IV. Возвращение к религии

Конфликт между религией и философией прошел к этому времени три стадии: первой была атака на религию, предпринятая досократиками; второй — попытка Аристотеля и Эпикура заменить религию естественной этикой; третьей — возвращение к религии скептиков и стоиков, кульминацией которого явились неоплатонизм и христианство. Та же последовательность отмечалась в истории не однажды и, возможно, имеет место и в наши дни. Фалес соответствует Галилею, Демокрит — Гоббсу, софисты — энциклопедистам, Поотагор — Вольтеру, Аристотель — Спенсеру, Эпикур — Анатолю Франсу, Пиррон — Паскалю, Аркесилай — Юму, Карнеад — Канту, Зенон — Шопенгауэру, Плотин — Бергсону. Хронология не благоприятствует аналогии, но основная линия развития та же.

Эпоха великих систем уступила место сомнению в способности разума понять мир или подчинить человеческие — инстинкты порядку и цивилизации. Скептики были таковыми не в юмовском, но в кантовском смысле слова: они сомневались как в догме, так и в философии, подрывали основания материализма и рекомендовали мирное приятие античного культа; как и в случае Паскаля, скептицизм Пиррона не уводил от религии, но подводил к ней, а сам Пиррон закончил свой путь почтенным первосвященником родного города. Эпикурейский отказ от политики ради этики, бегство от государства к душе были отражением лишь одного момента в возвратном движении маятника, а сосредоточение на индивидуальном спасении вымостило путь религии, которая будет взывать не к государству, но к личности. Многие не находили в жизни тех утешений, которыми довольствовался Эпикур; нищета, несчастье, болезнь, утрата, революция или война застигали людей врасплох, и все советы мудреца не могли заполнить пустоту в их душах. Гегесий Киренский, который, как и Эпикур, развивал точку зрения киренаиков, заключал, что в жизни больше боли, чем удовольствия, больше горя, чем радости, и что единственным логическим следствием натуралистической философии является самоубийство[2437]. Словно блудная дочь, после ярких приключений и черных разочарований философия отказалась от преследования истины и поиска счастья, вернулась, покаянная, к своей матери, религии, и снова пыталась опереться на веру как на источник надежды и подательницу милосердия.

Стоицизм, стремившийся сконструировать естественную этику для образованных классов, пытался сохранить старинные сверхъестественные опоры нравственности простого человека, и с течением времени его метафизическое и этическое учение все больше принимало религиозную окраску. Зенон отрицал какое бы то ни было существование народных богов[2438], но поколение спустя Клеанф предлагал осудить Аристарха за вольнодумство. Зенон не обещал личного бессмертия, но Сенека говорил о небесном блаженстве языком, почти неотличимым от языка элевсинской и христианской религий[2439]. После Зенона стоицизм был уже не столько философией, сколько вероучением, и почти все его положения приняли теологическую форму. Большая часть системы стоицизма состояла из аргументов о существовании и природе Бога, истечении мира из Бога, реальном существовании Провидения, соответствии добродетели божественной воле, братстве людей — сыновей Бога и конечном возвращении мира к Богу. В этой философии мы сталкиваемся с чувством греха, которому предстояло сыграть столь весомую роль в первоначальном и протестантском христианстве, с возвышенной открытостью, которая, как и во всех новых религиях, приветствовала все расы и сословия, и с безбрачным аскетизмом, который восходил к киникам и нашел свое завершение в долгой череде христианских монахов. От Зенона из Тарса до Павла из Тарса оставался лишь шаг, и он будет сделан на пути в Дамаск.

Многие элементы стоического вероучения были по происхождению азиатскими, другие — специфически семитскими. В существе своем стоицизм представлял собой одну из начальных фаз торжества Востока над эллинской цивилизацией. Греция перестала быть Грецией еще до того, как была покорена Римом.