1974. Октябрь
1974. Октябрь
"Калина красная" в Болгарии. Шукшин рисует собственные похороны. Последняя банька Шукшина. Суперсерия по хоккею добралась до Москвы. Умер Василий Шукшин. Траурный рейс. Жена Шукшина летит в Москву, не догадываясь о смерти мужа. Садальского выгнали со спектакля. Черные дни для Рустама Хамдамова. Второй матч СССР — Канада: драка после игры. Очередная автоавария Высоцкого. Бенефис Савелия Крамарова. Как искали могилу для Шукшина. Сборная СССР — победитель Суперсерии. Матерный скандал на футболе. Похороны Шукшина. Москва в шоке: неизвестный маньяк напал сразу на трех женщин. Золотухин полез на водосточную трубу. Роднина и Зайцев уходят от своего тренера. Борис Сичкин продолжает сидеть в тюрьме. Как "ушли" Александра Рагулина. В роли нищего — бывшая звезда спорта. Нелепая смерть футболиста Анатолия Кожемякина. Новые песни Высоцкого. 40 лет Михаилу Козакову. Андрей Миронов — заслуженный артист РСФСР. Миронов ушел от своей жены. Олег Борисов — народный артист РСФСР. Конкурс артистов эстрады: Алла Пугачева вытягивает номер 13. Борис Брунов хвалит Клару Новикову. Пожар в столичной подземке. Паника в Москве: слухи про маньяка достигают апогея. Гангстеры из Чапаевска. Летняя Олимпиада-80 состоится в Москве. Фильм Хамдамова окончательно закрыли. Самоубийство министра культуры СССР Екатерины Фурцевой. Мария Бабанова едва не умерла на сцене. "Ирония судьбы": неудачные пробы Андрея Миронова. Гелена Великанова вступается за Аллу Пугачеву. Клара Новикова отмечала свою победу в ресторане. Шикарный прием для канцлера ФРГ. Кто довел жену канцлера до бешенства. Похороны Фурцевой. Высоцкий разбил петровские бокалы. Ангелина Вовк едва не лишилась работы. Первый День политзаключенного в СССР. Умер лучший Сталин советского кинематографа. Последний день Геннадия Шпаликова. Аншлаг на "Трех мушкетерах" в ТЮЗе.
Лидия Федосеева-Шукшина встретила октябрь в болгарском городе Варне, где проходил фестиваль художественных фильмов. Приехала она туда еще 22 сентября, привезя с собой фильм своего мужа "Калина красная". Аккурат 1 октября состоялся официальный просмотр фильма, который вызвал у всех присутствующих настоящий фурор. Лидия Федосеева была счастлива, и ее сердце в те минуты даже не екнуло от каких-либо дурных предчувствий по поводу мужа, которому жить оставалось каких-нибудь несколько часов (кстати, в фильме "Они сражались за Родину" Федосеева сыграла Эпизодическую роль… вдовы, причем по подсказке самого Василия Шукшина).
Между тем натурные съемки фильма "Они сражались за Родину" подходят к концу. Вторник, 1 октября, обещал стать не самым трудным, поскольку все главные сцены уже отсняли. Но примерно за час до съемок произошел совершенно мистический случай, на который тогда никто не обратил внимания, но спустя сутки о нем узнали все. Василий Шукшин сидел в гримерной и, ожидая, когда гример начнет накладывать на него грим, от нечего делать стал макать булавку в баночку с красным гримом и что-то рисовать на обратной стороне пачки сигарет "Шипка". Эти его художества заметил Георгий Бурков.
— Ты что рисуешь? — поинтересовался он, у Шукшина.
— Да вот видишь, вот горы, небо, дождь, ну в общем похороны. "Смерть в тумане" называется.
Бурков тут же вырвал из рук коллеги пачку и сунул ее себе в карман. А коллеге посоветовал больше такой ерундой не заниматься. Шукшин в ответ засмеялся: дескать, мнительный ты, Джорджоне (так он любя называл Буркова).
После съемок Шукшин предложил Буркову съездить в Клетскую попариться в тамошней баньке. Водителем "уазика", на котором они туда выехали, был молодой парень Пашка. Выезжая из станицы, он неудачно развернулся и задавил одну из станичных кошек. От ее дикого визга Шукшина начали бить нервные судороги, и Бурков еле его успокоил. Когда они наконец приехали к баньке, Пашка рассказал о происшествии ее хозяину — пожилому дядьке, который был отцом заведующего местной кинофикацией. Старик покачал головой: "Не к добру это, к большой беде примета… Ну, да это раньше в приметы верили, сейчас все не так…"
Видимо, Шукшин все еще находился под большим впечатлением от происшедшего, поэтому от мытья отказался. Он даже на полок не поднимался, посидел внизу, погрелся. Потом они обедали у старика-хозяина: ели лапшу, затем пили чай со зверобоем и медом. Дважды — до обеда и после Шукшин звонил в Москву, однако трубку на том конце никто так и не взял (жена все еще находилась в Болгарии, а дочки, видно, гуляли с тещей).
К вечеру Шукшин с Бурковым вернулись в Мелологовскую, на теплоход "Дунай", где жила съемочная группа. Успели аккурат к хоккейному матчу СССР — Канада, который начался в 19.30. Это была прямая трансляция из столичного Дворца спорта первого матча второго этапа хоккейной Суперсерии-74. Как и в Канаде, где эти игры вызвали небывалый ажиотаж, трибуны московского Дворца спорта были переполнены до отказа. Официально билеты в кассах стоили от 100 до 150 рублей, однако достать их простому смертному было практически невозможно: все разошлось по блатным "верхам". Был еще шанс купить билеты с рук у спекулянтов, но те заламывали за них астрономические суммы — до 500 и выше рублей. И все равно находились люди, которые выкладывали за них такие деньги.
Ваш покорный слуга смотрел эту игру по "ящику". Сердце радовалось оттого, что эта часть Суперсерии транслируется вживую, а значит, интрига могла сохраняться вплоть до финальной сирены. А что еще нужно заядлому болельщику для полного счастья? Именно эта интрига и нужна. А тот первый матч был на нее богат с избытком. Дойдя до второго этапа с равными показателями, обе команды стремились в первой же игре добиться успеха, понимая, что он может определить исход всей серии. Игроки бились на льду аки гладиаторы. Но удачливее оказались наши ребята, у которых шестым игроком на площадке были родные стены.
Первый период только начался, а вратарь канадцев Чиверс уже вынужден был доставать шайбу из своих ворот: на 5-й минуте гол забил Александр Мальцев с подачи Владимира Викулова. Канадцы бросились отыгрываться, но у них в тот день ничего не получалось. Достаточно сказать, что сам Бобби Халл умудрился бросить по воротам Третьяка в первом периоде только один (!) раз.
И все же в самом начале второй двадцатиминутки (на 17-й секунде!) наши прозевали выход ветерана канадцев Горди Хоу, и тот сравнял счет. Но в конце периода наши вновь вышли вперед — и опять гол забил неутомимый Мальцев. Затем, уже в третьем периоде, Александр Гусев увеличил разрыв до 3:1, что стало серьезной заявкой на победу. Так оно и вышло. Хотя канадцы и сократили разрыв до минимума — шайбу забросил сын хоккейного ветерана Хоу Марк, — однако спасти игру им так и не удалось. Как с горечью заявит сразу после матча тренер канадцев Билл Харрис: "Моих ребят, наверное, растрясло в самолете. Но я-то полагал, что мои парни — не нежные барышни…"
Трансляция матча закончилась поздно вечером — около одиннадцати часов. Досмотрев игру, актеры разошлись по своим каютам. Но в 4 часа утра Бурков, которому почему-то не спалось, вышел из каюты и в коридоре увидел Шукшина. Тот держался за сердце и стонал. "Валидол не помогает, — пожаловался он. — Нет у тебя чего-нибудь покрепче?" Фельдшерицы той ночью на теплоходе не было (она уехала на свадьбу), но Бурков знал, что у кого-то из артистов есть капли Зеленина. Он сходил и принес их Шукшину. Тот выпил их без меры, запил водой и вновь потер грудь. "Ну как, Вася, легче?" — поинтересовался Бурков. "Подожди, они же не сразу действуют", — ответил Шукшин.
Они зашли в каюту Шукшина. Бурков сказал, что скоротает с другом оставшиеся несколько часов. Но Шукшин возразил: "Что я, девочка, что ли, охранять меня… Нужен будешь — позову. Иди спать". Бурков спорить не стал. Даже придя к себе в каюту, долго прислушивался к ночным звукам — все ждал, что Шукшин его позовет. Но вокруг было тихо. Вскоре Бурков заснул, а когда проснулся, то часы показывали около десяти часов утра. Вспомнив о Шукшине, он бросился к нему в каюту. Друг лежал в кровати на левом боку, причем что-то в его позе показалось Буркову "не таким". Но он прогнал от себя всяческие подозрения. Осторожно взял со стола заварку и ушел к себе в каюту. Там он вскипятил чайник, разлил чай в два стакана и бросил в них по два куска рафинада. После чего отправился будить Шукшина.
Когда Бурков дотронулся до руки друга, он ощутил неестественный холодок. Понимая, что произошло непоправимое, Бурков, пятясь спиной, вышел в коридор. Войдя в свою каюту, он подумал: "Не может быть… С ума схожу, не иначе…" Он машинально размешал в стакане с чаем сахар и отпил пару глотков. "Вот же, пью чай, чувствую — сладкий", — пронеслось в его сознании. Затем он вновь вышел в коридор. Навстречу шел Николай Губенко. Бурков остановил его и, взяв за руку, сказал: "Пошли к Васе". Но, видимо, что-то было написано на его лице, потому что Губенко отшатнулся от него и закричал: "Что-о-о? Нет-нет, не хочу, не могу…"
И все же именно Губенко пришлось первым убедиться в том, что Шукшин умер. Он вошел в его каюту, потряс коллегу за плечо, а когда тот не отреагировал, пощупал пульс. Пульса не было. Спустя несколько минут о трагедии уже знала вся съемочная группа.
Через некоторое время к месту происшествия приехала "Скорая помощь", милиция. Одной из понятых оказалась местная жительница, бывшая партизанка и жена Героя Советского Союза Евгения Платонова. Это она позднее первой поведает землякам о том, что в смерти Шукшина "что-то нечисто". По ее словам, когда они приехали на "Дунай", все в каюте было разбросано, будто кто-то что-то искал. А сам Шукшин лежал в постели скорчившись. Однако эта картина никак не вязалась с фотографией криминалистов, где покойный лежал в ухоженной каюте, прикрытый одеялом, словно спит. А Георгий Бурков много позже будет рассказывать, что в тот момент, когда он пришел в каюту Шукшина за заваркой, там ощущался сильный запах корицы — запах, который бывает, когда пускают "инфарктный" газ. Были и другие подозрительные моменты в смерти Шукшина, однако ни один из них так и не нашел своего подтверждения.
Тело Шукшина в тот же день доставили в Волгоград, где врач сделал вскрытие в присутствии студентов. Диагноз — сердечная недостаточность. Из Волгограда цинковый гроб на военном самолете должны были доставить в Москву. Но вылететь сразу не удалось — сотни волгоградцев запрудили взлетную полосу и траурная процессия шла мимо самолета в течение нескольких часов. Наконец разрешили взлет. Гроб, который был упакован в громадный деревянный ящик с четырьмя ручками, сопровождали Сергей Бондарчук, Георгий Бурков, Николай Губенко, Вячеслав Тихонов, оператор Вадим Юсов, другие участники съемочного коллектива. Тело Шукшина привезли в морг Института Склифосовского. Однако там отказались делать повторное вскрытие, мотивируя тем, что одно вскрытие уже было произведено.
В тот же день весть о смерти Шукшина достигла Варны, где находилась его жена Лидия. Однако организаторы тамошнего кинофестиваля побоялись сообщать ей о смерти мужа, придумав другую причину для ее немедленного вылета в Москву: дескать, Шукшина положили в больницу. Лидия Федосеева хоть и испугалась, но не так сильно, поскольку к частым пребываниям супруга в больницах уже привыкла. Поэтому на родину она летела без тягостных предчувствий. Но едва она прилетела в Москву и у трапа самолета увидела лица своих друзей, как тут же схватилась за сердце. "Что случилось?" — спросила она. "Вася умер", — ответили ей. Всю дорогу от аэропорта до больницы, где лежало тело Шукшина, Лидия Федосеева рыдала и кричала: "Не может быть! Не может быть!" На тот момент она была беременна (они с мужем ждали сына), но внезапная смерть Шукшина не позволит осуществиться желаемому: у актрисы случится выкидыш.
Большинство коллег Шукшина восприняли его внезапную кончину с настоящей болью. Говорят, Андрей Тарковский, едва ему об этом сообщили, упал в обморок. А Владимир Высоцкий впервые в жизни заплакал. Позднее он сам признается в этом: "Я никогда не плакал. Вообще. Даже маленький когда был, у меня слез не было — наверное, не работали железы. Меня даже в театре просили — я играл Достоевского — и режиссер сказал: "Ну, тут, Володь, нужно, чтобы слезы были". И у меня комок в горле, я говорить не могу — а слез нету. Но когда мне сказали, что Вася Шукшин умер, у меня первый раз брызнули слезы из глаз…"
В день смерти Шукшина актриса Тамара Семина снималась в натурных эпизодах фильма "Матерь человеческая". Съемки проходили на родине Михаила Шолохова в станице Вешенской, что на севере Ростовской области. Вот как актрисе запомнился тот день — 2 октября:
"Вторым оператором у нас была Настя Саруханова. Однажды во время съемок она подходит ко мне и очень решительно говорит: "Петровна, заканчивай съемку. Кончайте работу. Большое несчастье". — "Настенька, умоляю, отойди", — продолжаю рыть могилу, чтобы "закопать" в нее молоденького "убитого солдата". Она настаивает на своем: "Нельзя при живых людях рыть могилу".
Мы эпизод сняли, но не до конца и поехали в гостиницу. Я нахожусь под впечатлением сказанных ею слов. С почты возвращается Дима Коржихин. Весь желто-зеленый…
"Что с тобой?" Он весь трясется: "Шукшин умер".
Мы бее смотрим на Настю, а она нам: "Я же вам говорила".
Назавтра продолжаем съемку этого же эпизода, она подходит ко мне и говорит: "У одного из нашей группы дальний родственник умрет". Старший администратор получает сообщение: теща умерла. Мы стали бояться Настю. Она вся была погружена в предсказания…"
А вот как вспоминает о том дне, 2 октября, другой актер — С. Садальский: "Вечером Москва шумела: умер Василий Шукшин. Одни говорили — прободение язвы. Другие — острая сердечная недостаточность. В этот день в Театре имени Маяковского была премьера спектакля "Деловые люди" по Шукшину. Я прошел на нее по удостоверению театра "Современник", где в то время начал служить. Контрамарка без места лежала в кармане. С минуты на минуту должен был погаснуть свет, и я стоял в центре зала, чтобы занять место какого-нибудь запаздывающего зрителя. Вдруг подходит очень важный господин:
— Извините, вы не Садальский? Тогда можно попросить вас пройти в фойе? С вами хочет поговорить Андрей Александрович Гончаров.
"О, вот она, слава!" — подумал я. Но Гончаров с ехидной улыбкой прошипел:
— Какое счастье, кто к нам пожаловал! Восходящая звезда! Покажите ей, где выход из нашего театра. А не подчинится, зовите милицию…" (Таким образом Гончаров припомнил Садальскому скандал, произошедший прошлой осенью: Садальский позволил себе на репетиции не подчиниться Гончарову, и его уволили из Театра имени Вл. Маяковского, где он не прослужил и нескольких дней. — Ф. Р.)
Так получилось, но именно на день 2 октября выпало открытие сезона в столичном Доме кино. В тот вечер там был показан фильм Андрея Михалкова-Кончаловского "Романс о влюбленных", который на недавнем фестивале в Карловых Варах был удостоен Главного приза. Зал Дома кино переполнен, однако все разговоры сводились к одному — смерти Шукшина. Впрочем, иначе и быть не могло.
3 октября на "Мосфильме", в Экспериментальном творческом объединении, был собран художественный совет по фильму Рустама Хамдамова "Нечаянные радости", посвященному звезде немого кинематографа Вере Холодной (эту роль играла Елена Соловей). Увиденное худсовету не понравилось, что вполне закономерно. Дело в том, что Хамдамов хотел осуществить трюк, которым пользовались многие талантливые советские кинорежиссеры. Чтобы обойти цензуру, они писали два сценария: один — для студии и Госкино, другой, значительно от него отличавшийся, — для реальных съемок. Этот второй сценарий они называли "рабочим". Трюк был незаконным и опасным, но во многих случаях "проходил". Однако в случае с Хамдамовым вышла осечка: несоответствие сценария и снятого материала "засекли" пришедшие на просмотр в объединение члены главной редколлегии "Мосфильма". На том заседании от 3 октября практически все говорившие сошлись на том, что Хамдамов самовольно перекроил первоначальный сценарий и снял совсем не то, что требовалось. Именно тогда был вбит первый гвоздь в гроб хамдамовского фильма, который год спустя стараниями Никиты Михалкова переродится в другую ленту — "Рабу любви".
В тот же день вечером в Лужниках состоялся второй московский матч хоккейной Суперсерии СССР — Канада. Он начался, как и предыдущий, с молниеносных атак нашей сборной. Уже на 30-й секунде игры Валерий Харламов, воспользовавшись ошибкой защитника Рика Лея, перехватил шайбу и отдал ее Борису Михайлову. Счет стал 1:0. Спустя две с половиной минуты наши вновь отличились — гол забил Валерий Васильев. Кажется, такого начала матча не ожидали не только канадцы, но и зрители, забившие до отказа Дворец спорта в Лужниках.
Во втором периоде шла обоюдоострая игра, и шайба могла побывать как 6 одних, так и в других воротах. Но во всех случаях прекрасно играли Третьяк и Чиверс. И все же первым повезло канадцам — Уль сократил разрыв до минимума. А на 27-й минуте ошибку допустил наш защитник Геннадий Цыганков — он выложил шайбу точно на клюшку Марку Хоу, и тот сделал ничью. Канадцы играли грубо, каждый раз норовя вывести из строя ведущих наших игроков. В итоге в середине игры травму получил Мальцев. Вместо него на площадку вышел дебютант сборной Сергей Капустин. И тут же отличился: на 29-й минуте с его подачи Вячеслав Анисин вывел нашу сборную вперед — 3:2. После этого нервы канадцев не выдержали окончательно — они стали нарушать правила, и судья безжалостно отправлял грубиянов на скамейку штрафников. На 34-й минуте, когда трое канадцев играли против четверых наших, Юрий Шаталов увеличил разрыв до 4:2. А в третьем периоде Валерий Харламов поставил победную точку — 5:2.
Однако едва прозвучала финальная сирена, как защитник канадцев Рик Лей, который практически весь матч охотился за Харламовым, но так и не сумел его одолеть, бросил перчатки на лед и, вместо того чтобы пожать нашему нападающему руку, начал его избивать. Тут же, как по команде, и многие другие канадцы набросились на наших хоккеистов с кулаками. Видимо, свое разгромное поражение канадцы решили компенсировать хотя бы таким варварским способом. Судьи пытались разнять дерущихся, но ввиду своей малочисленности — всего три человека — получалось у них это плохо. В итоге драка длилась около десяти минут, и все это время зрители не покидали Дворец спорта. А ведь еще до начала Суперсерии тренер канадцев обещал, что его подопечные не повторят судьбы своих драчливых предшественников по Суперсерии-72. Но, увы…
В пятницу, 4 октября, едва не погиб Владимир Высоцкий. В тот день "Таганка" переезжала из Риги в Ленинград, чтобы там продолжить гастроли, и Высоцкий намеревался добраться туда на своей "бээмвухе". Гнал так, что протекторы кипели. А дорога была мокрая, после дождя. Вот его автомобиль и занесло на повороте. К счастью, кювет оказался неглубоким, и автомобиль кувыркнулся всего лишь один раз. Помятым оказался только бок машины, а сам Высоцкий заработал легкий ушиб. Произошло это за семьдесят километров от Ленинграда.
В тот же день в половине десятого вечера по 1-й программе ЦТ в эфир вышел первый "Бенефис" режиссера Евгения Гинзбурга. Говорят, инициатором создания подобной передачи выступил сам председатель Гостелерадио Сергей Лапин. Якобы тот был сильно недоволен засильем эстрады на голубых экранах и давно вынашивал идею передачи, где главные роли отводились бы драматическим актерам. Песни и интермедии в их исполнении грели душу Лапину куда больше, чем в исполнении Муслима Магомаева или Эдиты Пьехи, Которые в 70-е годы действительно слишком много выступали на отечественном ТВ.
Героем дебютного "Бенефиса" стал один из самых популярных советских комиков Савелий Крамаров. Хорошо помню эту премьеру, поскольку она произвела на меня шоковое впечатление (кстати, не только на меня). Привыкший видеть в Крамарове только комикующего актера, я был приятно удивлен, когда увидел его в роли чтеца стихов и исполнителя отрывков из драматических спектаклей. Я еще тогда подумал: "Надо же, он и так тоже может!"
В столице решается вопрос о похоронах Василия Шукшина. Мать умершего Мария Сергеевна хочет увезти тело сына на родину — в село Сростки на Алтае и похоронить его там. Однако друзья и коллеги Шукшина буквально умоляют ее не делать этого — мол, в таком случае многие люди не смогут прийти к нему на могилу. В итоге друзья добиваются от властей разрешения похоронить Шукшина на самом престижном столичном кладбище — Новодевичьем. Но у тех были иные планы. "Слишком жирно будет!" — сказал кто-то из сановных чиновников и распорядился похоронить Шукшина на неприметном Введенском кладбище. Там уже приготовили могилу, но Шукшин в нее так и не лег (в феврале 1975 года в ней похоронят знаменитого боксера Валерия Попенченко, о чем я еще расскажу). Дело в том, что за два дня до похорон — 5 октября — Сергей Бондарчук лично отправился в Моссовет и стал требовать, чтобы Шукшина похоронили на Новодевичьем. Дело дошло до самого председателя Совета Министров СССР Алексея Косыгина. "Это тот Шукшин, который о больнице написал?" — спросил он> имея в виду нашумевшую статью, "Кляуза" в "Литературной газете". Брежнев в тот момент находился с официальным визитом в ГДР, и Косыгин взял ответственность за решение этой проблемы на себя. В конце концов вопрос с Новодевичьим решился положительно.
В эти же дни съемочная группа фильма "Не может быть!" во главе с Леонидом Гайдаем продолжает снимать натуру в Астрахани. Снимались эпизоды с участием Олега Даля (Барыгин-Амурский) и Михаила Кокшенова (Верзила): Барыгин-Амурский уводит из-под носа Верзилы букет цветов и убегает от него на автобусе; Барыгин-Амурский поет "Песенку про Купидона". Как вспоминает М. Кокшенов, сразу после съемок они с Далем обычно покупали несколько бутылок пива и шли в гостиницу, где предавались любимому занятию: под пивко смотрели матчи хоккейной Суперсерии. 5 и 6 октября игрались седьмой и восьмой, заключительные, матчи.
В предпоследней игре, несмотря на все желание канадцев открыть счет первыми, им это сделать не удалось — на 4-й минуте это сделал Вячеслав Анисин. А затем его одноклубник по "Крыльям Советов" Юрий Тюрин довел счет до 2:0. Но на 18-й минуте Уэбстер хорошо сыграл на нашем "пятачке" и забил гол в ворота Третьяка.
Второй период только начался, а Бекстрем уже сравнял счет — 2:2. Казалось, канадцы воспрянул духом и попытаются вырвать так нужную для них победу. На 37-й минуте, когда у нас был удален Цыганков, Марк Хоу выводит свою команду вперед — 3:2. Но затем для канадцев наступил настоящий кошмар. Не выдержали нервы у Степлтона, и, когда он отсиживал двухминутный штраф, Гусев сравнял счет. А через несколько секунд Борис Михайлов забил еще одну шайбу — 4:3. Канадцы бросились отыгрываться, и на 47-й минуте им это удалось — гол забил Бекстрем. Однако уйти с поля победителями гостям так и не удалось. В итоге этот результат поставил крест на мечтах канадцев свести Суперсерию хотя бы к ничьей.
Однако, несмотря на общее поражение, канадцы в последней встрече играли в полную силу. А наши тренеры выпустили на лед целую группу "засидевшихся" игроков (Александр Сидельников, Юрий Ляпкин, Виктор Кузнецов, Виктор Шалимов, Сергей Котов, Александр Попов) вместо травмированных Третьяка, Васильева, Цыганкова, Бодунова, Петрова, Лебедева, Михайлова (последнему в тот день исполнилось 30 лет).
Матч начался с необычного события: по радиотрансляции было объявлено на двух языках о том, что если канадцы нарушат соглашение о недопущении грубости, то заключительный матч будет прекращен. Канадцы учли это обстоятельство и практически всю игру вели себя более или менее корректно. Они первыми открыли счет: на 14-й минуте, после удаления Александра Якушева, это сделал Бобби Халл. Кстати, в Москве наши защитники не дали ему выступить в полную силу: если в Канаде он забросил нам 6 шайб, то в Москве всего лишь одну (вторую судья не засчитал). В начале второго периода последовало уже удаление у канадцев (удалили Хэррисона), и Якушев сумел реабилитироваться — счет сравнял.
На первой же минуте третьего периода Шалимов вывел нашу сборную вперед — 2:1. Канадцы пытались отыграться, создали ряд опасных моментов у наших ворот, но здорово сыграл наш дебютант — вратарь Александр Сидельников. А потом произошло невероятное: у нас за грубость удалили Владимира Шадрина аж на 5 минут, но гол забили наши — это сделал все тот же Шалимов. Спустя шесть минут — на 57-й — Бекстрему удалось сократить разрыв до минимума, но сделать большего они уже не успели — прозвучала финальная сирена. В итоге Суперсерия-74 завершилась общей победой нашей сборной: она выиграла 4 матча, 3 свела вничью и одну проиграла.
А теперь от хоккея перейдем к футболу. В те дни проходили игры чемпионата СССР по футболу (до конца первенства оставалось чуть больше месяца), один из которых наделал много шума в спортивных и околоспортивных кругах. Речь идет об игре между принципиальными соперниками "Спартаком" и ЦСКА, которая состоялась в воскресенье, 6 октября, в Лужниках в присутствии 50 тысяч зрителей. Обеим командам очки были нужны до зарезу: "Спартак" рвался к чемпионству (входил в тройку лидеров), а перед армейцами реально маячила угроза вылета в первую лигу- Поэтому матч выдался нервным. Когда спартаковцы первыми открыли счет, армейцы стали нервничать еще сильнее и бросились отыгрываться. Но все их атаки разбивались о надежную оборону "Спартака". В один из таких моментов, когда очередная атака ЦСКА захлебнулась, их капитан Владимир Капличный, раздосадованный на кого-то из своих партнеров, заорал во все горло: "Е… твою мать!" Услышавший это судья Липатов (а не услышать было невозможно, если даже зрители на последних рядах отреагировали дружным смехом) тут же показал матерщиннику красную карточку, то бишь удалил его с поля. Армейцы остались вдесятером, и ни о каком отыгрыше речь уже не шла. В результате "Спартак" победил 2:1. Но история на этом не закончилась.
Сразу после игры в раздевалку к Липатову примчался начальник ЦСКА и устроил ему форменный разнос: мол, судить ты больше не будешь, завтра же доложу о твоем безобразном судействе самому министру обороны (а министр обороны Андрей Гречко был в ту пору членом Политбюро!). И ведь доложил. Когда Гречко узнал, что его любимую команду "засудили", приказал своим людям досконально разобраться в случившемся. Была создана специальная комиссия, которая отправилась прямиком в Останкино — смотреть запись злополучного матча. Смотрели дотошно, чуть ли не с лупой в руках. И что же обнаружили? Оказывается, судья Липатов, которого подозревали в тайных симпатиях к "Спартаку", по ходу игры вынес ему 14 наказаний, а ЦСКА на одно меньше. Причем практически все наказания были справедливыми. Поэтому, как ни хотелось членам комиссии найти компромат на судью, сделать это им так и не удалось.
В понедельник, 7 октября, в Москве состоялись похороны Василия Макаровича Шукшина. Вот как об этом вспоминает оператор А. Заболоцкий:
"Утром в день похорон приехали в морг. Коля Губенко распоряжался везти гроб прямо в Дом кино, но мы настояли провезти гроб по проспекту Мира, по улице Бочкова, мимо квартиры, в которой и пожил-то Макарыч немногим больше года…"
Стоит отметить, что в тот день таксисты Москвы решили как один колонной проехать мимо Дома кино, где проходила панихида, и клаксонами подать сигнал печали. Однако сделать это им не позволили. В Союзе кинематографистов узнали об этой инициативе и тут же связались с КГБ. Сразу после этого по всем таксомоторным паркам последовало распоряжение задержать выезд машин в город.
Власти как могли пытались сделать так, чтобы похороны собрали как можно меньше людей (выбрали будний день, никаких сообщений в газетах не давали), но люди все равно узнавали друг от друга о времени и месте прощания и приходили туда чуть ли не семьями. Причем приезжали даже из других городов. К примеру, Владимир Высоцкий примчался в столицу из Ленинграда, где находился на гастролях. Он ехал на собственной "бээмвухе" пять часов. При этом сделал всего лишь одну остановку, чтобы заправиться.
Вспоминает Э. Климов: "Мы приехали с Ларисой Шепитько в Дом кино, где шло прощание. Гроб на постаменте. Океан слез. Сменялся через каждые несколько минут траурный караул. И мы готовимся надеть эти жуткие повязки. И в этот момент меня берет за рукав некто Киященко. Был такой редактор в Госкино, возглавлял куст исторического фильма. И он ко мне так приникает и шепчет: "Мы тут посоветовались, — а гроб рядом стоит, в двух шагах, — что "Разина", Элем Германович, вам надо делать. В ЦК мы уже проконсультировались…" Меня будто током ударило! Разворачиваюсь — пришиб бы его, наверное, на месте. Лариса успела меня схватить: "Ты что?! Здесь…"
Вспоминает А. Заболоцкий: "К концу панихиды Мария Сергеевна (мать В. Шукшина) просит меня вытащить из гроба калину, от нее сырости много: ее действительно много нанесли, и я, убирая маленькие веточки, под белым покрывалом нащупал много крестиков, иконок и узелков… Много прошло возле гроба россиян, и они положили заветное Шукшину в гроб. Его хоронили как христианина. Во время последнего прощания Лидия Федосеева отдала мне скомканную прядь его волос, ничего не сказала. Я опустил в гроб и эти волосы (а может, по ним-то можно было определить, от какой же "интоксикации" наступила смерть. Ведь говорил же врач в Волгограде: смерть от интоксикации кофейной или табачной).
Еще помню четко: когда несли гроб уже после прощального митинга на кладбище к месту захоронения, сбоку, через нагромождения могил, пробирался рысцой испуганный директор студии имени Горького Григорий Бритиков. Он походил на возбужденного школьника, совершившего шалость. И мне вдруг вспомнились слова Макарыча на кухне: "Ну мне конец, я расшифровался Григорию. Я ему о геноциде против России все свои думы выговорил…"
Стоит отметить, что власти категорически запретили снимать на пленку похороны Шукшина: такое указание получили все столичные киностудии. И все же нашелся один человек, который, на свой страх и риск, нарушил этот приказ. Это был оператор Валерий Головченко, который, взвалив на себя громоздкий аппарат, в одиночку донес его до Дома кино и снял уникальные кадры народного прощания с Шукшиным.
В тот день, когда Москва прощалась с Шукшиным, к моему отцу из Узбекистана приехала представительная делегация земляков во главе с его сводным братом и еще тремя близкими друзьями. Хорошо помню те дни, поскольку наша двухкомнатная квартира в коммуналке никогда еще не принимала такого количества гостей. Отец специально взял несколько дней отгулов на работе и с утра до вечера водил гостей по Москве, показывая ее достопримечательности, а также крупнейшие магазины. Вторничным утром, 8 октября, гости оказались на Красной площади, где тамошний фотограф запечатлел их на фоне Мавзолея и памятника Минину и Пожарскому. А вечером в нашей квартире на Казаковке мои родители давали обязательный ужин в честь гостей.
В те минуты, когда наше застолье было в самом разгаре, в центре Москвы происходили события, которым суждено будет войти черной строкой в криминальную историю столицы.
В тот день в городе произошла серия жестоких преступлений, которые буквально ввергли город в настоящую панику. Подобного страха столица не переживала более десяти лет — с конца 1963 года, когда в городе орудовал маньяк Ионесян, известный под кличкой "Мосгаз".
Местом совершения жестоких преступлений стал район Таганской площади. Вечером 8 октября тамошнее 37-е отделение милиции буквально стояло на ушах — за какой-нибудь час поступило сразу три (!) сигнала о нападениях на женщин. Неизвестный преступник (по словам очевидцев, это был один и тот же мужчина в темной куртке) нападал на свои жертвы прямо на улице, резал их ножом и отбирал сумки. В двух случаях жертвы погибли, одну женщину в тяжелом состоянии доставили в больницу. По злой иронии, все три преступления произошли в тот час, когда по телевидению выступал заместитель министра внутренних дел СССР Борис Шумилин, который призывал граждан не быть равнодушными к чужой беде и активно помогать органам правопорядка в их тяжелой и рискованной работе. Его выступление так и называлось — "Это дело каждого". К сожалению, в тех преступлениях, которые имели место на Таганке, очевидцев оказалось немного, да и те, кто что-то видели, кроме приблизительных примет преступника, ничего толком следствию сообщить не могли. Даже лица нападавшего никто не видел.
Забегая вперед сообщу, что тем маньяком окажется житель подмосковного города Хотьково Загорского района Московской области 19-летний Андрей Евсеев. Бросив учиться в средней школе сразу после восьмого класса, он устроился разнорабочим. Мечтал о красивой жизни. За короткое время сменил несколько мест работы (был натурщиком, лаборантом, комплектовщиком), и везде о нем отзывались как о недобросовестном работнике. В 1972 году Евсеев угодил в "психушку", откуда вышел озлобленным на весь белый свет. Как расскажет он сам позднее: "Когда я вышел из психбольницы, в голове не было ни одной мысли от медпрепаратов. Очень мучительное состояние. Людей я считал первыми врагами. У меня было чувство мести, злости, которые проходили после совершения преступления…"
Свое первое преступление Евсеев совершил за несколько недель до таганских нападений. Местом его совершения стал Загорск.
Приехав туда около семи вечера, маньяк пересек переезд и углубился в поселок, где в эти часы было темно и безлюдно. Несмотря на то, что моросил мелкий дождь, Евсеев в течение полутора часов выбирал себе жертву. Наконец его внимание привлекла хрупкая девушка на вид лет шестнадцати. Она свернула с перекрестка аккурат на ту дорогу, где затаился маньяк. Как выяснится позже, это была ученица девятого класса, которая шла проведать свою бабушку. Евсеев пристроился у нее за спиной и сопровождал ее примерно метров двести. Затем, улучив момент, догнал жертву и, схватив за руку, повернул к себе лицом. Девушка успела произнести только одну фразу "Ты дурак, что ли?", как Евсеев ударил ее ножом в грудь. Девушка попыталась было побежать к ближайшему дому, но маньяк нагнал ее и дважды ударил ножом, на этот раз в спину. Истекающая кровью девушка упала возле крыльца. Евсеев развернулся и побежал прочь, даже не подняв с земли сумку, за которой, собственно, и охотился. Кстати, в той сумочке была всего лишь ученическая тетрадь, пудреница, автобусные талончики и 35 копеек мелочью.
Опасаясь, что милиция может каким-то образом выйти на его след, Евсеев на следующий день предпринимает отвлекающий маневр. С Белорусского вокзала он садится в электричку и едет до Одинцова. Там он около часа бродит возле пристанционной площади, выслеживая очередную жертву. Наконец замечает одинокого мужчину лет шестидесяти, с сумкой, который сворачивает на безлюдную тропинку. Евсеев пристраивается следом. Заметив, что ни впереди, ни сзади никого нет, маньяк решается на нападение. Обогнав мужчину, Евсеев, не говоря ни слова, бьет его ножом в грудь, метя в сердце. Однако удар получился неточным. Отпрянув после удара, мужчина кричит: "Не бей, я все отдам!" Но Евсеев его не слышит и наносит новый удар. Он настолько сильный, что мужчину отбрасывает с тропинки в канаву. Обыскав жертву, маньяк забрал у него из кармана 12 рублей, партбилет, снял с руки часы марки "Восток", а также прихватил сетку, в которой лежали пара килограммов персиков и две курицы.
После второго убийства Евсеев ощутил себя настоящим суперменом, могущим без всякого содрогания лишить любого человека жизни. Видимо, чтобы закрепить в себе это превосходство, Евсеев уже на следующий день отправляется на новое преступление. На этот раз местом его совершения он определяет Москву. На Люблинской улице маньяк нападает на студента-вечерника и наносит ему четыре удара ножом в голову и спину. Но парень, успев среагировать, отбил несколько ударов и, бросив в преступника портфелем, убежал. Добычей выродка стали учебники, конспекты и ни копейки денег. После этой неудачи Евсеев приходит к выводу, что нападать надо исключительно на женщин: во-первых, они беззащитны, во-вторых — у них всегда при себе есть либо деньги, либо драгоценности.
Через пару дней после нападения на студента Евсеев убивает своего напарника — рецидивиста Демина, с которым случайно познакомился в электричке. Причем убивает не скуки ради, а по необходимости: обрядив его в свою одежду, он хочет таким образом отвести от себя сыщиков, наверняка уже идущих по его следу.
Когда 8 октября в районе Таганской площади Евсеев поочередно напал на трех женщин, он преследовал совершенно определенную цель. По его же словам: "Хотел, чтобы об ограблениях слух пошел по Москве, все боялись бы и по первому требованию отдавали ценности грабителям, в том числе и мне… Я хотел убивать за один вечер по двадцать человек. Неважно кого, лишь бы находили труп, шла молва…"
И молва действительно пошла, впрочем, об этом я расскажу чуть позже.
Валерий Золотухин в эти дни находится далеко от столицы — в Запорожье, где снимается в натурных эпизодах фильма "Единственная". Именно во время этой экспедиции у Золотухина, которого дома ждет жена Нина Шацкая, завязываются романтические отношения с будущей женой Тамарой, которая на "Единственной" работала помощником режиссера. Вот как об этом вспоминает сам актер:
"Однажды, будучи навеселе, я проходил под окнами гостиницы "Театральная" и услышал, как из номера, где жила Тамара, доносятся звуки скрипки. Я тогда еще не знал, что Тамара скрипачка, но музыка что-то во мне разбудила, и я полез по водосточной трубе. Зачем? Сам не знаю, мог бы вообще-то и в дверь зайти. Весь идиотизм ситуации я осознал только тогда, когда появился в окне. Но мой рыцарский подвиг не имел ни малейшего успеха. Тамара даже ничего не сказала, просто открыла дверь и кивнула, чтобы я уходил. Я был тогда оскорблен в лучших чувствах…"
В том октябре знаменитая пара фигуристов Ирина Роднина — Александр Зайцев обрели нового тренера — от Станислава Жука ушли к Татьяне Тарасовой. Причем их желание поменять тренера созрело давно, но этому всячески противился Госкомспорт. Когда фигуристы пришли к его председателю. Сергею Павлову, тот развел руками: "Полностью на вашей стороне, но сделать ничего не могу. Советую обратиться к министру обороны Гречко (фигуристы, защищая цвета ЦСКА, числились по его ведомству). На приеме у Гречко Роднина позволила себе смелое заявление: "Не разрешите уйти от Жука — просто перестану кататься. И вы даже не сможете сослать меня на Камчатку". Зная ее решительный характер, Гречко понял — не врет. И дал свое "добро".
Татьяну Тарасову выбрала Роднина. Она хорошо знала ее отца — хоккейного тренера Анатолия Владимировича Тарасова, одно время даже тренировалась с хоккеистами ЦСКА на одном льду. Бывало, Тарасов ставил Ирину играть в… футбол против Александра Рагулина. В октябре Роднина и Зайцев пришли на первую тренировку к Тарасовой, которая проводилась во Дворце спорта "Кристалл", что в Лужниках.
В субботу, 12 октября, исполнился ровно год, как популярный артист Борис Сичкин был заключен под стражу и посажен сначала в Тамбовский следственный изолятор, а потом в Тамбовскую тюрьму. Год длится следствие по обвинению его в сокрытии от государства доходов от "левых" концертов, и конца этому следствию, кажется, не видно. Вместе с Сичкиным в той же тюрьме сидит и его "подельник" — администратор Эдуард Смольный. Последний однажды обратился к начальнику тюрьмы с предложением: дескать, разрешите нам с Сичкиным нести свет в массы, то бишь проводить лекции с заключенными. Им пошли навстречу. Во время этих лекций Сичкин обычно рассказывал смешные истории из своей киношной жизни, а Смольный рассуждал о жизни вообще: говорил о Достоевском, о несчастной жизни композитора Моцарта, цитировал Феликса Дзержинского, Ленина, рассуждал о мужестве Павла Корчагина и т. д. и т. п. И все были довольны: тюремное начальство от того, что заключенные просвещаются, а лекторы — что имеют возможность хотя бы на три с половиной часа покинуть тюремную камеру. О своем житье-бытье в камере вспоминает Б. Сичкин:
"Заключенным разрешено иметь бумагу и спички. Это приводит к тому, что все друг друга поджигают. Увлекся человек пасьянсом, а ему в это время подложили бумагу под зад и подожгли. Спать тоже надо бдительно. Тут для поджога очень удобно. Вставляют спящему бумагу между пальцами ног и поджигают. Эта шутка называется "велосипед". Когда огонь постепенно доходит до пальцев, сонный человек начинает работать ногами так, будто едет на велосипеде. Смешно смотреть, но велосипедисту не до смеха. В камере никто никого не выдаст, и нужно по глазам догадаться, какая сволочь над тобой подшутила.
Все курят махорку, но никто свой окурок не бросит в унитаз, а сложит его между пальцами и выстрелит в сторону унитаза. Над головой все время летают горящие окурки, и надо быть очень ловким, чтобы уклоняться от них. Этот фейерверк длится круглосуточно…
Одна из жестоких камерных забав — так называемый "самосвал". Над лицом спящего человека привязывается кружка с ледяной водой. Потом над ним поджигают веревку, так что на лицо спящего падает пепел. Человек какое-то время рукой отмахивается, пока на лицо не попадает кусок обгоревшей веревки. В этот момент жертва, как правило, вскакивает, кружка с ледяной водой опрокидывается ему на лицо. Кружка обычно летит кому-то в голову. В такую минуту зрители норовят спрятать голову под подушку…"
В тот же день, 12 октября, начался 29-й чемпионат Советского Союза по хоккею. Ведущая команда страны ЦСКА начала его без выдающегося защитника Александра Рагулина. Причем того не было в составе армейцев не из-за болезни или травмы, а совсем по иной причине — его карьера в большом хоккее завершилась. А ведь Рагулину на тот момент было всего-то 33 года — возраст для спортсмена далеко не пенсионерский (например, в том же ЦСКА продолжал играть 34-летний Виктор Кузькин). Что же послужило поводом к тому, чтобы Рагулин повесил коньки на гвоздь? Вот как сам он вспоминает об этом:
"Я тяжело входил в начале сезона в режим. Тарасов начал форсировать мою подготовку. Я стал пререкаться. И он осенью 74-го выгнал меня с турнира на призы газеты "Советский спорт" из Минска в Москву. Я хотел пойти в "Химик" — армейское начальство не пустило. Предложили в СКА — я не хотел переезжать в Ленинград. Тогда было негласное правило: как перевалило за 30, тебе начинали искать замену…"
В тот же день в "Комсомольской правде" была опубликована статья М. Озерова под названием "Как "король" стал нищим". Речь в ней шла о некогда знаменитом английском футболисте Томми Лаутоне. В 40-50-е годы он был звездой "Арсенала" (в 1945 году играл против московского "Динамо" во время знаменитого турне столичного клуба) и национальной сборной Англии, забив более 400 мячей. В 1958 году Лаутон ушел на тренерскую работу, но спустя 11 лет был уволен. После этого его жизнь буквально пошла под откос: из-за нехватки денег знаменитый спортсмен вынужден был продать из дома не только всю ценную мебель, но даже свои спортивные награды. Но это не спасло его: весной 74-го он угодил на скамью подсудимых за неуплату налогов, 74 фунтов стерлингов. Статья в "Комсомолке" заканчивалась на трагической ноте. В своем разговоре с советским журналистом Лаутон произнес фразу, от которой становилось не по себе: "Я хотел бы открыть газ и разом покончить со всем этим".
Статья явно из разряда пропагандистских и должна была наглядно продемонстрировать советскому читателю, какие жуткие нравы царят в капиталистическом мире. Спору нет, то, что произошло с Лаутоном, — печально. Однако в эти же годы в Советском Союзе многие бывшие звезды спорта с мировыми именами влачили не менее нищенский образ жизни, но правда об этом в советские газеты не попадала. К примеру, в те же дни, когда вышла статья о Лаутоне, знаменитый бегун Владимир Куц и не менее знаменитый футболист Валерий Воронин медленно спивались, хоккеист Евгений Бабич покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна квартиры аккурат в день своего 50-летия и т. д.
Восходящую звезду советского футбола 21-летнего игрока столичного "Динамо" Анатолия Кожемякина ни в коем разе нельзя было отнести к этому печальному списку, даже наоборот — всем своим видом и положением он тогда олицетворял благополучие и успех. Однако по роковому стечению обстоятельств его жизнь оборвалась самым нелепым образом на следующий день после выхода статьи про Лаутона в "Комсомолке" — в воскресенье, 13 октября.
Родившись в простой рабочей семье, Кожемякин первые уроки футбольной науки получил на дворовой площадке. Затем была юношеская секция, откуда его пригласили в столичный "Локомотив". Там Анатолий показывал чудеса техники, один обыгрывая чуть ли не полкоманды соперников и забивая за матч по 5–6 мячей. Этим вскоре он и привлек к себе внимание тренеров столичного "Динамо". Кожемякину едва исполнилось 17 лет, когда он впервые вышел на поле в составе этого прославленного футбольного клуба.