе генсека одно место, которое вскоре вошло в историю. Что же такого эпохального сказал генсек? А сказал он следующее: "целина не кончается казахстанскими или алтайскими степями. Целина — это тайга Сибири, тундра Севера… Чтобы быть более конкретным, назову лишь один из готовящихся проектов. Это — Байкало-Амурская магистраль, железная дорога, которая пересечет всю Восточную Сибирь и Дальний Восток… Убежден, товарищи, что эта стройка станет всенародной…" Как в воду глядел: вскоре на БАМ отправился первый строительный отряд (600 человек), за которым потянулись и другие. БАМ на долгие годы стал не просто стройкой, а мощным идеологическим оружием в руках режима. Приведу по этому поводу слова бывшего собкора "Комсомольской правды" на БАМе В. Сунгоркина:

"Для речи Брежнева изыскивался яркий пример, подтверждающий преемственность традиций трудового подвига. Да и "большая внутренняя политика", требовала существенного "освежения лозунгов", большой, красивой цели для молодого поколения — экономические реформы окончательно затухли, общественная жизнь скучнела, старые призывы обветшали, и никому уже не казались романтическими. Что затеять для всенародного подвига? Новый завод-гигант? Плотину? Город? В эпоху космоса подобное слишком — как бы это выразиться-то — худосочно… И к тому же все уже было… Думаю, шел поиск. Проворачивались аппаратные шестеренки. Нажимались рычаги. Я не знаю, чей гений проинформировал "самого" о БАМе. Хотя проектирование трассы ни шатко ни валко шло с середины шестидесятых годов, хотя с декабря 1971 года почти в "секретном порядке" и очень неторопливо укладывали рельсы от Транссиба на захолустный поселок Тындинский, это вовсе не означало, что вот-вот начнется "небывалое по размаху" — от Байкала до Амура! А если точнее, то ведь еще "ширше" оказался замах — от Братска до Тихого океана. Думаю, неслучайное совпадение и в том, что БАМ был одним из крупнейших довоенных проектов И. В. Сталина. Любовь к прижизненным памятникам и грандиозным в природно-географическом смысле преобразованиям (что, видимо, органически взаимоувязано) была характерной чертой обеих личностей…"

14 марта в газетах появился Указ о присвоении званий народных артистов СССР двум звездам отечественного кинематографа: Нонне Мордюковой и Евгению Матвееву. В те дни они готовились к съемкам в очередных фильмах: Мордюкова должна была сыграть одну из главных ролей у Алексея Салтыкова в "Семье Ивановых" и сняться в эпизоде у Сергея Бондарчука в шолоховской экранизации "Они сражались за Родину", Матвеев — главную роль в собственном фильме "Любовь земная".

На столичных экранах идут премьеры новых фильмов. 4 марта их случилось сразу две: вышла мелодрама Федора Филиппова "Это сильнее меня", где главную мужскую роль исполнил дебютант Александр Михайлов и уже признанная звезда Валентина Малявина, и историко-биографический фильм про украинского писателя Ярослава Галана "До последней минуты". 11-го состоялись еще две премьеры: вышел фильм Виктора Трегубовича "Старые стены", где в роли директора ткацкой фабрики зрители увидели Людмилу Гурченко, и "Письмо из юности" Юрия Григорьева с участием Леонида Неведомского, Евгения Карельских и др.

Кино на ТВ было представлено следующими фильмами: "Они встретились в пути" (1-го), "Цыплят по осени считают" (премьера т/ф), "Адмирал Ушаков", "Поздний ребенок" (2-го), "Петр I", 1-я серия (3-го), "Виринея" (4-го), "Невестка" (впервые на ЦТ), "Сергей Лазо" (5-го), "Старшая сестра" (6-го), "Простая история" (7-го), "Я вас любил", "Женщины" (8-го), "Свадьба", "Двое в пути" (9-го), "Звонят, откройте дверь", "Петр I", 2-я серия (10-го), "Решающий шаг" (12-13-го), "Сюжет для небольшого рассказа" (14-го), "Один шанс из тысячи" (15-го) и др.

На эстрадных площадках выступали следующие артисты: 5-17-го во Дворце спорта в Лужниках состоялись сборные концерты с участием Николая Озерова, Валентины Толкуновой, Валерия Золотухина, Геннадия Хазанова, Ольги Аросевой, Бориса Рунге, Бориса Владимирова, Вадима Тонкова, ВИА "Веселые ребята" и др.; 9-11-го в ГЦКЗ слушателей радовал своим искусством испанский певец Мичел; 6, 7, 10, 11, 14-го в ГТЭ продолжил свои гастроли Аркадий Райкин и его театр миниатюр; 8-10-го в "Октябре" выступали ВИА "Голубые гитары" и югославская певица Аница Зубович; 9-10-го в ГТЭ выступал дуэт Мария Миронова-Александр Менакер.

Аркадий Бушко продолжает подготовку к страшному преступлению — убийству родного отца и мачехи. Как мы помним, еще в конце февраля заговорщики провели последнюю встречу, где обсудили все детали предстоящей операции. Вечером 15 марта Кочегарову домой позвонил Аркадий и предупредил, чтобы завтра тот обязательно был дома — операция вступит в решающую стадию. Кочегарову, который на каком-то этапе внезапно струхнул и стал искать любую возможность, чтобы выйти из этого жуткого дела, впервые стало по-настоящему страшно. Но пути к отступлению уже не было.

Утром следующего дня Бушко вновь позвонил сообщнику и сказал, что операция началась: третий их напарник, Мусин, под предлогом показа Тросману какой-то редкой коллекционной тарелки выманил супругов к себе на квартиру в районе метро "Баррикадная". Он рассчитал: его мать накануне уехала к своей подруге в Павловский Посад, поэтому помешать расправе никто не мог. Оставив гостей в одной из комнат, Мусин зашел в ванную, где сделал себе укол адреналина — чтобы по-настоящему возбудиться. Затем взял в руку заранее припасенный обрубок свинцового кабеля и вернулся к гостям.

Первый удар пришелся по Тросману: старик свалился на пол, даже не успев понять, что произошло. Его жена только всплеснула руками от ужаса, как обрубок кабеля опустился уже на ее голову. Но в самый последний момент женщина успела откинуть голову в сторону и удар пришелся по плечу. Тогда Мусин схватил жертву руками за шею и стал душить. В этот момент очнулся Тросман и сделал попытку подняться на ноги. Мусин отбросил от себя полузадушенную женщину и бросился на кухню. Схватив со стола нож, он стал наносить удары в разные части тела. Когда Тросман затих, Мусин этим же ножом добил женщину.

Практически сразу после убийства Мусин позвонил Бушко и доложил о проделанной работе. Выслушав похвалу от заказчика, он попросил срочно привезти к нему на квартиру несколько рулонов обоев: дескать, старые забрызганы кровью, надо переклеивать. Бушко отнесся к этой просьбе с пониманием. Он тут же перезвонил Кочегарову и назначил ему встречу через час на площади Пушкина. Когда тот явился, он передал ему деньги, приказал купить на них обои и отвезти их к Мусину на "Баррикадную". Далее послушаем рассказ самого Кочегарова:

"Когда я вошел в квартиру Мусина, в малой комнате я увидел, что трупы были завернуты в одежду и связаны веревкой, рядом была лужа крови, на стенах и креслах было множество пятен алой крови… Мы позвонили Аркадию и попросили, чтобы он привез мешки для упаковки трупов…"

Когда Бушко вошел в квартиру, он первым делом поинтересовался у Мусина, где бумажник его отца. Мусин сходил к трупам и вскоре вернулся с искомым бумажником. Бушко при нем достал из него 100 рублей и паспорт отца. Паспорт он оставил себе, а все остальное отдал убийце: мол, пользуйся, заработал.

Около шести вечера все трое вышли из квартиры и поехали в центр города, по дороге договорившись, что в понедельник, 18 марта, встретятся в кафе "Ивушка", где Бушко передаст Мусину остальные причитающиеся ему деньги. Расстались они на площади Пушкина: Бушко отправился домой, где как ни в чем не бывало сел смотреть по телевизору концерт Эдуарда Хиля, а Мусин и Кочегаров пошли в ресторан ВТО, чтобы обмыть свершившееся. Просидели там до 11 вечера, после чего пешком направились к Белорусскому вокзалу. По дороге тормознули грузовик и договорились с его водилой о перевозке трупов, упомянув, естественно, не их, а некий "груз". Купившись на предложенные деньги, водитель повез их к "Баррикадной". "Груз" Мусин и Кочегаров перетаскивали сами, попросив водителя оставаться в кабине. Спустя полчаса они были уже в районе Саввинской набережной. Отпустив грузовик, преступники сбросили трупы в Москва-реку, недалеко от окружного железнодорожного моста, после чего разошлись в разные стороны…

Владимир Мотыль продолжает работу над фильмом "Звезда пленительного счастья". В те дни съемочная группа проводила досъемки ранее отснятых эпизодов, относящихся к восстанию декабристов. Так, 17 марта съемочная группа расположилась на Дворцовой площади, куда по этому случаю набежало огромное количество зевак. Правда, благодаря милицейскому оцеплению зрителям пришлось наблюдать за всем происходящим издалека. Но и это дорогого стоило. У всех собравшихся на площади ленинградцев было такое впечатление, что время повернулось вспять и они по мановению волшебной палочки очутились в России времен правления императора Николая I.

В Москве едва не "забрили" в солдаты знаменитого форварда хоккейной команды "Спартак" Александра Якушева. Он считался одним из лучших советских хоккеистов, и мечта заполучить его в свои ряды давно преследовала руководителей ЦСКА. Однако на все предложения перейти туда добровольно Якушев отвечал категорическим отказом. Тогда решено было призвать хоккеиста на действительную военную службу и таким образом заставить облачиться в форму ЦСКА. 13 марта наши хоккеисты вернулись из Праги, где сыграли две товарищеские игры со сборной ЧССР (одну "продули" 5:7, другую выиграли 4:3), а 17-го должны были вылететь в Финляндию и Швецию на серию товарищеских игр с командами этих стран. И вот вечером, перед самым отъездом на вокзал, в доме Якушева раздался звонок в дверь. Супруга спортсмена Татьяна глянула в глазок и увидела, что на лестничной площадке стоят офицер и два солдата. "Армейцы!" — тут же донесла жена мужу. Ситуация создалась аховая: через пару часов Якушеву надо быть на вокзале, а тут такое… Однако открывать непрошеным гостям Якушевы не стали. Уловка удалась: офицер с солдатами поверили в то, что хозяева отсутствуют, и минут через пять удалились восвояси. Проводив их взглядом из окна, Якушев скоренько собрал свой чемодан и помчался на вокзал. В дальнейшем он поведал эту историю руководителям "Спартака", те предприняли определенные меры, и больше армейские начальники выдающегося форварда не беспокоили.

В тот же вечер Театр на Таганке давал выездные гастроли в Подмосковье. Показывали спектакль "Антимиры", причем играли его халтурно. После показа речь промеж артистов зашла о политике, и Высоцкий выдал следующий монолог: "Мы ничего не понимаем ни в экономике, ни в политике, ни в международных делах… Мы косноязычны, не можем двух слов сказать… Страшно подумать. И не думать нельзя. А думать хочется… Что ж это такое?! А они — эти — все понимают…"

18 марта в кафе "Ивушка" состоялась очередная встреча трех преступников: Бушко, Кочегарова и Мусина, два дня назад убивших чету пенсионеров. Заказав себе роскошный стол, убивцы распили две бутылки водки за благополучное завершение дела, а также за упокой душ убиенных. В конце встречи Бушко передал Мусину остатки гонорара — 1 тысячу рублей. Когда подельники расходились, Мусин спросил у Бушко, как он собирается действовать дальше. Тот ответил: мол, через неделю подам заяву в милицию о пропаже отца и мачехи. "Напишу, что вдвоем ушли из дома и не вернулись. Пусть ищут".

В тот же день в Одессе Андрей Тарковский закончил натурные съемки фильма "Зеркало", работу над которым он начал еще в прошлом июле. Другой известный кинорежиссер — Андрей Михалков-Кончаловский — в эти же дни заканчивает работу над лентой "Романс о влюбленных". На "Мосфильме" шли последние павильонные съемки. Например, 18–19 марта переснимали ряд эпизодов в декорации "квартира Тани" с участием Елены Кореневой и Ии Саввиной, 21-го — эпизоды в декорации "новая квартира Сергея" с участием Евгения Киндинова, Ирины Купченко, Владимира Конкина.

21 марта на съемочной площадке фильма "Звезда пленительного счастья" проходили до-съемки одного из самых кульминационных эпизодов ленты — восстание декабристов. На Сенатской площади была выстроена огромная массовка, изображавшая солдат лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков и лейб-гвардии морского экипажа. Всего в массовке участвовали около тысячи человек, включая и тех, кто изображал любопытных зрителей, пришедших 14 декабря 1825 года поглазеть на восстание. Съемка длилась практически весь день и по смете съела 1442 рубля.

В том же Ленинграде другой кинорежиссер — Леонид Квинихидзе — снимал куда более легкую вещь — водевиль "Соломенная шляпка" (съемки начались в павильонах "Ленфильма" 7 марта). 22 марта должны были снимать эпизод, когда Фадинар (Андрей Миронов) приходит в дом к Бонартье (Ефим Копелян) в поисках злополучной соломенной шляпки. Однако съемка в тот день так и не состоялась — Миронова не отпустили в Театре сатиры, из-за чего убытки киношников составили 637 рублей. Актер прилетел в Ленинград только на следующий день, после чего эпизод был благополучно отснят. Затем группа переместилась в ленинградский Дом писателей, который на пару-тройку съемочных дней должен был стать дворцом баронессы де Шампеньи (эту роль играла Алиса Фрейндлих). По сюжету там ждали к ужину знаменитого тенора из Болоньи (Михаил Боярский), а вместо него пришел Фадинар в поисках соломенной шляпки. Спутав Фадинара с тенором, к нему начинает "клеиться" большой любитель мальчиков, кузен баронессы виконт Ахилл де Розельба (Михаил Козаков). Это ему принадлежит знаменитая фраза, которая после выхода фильма на широкий экран прогремит на всю страну: "Такой мо-о-оденький-мо-о-оденький".

Как будет вспоминать сам Козаков, съемки этого эпизода были сплошной импровизацией. Причем душой импровизации был Миронов, который начинал хохмить еще задолго до начала съемок — за завтраком в ресторане гостиницы "Астория". Это была так называемая разминка. Козаков эту игру подхватывал и вел себя таким образом на протяжении двух дней. Но на третий, видимо, устал. Как он сам говорит, идиотничать надоело. Миронов же моментально это почувствовал и понял, что нужны сильные средства, чтобы вернуть партнеру комедийное расположение духа. Далее послушаем рассказ самого М. Козакова:

"После команды "Мотор!" я начинаю произносить какую-то тираду, стоя лицом к Миронову и кинокамере. Он в этом кадре — к камере спиной. Вдруг Фадинар мне улыбается во весь рот мироновской улыбкой, и я столбенею: все зубы у него золотые, все как один! Я прыснул, потом затрясся от смеха. Этот тип во время сцены, по ходу дубля, каким-то образом вставил себе в рот золотую фольгу от шоколада! Я захохотал в голос. Дубль был испорчен. И слава богу, так как выходка Миронова вернула мне озорство, кураж, и уже следующий дубль я играл, опять весело хулиганя…"

В тот же город на Неве киношная судьба занесла в те дни и режиссера Элема Климова, который заканчивает снимать фильм "Агония" про Григория Распутина. 24 марта должны были снимать один из ключевых моментов с участием исполнителя главной роли актера Алексея Петренко, но из-за внезапной болезни последнего дело застопорилось. О том, какими сложными были те съемки, рассказывает сам Э. Климов:

"Был март, еще снег лежал… Север. Ленинград. И вот мы приезжаем в Царское Село, в Екатерининский дворец.

Петренко спрашивает:

— Что будем делать?

— Нужно в воду окунуться.

— Как? О чем вы говорите? У меня же сердце больное. Для меня охлаждение смертельно!

— Вот стоит "Волга" нагретая, с врачами, вас спиртом разотрут.

— Вы же говорили — проходики?!

А я ведь тогда какое решение принял? Или я его вылечу, или он всю жизнь будет с комплексом больного мучиться. Это я уже без докторов сам решил. Но я брал на себя такую ответственность. А вдруг помрет?

— Алексей Васильевич, — говорю, — на вас же вся группа смотрит! Сейчас из Екатерининского дворца принесут бидон с теплой водой, нальем лужу.

Это все наивно было, конечно. Там такая лужа! И март, и минусовая температура. Наконец несут бидон, выливают.

— Да вы что, смеетесь, ребята? Господин режиссер, вы хотите меня убить?

Я говорю:

— Ваш дом — через парк проехать. Вокруг стоят доктора, медсестры со шприцами наготове. А я в белом тулупе показываю.

— Леша, вот вы медленно, как на рапиде, становитесь на колени и потом ложитесь… И валяетесь. Но только вот отсюда и досюда, справа налево.

Все собравшиеся в стрессе пребывают: болезнь есть болезнь. Командую: "Мотор" — и Петренко медленно падает, погружается в эту ледяную жижу, в грязь. Ужас это было видеть. И вдруг поворачивается в другую сторону. А камера уже наведена, и фокус, и ассистент панораму повел. И тут оператор, Леня Калашников, останавливает съемку. С Петренко истерика. Докторицы ведут его в машину, сняли дерюгу, отмывают, обтирают. Он кричит: "Поехали! Скорее!" И тогда я подхожу к водителю (а он без моего приказа никуда не двинется) и велю оставаться на месте.

А Петренко визжит, умоляет:

— Домой! Погибаю! Я повторяю:

— Стоп. Мы же не сняли. Придется повторить сцену.

— Да я же умираю!

— Но ведь еще не умерли…

Я сам своими руками организовал весь этот ужас. Вместо легких проходиков устроил актеру это купание, эту ледяную баню. Правда, в результате ему после этой съемки стало лучше. Он преодолел что-то в себе…"

Не знаю, как насчет "стало лучше", однако, согласно съемочному журналу, 24 марта Петренко свалила с ног болезнь, и съемки были приостановлены. Актер вернется на площадку через неделю, но об этом речь пойдет в следующей главе. А пока продолжу рассказ о событиях конца марта.

За день до того, как Петренко свалила болезнь — 23 марта, — состоялось знакомство известного офтальмолога Святослава Федорова со своей будущей женой Ирэн Ивановой. Дело было так. На тот момент Ирэн была уже разведена с первым мужем и воспитывала в Москве двух дочек-двойняшек. В Ташкенте у нее жила родная тетя, у которой были серьезные проблемы с глазами. И однажды родственница прислала племяннице письмо: дескать, до нас дошел слух, что в Москве объявился чудо-лекарь Святослав Федоров, нельзя ли попасть к нему на прием? Ирэн тут же позвонила в Ташкент и, даже не договариваясь с Федоровым, пообещала тете устроить ее в его клинику.

Затем последовал звонок самому офтальмологу и просьба принять ее минут на десять в ближайшие дни.

Готовясь к этой встрече, женщина постаралась узнать про знаменитого глазника как можно больше: умен, независим, давно женат, но обстановка в семье на грани развода. Последнее обстоятельство привлекло особенное внимание Ирэн. Поэтому на встречу с Федоровым 23 марта она отправилась в своем лучшем ярко-красном пальто. И вместо оговоренных десяти минут провела в его кабинете… два часа! По словам самой И. Федоровой:

"Я влюбилась в него с первого взгляда. Понимаете, когда я была совсем юной, мне безумно нравился Марлон Брандо. Такой тип мужчины. Так вот, когда я в первый раз увидела Славу, я подумала: "Боже, как он похож на Марлона Брандо!"

Судя по всему, Ирэн сумела произвести на Федорова очень хорошее впечатление, поскольку он, во-первых, и тетю ее прооперировал, и ее саму к себе приблизил. Пока тетя будет лежать в глазной клинике, Ирэн чуть ли не каждый день будет ее там навещать и при этом обязательно заглядывать к Федорову. Он даже будет брать ее с собой на обходы и совещания.

В воскресный день, 24 марта, миллионы советских подростков в 9 часов утра уселись перед телевизором, чтобы в очередной раз посмотреть любимую передачу — "Будильник". Я бы не стал выделять этот выпуск передачи из многих прочих (а за 8 лет существования "Будильника" их было несколько сот), если бы в ней не состоялась премьера нового сюжета — "Любимый внук" с замечательным клоуном Олегом Поповым в роли Внука и А. Алешичевым в роли его Бабушки. Сколько лет прошло с тех пор, а память до сих пор хранит чуть ли не все хохмы, разыгранные в той передаче: Внук смывает кляксы в тетради с помощью стиральной машины, до блеска начищает обувь зубной пастой, убегает от гаишника и т. д. Вроде бы наивные, по сегодняшним меркам, гэги, но с каким восторгом они воспринимались тогдашними детьми. В "Будильник" на имя Внука шли мешки писем! А сейчас кому пишут? Покемону? Ну да ладно…

В эти же дни конца марта Москва полнилась слухами об уникальной операции, которую провели врачи скорой помощи НИИ имени Склифосовского. В роли пациентки выступила 21-летняя москвичка, которой по ее же собственной вине оторвало от плеча левую руку. Пострадавшую доставили в больницу через несколько минут после случившегося, причем левая рука у нее висела всего лишь на одном лоскуте кожи. Ответственный хирург кандидат медицинских наук В. Теряев не решился в одиночку оперировать столь сложную пациентку и вызвал себе на подмогу ученика академика Б. Петровского В. Леменева. Однако и вдвоем они поначалу боялись пришивать руку, поскольку не были уверены в том, что вредные продукты не попадут в кровь (такой случай произошел недавно в одной из больниц). Колебания медиков длились несколько минут, после чего они решили: пришивать (в операции участвовал и третий медик — хирург В. Вершинин).

В течение часа врачи промывали поврежденную руку охлажденными растворами, после чего начали оперировать. В ходе операции больной перелили четыре литра донорской крови. Итог операций: отторжения руки не произошло. Больную после этого отвезут в Институт клинической и экспериментальной хирургии, где она пройдет трехнедельный курс адаптации, а затем вновь вернется долечиваться в Склиф. Но это случится уже в апреле, а пока вернемся в конец марта.

Нешуточные страсти разгорелись вокруг примы Большого театра Галины Вишневской. Тогда на фирме грамзаписи "Мелодия" записывалась опера "Тоска", главную партию в которой на сцене Большого театра великолепно исполняла Вишневская. Однако в случае с "Мелодией" на запись главной партии пригласили другую певицу — Милашкину. Вишневская этого не знала и была крайне удивлена, когда оркестранты сообщили ей эту новость и выразили сожаление, что она отказалась от такой записи. "Я ни от чего не отказывалась, поскольку в первый раз слышу об этом!" — сказала она. "Как не знаете? А нам сказали, что вы сами отказались от этой партии", — пожали плечами оркестранты.

Едва Вишневская приехала к себе домой на Кутузовский проспект, как ей позвонила по телефону одна из музыкальных редакторш студии грамзаписи.

— Галина Павловна, не отказывайтесь от записи, — с ходу начала она уговаривать певицу. — Вы же знаете, что, если мы сейчас не сделаем пластинку, больше "Тоску" на нашей с вами жизни писать уже не будут. Ведь Милашкина записала несколько лет назад, это будет вторая.

— Но я не отказывалась от записи! — сообщила редактору неожиданную новость Вишневская.

— Правда? А нам сказали другое…

Затем было еще несколько подобных звонков, которые окончательно убедили Вишневскую, что оставлять это дело на самотек она не имеет права. В ней взыграла гордость (прима все-таки!), и она решила действовать. Вместе со своим мужем Мстиславом Ростроповичем она направилась прямиком к министру культуры Екатерине Фурцевой, чтобы расставить все точки над "i". Как вспоминает прима, в тот день министр была "поддавши" и плохо понимала, чего от нее хотят просители. Наконец сообразив, в чем дело, она пообещала во всем разобраться. Вишневская с мужем ушли более или менее успокоенные.

Однако спустя два дня Фурцева позвонила Вишневской домой и сообщила, что две записи "Тоски" разрешить не может, что это против всяких правил. Взбешенная Вишневская бросила трубку, не желая больше разговаривать с министром. Тут же она рассказала об этом звонке мужу, и тот позвонил в ЦК Петру Демичеву (вскоре он сменит Фурцеву на посту министра, а пока он возглавляет отдел, занимающийся вопросами культуры), но того на месте не оказалось. Пришлось упрашивать секретаря, чтобы тот сообщил шефу, кто звонил и по какому поводу. Секретарь оказался человеком исполнительным, в итоге через какое-то время Демичев перезвонил Вишневской домой. Та, вся в слезах, рассказала ему о разговоре с Фурцевой. Демичев пообещал разобраться с этим делом немедленно и тут же позвонил министру. Судя по всему, взгрел он ее хорошенько, поскольку спустя каких-нибудь десять-пятнадцать минут после разговора с Демичевым дома у Вишневской вновь зазвонил телефон. Звонила, как вы догадались, Фурцева. Теперь это был уже совершенно другой человек. О своем недавнем запрете записывать пластинку она уже не вспоминала, более того — пообещала ей "зеленую улицу" в этом деле и даже разрешила, чтобы оркестром на записи руководил Ростропович. А следом за министром приме позвонил генеральный директор "Мелодии" Пахомов и назначил окончательную дату записи — ближайший понедельник. Но тут в дело вмешались непредвиденные обстоятельства.

29 марта из Союза в Швейцарию должна была улететь супруга Солженицына. За несколько дней до отъезда она пришла к Вишневской, чтобы проститься. Они устроились на кухне, однако разговаривали исключительно знаками и с помощью надписей на грифельной доске, которую с собой принесла жена писателя-изгнанника. Эта мера предосторожности была неслучайной, поскольку квартира Вишневской прослушивалась КГБ.

В это же самое время группа артистов Большого театра, которая записывала первый вариант "Тоски", тоже не сидела сложа руки. Они отправились в ЦК КПСС к Демичеву и "настучали" на Вишневскую с мужем: мол, они и Солженицына у себя на даче привечали (писатель жил там в течение долгого времени, о чем речь уже велась), а вчера принимали у себя дома его супругу. Резюме: Ростропович не имеет права играть в оркестре Большого театра. Все детали этого разговора на следующий день Вишневской и Ростроповичу рассказал их хороший знакомый и сосед по дому министр внутренних дел СССР Николай Щелоков. Однако артисты отнеслись к его рассказу легкомысленно — им и в голову не могло прийти, что, после того как им дали "добро" на запись и Демичев, и Фурцева, у кого-то поднимется рука ее отменить. Но они ошиблись.

Утром 28 марта они уже собирались выйти из дома, чтобы ехать на студию, как вдруг им позвонил неизвестный доброжелатель и сообщил, чтобы они не тратили напрасно время на поездку — запись отменена. Ростропович попытался по телефону связаться с Фурцевой, но той на месте не оказалось. Не было ее в министерстве и через час, и через два. А когда на следующее утро Ростропович приехал к директору студии Пахомову, тот сообщил ему, что запись "Тоски" отменили потому, что она… не нужна.

Когда Ростропович передал этот разговор жене, нервы у той не выдержали, и она заставила мужа сесть за стол и написать заявление на имя Брежнева с просьбой разрешить им уехать за границу всей семьей на два года. В тот же день заявление было передано в ЦК. А ближе к вечеру о нем стало известно в Министерстве культуры, и артистам позвонил заместитель министра Кухарский. Он был весьма учтив и пригласил Вишневскую с супругом немедленно приехать. Артисты поначалу стали отказываться, но затем согласились. Однако ехали они туда без особой надежды на благополучный исход. Так оно и получилось. Их разговор с замом Фурцевой (сама она так и не объявилась) закончился ничем, и своего желания уехать за границу артисты не изменили.