III. Торговля и финансы

Торговля начинается тогда, когда индивидуум, семья или город произвели излишек и желают его обменять. Первая трудность здесь — дороговизна транспортировки, так как дороги плохи, а море коварно. Лучшая из дорог — это Священный путь из Афин в Элевсин; но это простая грунтовая дорога, часто слишком узкая, чтобы пропустить повозки. Мосты — это ненадежные дамбы, представляющие собой земляные плотины, которые (вполне вероятно) смываются наводнениями. Обычным тягловым животным является бык, который слишком философичен, чтобы обогатить торговца, полагающегося на него как на транспортное средство; повозки не отличаются прочностью и постоянно ломаются или застревают в грязи; товары лучше погрузить на мула, так как он движется чуть быстрее и занимает меньшую часть дороги. В Греции не имеется почтовой службы — даже правительственной; государство довольствуется скороходами, и частная переписка вынуждена дожидаться случая воспользоваться их услугами. Важные известия передаются при помощи сигнальных огней от вершины к вершине либо разносятся почтовыми голубями[949]. Время от времени на дороге попадаются постоялые дворы, но это — излюбленное пристанище разбойников и всякого сброда; у Аристофана сам бог Дионис расспрашивает Геракла о «харчевнях и гостиницах, где поменьше клопов»[950].

Передвижение по морю более дешево, особенно если путешествия ограничиваются — как в большинстве случаев и бывает — тихими летними месяцами. Пассажирские тарифы невысоки: за две драхмы (2 доллара) семья может перебраться из Пирея в Египет или Причерноморье[951], однако корабли не предназначены для обслуживания пассажиров, так как их производят для перевозки товаров или ведения войны, а при необходимости — тою и другого вместе. Главная двигательная сила — ветер, надувающий парус, но, если дует встречный ветер или стоит штиль, на весла налегают рабы. Снабженная тридцатью веслами, расположенными на одном уровне, триаконтера — самое мелкое из ходящих по морю купеческих судов; пентеконтера снабжена пятьюдесятью веслами. Еще около 700 года коринфяне спустили на воду первую триер с экипажем в двести человек, налегающих на три ряда весел; в пятом веке эти красавцы корабли с удлиненными и высокими носами выдерживают уже 256 тонн груза, перевозят по семьдесят тысяч бушелей зерна и становятся притчей Средиземноморья, делая восемь миль в час[952].

Вторая задача торговли — найти надежное средство обмена. Каждый город обладает собственной системой весов и мер и чеканит собственную монету; на каждой из сотен границ путешественнику приходится не без скепсиса переоценивать все цены, так как каждое греческое правительство, за исключением афинского, мошенничает, понижая качество своей монеты[953]. «В большинстве греческих городов, — свидетельствует безымянный грек, — купцам приходится запасаться товарами на обратный путь, потому что они не могут добыть денег, которые хоть на что-нибудь сгодились бы в других местах»[954]. Некоторые города выпускают монеты из электра — сплава золота и серебра — и состязаются друг с другом в том, кто добавит в эту смесь наименьшую долю золота. Начиная с Солона афинское правительство оказывает мощную поддержку афинской торговле, упрочив надежность монеты, на которой изображена сова Афины; «доставлять сов в Афины» — греческий эквивалент выражения «возить уголь в Ньюкасл» [ср. русск. «приезжать в Тулу со своим самоваром»][955]. Так как несмотря на все превратности судьбы Афины отказываются обесценивать свою серебряную драхму, афинские «совы» охотно принимаются по всему Средиземноморью и близки к тому, чтобы заменить местные денежные системы в Эгейском бассейне. На этой ступени золото остается товаром, продаваемым на вес, а не средством торговли; Афины чеканят золотую монету только в редких, экстренных случаях, обычно в соотношении к серебру, равняющемуся четырнадцати к одному[956]. Самые мелкие афинские монеты делаются из меди; восемь таких монет составляют обол — монету из железа или бронзы, название которой объясняется сходством с небольшим вертелом (obeliskos). Шесть оболов составляют драхму, т. е. «горсть»; две драхмы равны золотому статеру; сто драхм составляют мину; шестьдесят мин составляют талант. В первой половине пятого века за драхму можно купить бушель зерна — столько же можно купить на доллар в Америке двадцатого века[957][958]. В Афинах нет ни бумажных денег, ни государственных облигаций, ни акционерных обществ, ни фондовой биржи.

Зато имеются банки. Им приходится вести нелегкую борьбу, чтобы найти точку опоры, так как те, кто не нуждается в ссудах, порицают процент как преступление, и им вторят философы. Средний афинянин пятого века — скопидом; при наличии сбережений он предпочитает их прятать, а не доверять банкам. Кто-то дает деньги под закладную, беря от 16 до 18 процентов; кто-то без процентов ссужает ими своих друзей; кто-то помещает свои деньги в храмовые сокровищницы. В роли банков выступают храмы, ссужающие частных лиц и государства под умеренный процент; храм Аполлона в Дельфах в известной степени можно считать международным обще греческим банком. Правительства не берут взаймы у частных лиц, но при случае одно государство ссужает деньгами другое. Тем временем меняла за своим столом (trapeza) в пятом веке начинает принимать вклады и ссужать купцов под проценты, которые колеблются между 12 и 30 в зависимости от степени риска; таким путем он превращается в банкира, хотя Древняя Греция до самого конца будет называть его trapezites — «человек за столом». Он перенимает методы у Ближнего Востока, улучшает их и вверяет Риму, который передаст их современной Европе. Вскоре после Персидской войны Фемистокл вносит семьдесят талантов (420 000 долларов) коринфскому банкиру Филостефану — точь-в-точь как политические авантюристы свивают для себя заграничные гнездышки сегодня; это первое упоминание не храмовой, а светской банковской деятельности. Ближе к концу столетия Антисфен и Архестрат основывают финансовое учреждение, которое при Пасионе станет самым знаменитым из греческих частных банков. Благодаря этим трапезитам деньги обращаются более свободно и быстро, а стало быть, работают больше, чем прежде; обеспечиваемые ими удобства творчески стимулируют экспансию афинской торговли.

Душа афинской экономики — торговля, а не промышленность или финансы. Хотя многие производители по-прежнему продают свои товары прямому потребителю, все большее их число нуждается в посредничестве рынка, чьей задачей является покупка и хранение товаров, пока потребитель не будет готов их востребовать. Таким путем нарождается класс розничных торговцев, которые торгуют своим товаром на улицах, в войсках, на праздниках или ярмарках либо выставляют его на продажу в своих лавках или киосках на агоре или в любой другой части города. В лавки заходят свободные мужчины, метеки или рабы; они торгуются с продавцами и делают покупки для дома. Одно из самых суровых проявлений неправоспособности «свободных» афинянок — обычай, не позволяющий им ходить по магазинам[959].

Внешняя торговля развивается даже быстрей, чем внутренняя, так как греческие государства уяснили преимущества международного разделения труда, и каждое специализируется на производстве определенных товаров; ремесленник, изготовляющий, например, щиты, больше не переходит из города в город по призыву тех, кто в нем нуждается, но делает щиты в своей мастерской и рассылает их на рынки классического мира. В течение одного столетия Афины переходят от семейной экономики, где почти всем необходимым обеспечивает себя каждая семья, к городской, где почти всем необходимым обеспечивает себя каждый городок, наконец, к международной экономике, где каждое государство зависит от ввоза и вынуждено обеспечивать вывоз, чтобы за него расплатиться. При жизни двух поколений афинский флот держит Эгейское море свободным от пиратов, и между 480 и 430 годом коммерция переживает расцвет, какого не узнает до тех пор, пока Помпей не покончит с пиратством в 67 году до нашей эры. Доки, склады, рынки и банки Пирея предоставляют все удобства для торговли; вскоре этот оживленный порт станет главным распределительным и перевалочным центром торговли между Востоком и Западом. «Редкие товары со всего света, — говорит Исократ, — легко приобрести в Афинах»[960]. «Величие нашего города, — говорит Фукидид, — привлекает в нашу гавань изделия со всего мира, так что для афинян плоды других стран — столь же привычная роскошь, как и их собственные»[961]. Из Пирея купцы вывозят вино, масло, шерсть, полезные ископаемые, керамику, оружие, предметы роскоши, книги и творения искусства — произведенные на полях и в мастерских Аттики; в Пирей они доставляют хлеб из Византия, Сирии, Египта, Италии и Сицилии, фрукты и сыр из Сицилии и Финикии, мясо из Финикии и Италии, рыбу с Черного моря, орехи из Пафлагонии, медь с Кипра, олово из Англии, железо с побережья Понта, золото с Фасоса и из Фракии, строевой лес из Фракии и Кипра, вышивку с Ближнего Востока, шерсть, льняное полотно и красители из Финикии, щэяности из Кирены, мечи из Халквды, стекло из Египта, черепицу из Коринфа, ложа с Хиоса и из Милета, башмаки и бронзовые изделия из Этрурии, слоновую кость из Эфиопии, благовония и умащения из Аравии, рабов из Лидии, Сирии и Скифии. Колонии служат не только рынками, но и экспедиторами, направляющими афинские товары в глубь страны, и хотя в пятом веке города Ионии переживают упадок ввиду того, что торговые пути, некогда проходившие здесь, в результате греко-персидских войн сместились в Пропонтиду и Карию, роль рынков сбыта излишнего продукта и отдушины для избыточного населения материковой Греции принимают на себя Италия и Сицилия. О размахе торговли в Эгейском бассейне можно судить по прибыли в 1 200 талантов, полученной за счет пятипроцентного налога, которым в 413 году были обложены импорт и экспорт городов Афинской империи, что свидетельствует о торговом обороте, равном ста сорока четырем миллионам долларов в год.

Опасность, таящаяся в этом благополучии, заключается в растущей зависимости Афин от привозного хлеба; отсюда — необходимость держать под своим контролем Геллеспонт и Черное море, упорная колонизация побережья и островов, лежащих на пути к проливам, и гибельные экспедиции в Египет (459) и на Сицилию (415). Именно эта зависимость побудила Афины преобразовать Делосский союз в империю; и когда в 405 году спартанцы разбили афинский флот у Геллеспонта, голод и капитуляция стали неизбежными. И все же именно торговля создает богатство Афин, тогда как имперская дань укрепляет мускулатуру их культурного развития. Негоцианты, сопровождающие афинские грузы во все уголки Средиземноморья, возвращаются с изменившимся кругозором, с чутким и открытым умом; они приносят новые идеи и обычаи, ломают древние табу и косность и заменяют семейный консерватизм сельской аристократии индивидуалистическим и прогрессивным духом коммерческой цивилизации. Здесь, в Афинах, встречаются Восток и Запад, и взаимное изумление выбивает их из накатанной колеи. Старинные мифы теряют свое господство над людскими душами, появляется досуг, поощряется пытливость, растут наука и философия. Афины становятся самым деятельным городом своего времени.