V. Коринф

Еще немного гор, и мы вновь попадаем — в Сикионе — в область расселения дорийцев. Здесь в 676 году некий Орфагор преподал миру политический трюк, которым будут пользоваться последующие столетия. Он разъяснил крестьянам, что они принадлежат к пеласгическому или ахейскому племени, тогда как эксплуатирующая их землевладельческая аристократия происходит от дорийских захватчиков; он взывал к племенной гордости обездоленных, возглавил успешную революцию, сделался диктатором и придел к власти классы ремесленников и торговцев[284]. При его способных преемниках Мироне и Клисфене эти классы превратили Сикион в полуиндустриализованный город, который славился своей обувью и керамикой, хотя по-прежнему назывался в честь выращивавшихся там огурцов.

Восточнее находится город, который по всем географическим и экономическим признакам должен был бы стать богатейшим и культурнейшим центром Греции. Лежавший на Истме Коринф занимал завидное положение. Он мог закрыть сухопутные врата в Пелопоннес, обслуживать и обирать наземную торговлю между Северной и Южной Грецией и к тому же располагал гаванями и флотом как в Сароническом, так и в Коринфском заливах. Между ними он построил доходный диолк («волок») — деревянный четырехмильный настил, по которому протаскивались поставленные на колеса суда[285]. Его крепостью был неприступный Акрокоринф — горный пик высотой в шестьсот метров, снабжаемый водой из собственного неиссякающего источника. Страбон описал для нас волнующий вид, открывающийся с цитадели: на двух широких террасах внизу распростерся город с театром под открытым небом, большими публичными банями, убранной колоннами рыночной площадью, сверкающими храмами и защитной стеной, достигавшей порта Лехей в северном заливе. На вершине холма, словно символизируя главное ремесло города, стоял храм Афродиты[286].

Коринф имеет историю, уходящую в микенскую эпоху; своим богатством он славился уже во времена Гомера[287]. После дорийского завоевания им правили цари, а за ними аристократия, среди которой выделялось семейство Бакхиадов. Но здесь, как и в Аргосе, Сикионе, Мегарах, Афинах, Милете, на Лесбосе, Самосе и Сицилии — в общем всюду, где процветала греческая торговля, деловой класс — с помощью революции или интриги — захватил политическую власть; таков смысл массового «выброса» тираний, или диктатур, в Греции седьмого века. Около 655 года власть захватил Кипсел. Пообещав Зевсу в случае успеха все богатства Коринфа, он ежегодно взимал десятипроцентный налог со всего имущества, отдавая прибыль в храм, пока по истечении десяти лет не исполнил своего обета, оставив город столь же богатым, как и прежде[288]. Его популярное и разумное правление в течение тридцати лет заложило основу коринфского процветания[289].

Его безжалостный сын Периандр во время одной из самых продолжительных диктатур в греческой истории (625–585) установил порядок и дисциплину, ограничил эксплуатацию, поощрял предпринимательство, покровительствовал литературе и искусству и на время сделал Коринф первым городом Греции. Он стимулировал торговлю, выпустив государственную монету[290] и содействовал промышленности, понизив налоги. Он разрешил кризис, вызванный безработицей, затеяв обширные общественные работы и основывая заморские колонии. Он защищал мелких дельцов от конкуренции крупных фирм, ограничив число рабов, которых мог задействовать один человек, и запретив их дальнейший ввоз[291]. Он помог богачам избавиться от излишнего золота, вынудив их сделать вклад в возведение золотого колосса, призванного стать украшением города; он пригласил богатых коринфянок на праздник, сорвал с них дорогие наряды и украшения и отослал по домам, национализировав половину их красоты. У Периандра было немало могущественных врагов; он не решался выходить на улицу без серьезной охраны, а страх и одиночество сделали его угрюмым и жестоким. Чтобы уберечься от мятежа, он последовал загадочному совету своего коллеги милетского диктатора Фрасибула периодически срубать самые высокие колосья в поле[292][293]. Наложницы терзали его обвинениями против жены, пока, воспылав гневом, он не сбросил ее с лестницы; она была беременна и умерла от удара. Он сжег наложниц живьем и изгнал на Керкиру своего сына Ликофрона, который так скорбел о матери, что не желал говорить с отцом. Когда керкиряне предали Ликофрона смерти, Периандр схватил трехсот юношей из благороднейших керкирских семей и послал их царю Алиатту в Лидию, где их должны были оскопить; однако везшие их корабли пристали к Самосу, и самосцы, бросив вызов гневу Периандра, освободили несчастных. Диктатор дожил до глубокой старости и после смерти причислялся некоторыми к Семи древнегреческим Мудрецам[294].

Поколение спустя спартанцы свергли диктатуру в Коринфе и установили правление аристократии — не из любви к свободе, но потому, что Спарта поддерживала землевладельцев против деловых классов. И тем не менее богатство Коринфа зиждилось на торговле, которой время от времени споспешествовали ревнительницы Афродиты и панэллинские Истмийские игры. Куртизанок в городе было так много, что греки иногда использовали глагол corinthiazomai в значении «заниматься проституцией»[295]. В Коринфе было принято посвящать храму Афродиты женщин, служивших ей своим телом и отдававших заработки жрецам. Некий Ксенофонт (не тот, что стоял во главе Десяти Тысяч) пообещал богине пятьдесят гетер, или куртизанок, если она поможет ему победить на Олимпийских играх, и благочестивый Пиндар, славя его триумф, упоминает этот обет без тени смущения[296]. «Храм Афродиты, — говорит Страбон[297], — был настолько богат, что ему принадлежало более тысячи храмовых рабынь, или гетер, которых мужчины и женщины посвящали богине. Именно благодаря этим женщинам город был затоплен народом и богател; капитаны кораблей, например, бесшабашно проматывали здесь свои деньги». Город был им благодарен и смотрел на этих «гостеприимных дам» как на общественных благодетельниц. «Всякий раз, когда Коринф обращается с молитвой к Афродите, — говорит один ранний автор, цитируемый Афинеем[298], — в городе было издревле принято привлекать к молению как можно больше гетер». У куртизанок имелся собственный религиозный праздник — Афродисии, — который они справляли с благочестием и помпой[299]. В своем Первом послании к коринфянам[300] святой Павел осуждал этих женщин, которые в его время все еще занимались здесь своим древним ремеслом.

В 480 году население Коринфа состояло из пятидесяти тысяч свободных и шестидесяти тысяч рабов — необыкновенно высокая пропорция числа первых к числу вторых[301]. Все классы были увлечены погоней за золотом и наслаждениями, которая почти не оставляла им сил для занятий литературой и искусством. В восьмом веке пользовался известностью поэт Евмел, но коринфские имена редко украшают греческую словесность. Периандр привечал поэтов при своем дворе и пригласил Ариона с Лесбоса организовать музыкальные увеселения в Коринфе, В восьмом веке были знамениты коринфская керамика и бронзы; в шестом коринфские вазописцы были первыми среди представителей своего цеха в Греции. Павсаний рассказывает о большом кедровом сундуке, украшенном изящными рельефами с инкрустацией из золота и слоновой кости, в котором Кипсел прятался от Бакхиадов[302]. Возможно, именно в эпоху Периандра Коринф воздвиг Аполлону дорийский храм, знаменитый своими семью монолитными колоннами, пять из которых стоят до сих пор, наводя на мысль, что, быть может, Коринф ценил красоту не в одной, а во множестве форм. Возможно, время и случай были несправедливы к этому городу, а его анналы выпало составлять авторам, чьи сердца были отданы не ему. Прошлое содрогнулось бы, увидь оно себя на страницах историков.