1979. Июнь
1979. Июнь
Владимира Высоцкого уговорили выступить с концертами в Минске. Великого тенора Ивана Козловского выгнали с Пушкинского праздника. Наша жвачка… хуже всех. Женя Кафельников меняет тренера. «Москва слезам не верит»: просмотр в Госкино. Террорист из Клина. У Высоцкого приступ. Как оправдали невольного убийцу Леонида Быкова. Горбачев и Суслов на прогулке. Убийство в Шахтах. Евгений Мартынов попался на удочку афериста. Высоцкий теряет роль. Брежнев в Вене: неудачная вылазка в город. Премьера «Сталкера» в Доме кино. Сходка в Кисловодске: воры и «цеховики» делят страну. Приключения Япончика в Риге. Жемчуг для Щелокова. Брежнев в Вене: подавился льдом. «Пираты XX века»: съемки в Судаке. Кто спас капитана «Терека» — спасли от смерти. Мои заводские университеты. Брежнев и Картер целовались. Советский журналист вступается за Брежнева. «Золотой Орфей»: наши вторые. «Город принял»: в доме и На стройке. Грабительницы из Ленинграда. «Сыщик»: съемки в лесу. «Экипаж»: в погоне за Жженовым. «Сыщик»: удар ниже пояса. Едва не погиб Михаил Боярский. Очередное убийство казахстанского людоеда. «Советская Белоруссия» против Театра на Таганке. Грустный выпускной Артема Боровика. Всеволод Бобров: за день до смерти. Хит-парад лучших песен. Трагедия в Московской области.
Театр на Таганке находится с гастролями в Минске. Тамошние почитатели творчества Владимира Высоцкого, естественно, не могли упустить шанс уговорить его дать здесь несколько концертов. Сам Высоцкий ехал туда исключительно как актер театра и никаких концертов не планировал. Эта идея возникла у членов минского общества книголюбов, которые еще до приезда театра арендовали зал в «БелНИИгипросельстрое», вмещающий 700 посадочных мест. Когда проблема с залом была утрясена, дело осталось за малым — уговорить самого Высоцкого. Для этого дела 2 июня в Дом офицеров, где выступала «Таганка», был отряжен «книголюб» Лев Лисиц.
Когда он вошел в зал, там вовсю шла репетиция. Высоцкого Лисиц никогда до этого живьем не видел, однако довольно быстро нашел — по его баритону. Когда в репетиции возникла пауза, гость осмелился подойти к артисту и представиться. Затем речь зашла непосредственно о концертах. Высоцкий сообщил, что краем уха уже слышал о том, что его собираются пригласить выступить в Минске, но не знает, где именно. Лисиц уточнил: в одном НИИ, в зале на семьсот человек. И спросил насчет оплаты. Тут Высоцкий внезапно заявил, что если его очень попросят, то он готов выступить один раз, но бесплатно. Лисиц удивился: «У нас в институте работает тысяча триста человек. Каждый хочет пригласить семью и своих друзей. Нам нужно, чтобы вы выступили хотя бы пять, а то и десять раз, чтобы все могли послушать вас». Услышав это, Высоцкий улыбнулся и сказал, что готов выступить, сколько потребуется. «Выступать я буду с Иваном Бортником, — сообщил он. — Так что вопрос оплаты обговаривайте с ним». И он указал на человека у рояля.
Бортник был немногословен: узнав, что от него требуется, он назвал сумму гонорара за концерт: 300 рублей Высоцкому и 100 — ему. Лисица эта сумма вполне удовлетворила. Он вернулся к Высоцкому и сообщил ему дату первого концерта: 9 июня, в полшестого вечера. И при этом спросил: «У нас все будет «класс»? Высоцкий ответил коротко: «У меня всегда все «класс»!
В воскресенье, 3 июня, тысячи людей приехали в село Михайловское Псковской области, чтобы отдать дань почтения великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину, которому через три дня исполняется 180 лет. Как писали тогдашние газеты: «Тысячи людей приехали в заповедное пушкинское село. Гости совершили путешествие по музеям и паркам заповедника, побывали на концертах мастеров искусств, на выставках, приняли участие в музыкально-поэтическом фестивале, возложили венки и цветы к могиле поэта в Святогорском монастыре». Однако о том, что творилось за кулисами этого мероприятия, газеты, естественно, не сообщали. Зато писатель Юрий Нагибин, который частенько наведывался в те места, записал в своем дневнике следующие наблюдения:
«Севка Смирнов подсчитал, что после праздника поэзии в день рождения Пушкина на территории заповедника остается 13–15 тонн говна, поскольку уборных нет. Аллею Керн так утрамбовали ногами экскурсантов, что стали помирать старые липы, помнившие шаги влюбленного поэта и его дамы. Сюда закрыли доступ. Ель-шатер давно спилили, что-то недоброе происходит и со «скамьей Онегина». Говорят, что массовые празднества необходимы Гейченко (руководитель заповедника. — Ф. Р.), чтобы получать ссуды на совершенствование заповедника. А для чего его совершенствовать? Неужели для того, чтобы обвить дуб медной цепью, напихать в Петровское мебель из комиссионных магазинов, поставить часовню и мельницу не там, где следовало и не тех габаритов? Ведь лучшая память Пушкину — сохранившийся неизменным пейзаж вокруг Михайловского: речка Сороть, озеро Маленец, курган Воронич, пойменные луга, лес, заветная сосна на бугре. И зачем нужны толпы пьяниц, которым нет никакого дела до Пушкина? Вся эта нездоровая шумиха творится Семеном Степановичем на потребу собственному честолюбию и тщеславию. Его сильной, деятельной, одаренной натуре со слабым творческим началом необходимы треск, блеск, праздники, успех. Власть тоже любит все это — имитацию культуры, и охотно пошла ему навстречу. Сейчас он хочет превратить заповедник в Международный центр пушкиноведения. Жульническая мысль, крайне соблазнительная для жульнической власти. Гейченко натура не трагическая, скорее шутейная. И все-таки с ним интересно, без него жизнь станет куда тусклее.
Некрасивая история с И. С. Козловским. Его больше не приглашают на пушкинские празднества за то, что он спел «Богородице Дево, радуйся» в Святогорском монастыре. Гейченко резонно сказал на бюро обкома: коль не возбраняется петь «Аве, Мария», то почему нельзя петь это по-русски? Присутствующие не поняли, что он имеет в виду, и великого певца забраковали. Восьмидесятилетний Козловский вкладывал душу в пушкинские торжества, пел перед многотысячной толпой, пел с детским хором, вносил артистизм в паскудное действо, был на редкость трогателен в своем энтузиазме. И ему дали под зад коленом. До чего же не уважают власти своих граждан, даже самых заслуженных, признанных. Одна промашка — мнимая к тому же! — и все насмарку: многолетняя служба, преданность, блеск таланта. Зато себе прощают абсолютно все: бездарность, некомпетентность, невежество, алчность, пьянство, аморальность…»
В июне большая радость пришла на улицу российских подростков: родная пищевая промышленность наконец-то начала выпуск отечественного «чунгама», то бишь жевательной резинки трех сортов: клубничной, апельсиновой и мятной. Сегодняшняя молодежь относится к жвачке как к обычному продукту, поэтому ей трудно понять, что она значила для советского подростка. А значила она не просто много, а жутко как много. Из-за нее, проклятой, даже трагедии случались. Мы помним, как в 75-м году во Дворце спорта «Сокольники», после матча юниорских хоккейных команд СССР и Канады, во многом именно из-за жвачки случилась давка и погибли несколько десятков подростков. Да будь в советских магазинах эта жвачка в продаже (пускай даже отечественная), ничего подобного наверняка бы не произошло.
Советская промышленность начала выпускать свою жевательную резинку только в конце 70-х: первыми это сделали в Прибалтике, на Калевской кондитерской фабрике. Однако до России эта жвачка если и доходила, то удовлетворить всех запросов просто не могла. Вот почему было принято решение выпускать ее и в России, на кондитерской фабрике «Рот фронт» в Москве. В июне там было выпущено первые 30 килограммов жвачки, которую чуть позже развезли в столичные магазины. Очереди выстроились километровые. Но лично мне наш «чунгам» не понравился: он был жестковат и после трех минут активного жевания терял весь свой вкус. То ли дело «Wrigleys» — мягкий, пахучий. А ведь наша жвачка выпускалась вроде бы по той же технологии: 60 процентов сахарной пудры, 20 — патоки, 18–20 — основы, остальное — ароматизаторы. И все равно — не то.
А теперь перенесемся в Сочи, в тамошнюю детскую спортивную школу № 5, что на улице Чайковского. Тренером по теннису там был Валерий Шишкин, который тренировал мальчишек 5–6 лет. Именно в те дни к нему в группу пришел мальчик, которому в недалеком будущем предстоит стать звездой не только российского, но и мирового тенниса. Звали новичка Женя Кафельников, было ему в ту пору чуть больше пяти лет. А привели его к Шишкину двое мужчин: отец Жени и его первый тренер Валерий Песчанко. По словам В. Шишкина: «Женя не по годам был наглым в хорошем смысле слова. В свои пять с половиной лет он уже ничего не боялся. Старался делать все, что от него требовалось. Это радовало. Правда, меня огорчало поведение его отца. Кафельников-старший работал таксистом, но считал необходимым вмешиваться в наши занятия. Он вел себя надменно и презрительно, постоянно поучал, что делать..!»
К своему новому ученику Шишкин будет относиться как к собственному сыну (у самого тренера их было двое), по сути, сделает его звездой. А история закончится грустно: прочно встав на ноги, ученик уйдет от своего учителя и даже перестанет упоминать его имя в своих интервью. Короче-, сюжет, как под копирку списанный из фильма «Рокки».
5 июня Владимир Меньшов показывал в Госкино свой фильм «Москва слезам не верит». Естественно, волновался сильно. Однако фильм, вопреки мрачным прогнозам, был принят хорошо. Единственное, о чем попросили режиссера, — сделать досъемку пары-тройки эпизодов. А в целом картину назвали удачной.
Однако скажи кому-нибудь из присутствующих, что через год фильм получит «Оскар», он бы наверняка назвал это сообщение бредом. Ведь практически весь период съемок коллеги Меньшова смеялись над ним, говоря, что он снимает какую-то слезливую бредятину, поскольку снимать мелодрамы в те годы было непрестижно. Даже оператор фильма несколько раз порывался сбежать из группы, думая, что этим фильмом он обрекает себя на позор. Чем в итоге все это обернулось, мы с вами теперь хорошо знаем.
А теперь перенесемся на родину гениального композитора Петра Чайковского, в город Клин. Там проживает некто Василий Никитенков, человек самой мирной профессии — он детский хирург. Однако в последнее время родные и друзья стали замечать за ним странные вещи: он стал чрезвычайно раздражительным, мнительным, иногда даже агрессивным. Причину этой агрессии люди связывали с профессиональной деятельностью Никитенкова, хотя на самом деле он обозлился на весь белый свет за другое: ему казалось, что родное государство не ценит его подвигов на ниве хирургии, не воздает ему должное. Да и людей вокруг себя тоже считал не лучше: мол, если бы все как один объединились, может быть и жизнь была бы лучше. Короче, Никитенков решил мстить всем: и государству, и его согражданам. А способ выбрал самый изуверский. Будучи еще с армии хорошо знаком со взрывным делом, он наловчился делать у себя дома самодельные взрывные устройства. Первую такую адскую машину Никитенков смастерил в самом начале лета, а опробовать решил в пятницу, 8 июня. Причем место для первого взрыва он выбрал самое людное — возле кинотеатра «Мир».
Вечером, когда шел очередной фильм, террорист подъехал к кинотеатру. В руках у него был фанерный ящик, в котором обычно люди отправляют посылки. Внутри ящика лежала бомба. В действие она приводилась с помощью «растяжки» — проволоки, которую террорист протянул от ящика к ближайшей колонне. Однако, к счастью, массового поражения людей не случилось. До конца сеанса оставались считаные минуты, когда на улицу вышли покурить двое мужчин: рабочий и работник кинотеатра. Один из них и дернул случайно за проволоку. Взрывом несчастным покалечило ноги. В тот же день делом о взрыве занялся местный КГБ. Однако поиски займут не один день, и даже не один месяц, о чем я еще обязательно расскажу.
9 июня в Минске, в зале «БелНИИгипросельстроя», состоялся первый из запланированных концертов Владимира Высоцкого. Актеров привез туда из гостиницы «Минск» один из организаторов этого мероприятия — Лев Лисиц. В этот день 90 % билетов было распространено среди сотрудников института. Там даже был сокращен обеденный перерыв, чтобы на задерживать начало концерта. Объявлял артистов все тот же Лисиц. В начале представления Высоцкий и Бортник показали зрителям отрывок из спектакля «Павшие и живые», после чего Высоцкий остался на сцене один и «показал», как он сам выражался, довольно много песен. Все прошло замечательно. Концерт длился почти полтора часа, после чего артисты уехали на вечернего «Гамлета».
Сразу после спектакля Высоцкого пригласили в минский Дом кино. Поскольку вечер организовал его старый приятель кинорежиссер Виктор Туров, отказать он не смог. Тамошние посиделки длились аж до утра. Причем Высоцкий и там спел несколько песен. В гостиницу он вернулся около семи утра и практически сразу лег спать. А в десять утра у него был назначен второй концерт в НИИ. Поэтому, когда за ним приехал все тот же Лисиц, Высоцкий спал. Однако гость так настойчиво и сильно бил в дверь, что Высоцкий эти удары все-таки услышал. Узнав, кто пришел, он щелкнул защелкой. Далее послушаем рассказ самого Л. Лисица:
«Я открываю дверь до конца, чтобы зайти в номер… И… о, боже!.. Я вижу со стороны спины в костюме Адама Владимира Высоцкого, направляющегося через гостиную комнату в спальню. Оказывается, что он спал на французский манер голышом. Но меня поразила не обнаженность великого человека, а накачанность его фигуры. Я сразу увидел со стороны спины, как играют мощные тренированные мышцы спортсмена. Ни грамма лишнего жира, это было то, что сейчас в новом лексиконе определяется словом «качок»… А Высоцкий тем временем лег в постель. И тут, увидев его лицо, я понял, как он устал. Таким робким, неуверенным голосом я у него спрашиваю:
— Владимир Семенович, у нас остается около часа до выступления.
— Да, я помню. Посидите здесь и дайте мне возможность подремать минут сорок. Скажите, за какое время мы на машине сможем добраться до института?
— Минут через пятнадцать будем на месте.
— Машина здесь? Она может подождать?
— Конечно, сколько нужно.
— Я поеду выступлю.
Я спрашиваю: можно ли запустить в зал людей, ведь зрители давно собрались.
— Да, конечно, запускайте.
Я вышел в соседнюю комнату к телефону. Мне показалось, что Высоцкий накануне поздно лег спать. Но я не знал, что он всю ночь провел в Доме кино… Позвонив в институт, я вышел на улицу и предупредил водителя, что нужно будет подождать минут сорок. Тот в ответ: «Пожалуйста, пожалуйста, подожду сколько нужно». Поднимаюсь тихонько в номер. Почитываю какую-то прессу. Проходит сорок минут — я вынужден его будить. Высоцкому плохо. Я предлагаю вызвать врача.
— Нет, не надо, но прошу вас, отмените концерт.
Я «упал», что называется:
— Владимир Семенович! Вы же сказали сорок минут назад… Уже в зале сидит семьсот пятьдесят человек…
— Ну что поделаешь. Отменяйте. Я отдам эти концерты обязательно.
— Владимир Семенович, дело в том, что у людей оторваны корешки на билетах…
Он, видимо, понял ситуацию, она его взволновала, ему стало хуже. Минуты идут, уже одиннадцать часов. А он говорит:
— Вызывайте мне врача, «скорую». Мне сделают укол, и я выступлю.
Я тут же по телефону вызываю «скорую». Затем звоню в институт:
— Мы минут на 30–40 опоздаем, потому что Владимир Семенович после спектакля очень устал, поздновато лег спать. Попытайтесь успокоить зрителей.
— Хорошо, но он будет? — допытывается Надя Зайцева по телефону.
— Сказал, что будет точно…
Приехал врач, невысокого роста, с сестричкой, как полагается. Мы буквально вбежали на этаж к Высоцкому. Я остался в гостиной, а врач и медсестра подошли к нему, лежащему на постели… После укола врач сказал мне:
— Владимир Семенович предупредил меня, что сегодня состоится концерт. Но прошу вас полчаса его не беспокоить, он должен еще отдохнуть…
Я опять звоню в институт, объясняю, что нас надо ждать к двенадцати часам. А Высоцкий почти не спит, услышав мой разговор по телефону, спрашивает:
— А люди в зале сидят?
— Да, сидят, но сильно волнуются… Часов в двенадцать Высоцкий поднимается
с постели, спокойно одевается. Но я сразу замечаю, что движения его не такие энергичные, как раньше. Он берет гитару: «Ну, поехали!»
Закрыли номер, он сдал ключи вахтеру. Как только мы сели в машину, Высоцкий спрашивает:
— По пути есть какое-нибудь кафе, чтобы можно было стаканчик шампанского принять?
— Есть, Владимир Семенович, но у вас же выступление!
Он оборачивается и так внушительно говорит:
— Поверьте мне, что я лучше всех знаю, что мне нужно сейчас.
Я не стал перечить и попросил водителя заехать по пути в кафе «Ласточка», что на улице М. Горького, а ныне — Богдановича. Зайдя в кафе, я прежде всего спросил, есть ли у них шампанское. Официантка небрежно мне посоветовала приходить вечером, после обеденного перерыва. Сейчас шампанского нет. Но когда я назвал того, кто сидел за столиком, она засуетилась, мгновенно принесла бутылку. Заказал я, естественно, пару бутербродов и какой-то воды. Время нас поджимало, потому что приближался час дня. Могу сказать точно, что Высоцкий выпил из той бутылки не более 150–180 граммов. Мы сразу же рассчитались, сели в машину и поехали в институт, благо от «Ласточки» ехать было не более 3–4 минут. За это время ни один человек не ушел из зала института, хотя все волновались и суетились…»
Концерт начался в начале второго дня и длился чуть больше часа. Несмотря на то что Высоцкий вел концерт с заметным напряжением, никто в зале даже не догадался о том, какие события ему предшествовали. Чтобы спеть больше песен, Высоцкий отказался от привычных комментариев к ним и пел практически без остановок (он исполнил 16 произведений).
Правда, исполняя последнюю песню, он не предупредил, что это финал концерта, и, когда ушел за кулисы, зрители думали, что это только перерыв. А он, едва оказавшись за кулисами, буквально простонал: «Все! Больше не могу… Мне надо немедленно в Москву…» Лисиц тут же вышел на сцену и объявил, что концерт окончен. Также он сообщил, что третий и четвертый концерты отменяются в связи с плохим самочувствием Высоцкого. Между тем нашлись люди, которые стали требовать продолжения концерта. Когда Высоцкий, сидевший в радиорубке, это услышал, он чуть ли не прокричал: «Что им еще нужно от меня? Я же им все спел. Уберите их…» И вскоре после этих слов случилось неожиданное. Как вспоминает очевидец — Юрий Заборовский:
«Вероятно, Высоцкий чувствовал приближение приступа. И тут у Высоцкого началось. Нам удалось закрыть дверь в рубку. Радист Евгений Овчинников и я оказались внутри с Высоцким. Прошло много лет, но до сих пор я не могу спокойно вспоминать… Страшно видеть, как человек бьется в конвульсиях. Мы попытались его как-то прижать, хотя бы к полу, чтобы он не разбился. Не знаю точно, как долго это продолжалось — 5 или 15 минут, но показалось — целая вечность.
Неожиданно приступ прошел. Я до сих пор не знаю, чем он был вызван. Противоречивых предположений было много. Говорили, что это почечные колики, при которых человек испытывает страшные боли. Позже стали намекать на последствия наркотиков. Рассказывали, что накануне вечером Высоцкий был в Доме кино на просмотре. Немного выпил, но держался. А затем его напоили, и он пошел вразнос. Друзья с трудом увели его в гостиницу. Утром ему было плохо, но все же он нашел в себе силы отправиться на концерт, хоть и с большим опозданием.
А в это время на улице возле здания собралась огромная толпа желающих попасть на следующие концерты. Естественно, мы не могли покинуть свое убежище. Так продолжалось около часа. Собравшимся объявили, что Высоцкий заболел и концерты отменяются. Наконец, народ помаленьку стал расходиться.
Тем временем Высоцкий совсем пришел в себя, успокоился. Речь снова стала мягкой. Как и накануне вечером, он сидел на диване и поддерживал тихий разговор ни о чем… Потом он тепло попрощался с нами и ушел…»
В гостиницу Высоцкий возвращался на тех же «Жигулях», на которых приехал. Проходя мимо бара, Высоцкий внезапно попросил у бармена бутылку шампанского. Сопровождавшая его Вера Серафимович ужаснулась: «Вам же плохо будет!» На что Высоцкий ответил: «Я знаю свое лекарство!» И так резко опрокинул бутылку в фужер, что шампанское разлилось по стойке. Выпил он его залпом.
В тот же день, 10 июня, в Киеве было закрыто уголовное дело по факту гибели знаменитого кинорежиссёра и актера Леонида Быкова. Как установило следствие, в тот роковой день 11 апреля Быков нарушил правила дорожного движения — пошел на обгон впереди идущего транспорта и выскочил на встречную полосу, — из-за чего его «Волга» и столкнулась с грузовиком, груженным стеклотарой. 22-летний парень; сидевший за рулем грузовика, все время, пока шло следствие, даже секунды не сомневался, что именно его сделают виновником случившегося. Однако вышло иначе: его оправдали.
Вспоминает Виктор Чугуз (тогда он был старшим лейтенантом областного отделения милиции и расследовал это дело): «После того как расследование было закончено и дело закрыто, я вызвал этого парня в Киев. Сообщил о прекращении уголовного дела. «Ты свободен, можешь ехать домой», — говорю ему и провожаю его в коридор. Через полчаса я вышел из кабинета, вижу, парень, свесив голову, сидит на скамейке вместе с женой. Между ними — туго набитый холщовый мешок. «Я ему сухарей насушила в тюрьму», — говорит супруга. «А разве вам муж ничего не рассказал?» — удивляюсь я. «Нет, — говорит, — как вышел, так сел и молчит». Он был в шоке…»
Забегая вперед скажу, что вина за случившееся будет долго мучить парня. Особенно сильно она обострялась, едва по телевизору показывали фильмы с участием Леонида Быкова. В один из таких дней парень даже попытается наложить на себя руки. Но спасет жена — собственноручно вытащит его из петли. Однако семь лет спустя парень все равно уйдет из жизни — умрет от лучевой болезни после чернобыльской аварии. Говорят, умирая, он попросил жену заехать на Байковое кладбище в Киеве, где покоился Леонид Быков, и попросить за него прощения. Но вернемся в год 79-й, июнь месяц.
Секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев постепенно освоился на новом месте, привык к новому ритму своей работы в Москве. Единственное, что его удручает, — закрытость его теперешнего положения. Если раньше в Ставрополе они с женой любили погулять, позвать к себе в гости сослуживцев по работе, то в Москве все иначе. Нет, гулять они гуляли — совершали прогулки по столице, ходили в театры, — но вот общаться с сослуживцами в нерабочее время было практически невозможно. Особенно Горбачеву. Как он узнал, в среде членов и кандидатов в члены Политбюро ходить друг к другу в гости не было принято — все боялись, что их могут заподозрить по большей мере в заговоре (во время таких вот посиделок решилась судьба Н. Хрущева в 64-м). И единственная (!) за эти семь месяцев пребывания Горбачева в Москве прогулка с товарищем по Политбюро состоялась именно в начале июня 79-го. Вот как об этом вспоминает сам М. Горбачев:
«Ранним летом 1979 года нашу семью пригласил провести вместе выходной день Суслов. Договорились поехать погулять по территории одной из дальних пустующих сталинских дач. Он взял с собой дочь, зятя, внуков. Провели там почти целый день — гуляли, разговаривали. Никакого обеда устраивать не стали, но чай все-таки был. Это была встреча ставропольцев: старожил Москвы как бы проявлял внимание к молодому, прибывшему из тех мест коллеге…»
Этим летом объявился в Москве один аферист, который узнавал адреса известных людей и заявлялся к ним домой под видом бомжа (на нем был задрипанный спортивный костюм, в руках пустая авоська, во рту — вставная челюсть). Жалуясь на жизнь, он выпрашивал у знаменитостей милостыню. Причем ориентировался он в основном на эстрадников: посетил Давида Тухманова, Микаэла Таривердиева, Георгия Мовсесяна. Не обошел он своим вниманием и Евгения Мартынова.
Когда он позвонил в дверь квартиры Мартыновых, те ему поначалу не открыли — думали, что это трезвонят поклонницы. Они совершенно достали артиста: звонили ему каждый день, а недавно их в подъезд заявилась целая орава, причем не местные. Девчонки якобы приехали из другого города, разбили под дверью квартиры Мартынова целый лагерь и пообещали, что не уедут отсюда, пока он их не примет. Даже раскладушки с собой принесли. Но их так и не пустили. Поэтому, когда в дверь артиста раздался очередной незапланированный звонок, реакция хозяев была соответствующей: «Да пошли бы вы!..» Но аферист оказался человеком настойчивым. Он три (!) часа давил на кнопку звонка, орал благим матом и требовал только одного: «Я хочу поговорить с Евгением Мартыновым». Первой сломалась жена артиста. «Да впусти ты его. Может, у него действительно дело какое-то», — попросила она мужа. Но тот поступил хитро: попросил впустить гостя брата Юрия, а сам спрятался в соседней комнате. А дальше началась трагикомедия.
Мужик вошел в комнату, и первое, что сказал, было: «К вам пришла судьба человеческая» (потом выяснится, что этой фразой он начинал, все свои посещения знаменитостей). Затем гость достал изо рта вставную челюсть и положил ее на стол. Жене артиста сразу стало плохо, и она убежала в ванную, где ее и вырвало. А гость продолжал: «Не уйду от вас, пока не дадите на жизнь и пропитание бедному калеке». Юрий ему отвечает: «Евгения Григорьевича нет дома, приходите в другой раз». Но гость уперся: не уйду, буду ждать. А Мартынову надо было срочно ехать в Останкино на запись. Что делать? Спускаться с балкона на веревке? Или схватить и выставить наглеца за дверь? Но от него так разит, что к нему подойти страшно, не то что притронуться. А гость продолжает: «Если вам жалко 200 рублей, вызывайте милицию, сам я никуда от вас не пойду, только вы мне можете помочь. Буду ждать Евгения Григорьевича». Короче, пришлось брату артиста раскошелиться, лишь бы наглый попрошайка поскорее ушел.
А теперь перенесемся в город Шахты Ростовской области. Там 13 июня произошло убийство. Пьяный выродок ни за что ни про что убил хорошего парня, из-за того, что тот… Впрочем, расскажем обо всем по порядку.
В тот день четверо рабочих одного из городских СМУ решили «обмыть» отпуск своего бригадира. Купили в магазине несколько бутылок водки и отправились праздновать на квартиру бригадира. Гуляли часа три. Потом, когда горячительное закончилось, решили добавить еще. Кто-то предложил отправиться в ближайший ресторан — в «Восток». Предложение приняли на «ура». В ресторане гулянка продолжалась до самого закрытия заведения — до полуночи. Потом компания вышла на улицу. И здесь столкнулась с другой компанией молодых людей, которая мирно шла себе мимо ресторана. Парней было трое, и всем им было по 19 лет. Один из рабочих — Хребтов — попросил у парней закурить. Те ответили, что не курят. Хребтова это обидело: то ли сам отказ, то ли то, в какой форме он был произнесен. Короче, он предложил дружкам догнать парней и «хорошенько проучить». Дружки поначалу отбрыкивались: мол, черт с ними, пусть проваливают. Но Хребтов был мужик нервный — заводился, что называется, с полоборота. Не зря имел две ходки на «зону»: одну по «хулиганке», другую за то, что в таком же порыве гнева ранил человека из охотничьего ружья. Короче, Хребтов уговорил приятелей последовать за парнями, пообещав, что всю «черную» работу он возьмет на себя. И слово свое он сдержал. Когда его друзья набросились на парней с кулаками, Хребтов не стал разводить «канитель», а выхватил из кармана финку.
Сначала он ударил в живот одного из парней — Чеботарева, а потом набросился на того, Кто первым отказал ему в куреве. Это был Сергей Ошунов. На нем Хребтов выместил всю свою злость — нанес ему 12 ударов ножом в различные части тела. От полученных ранений парень скончается еще до приезда «Скорой помощи». А убийца с дружками убегут с места преступления и в течение двух месяцев будут скрываться от правосудия. Но оно их все равно настигнет. Всех, кто участвовал в драке, приговорят к различным срокам заключения, а виновника всего случившегося — Хребтова — к расстрелу.
14 июня Владимир Высоцкий прилетел в Баку, чтобы участвовать в натурных съемках фильма «Маленькие трагедии». Только уже не в роли Дон Гуана, а совсем в другой — Мефистофеля. Однако состояние у Высоцкого — хуже некуда. Как мы помним, несколько дней назад он «развязал» в Минске, из-за чего у него там случился припадок и были отменены запланированные концерты. Однако не приехать по вызову Михаила Швейцера он не мог, поскольку уважал этого человека безмерно. Вполне возможно, что в душе Высоцкий надеялся, что ему полегчает. Но, увы, не полегчало. Еще в полете ему стало плохо, и когда он добрался до гостиницы, то упал в кровать и пролежал в ней пластом. Ни о какой съемке в тот день и речи быть не могло, и ее перенесли на следующий день. Но и это не помогло: Высоцкий в назначенное время не поправился. В итоге 15 июня помощник режиссера Голобова срочно выехала в Алтайский край за другим актером на роль Мефистофеля — Кочегаровым. А Высоцкий уехал в Москву.
15 июня Леонид Брежнев отправился в столицу Австрии город Вену, чтобы там провести переговоры с президентом США Джимми Картером и подписать договор ОСВ-2. Вена была выбрана потому, что она была гораздо ближе Вашингтона, и больной Брежнев мог добраться туда, не рискуя своим здоровьем. Едва приехав из аэропорта в резиденцию советского посла, Брежнев захотел осмотреть город. Он сказал: «Я здесь в первый и, может быть, в последний раз и хочу посмотреть город, про который столько слышал». Далее послушаем рассказ одного из работников посольства — сотрудника КГБ Игоря Дамаскина:
«Посол сел в первую машину, Брежнев в свою. А я наблюдал за тем, как они отправлялись. Удивило меня то, что, как только Брежнев сел, его шофер тут же закурил. Все мы, «местные» — сотрудники посольства, — поразились этому. Но «москвичи», приехавшие с генсеком, объяснили, что врачи запретили Леониду Ильичу курить, так он, чтобы хоть понюхать табачный дым, сам заставлял шофера курить.
С послом же получилась накладка. Только он собрался сесть в первую машину, охранники его останавливают и спрашивают: «Вы кто такой?» Тот говорит: «Я посол». — «Ах, вы посол, так ваше место в машине номер двадцать три». — «Так мне же Брежнев приказал дорогу показывать». — «Мы ничего не знаем, нам таких приказов не поступало, а дорогу и без вас найдут».
Ну, посол пожал плечами, сел куда приказано, и вся кавалькада тронулась. В первой машине ехали охранники, которые в Вене тоже были в первый раз, шоферы тоже были московские, сделали они круг по близлежащим улицам, никаких венских «красот» не увидели и вернулись в посольство. Брежнев был страшно разозлен: «Какой ты, к лешему, посол, если не смог настоять на своем и сесть в машину, в которую тебе приказано было!» Но потом другие заботы, а главное — склероз, его отвлекли, и для посла все закончилось благополучно…»
Несколько иначе вспоминает о той прогулке телохранитель Брежнева Владимир Медведев. Вот его рассказ: «Леонид Ильич проехал по улицам Вены, посмотрел город. Стареющий лидер решил, что в Вене, как в Москве, перекроют улицы и повсюду будет зеленый свет. Но оказалось, что в Вене свои правила дорожного движения, свой жизненный распорядок — при поездке по городу главы какого бы то ни было государства улицы не освобождаются от городского транспорта, никто никого не тормозит и не загоняет в переулки. Проехав несколько кварталов и простояв у каждого светофора немало времени, мы решили отказаться от затеи и вернуться в резиденцию. Брежнев покорно согласился…»
Вскоре после этой не самой удачной прогулки Брежнев был приглашен в резиденцию президента Австрийской Республики, чтобы там встретиться с Картером. Встреча была короткой: каждый из глав государств выступил перед собравшимися с небольшим приветствием. Причем если Картер сказал свою речь без бумажки, то Брежнев этого сделать не сумел и достал шпаргалку. После встречи Картер пригласил советского лидера провести этот вечер вместе — сходить в театр, где давали оперу Моцарта «Похищение из сераля». Брежнев поначалу отказался, но потом все же внял просьбам Картера. Но то ли опера не понравилась генсеку, то ли чувствовал он себя неважно, только Брежнев высидел всего лишь одно отделение, после чего удалился отдыхать.
15 июня в газете «Советская культура» появилась первая большая статья о саратовском ВИА «Интеграл», которым руководил хорошо ныне известный шоу-бизнесмен Бари Алибасов. «Интеграл» относился к тому типу советских ВИА, у которого не было в репертуаре ни одного (!) шлягера, но в эстрадной тусовке его знали чуть ли не все. Спросите, почему? Дело в том, что «Интеграл» славился своими уникальными концертами, где главным было не песни, а само действо — со светомузыкой, спецэффектами. Кстати, автор статьи в «Культуре» Элла Федосеева именно этим и была потрясена, когда в 1974 году впервые попала на концерт «Интеграла». Ансамбль тогда базировался у себя на родине — в Усть-Каменогорске, и журналистку занесла туда какая-то служебная необходимость. Увиденное и услышанное на концерте так ее поразило, что она только для того, чтобы увидеть выступление «Интеграла» еще раз, поехала с ансамблем в город Лениногорск. Как вспоминает сам Б. Алибасов:
«Это была подлинная феерия из сумасшедшего цвета, света, музыки и человеческого голоса. Не так, как это делается сейчас, когда что-то мигает непонятно зачем. У нас же тогда сама музыка была колористичной, состоящей из очень длинных композиций по пятнадцать-двадцать минут. Костюмы, пластика, свет и цвет настолько гармонировали друг с другом, что это производило сногсшибательное впечатление…»
С тех пор Элла Федосеева стала полпредом «Интеграла» в столице. Пользуясь своими связями, она написала и пробила первую публикацию о коллективе — в журнале «Клуб и художественная самодеятельность». А потом появилась и большая статья в органе ЦК КПСС «Советская культура». Там Федосеева описывала «Интеграл» как самый зрелищный коллектив на отечественной эстраде. Забегая вперед сообщу, что в последующем судьба журналистки сложится трагически: она сгорит в собственном доме, заснув в постели с сигаретой в руках.
В тот же пятничный день 15 июня, когда Брежнев с трудом пытался уловить смысл происходящего в венской опере, в Москве, в Доме кино, состоялась премьера фильма Андрея Тарковского «Сталкер». Народу в тот вечер пришло немерено — во всяком случае, Дом кино такого наплыва зрителей давно не видел. И это понятно: всем хотелось взглянуть на очередное творение Тарковского, которое он к тому же снимал аж два раза. Кроме этого, над фильмом витала и другая скандальная аура: именно его должны были отправить на фестиваль в Канны, но мэтры советского кино выступили резко против этого. И не потому, что плохо относились к Тарковскому (хотя это тоже имело место), а потому, что фильм его
они не поняли, он оказался слишком сложным для их восприятия. То ли дело фильм Михалкова-Кончаловского «Сибириада»: там и любовь есть, и героические подвиги нефтяников. Короче, именно его и направили в Канны (как мы помним, он уступил «Апокалипсису»). Между тем реакция публики на премьере «Сталкера» была двоякой: одни фильм хвалили, другие дружно ругали. Однако равнодушных не было.
Между тем до выхода «Сталкера» на широкий экран еще далеко, и в столичных кинотеатрах идут премьеры других фильмов. Так, 4 июня в прокат вышел фильм Никиты Михалкова «Пять вечеров» с участием Людмилы Гурченко, Станислава Любшина, Игоря Нефедова и др.; 11-го — фильм А. Спешнева, посвященный жизни и деятельности ученого Ильи Мечникова «Плата за истину» с участием Никиты Подгорного, Михаила Глузского и др. Из зарубежных премьер выделю две ленты кинематографистов Франции — боевик из категории «плаща и шпаги» «Горбун» и мелодраму «Последний поцелуй» с Анни Жирардо в главной роли — и индийский вестерн «Месть и закон» режиссера М. Сиппи с участием Дхармендры, С. Кумара и др.
Кино по ТВ: «Великая Отечественная», фильм 8-й (премьера д/ф), «Обыкновенный человек» (1-го), «Акваланги на дне», «Юность поэта» (2-го), «Причал» (2—3-го), «Габи» (Венгрия, премьера т/ф), «Все остается людям» (3-го), «Миколка-паровоз», Капитанская дочка» (4-го), «Великая Отечественная», фильм 9-й (премьера д/ф 5-го), «Юность Максима», «Первая любовь» (7-го), «Великая Отечественная», фильм 10-й (премьера д/ф 8-го), «Снег в трауре» (премьера т/ф), «Холодно-горячо» (9-го), «Смок и Малыш» (9—10-го), «Куклы смеются» (10-го), «Кто поедет в Трускавец?» (11-го), «Где это видано, где это слыхано?», «Великая Отечественная», фильм 11-й (премьера д/ф) (12-го), «Старший сын» (12—13-го), «Возвращение Максима» (13-го), «Валькины паруса» (14-го), «Великая Отечественная», фильм 12-й (премьера д/ф), «Легко быть добрым» (15-го) и др.
Из театральных премьер назову следующие спектакли: «Луна для пасынков судьбы» в Театре имени Ермоловой (8-го), «Ее превосходительство» в Театре сатиры, «Тринадцатый председатель» в Театре имени Вахтангова (оба — 11-го).
Эстрадные представления: 1-го в «Софии» пел супружеский дуэт в лице Вадима Мулермана и Вероники Кругловой; 1—15-го в ЦПКиО имени Горького состоялись концерты «От Олимпа до Лужников» с участием Маргариты Суворовой, Марии Кодряну, Татьяны Лейбель, Владимира Никольского, ВИА «Акварели» и др., балетмейстер — Борис Моисеев; 1—3-го в «Октябре» выступали Геннадий Хазанов, Борис Владимиров, Вадим Тонков, Клара Новикова, ВИА «Лейся, песня» и др.; 2—3-го в ГЦКЗ «Россия» пела Лили Иванова (Болгария); 7—9-го там же — Людмила Зыкина (СССР); 13-го в ГТЭ выступали артисты из ГДР Франк Шебель и Аврора Лакасса; 14-го там же — югославский ВИА «Шестеро молодых»; 13—15-го в ГЦКЗ — Аркадий Райкин со спектаклем «Зависит от нас»; 15—16-го в ГТЭ — ВИА из ГДР «Пудис».
В эти же самые дни, когда в Вене две политические системы пытались найти общий язык между собой, в курортном городе Кисловодске этим же самым делом были заняты две другие системы — криминальные: воры в законе и цеховики (предтечи нынешних бизнесменов). Представители обеих систем приехали в Кисловодск в середине июня, чтобы «перетереть» давно возникшие между ними трения. Если коротко, заключались они в следующем. К концу 70-х беспредел рэкетиров стал настолько нестерпим, что многие цеховики стали хвататься за оружие и давать вооруженный отпор бандитам. Те тоже не оставались в долгу и «наезжали» на бизнесменов с еще большим остервенением. В итоге ситуация приобрела угрожающий характер: обе системы враждовали, вместо того чтобы сообща делать деньги. Чтобы расставить все точки над «i» в этом конфликте, и был брошен клич собраться в Кисловодске. Естественно, сохранить это мероприятие в секрете было невозможно, и в город прибыло несколько десятков сотрудников КГБ — из 3-го главка.
Сходка проходила в одном из пригородных ресторанов. В день слета на дверях заведения была вывешена табличка «Закрыто на спецобслуживание», что позволило избежать наплыва в ресторан посторонних лиц. Сами участники сходки обсуждали свои проблемы под хорошую закуску: на столах стояли блюда с пудовыми осетрами, форелью в винном соусе, шашлыком, икрой и т. д. Запивалось все это винами пятидесятилетней выдержки. Воры были представлены в основном кавказской и тюркской национальностями, среди цеховиков явного преобладания какой-то одной национальности не было. Воры практически с ходу выдвинули условие: цеховики платят им 20 % с оборота их левой продукции, а они за это защищают их от наездов разного рода отморозков. Посовещавшись какое-то время, цеховики эти условия приняли. Таким образом, территория огромной страны была поделена на зоны влияния различных воровских кланов. За каждым кланом закреплялись определенные цеховики, и лезть на чужие территории никому из воров не дозволялось. Короче, на той сходке произошел раздел сфер влияния в криминальном мире страны.
Но не все воры в законе приняли эти перемены положительно. Например, Вячеслав Иваньков (Япончик), что называется, «ложил на них с прибором». Он считал себя «вольным охотником» и выполнять требования какого-то сходняка, собранного кавказцами, не собирался. Ведь согласно воровским понятиям настоящий вор должен воровать, а не с «цеховиками» дружбу водить и жить как буржуин, купаясь в роскоши.
Иваньков в те дни вместе со своими корешами Асафом и Сливой находился в Риге, но не для отдыха на взморье, а по причине сугубо служебной — он готовил налет на тамошнего богатого спекулянта Якова Крейцберга, который был известным дельцом «черного рынка» — скупал валюту у иностранцев. Наезд на него произвели по давно отработанной схеме: Асаф и Слива остались в машине, а Иваньков, обряженный в форму капитана милиции, поднялся к спекулянту и предложил проехать с ним в отделение для выяснения некоторых обстоятельств. Однако спекулянт оказался человеком ушлым: за свои долгие годы общения с представителями правоохранительных органов он научился легко отличать настоящего легавого от «пустышки». Короче, Иванькова он раскусил с порога. И стал ломать комедию: предложил ему отобедать у него, отдохнуть. Но Иваньков тоже был калач тертый — грозно зыркнул на спекулянта, прикрикнул на него и заставил-таки его одеться и выйти с ним на улицу. В машине его взяли в плотное кольцо: Иваньков сел с одного бока, Асаф с другого. И когда они отъехали на значительное расстояние от дома, началась экзекуция. Асаф схватил спекулянта за горло, а Иваньков пару раз ударил его кулаком в грудь. После этого Крейцберг заметно сник и согласился отдать им требуемую сумму. «Но деньги хранятся не здесь, а у моей сестры в Ленинграде», — сообщил он рэкетирам. Иваньков с Асафом переглянулись. Вид у спекулянта был настолько жалкий, что они даже не подумали, что он может их обманывать. «Сколько тебе надо времени, чтобы привезти их?» — спросил Иваньков. «Дня два», — последовал ответ. «Хорошо, через два дня мы ждем тебя в порту, в час дня, на причале номер восемь. Не привезешь деньги, мы грохнем и тебя, и твою сестру с женою. Ясно?» Крейцберг послушно закивал головой.
На самом деле никакой сестры у спекулянта в городе на Неве не было. Зато там жил его старый приятель, «цеховик» Миша, который имел большие связи в криминальном мире. Короче, Крейцберг пожаловался ему на наезд каких-то залетных бандюгов, Миша связался с главарями бандитов, и те отправили в Ригу своих амбалов. Поэтому, когда в назначенное время Иваньков пришел на причал номер восемь (его друзья, как всегда, сидели в машине), он увидел не Крейцберга, а именно этих качков. Но защитники спекулянта плохо знали Иванькова. Не привыкший проигрывать, он и в этой ситуации не растерялся: выхватил из-за пояса пистолет «ТТ» и направил его на амбалов. «Еще шаг — и у вас в доме будет играть музыка, но вы ее не, услышите», — процедил Иваньков сквозь зубы. Один из амбалов в эту угрозу не поверил и тут же упал, сраженный пулей. Его дружки мгновенно разбежались в разные стороны.
Крейцберг сидел у себя дома, вполне уверенный, что амбалы его друга Миши хорошо справятся с поставленной перед ними задачей. Ведь за успешный исход дела он обещал им по несколько «кусков» наличными. Но он ошибся. Когда в дверь позвонили, он попросил жену открыть, твердо уверенный, что это пришли амбалы. Но это был Иваньков и его люди. Практически с порога они принялись избивать спекулянта, а потом ранили его выстрелом из тэтэшника. Затем перевели ствол на его жену и потребовали денег. «Иначе отправишься за своим благоверным», — пригрозили ей. И женщина отдала им все, что было: 300 тысяч рублей, 40 тысяч долларов, а также почти килограмм золотых украшений. Заявлять в милицию она не стала, поскольку у ее мужа с органами были давнишние «напряги».
Тем временем главный борец с преступностью — министр внутренних дел Николай Щелоков принимает у себя министра внутренних дел Узбекистана X. Яхъяева, который досиживает в своем кресле последние дни. Именно с этим и был связан его визит в столицу: Щелоков хотел обговорить с ним детали отставки. Во время этой встречи произошло… Впрочем, послушаем самого X. Яхъяева:
«Вопрос о моей отставке был уже решен. Я уже подал рапорт об отставке по болезни, и он был удовлетворен. Мы сидели с министром часа два, долгий, хороший разговор состоялся. Щелоков вспоминал нашу совместную работу (Яхъяев был министром 9 лет. — Ф. Р.), убеждал, чтобы я смирился и не вступал больше в схватки с большими людьми, чтобы принял отставку как должное. Предупредил меня о том, чтобы я держал язык за зубами по поводу тех взяток, которые ему передал (первая взятка, по Яхъяеву, датирована 1970 годом. — Ф. Р.). Ему не хотелось, чтобы я шумел, боролся за свой пост, привлекал внимание к этому вопросу. Во время этой беседы я вручил Щелокову последнюю взятку в виде четырех ниточек жемчуга стоимостью 3333 рубля. Этот жемчуг я ранее в виде взятки получил от Махамаджанова Якуба — начальника Наманганского УВД. Щелоков принял у меня этот жемчуг и поблагодарил. От него все еще много зависело и в плане пенсии, решении других вопросов моей судьбы, хотелось, чтобы у него осталась хорошая память обо мне. Всего за эти годы я передал Щелокову денег 72 000 рублей, также продукты, золотые изделия, промышленные товары, а всего взяток на общую сумму 105 953 рубля.