1976. Февраль
1976. Февраль
«Восхождение»: тяжелые съемки. Золотухин отказывается играть Гамлета. Как наших хоккеистов хотели снять с олимпийского турнира. Брежнев плетет интриги против Подгорного. Галину Кулакову лишают медали. Генерал армии поносит «Иронию судьбы». Мой первый магнитофон. Очередная напасть Высоцкого. БАМ поет песни Евгения Мартынова. Как Любимов уговорил Филатова не уходить из театра. Как «похоронили» Муслима Магомаева и Тамару Синявскую. Депрессия Юрия Нагибина. Суперматч СССР — ЧССР. Вернулись олимпийцы. Пересъемки в «Розыгрыше». Вторая «вшивка» Олега Даля. Высоцкий попадает в Склиф. Политбюро обрекает Валерия Саблина на смерть. КГБ в поисках террориста. Феноменальная запись Анны Герман. Как Андрей Амальрик жаловался в КГБ на своих филеров. Умер отец Михаила Горбачева. «Золотая шайба» в Москве. Последний визит на «Таганку» Эрнста Неизвестного. Подвиг Брежнева на XXV съезде КПСС. Как чекисты за две недели написали книгу про ЦРУ. Идут съемки «Аты-баты, шли солдаты…». Делегаты съезда на «Таганке». Как глава польской кинематографии воровал продукты в ресторане ЦДЛ.
В понедельник, 2 февраля, остановились съемки фильма «Восхождение». Причина — поломка игровой автомашины. Спецтехника прибыла со студии в плачевном состоянии: из шести ее единиц работала ровно половина. Остальные автомашины работать отказывались как из-за лютых морозов, так и по вине плохого ухода. Постоянно не заводились «КрАЗ» и бронетранспортер, а «Астро-Фиат» соглашался работать только на 1-й скорости. В январе из Москвы был вызван один из руководителей автотранспортного цеха, но его приезд ситуации не изменил — машины заводились через раз. А снимать было необходимо — зима-то уходила. Поэтому, пробыв в простое 2 февраля, на следующий день съемки возобновились. В тот день отсняли несколько эпизодов из проходов Сотникова и Рыбака по заснеженному полю. А неисправную технику отправили в Москву для восстановления.
В начале февраля у Владимира Высоцкого с души упал огромный камень — Золотухин признался ему, что играть Гамлета вместо него не будет. Это признание вырвалось у Золотухина невольно: вечером, после «Вишневого сада», Высоцкий подвозил его на своей иномарке домой и пообещал, что уйдет из театра, если коллега выйдет вместо него в роли Гамлета. Тут Золотухин возьми и скажи: «Премьеры не будет». Сам он так объясняет свое решение: «Не потому, что я озабочен его (Высоцкого. — Ф.Р.) огорчениями. Хотя и ими тоже… «Гамлет» — авторский спектакль. Петрович (Ю. Любимов. — Ф.Р.) делит с ним успех фифти-фифти. Он играет сейчас грандиозно. Спектакль, и пьесу, и роль, и ситуацию он обмял, натянул на себя, и тут — многое за него. Все намекают, что я не должен был по-человечески соглашаться, нельзя потакать в себе низменным интересам…»
Тем временем в австрийском городе Инсбруке вот-вот должны открыться XII зимние Олимпийские игры (с 4 февраля). Советским болельщикам они запомнятся не только блестящими успехами наших спортсменов, но и допинговыми скандалами, с ними. Первыми «под раздачу» едва не попали наши хоккеисты, которые 3 февраля в рамках предварительного турнира встречались с хозяевами игр, австрийцами. Игра получилась в одни ворота. Уже в первом периоде наши ребята вели 7:1, а в итоге матч закончился со счетом 16:1 в нашу пользу. Но, оказывается, мы рано праздновали победу. Ночью руководителей нашей делегации поднимают члены олимпийской медкомиссии и объявляют, что у одного из наших игроков — Геннадия Цыганкова — в организме обнаружен допинг. Перед советской сборной впервые за всю историю нависла угроза снятия с турнира. В 8 утра следующего дня разбираться с этой проблемой в медицинскую комиссию отправился врач команды Олег Белаковский. Он заявляет, что еще накануне игры с австрийцами он отправил в комиссию официальное уведомление, где черным по белому сообщалось: ввиду того, что у Цыганкова было сотрясение мозга, он лечил его с помощью разрешенного препарата «Гемалон» (нервный стимулятор, улучшающий кровообращение). Белаковский спросил: «Вы мое письмо читали?» А медики в ответ разводят руками: дескать, впервые слышим. «Тогда ищите его!» — потребовал Белаковский. И что вы думаете? После недолгих поисков в ворохе бумаг письмо было найдено, и конфликт был исчерпан.
4 февраля Леонид Брежнев и члены Политбюро почтили своим присутствием XII Московскую городскую партийную конференцию, которая проходила в Колонном зале Дома союзов. На фотографиях, которые на следующий день были опубликованы в центральной прессе, все выглядело цивильно: члены Политбюро сидели в президиуме плечом к плечу, олицетворяя собой нерушимое единение. На самом деле это единение было показным. Перед приближающимся XXV съездом КПСС (он откроется 24 февраля) тот же Брежнев делал все от него зависящее, чтобы выбить почву из-под ног у своих противников. Так, по его указанию была предпринята попытка «выбить из седла» Николая Подгорного: во время выборов делегатов от Харьковской областной партийной организации, от которой Подгорный избирался неоднократно, против него проголосовали 250 из 650 коммунистов. Еще бы немного, и Подгорный оказался бы не избранным на съезд, что автоматически вело его к отставке. Несмотря на то что этот трюк генсеку не удался, он не оставил без должного поощрения тех, кто пытался сместить Подгорного: 1-й секретарь Харьковского обкома Иван Соколов будет повышен в должности — его назначат 2-м секретарем ЦК КП Украины.
Тем временем в Инсбруке продолжается зимняя Олимпиада. Наши спортсмены с первого же дня взяли уверенный темп и лидируют. в общем зачете. Однако скандалы не утихают. Так, на хоккейном турнире сборная Чехословакии, уверенно обыграв команду Польши, в итоге была вынуждена отдать ей выигранных два очка. И все потому, что у одного из ее игроков — Франтишека Поспишила — бдительные врачи обнаружили допинг. А 7 февраля в числе потерпевших оказалась и советская спортсменка — лыжница Галина Кулакова. Пробежав дистанцию в 5 километров третьей (первой была финка Хелена Такало, второй — наша лыжница Раиса Сметанина), Кулакова завоевала бронзовую медаль, но была вынуждена с ней расстаться из-за того, что врачи уличили ее в применении допинга. А она его не применяла. Впрочем, послушаем ее собственный рассказ:
«В Инсбруке в дни Олимпиады было очень холодно, около 20 градусов мороза. На тренировках я надышалась холодным воздухом и подцепила простуду. Нос заложило так, что я не могла дышать. Доктор дал мне капли — кажется, санорин или глазолин. Поначалу я ими не пользовалась, но в ночь перед гонкой на 5 километров не выдержала. Потому что дышать было просто невозможно. Я промучилась до трех часов ночи, и если бы не закапала в нос, так и вышла бы на старт, не сомкнув глаз. Утром перед гонкой я предупредила врача команды Бориса Михайловича Сапроненкова о том, что приняла лекарство. Он обязан был сообщить об этом в медицинскую комиссию МОК. Но Сапроненков этого не сделал. Если бы он выполнил, как полагается, свои функции, у меня бы медаль не отняли…
Обидно до слез. Я в жизни запрещенных препаратов не пробовала! Ну посудите сами. Если бы я побеждала за счет допинга, то вряд ли продержалась бы в лыжном спорте так долго. А я бегала — на высшем уровне — до сорока лет.
Кстати, в той злополучной гонке нос у меня так и не открылся. Язык прилип к небу, я даже не сморкалась. Бежала на одном самолюбии.
И в таком состоянии все-таки заняла призовое место. Но в моем организме обнаружили эфедрин. Он, видимо, входит в состав глазолина. И мою медаль отдали Нине Балдычевой: она заняла в той гонке четвертое место. Нина чувствовала себя неловко: говорила, что это не ее медаль, а моя. Но… Так решили судьи. Хорошо хоть, что четвертой стала наша спортсменка, а не какая-нибудь финка или норвежка. Медаль осталась в нашей команде. А что касается нашего врача, то его потом «наказали» — перебросили с лыж на хоккей. Он стал работать у Тихонова, в ЦСКА…»
В тот же субботний день, 7 февраля, по ЦТ повторили комедию «Ирония судьбы, или С легким паром!» Сделано это было по просьбе трудящихся — после первого показа те буквально завалили Останкино письмами и телеграммами. Однако будет неверным утверждение, что картина понравилась всем без исключения. К примеру, генерал армии Н. Лященко (он тогда командовал войсками Среднеазиатского военного округа) смотрел его в первый раз с откровенной неприязнью, а во второй раз и вовсе не сел к телевизору, вслух удивляясь, как это руководители ТВ не видят вопиющую вредность данного произведения. Спору нет, генерал имел полное право на подобного рода выводы — вкусы у всех разные. Однако он свои мысли попытался донести до верхов. Вскоре Лященко засядет за стол и напишет гневное письмо министру культуры Демичеву, в котором раздолбает «Иронию судьбы» по первое число. Приводить это послание полностью нет смысла, поэтому ограничусь лишь некоторыми выдержками из него:
«Новогодняя сказка Эльдара Рязанова» это комедия, на мой взгляд, надуманная, безнравственная. Это скорее насмешка над подлинным человеческим счастьем. В этом фильме под видом «безобидных типовых поступков» зрителю преподносится пошлость, популяризуется пьянство, хамство, стяжательство и безнравственность…
Авторы с необыкновенной легкостью проповедуют с голубого экрана то, против чего следует восстать, чем нужно возмутиться. В самом деле. Солидные, образованные, со званием и положением люди по так называемой «традиции» собираются в баньке и пьянствуют, как в кабаке.
Так завязывается сюжет «сказки». Один из «добрых», «вежливых» типов напивается до невменяемости, оказывается в другом городе, в чужой квартире, и начинается предновогодняя «кутерьма»…
Пьяному, непротрезвевшему «герою» вдруг понравилась незнакомая женщина, чужая невеста. И фильм поучает: «Все бывает…»
Где же мораль? Задумался ли сочинитель сей комедии, какой вред он наносит молодежи? Удивляет, как вообще разрешили выпустить такой фильм на экран. В нем — отголоски чужой, не нашей морали. Подобные сочинения не несут в себе ничего полезного, поучительного…»
И еще об одном событии, датированном 7 февраля, мне хотелось бы упомянуть. В тот день вашему покорному слуге стукнуло 14 лет. По этому случаю родители преподнесли мне роскошный подарок — новейший катушечный магнитофон «Комета-209» стоимостью в 220 рублей. По тем временам обладание таким аппаратом было равносильно… Впрочем, сравнивать то и нынешнее время дело безнадежное: тогда мы удивлялись многому, а сегодня лишь кое-чему. В нашем дворе обладателей магнитофонов было раз-два и обчелся, поэтому гордости у меня было полные штаны (для справки: в середине 70-х в СССР выпускалось 29 моделей магнитофонов — 16 катушечных и 13 кассетных, — и на 100 семей приходилось 16 магнитофонов). Покупать аппарат мы отправились вместе с отцом в магазин, который находился напротив Бауманского рынка (тогда он еще только строился), и вся процедура заняла у нас продолжительное время — выбирали мы тщательно. Помню, что первой моей записью стал концерт Аркадия Северного и «Братьев Жемчужных», которые в те дни были в большой моде (там были песни: «На Дерибасовской…», «Цыпленок-жареный», «Гоп со смыком» и др.). Вообще про Северного в народе ходили точно такие же слухи, что когда-то про Высоцкого: мол, сидел в тюряге, конченый алкаш. Из всего этого правдой было лишь последнее. Северный действительно сильно зашибал, пристрастившись к этому делу еще в юности (в 76-м ему было всего 36 лет, хотя мне казалось, что ему уже за 50). Северный нигде не работал, из семьи его выгнали сразу после рождения дочери в 1972 году. Он не имел ни гроша за душой, поскольку все заработанные на полуподпольных концертах деньги пропивал. Все, что он умел, — превосходно исполнял блатные песни, вкладывая в них всю свою душу. Тем, собственно, и прославился. Но вернемся к февральским событиям.
Воскресным днем, 8 февраля, в Театре на Таганке должен был идти спектакль «Вишневый сад». Однако собравшимся у театра зрителям объявили, что спектакль отменяется из-за болезни одного из исполнителей — Высоцкого. Что это за болезнь, никому, естественно, объяснять не стали. А люди сведущие догадались — премьер опять запил. Это была правда, но не вся. Накануне спектакля Высоцкий умудрился еще сильно подвернуть ногу. Все, как в известном фильме: поскользнулся — упал — очнулся — гипс. Запил же Высоцкий от переживаний, которых было выше крыши: тут и ситуация с «Гамлетом», и неудовлетворенность «Арапом», да еще добрые люди донесли, что Эфрос надумал заменить Высоцкого и в «Вишневом саде». На роль Лопахина предполагалось пригласить Валентина Гафта.
В эти же дни молодой композитор Максим Дунаевский гастролирует по БАМу. Компанию ему составляют поэт Наум Олев и композитор Владимир Альбинин. Во время посещения ими поселка Ургал произошел забавный случай, когда Альбинину так и не удалось выступить перед рабочими по вине композитора Евгения Мартынова, которого с ними в той поездке вообще не было. Дело было так. Начали концерт Дунаевский с Олевым: поэт пел, а композитор ему аккомпанировал. Потом Олев спросил, есть ли у публики вопросы, и кто-то из первого ряда крикнул: «Есть! Спойте «Лебединую верность». Олев возразил: мол, мы не артисты, а авторы, а эту песню написали не мы, а Мартынов. Казалось бы, после этих слов проблема должна была быть разрешена, однако зал внезапно начал скандировать: «Мартынова! Мартынова!» Выступающие растерялись еще сильнее. «Я и слов толком не знаю, — начал оправдываться Олев. — Песня-то новая…» А из зала новый выкрик: «Ничего, вы начните, а мы вам поможем». Отказываться дальше было неудобно, и поэт с композитором запели «Лебединую верность». А едва они закончили эту песню, как зал потребовал начинать следующую, и опять все того же Мартынова — «Яблони в цвету». И так в течение часа были спеты чуть ли не все мартыновские шлягеры: «Я сегодня там, где метет пурга…», «Если любишь, если веришь…» и др. В итоге томящемуся за кулисами Альбинину так и не удалось в тот вечер выйти на сцену.
Между тем Владимир Высоцкий вынужден ускорить свою поправку. Зная о том, что Любимов готовит ему замену в «Гамлете», а Митта рвет и мечет на съемках «Арапа», он идет им навстречу. 10 февраля Высоцкий объявляется на съемках «Арапа» и, несмотря на то что хромает, снимается в коротеньком эпизоде из пролога фильма, где арап храбро сражается на поле боя. Три дня спустя Высоцкий приезжает в театр, чтобы вечером выйти на сцену в роли Гамлета. Выглядит он неважно: красные глаза, воспаленный вид, хромота. Но спектакль отыграл на «отлично». Речи об уходе из труппы он уже не заводит.
Передумал уходить из театра и другой актер «Таганки» — Леонид Филатов. Неудовлетворенный своим положением в труппе, он надумал перейти в другой театр, но Любимов предпринял решительные шаги к тому, чтобы оставить все как есть. Он пригласил Филатова к себе в кабинет и в течение полутора часов не выпускал его оттуда, расписывая небо в алмазах: дескать, и роли впереди вас ждут хорошие, и мое отношение к вам изменится. И еще Любимов давил на идеологию: «Ведь на носу съезд партии, к нам обещались приехать делегаты, а вы, Леонид, хотите подвести труппу. Нехорошо…» В итоге Филатов вышел из его кабинета убежденным «таганковцем».
А Москва тем временем полнится страшными слухами о том, что в автомобильной катастрофе погибли сразу две звезды — Муслим Магомаев и его супруга Тамара Синявская. Слухи настолько широки, что достигают ушей самого премьер-министра Алексея Косыгина. Самое интересное, что он поверил в них и попросил кого-то из своих помощников справиться в Большом театре, когда намечаются похороны. Помощник позвонил в театр, а ему ответили, что слухи эти беспочвенны, что Магомаев и Синявская живы и здоровы. Но большинство москвичей этого не знают и продолжают обмусоливать факт «гибели» популярных артистов. Чтобы пресечь эти разговоры, к делу подключают печать (исключительный вариант в подобных ситуациях в те годы). В итоге 13 февраля в «Комсомольской правде» появляется короткая заметка Константина Смирнова. Начинает он ее с изложения разговора с одним таксистом, который оказался свидетелем «гибели» артистов. Таксист: «Вчера еду по Каланчевке, а там затор на час, милиции — видимо-невидимо. Вылез, подхожу ближе, батюшки мои, Муслим Магомаев с женой без сознания, «реанимашка» воет, «Волга», 24-я, вдребезги…»
Далее Смирнов рассказывает о том, как у них в редакции буквально оборвали все телефоны: взволнованные москвичи интересовались здоровьем любимых артистов. Тогда журналист набрал номер телефона заместителя директора «Союзконцерта» А. Гочеса и поинтересовался у него, что на самом деле случилось с Магомаевым и Синявской. «Ничего плохого, — было ему ответом. — Тот же Магомаев сейчас жив-здоров, недавно в Баку с успехом прошла новая программа Азербайджанского эстрадно-симфонического оркестра с его участием. На днях Магомаев возвращается в Москву».
Весьма непростое время переживает в те дни писатель Юрий Нагибин. Несколько месяцев назад он потерял самого близкого человека — мать — и до сих пор не может выйти из депрессии. В субботний день, 14 февраля, он записал в своем дневнике следующие строчки:
«Что делать? Что делать? Все хуже мне. Такая пустота вокруг, такая пустота внутри — хоть волком вой. Ничего мне не хочется: ни писать, ни халтурить, ни гулять, ни пить, ни слушать музыку, ни читать. Особенно плохо, что не хочется писать, совсем не хочется. Да и не получится ничего, мозг неподвижен, и один-единственный образ маячит там — мамин профиль. Просто профиль, ничего больше, но оказывается этого достаточно, чтобы весь день быть на грани слез.
А тут еще — жалкий, резко деградировавший без маминого присмотра Я. С. (отчим писателя. — Ф.Р.) и гарнир из мелких подлостей: хамские рецензии, киносвинство, ужасные газеты, от которых тошнит; ложь и смрад вконец распоясавшейся коммунистической мафии, бестактность и настырность людей, которым от меня что-то нужно, и полная безысходность.
Как ужасающе я сейчас живу! Да живу ли? Прихлопнуло меня, как крысу в крысоловке, поперек хребта. С мамой ушло что-то такое, без чего я оказался бессилен и пуст, как робот, из которого вынули машинку…»
Поздно вечером того же дня (22.25) по ЦТ был показан решающий матч хоккейного турнира зимних Олимпийских игр в Инсбруке между сборными Советского Союза и ЧССР. Ох, и матч это был, я вам признаюсь, — просто супер! Настоящая драма на льду. Столько лет прошло с тех пор, а я до сих пор помню те чувства, которые охватывали меня на протяжении всей игры: я то скрипел зубами от отчаяния, то прыгал от счастья (кричать при этом было нельзя, поскольку все мои домашние уже давно спали).
О том, в каком предстартовом волнении находились хоккеисты, говорят слова Александра Якушева. О своей ночи накануне решающего матча он вспоминает следующим образом: «Ты должен, просто обязан заснуть. Но не можешь. Злишься, думаешь: молодые не спят — ладно, волнуются. Но ведь ты уже прошел одну Олимпиаду. Где твое олимпийское спокойствие? Вижу, как рядом лежит с открытыми глазами Володя Шадрин. Знаю, что не спит Шалимов. Он так хочет стать чемпионом!..»
Обе команды вышли на лед «Айсштадиона», заряженные только на победу. Но в первой двадцатиминутке удача была на стороне чехословаков. Проведя несколько молниеносных атак на ворота Третьяка (кстати, у него накануне ночью поднялась температура, и врачам команды с трудом удалось ее погасить и вернуть прославленного вратаря в строй), они забили две безответные шайбы. Для такого напряженного матча это был большой задел. А тут еще в самом начале второго периода (на 7-й минуте) сразу двое наших ребят — Жлуктов и Бабинов — были отправлены на скамейку штрафников. В этой ситуации чехословакам требовалось заколотить в ворота Третьяка третью шайбу, и олимпийское золото было бы у них в кармане. Но наша четверка — Третьяк, Ляпкин, Цыганков, Шадрин — совершает немыслимое: выдерживает дикий натиск противника и сохраняет свои ворота в неприкосновенности. Это стало сигналом для всей советской команды.
Когда до конца второго периода остается семь минут, наши проводят стремительную атаку. Шалимов бросает шайбу в ворота Холечека, тот отбивает резиновый кругляш, но появившийся тут как тут Шадрин отправляет его в ворота — 1:2. Проходит всего лишь несколько минут, и Петров устанавливает равновесие — 2:2. Все начинается сначала.
Третий период наши ребята начали с яростных атак на ворота Холечека. Но шайба никак не хочет идти в сетку: Якушев попадает в перекладину, Мальцев — во вратаря. Но не забиваешь ты — забивают тебе. Во время очередной атаки на наши ворота шайба, брошенная Новаком, отскочила от Третьяка и упала ему за спину, угодив точно в ворота. И это за шесть минут до финальной сирены! Вот почему вся сборная Чехословакии высыпала на лед и устроила настоящий хоровод вокруг Новака. В тот момент мало у кого оставалось сомнений в том, что золото достанется чехословакам. Помню, я сам выл белугой у экрана своего черно-белого «Рекорда». Но тем и велик спорт, что все в нем могут решить доли секунды.
Проходит каких-то две минуты после чехословацкого хоровода, как наш «Як-15» — Александр Якушев — сравнивает счет. Теперь уже наша сборная в полном составе выскакивает на лед и начинает целоваться друг с другом. Видимо, эта шайба психологически надломила чехословаков, которые уже успели уверовать в свою победу и стали играть на удержание счета. А это всегда чревато. В итоге спустя две минуты Валерий Харламов забивает «золотую» для нашей сборной шайбу. 4:3. Как будет вспоминать позднее сам Харламов: «Я боялся не попасть в пустые ворота. Первый раз в жизни боялся. Никого в них не было. Зачем я бросил верхом? Не знаю. Бросил, и показалось, что шайба полетит выше, не войдет. А она вошла. Под самую штангу…»
Но вернемся в Москву. В первой половине февраля в столичных кинотеатрах прошли премьеры следующих фильмов: 2-го — киноповесть о жизни и рабочих буднях пожилого таксиста (Николай Крючков) «Горожане» режиссера Владимира Рогового; криминальная мелодрама Олега Бондарева и Владимира Чеботарева «Алмазы для Марии» с участием: Нины Поповой, Владимира Гусева, Эммануила Виторгана и др.; 9-го — драма Марионаса Гедриса «Расколотое небо» с участием: Любови Виролайнен, Антонаса Шурны и др.; 12-го — мелодрама «Повесть о человеческом сердце» Даниила Храбровицкого, в ролях: Андрей Попов, Елена Козелькова, Ефим Копелян и др.; драма «Буран» Тимофея Левчука с участием: Константина Степанкова, Михаила Голубовича и др.; 13-го — историко-биографический фильм Александра Орлова «Принимаю на себя», повествующий о жизни и деятельности наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе (Э. Магалашвили).
Кино до ТВ: «Дорогой мой человек» (1-го), «Матрос Чижик» (2-го), «Большая перемена» (3—6-го), «Точка, точка, запятая…» (4-го), «В добрый час» (6-го), «Высота», «На пути к Ленину» (8-го), «Котовский» (9-го), «Миссия в Кабуле» (9—10-го), «Строговы» (премьера т/ф 10—14-го), «Девять дней одного года», «Как молоды мы были» (Болгария, 15-го) и др.
Театральные премьеры: 3-го — в Театре на Малой Бронной был показан спектакль «Рассказ от первого лица» А. Гребнева, в главной роли — Лев Круглый; 5-го в Драмтеатре имени Станиславского — «Волки и овцы» А. Островского; 8-го в Драмтеатре имени Станиславского — «Испытание» Г. Бокарева с участием: В. Анисько, А. Балтер и др.; 12-го в ЦТСА — «Спутники» В. Пановой, в ролях: Лариса Голубкина, Геннадий Крынкин, В. Капустина и др.; 14-го в Театре имени Моссовета — «День приезда — день отъезда» В. Черных с участием: Ии Саввиной, Георгия Тараторхина, Юрия Кузьменкова и др.
Из эстрадных представлений выделю следующие: 1—2-го — в ГТЭ прошли концерты, где приняли участие мастера веселого жанра: Геннадий Хазанов, Клара Новикова, Илья Набатов, Геннадий Дудник, Борис Владимиров, Вадим Тонкрв и др.; 3—8-го — во Дворце спорта в Лужниках свою новую программу показал обновленный ВИА «Самоцветы», а также выступили: Геннадий Белов, Зоя Кириллова и др.; 3—8-го — в ГЦКЗ «Россия» выступили: Евгений Петросян, Жанна Бичевская, Алла Пугачева и ВИА «Веселые ребята»; 6-го — в «Октябре» пела Александра Стрельченко; 7-го — во Дворце спорта состоялся концерт, все средства от которого были направлены в Фонд мира, в нем приняли участие: ВИА «Самоцветы», Людмила Зыкина, Валерий Чемоданов, Борис Владимиров, Вадим Тонков, Геннадий Белов и др.; 6—7-го и 10-го — в ЦДКЖ выступали: Клара Новикова, Нина Бродская, Владимир Макаров, Иван Суржиков и др.; 8—10-го — в ГТЭ свое искусство демонстрировали: все те же Алла Пугачева и «Веселые ребята», а также: Алла Абдалова, Нина Бродская, Геннадий Белов и др.; 9—17-го — во Дворце спорта в Лужниках на смену «Самоцветам» пришли их бывшие коллеги, образовавшие ВИА «Пламя», а также: Евгений Петросян, Жанна Бичевская и др.; 11—15-го — в ГЦКЗ «Россия» выступали: Лев Лещенко, Вадим Мулерман, Марис Лиепа, Геннадий Хазанов, Федор Чеханков, Белла Ахмадулина, Аркадий Арканов, ВИА «Самоцветы» и др.; 15-го — в «Октябре» пленял слушателей своим голосом певец Юрий Богатиков.
Ранним понедельничным утром 16 февраля в Москву вернулись советские олимпийцы. Несмотря на плохую погоду — мокрый снег, пасмурное небо, — в Шереметьево их встречали толпы поклонников с транспарантами в руках. В своем багаже наши спортсмены привезли из Инсбрука 13 золотых, 6 серебряных и 8 бронзовых медалей. В общем зачете советские спортсмены заняли 1-е место, на 2-м оказались наши друзья по соцлагерю из ГДР (19 медалей), на третьем американцы (10 медалей).
Пообщавшись со своими поклонниками и раздав автографы, спортсмены расселись в автобусы и разъехались по базам. Но отдохнуть после перелета суждено было не всем. Например, хоккеисты столичного «Спартака», выступавшие в олимпийской сборной, приехали на свою базу в Серебряном бору. Побросав вещи, они спустя полчаса сели в спартаковский автобус, чтобы к одиннадцати часам успеть на тренировку в Лужники. Ведь до конца внутрисоюзного чемпионата оставалось еще больше месяца.
Съемки фильма «Розыгрыш» идут со скрипом из-за постоянного вмешательства в ход работ бдительной цензуры. Так, в начале февраля цензорам не понравился исполнитель эпизодической роли милиционера в сцене, где тот приходит в школу и приносит благодарственное письмо с похвалой в адрес школьного ансамбля. Цензоры были неумолимы: актер плох и неверно трактует светлый образ работника милиции. Меньшову пришлось срочно искать другого исполнителя и переснимать снятую ранее сцену. Пересъемка состоялась 17 февраля.
Олег Даль в феврале в очередной раз «зашился» — вшил в себя «торпеду». Операцию проводил двоюродный брат Александра Митты врач Г. Баснер, которого Далю сосватал Высоцкий. Вот как об этом вспоминает жена актера Е. Даль:
«Мы вместе поехали к Баснеру в Измайлово. Он работал в каком-то огромном госпитале или больнице. К этому времени я уже была «допущена». И уже понимала, что говорить, просить: Олег, надо «зашиться» — нельзя! Только — когда сам. И ужасно боялась до последней минуты, потому что сначала мы позвонили Баснеру, который сказал: «Три дня — ни капли!» Олег мне говорит:
— Запри меня дома и никуда не выпускай, что бы я ни говорил!
Но это было не трудно, потому что он и не рвался, понимая прекрасно, что мне с ним не справиться, если он захочет. И он взял меня с собой, что было тоже невероятным доверием ко мне. И мы поехали в эту больницу.
Баснер очень любил поболтать — это была своеобразная такая «расплата»: все сплетни. Мы ничего не знали, а он знал все. Так и говорил: «А вот слышали, что тот-то и та-то? Не слышали?!» И все это рассказывал, потому что сам слышал все. И вот так мы болтали, болтали долго, наверное, часа два у него в кабинете, а потом он сказал: «Ну, мы сейчас уйдем минут на пятнадцать…» Забрал Олега, вызвал ассистентку — молоденькую девушку, и они удалились втроем.
И действительно, спустя 15–20 минут появился сильно хромающий Олег. Мы поймали такси и уехали домой…»
Между тем Владимир Высоцкий, который под давлением обстоятельств вынужден был в разобранном состоянии выходить на работу, доигрался — 16 февраля его положили в Склиф с подозрением на инфаркт. К счастью, этот диагноз не подтвердился, однако врачи настоятельно порекомендовали артисту сбавить обороты своей деятельности. Иначе, сказали, труба. Артист обещал прислушаться к этим рекомендациям. В больнице он пробыл три дня.
В тот день, когда Высоцкий выписался из больницы (во вторник, 18 февраля), из недр КГБ СССР вышла секретная записка № 408-А, адресованная в ЦК КПСС и подписанная шефом КГБ, министром обороны, Генпрокурором и председателем Верховного суда. В ней сообщалось:
«Комитетом госбезопасности заканчивается расследование уголовного дела по обвинению капитана 3 ранга Саблина В.М. и других военнослужащих — участников преступной акции 8–9 ноября 1975 года на большом противолодочном корабле «Сторожевой». Установлено, что организатор этого преступления Саблин во время событий на «Сторожевом» выступил с антисоветской речью перед личным составом. Политическая «платформа» Саблина включала… призывы к отстранению КПСС от руководства общества, к созданию новой, «более прогрессивной» партии. Он разработал детальный план захвата военного корабля, который намеревался использовать как «политическую трибуну» для выдвижения требований об изменении государственного строя в СССР… Он организовал и осуществил самовольный угон ВПК за пределы советских территориальных вод. Эти его действия квалифицированы как измена Родине…»
Спустя несколько дней эта записка будет роздана членам Политбюро на предмет вынесения их окончательного вердикта. Ни в одном из кремлевских руководителей не шевельнется сострадания к узнику, и они хладнокровно напишут на полях записки: «Виновен».
В эти же дни на голову КГБ свалилась еще одна напасть: неизвестный террорист пытался угнать пассажирский самолет в Израиль. Этим неизвестным был уже знакомый нам москвич А. Попов. Однако и во втором случае план террориста не осуществился. Хотя на этот раз он дошел гораздо дальше. Поднявшись на борт самолета, Попов дождался, когда лайнер взмыл в небо, и вскоре подбросил в туалет записку с угрозами: мол, на борту находится террорист с бомбой, требую изменить маршрут. Как и предполагал преступник, записка дошла до адресата: кто-то из пассажиров нашел ее и отдал стюардессе. Та передала командиру корабля, который немедленно связался с землей. Через несколько минут эта новость уже стала известна начальнику столичного КГБ Алидину, и тот позвонил по вертушке Андропову. Приказ был жесткий: вернуть самолет в Домодедово и задержать преступника.
Когда лайнер приземлился в Москве, его тут же окружил спецназ. Однако его помощь не понадобилась: за это время террорист так и не объявился. Тогда руководители операции приняли решение провести сквозь сито обыска всех пассажиров. Особое внимание уделили шестерым — тем, кто ближе всех сидел к туалету. Однако ни у одного из пассажиров не было найдено ничего подозрительного: ни оружия, ни бомбы. Пришлось всех отпустить. Но кое-кого из отпущенных все-таки взяли на заметку и установили за ними негласное наблюдение. О том, чем закончилась эта операция, я расскажу чуть позже, а пока вернемся к другим событиям февраля 76-го.
В те дни в Москву приехала польская певица Анна Герман. На этот раз не на гастроли, а чтобы сняться на телевидении и записать несколько новых песен. Ее визит был ограничен по времени — всего три дня, поскольку она боялась оставлять надолго с мужем своего маленького сына Збышека. Прямо из Шереметьево Герман повезли в Останкино, на съемки передачи «Мелодии друзей». Там она впервые встретилась с восходящей звездой советской эстрады Аллой Пугачевой и казахской певицей Розой Рымбаевой. Каждая из певиц исполнила по одной песне (Герман спела «Возвращение романса» Оскара Фельцмана). После записи она в сопровождении своей хорошей знакомой Анны Качалиной отправилась к композитору Владимиру Шаинскому, который обещал показать польской звезде свои новые песни. По дороге Качалина посетовала на то, что профессионалы взахлеб ругают песню «А он мне нравится» в исполнении Герман: мол, слишком пошловата и не отвечает стилю певицы. А Герман в ответ возразила: «Эти критики трактуют меня слишком односторонне. Я очень соскучилась по веселым песням и с удовольствием буду петь их еще, если Володя приготовит для меня что-то новое».
Как оказалось, Шаинский действительно написал для Герман новую песню, очень похожую на предыдущую, — «Когда цвели сады». Едва певица услышала ее, как тут же заявила, что включит ее в свой репертуар. А спустя несколько часов в творческом багаже Герман оказался еще один шлягер — «Белая черемуха» Вячеслава Добрынина. Он показал его певице у себя на квартире и сообщил, что фонограмму будет писать ансамбль «Лейся, песня» завтра утром в первом тонателье Московского телецентра.
Герман должна была приехать на запись во второй половине дня, к своему выходу. Но она решила присутствовать с самого начала. И просидела в тонателье аж семь часов! Столь долгая запись объяснялась тем, что Добрынин был недоволен игрой музыкантов и раз за разом заставлял их повторять все сначала. Одни только подпевки писали полтора часа. А когда наконец все было сделано, выяснилось, что у музыкантов в запасе осталось… всего лишь десять минут. То есть на запись Герман времени не осталось. «Ну, что ж, значит, придется заказывать студию на завтра», — сказал Добрынин. Но тут подала голос сама Герман: «Может быть, все-таки попробуем? Я постараюсь уложиться в оставшееся время». И произошло неожиданное: Герман спела свою партию с первого захода, уложившись в 2 минуты 36 секунд. Присутствовавшие в тонателье музыканты чуть ли не в один голос воскликнули: «Аня, вы выдающийся профессионал!»
Москва тем временем готовится к очередному партийному форуму — XXV съезду КПСС. Правоохранительным органам дана установка: очистить образцовый коммунистический город от сомнительных личностей, праздно шатающейся по улицам молодежи, пьяниц, а также диссидентов. Ни с кем из перечисленных не церемонятся: хватают прямо на улице и сажают либо в кутузку на 15 суток, либо заставляют уехать из города. 20 февраля такая участь постигла видного диссидента Андрея Амальрика. В тот день вечером он вместе со своей женой Гюзель вышли на улицу из гостей, как вдруг к ним с двух сторон подбежали люди в штатском, отпихнули женщину в сторону, а ее супруга затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении.
Похищенного сначала привезли в ближайшее отделение милиции, где после короткого разговора снова усадили в автомобиль и куда-то повезли. Амальрик думал, что на Лубянку. Но оказалось гораздо дальше. Его привезли в Калугу, где остаток ночи и полдня он провел в милицейской камере. Днем 21 февраля двое вежливых людей в штатском отвезли его в Боровск. Только там Амальрику объяснили суть происходящего с ним: районный прокурор объяснил задержание тем, что Амальрик нигде не работает. На что диссидент ответил, что это неправда: мол, мое рабочее место — письменный стол. При этом даже сослался на подписанную Советским Союзом Международную конвенцию об отмене принудительного труда. На что прокурор парировал: «Мы же не ради вас ее подписывали». В итоге Амальрик в присутствии понятых получил формальное предупреждение о трудоустройстве в течение месяца и был с миром отпущен. Но его злоключения на этом не закончились.
Приехав в Москву и спустившись в метро, Амальрик внезапно заметил за собой слежку: за ним следил молодой человек в красном шарфике. Заметив, что диссидент его разоблачил, филер подошел к нему и с откровенной злостью произнес: «Долго ты будешь, падла, с нами в прятки играть?! Пиздуй домой и сиди там — дома мы тебя не тронем! А если надумаешь поехать к своим дружкам, то тогда головы тебе не сносить». Как ни странно, но Амальрика этот монолог не испугал. Более того, сразу после него он отправился не домой, а именно к друзьям. Но по дороге ему в голову пришла еще более дерзкая мысль: пожаловаться на филера его начальникам. И он заехал в приемную КГБ на Кузнецком мосту. Как вспоминает сам А. Амальрик:
«Из-за позднего часа никого, кроме дежурных лейтенанта и прапорщика, в приемной КГБ не было, я сказал, что их сотрудники, которым поручено следить за мной, мне угрожают. Растерявшийся лейтенант звонил кому-то и говорит: «Либо напишите сейчас заявление, либо зайдите в понедельник, здесь будут товарищи, они вам окажут помощь».
— Какая же помощь в понедельник, — сказал я, — если они мне в субботу голову проломят?
Лейтенант развел руками, как и его начальник, появившийся все же. Понервничал я довольно сильно, идя по темному безлюдному переулку и слыша за собой приближающиеся шаги и тяжелое пыхтенье…»
В Москву со всех концов страны съезжаются делегаты XXV съезда КПСС. Среди них был и будущий генсек ЦК КПСС, в те дни занимавший пост 1-го секретаря Ставропольского крайкома КПСС Михаил Горбачев. Как и большинство делегатов, он поселился в гостинице «Москва». Однако уже спустя несколько дней после приезда ему пришлось срочно возвращаться на родину — пришла телеграмма о том, что при смерти находится его отец Сергей Андреевич. Двое суток сын вместе с родственниками дежурил у постели отца, но сознание к тому так и не вернулось. 21 февраля он скончался в возрасте 66 лет.
В те последние зимние дни в Москве шли финальные матчи хоккейного турнира среди школьников «Золотая шайба» (начались 2 февраля). Принимал в них участие и я, играя за команду Бауманского района. Почти все матчи мы проводили на выезде, а это требовало от нас дополнительных затрат. Мало того, что хозяева бились с нами с удвоенной энергией, так еще и болельщики делали все, чтобы мы чувствовали себя неуютно. Помню, в воскресный день, 22 февраля, мы должны были играть матч за 3-е место на выезде (это была команда то ли Пролетарского, то ли Куйбышевского района), и тамошние болельщики, подловив нас на подходе к стадиону, предупредили, что в случае нашей победы «костей своих мы не соберем». Сомнений в том, что эти слова отнюдь не пустая угроза, ни у кого из нас не было — один их внешний вид уже говорил за себя: патлатые, поддатые, со свинцовыми кастетами в руках. Казалось бы, что после такого предупреждения нашим соперникам не составит труда разбить нас в пух и прах. Но, увы…
Едва мы ступили на лед, как угрозы патлатых были забыты нами напрочь. Мы бились аки львы, буквально мертвой хваткой вгрызаясь в каждый сантиметр площадки. Не хочу показаться нескромным, но я, будучи капитаном команды, старался личным примером вести одноклубников за собой. Через несколько минут после начала игры нам забили первый гол, но я сравнял счет. Затем хозяева опять вышли вперед, но мой точный щелчок опять восстановил равновесие. Во втором периоде ситуация изменилась — на этот раз уже мы вышли вперед. И опять отличился ваш покорный слуга, зарядив шайбу аж от синей линии (в том сезоне я стал самым результативным игроком команды, забив в 6 матчах 13 шайб). Однако удержать этот победный счет нам не удалось. В конце периода хозяева восстановили равновесие, а в начале третьего вышли вперед. Как мы ни старались, но уйти от поражения так и не смогли. В итоге нам досталось лишь 4-е место в турнире, что, в общем, тоже было неплохо. Несколько игроков нашей команды (в том числе и я) заработали 2-й юношеский разряд по хоккею. Вообще моя судьба тогда могла круто измениться. Во время товарищеской игры с юношеской командой «Крылья Советов» меня приметил их тренер и предложил перейти к ним. Надо ли говорить, что это было волшебное предложение: из жэковской команды перейти в профессиональную. Но я отказался. И как игрок 61-го года рождения, хотя на самом деле я был на год моложе. И в «крылышки» меня приглашали именно под старший возраст. Поэтому дай я свое согласие на переход, и наша афера моментально бы открылась. Короче, хоккеистом я так и не стал. Но вернемся в февраль 76-го.
В тот же воскресный день, 22 февраля, но уже поздно вечером (в 22.00), в Театре на Таганке шел спектакль «Антимиры». Как вспоминает В. Смехов, спектакль прошел на самом высоком уровне: даже Высоцкий, который еще не успел оправиться от болезни, играл на пике вдохновения. После спектакля в кабинет Любимова заглянул скульптор Эрнст Неизвестный. Выразил восхищение увиденным и тут же с грустью сообщил, что вынужден эмигрировать. А чтобы у хозяина кабинета осталась хоть какая-то память о нем, тут же нарисовал на куске ватмана рисунок.
23 февраля, в праздник Советской армии и ВМФ, практически во всех учебных заведениях и учреждениях страны слабая половина человечества поздравляла сильную. К примеру, нам, мальчишкам 7 «А» класса 325-й средней школы, одноклассницы подарили по шариковой ручке (35 копеек) и записной книжке (47 копеек). Ручку я раздолбал уже через несколько недель, а вот книжку в зеленой обложке храню у себя до сих пор как память о тех незабываемых годах. Эту книжку я собирался использовать под дневник, но, к сожалению, хватило меня ненадолго — всего лишь на два дня. На следующий день, вернувшись из школы, я оставил в ней последнюю запись: «24 февраля. День XXV съезда КПСС. В школе в 8.00 была линейка. В эту неделю прочитал книги: С. Писарев «Приключения Семена Поташова», Первенцев «Кочубей», 2 альманаха «Мир приключений», Рубинштейн «Честный Эйб».
Упомянутый мной XXV съезд КПСС открылся в Кремлевском Дворце съездов в 10.00 утра. На него съехались 5 тысяч передовых коммунистов со всей страны. С большим докладом на съезде выступил генсек Леонид Брежнев. Как мы помним, каких-нибудь два месяца назад у людей, близко наблюдавших генсека, были большие сомнения относительно его появления на съезде. Более того, кое-кому даже показалось, что дни генсека сочтены. Но, как это было и раньше, Брежнев в очередной раз не дал своим недоброжелателям возможности увидеть себя поверженным. Когда врачи порекомендовали ему не делать на съезде длинного доклада, а, раздав текст, выступить только с изложением основных положений, генсек напрочь отмел это предложение: «Такого у нас еще не было, — заявил он. — Есть сложившийся стиль партийных съездов, и менять его я не намерен. Да и не хочу, чтобы кто-то мог подумать, что я немощный и больной».
Доклад Брежнева длился четыре часа. Даже для здорового человека это серьезное испытание, а для больного Брежнева — настоящая пытка. Когда он стоял на трибуне, за кулисами собралась целая толпа врачей (Е. Чазов, личный врач генсека М. Косарев и др.), которые с ужасом ждали, что их пациенту вот-вот станет плохо. Но все, к счастью, обошлось. Как вспоминает Е. Чазов: «Когда в перерыве после двух часов выступления мы пришли к нему в комнату отдыха, он сидел в прострации, а рубашка была настолько мокрая, как будто он в ней искупался. Пришлось ее сменить. Но мыслил он четко и, пересиливая себя, даже с определенным воодушевлением пошел заканчивать доклад.
Конечно, даже неискушенным взглядом было видно, что Брежнев уже не тот, который выступал на XXIV съезде партии. Появились дизартрия, вялость, старческая шаркающая походка, «привязанность» к тексту, характерные для человека с атеросклерозом мозговых сосудов…»
Между тем в фойе КДС работало несколько книжных киосков, в которых для делегатов съезда продавались газеты и журналы, а также дефицитные книги, которых в книжных магазинах днем с огнем нельзя было сыскать. Меньшим спросом пользовалась идеологическая литература, в частности книга «ЦРУ глазами американцев». Книга была выпущена издательством «Прогресс» при непосредственном участии КГБ. Причем издана в рекордные сроки — за две недели. Идея выхода такой книги принадлежала лично Андропову, который переадресовал ее начальнику внешней разведки Крючкову. А тот уже напряг своих подчиненных: двух Олегов — Калугина и Нечипоренко (оба возглавляли отделы). Те, взяв себе в помощь двух машинисток, с утра до глубокой ночи работали не покладая рук и уложились точно в срок — в день открытия съезда книга поступила в киоски КДС.
Вечером 24 февраля в Театре на Таганке шел. спектакль «Жизнь Галилея». Как пишет В. Смехов: «Высоцкий на служебном входе собирает оброк с поклонников. Это всегдашняя обаятельная декорация Володи при служебном входе: цветы, рулоны, книги, конверты, бутылки и т. п. Он полусумрачно (чтоб не обнаглели) благодарен…»
В эти же дни режиссер и актер Леонид Быков работает над своей очередной картиной — «Аты-баты, шли солдаты…». Съемки картины начались в конце января под Загорском, и за это время уже была отснята добрая половина натурных съемок, относящихся к зиме 43-го (рота Суслина в деревне, строевой смотр, марш-бросок, подготовка к отражению атаки) и зиме 76-го (возложение венков к обелиску, панорама места сражения). Съемки идут тяжело: из-за сильных морозов глохнет техника, заболевают люди. Однако в те дни конца февраля все актеры играют через не могу. Дело в том, что тогда начали снимать кульминацию фильма — гибель взвода ефрейтора Святкина. И если в иные дни Быкову приходилось частенько призывать некоторых своих коллег к более ответственному отношению к делу, то теперь эти призывы оказались лишними: на этот раз все участники съемок вели себя на редкость самоотверженно. Почти у каждого из них в войну погиб кто-то из родных, и своим участием в фильме они отдавали дань памяти этим людям.