1975. Май
1975. Май
Доклад КГБ о майских праздниках. Сахаров и Боннэр грозят голодовкой. Госкино мордует фильм Родиона Нахапетова. «Ирония судьбы»: съемки «бани» в мосфильмовском коридоре. Убили автора первого алтайского романа. Почему космонавты не стали Героями Советского Союза, Вечеринка у Михаила Козакова. Почему Петр Подгородецкий выбросил свой арабский Диван. Драка в ресторане «Печора». Как погибла жена художника Бориса Жутовского. КГБ обкуривает Войновича. ЦСКА чемпион в 19-й раз. «Динамо» (Киев) выигрывает Кубок обладателей кубков. Как закатилась звезда советского Робертино Лоретти. На фестивале «Киевская весна» обидели Аллу Пугачеву. Ваш покорный слуга в роли школьного знаменосца. Борода Высоцкого. Анатолий Марченко прибыл к месту ссылки. Арестовали Виктора Доценко. Лагерная жизнь Сергея Параджанова. Злая роль Валентины Владимировой. За что Алексею Герману объявили выговор. Шутники из «Известий». Алексей Мажуков перебегает дорогу Вячеславу Добрынину. Марина Влади привезла из Парижа огромный «сексодром». Нахапетов и Глаголева едут на съемки в Одессу. Борис Бабочкин попадает в больницу. Почему Юрий Нагибин остался недоволен приемом в японском посольстве.
С четверга 1 мая по субботу 3 мая вся страна гуляла, традиционно отмечая День солидарности трудящихся. Все было как обычно: демонстрации в центре городов, праздничные гулянья и концерты. Не дремали в эти дни и антисоветчики, число которых в такие дни обычно увеличивалось втрое. Вот какая депеша ушла из КГБ в ЦК КПСС после первомайских праздников 75-го года:
«Празднование Первого мая в стране проходило в нормальной обстановке, с большим политическим подъемом. Вместе с тем в некоторых районах страны отмечены отдельные факты негативных проявлений. В Москве, Одессе, Кишиневе, Ростовской области были распространены листовки враждебного содержания. В районном центре Пустомыты Львовской области у обелиска воинам-освободителям сожжены 13 висевших на флагштоках флагов союзных республик. Случаи уничтожения флагов имели место также в Москве и Харькове. В городе Гродно обнаружена порча портрета основателя Советского государства… По всем указанным актам приняты соответствующие меры. Большинство причастных к враждебным проявлениям лиц "установлены».
3 мая на своей квартире в доме по улице Чкалова Андрей Сахаров и Елена Боннэр провели пресс-конференцию для зарубежных журналистов, где рассказали им о ситуации, сложившейся вокруг невозможности Боннэр выехать в Италию для глазной операции. Как мы помним, ОВИР отказал ей в выездной визе и Боннэр решила воззвать к международной общественности. В своем заявлении, зачитанном на пресс-конференции, Боннэр сообщила, что является инвалидом Отечественной войны II группы, лейтенантом запаса и имеет все основания требовать помощи у государства. Она несколько раз проходила лечение в Советском Союзе, но после того как это лечение не принесло ожидаемых результатов, больная вправе искать помощи у зарубежных специалистов. А если советские власти не хотят ей разрешить этого, то они с мужем вправе выбрать адекватные ответные меры — в дни 30-летия Победы они проведут голодовку с целью привлечения внимания к возникшему трагическому положению (трагедия заключалась в том, что операция требовалась немедленно, иначе это грозило Боннэр потерей зрения).
Стоит отметить, что за пару часов до пресс-конференции в доме Сахарова и Боннэр появился курьер из Министерства здравоохранения СССР, который вручил им официальное письмо за подписью замминистра. В нем сообщалось, что Боннэр может быть предоставлена медицинская помощь в любом специализированном учреждении Минздрава. В письме также было упоминание о возможности привлечения для лечения Боннэр специалистов из-за рубежа с оплатой за счет государства. Однако супруги предпочли не идти на попятную и не воспользовались возможностью отменить пресс-конференцию. А про письмо из Минздрава рассказали журналистам.
Неприятности переживает в те дни и молодой кинорежиссер и актер Родион Нахапетов — Госкино не хочет принимать его фильм «На край света». В необычной ленте, посвященной проблемам молодежи, чиновники от кино узрели какую-то идеологическую крамолу. Вот как вспоминает об этом сам Р. Нахапетов:
«Посреди просмотра в зале Госкино зажегся свет и мрачный зам. Ермаша Борис Павленок вышел из зала. Наступила мертвая тишина. Комитетские чиновники, потупив головы, разбрелись по своим кабинетам, не проронив ни слова. Глаголева (Н. Глаголева — редактор фильма. — Ф. Р.) пошла разузнать, что случилось.
— Фильм не принимают, — сказала она, вернувшись. — Павленок рвет и мечет. Говорит, что такая молодежь, как у Нахапетова, нам не нужна. Один из редакторов заявил, что герой — фашист. Другая сказала, что боится за своего сына-подростка. Фильм направлен против родителей. В общем, все в один голос говорят, что ты сделал что-то ужасное, недопустимое и вредное. — Глаголева передела дух и закончила: — Надо подключать Сизова…».
Однако и подключение к этому делу директора «Мосфильма» Николая Сизова, который, кстати, фильм принял, не принесло результата. Когда он в присутствии Нахапетова, Глаголевой и Виктора Розова (это была экранизация его пьесы) позвонил председателю Госкино Ермашу, тот даже не стал его слушать и приказал немедленно приступить к переделкам. В противном случае фильм ляжет на полку. И несмотря на то, что весь негатив фильма был уже смонтирован и ни одного лишнего кадра не осталось, Нахапетову с 5 мая пришлось приступить к сокращениям.
Тем временем на том же «Мосфильме» съемочная группа фильма «Ирония судьбы» приступила к освоению декорации «баня» (как мы помним, основные съемки по фильму уже были завершены, и теперь осталось отснять именно этот, последний эпизод). Декорацию решили соорудить не в павильоне студии, а выбрали для этого совершенно неожиданное место — площадку под лестницей в одном из коридоров «Мосфильма». Там декораторы установили банные скамейки, весы. В течение двух дней шло освоение декорации, после чего 6 мая была проведена съемка с участием четырех главных исполнителей: Андрея Мягкова, Георгия Буркова, Александра Ширвиндта и Александра Белявского. Последний вспоминает:
«Сцену в бане снимали в мой день рождения — 6 мая. Съемка предстояла ночью — только тогда всех четверых актеров могли собрать вместе, и в полночь за мной пришла машина. Взяли меня прямо из-за стола, от гостей. Я прихватил с собой бутылку водки, пирожков, бутербродов и отправился на съемку. Актеры со мной пить отказались: Бурков был в сильнейшей завязке, Мягков сказал, что тут же забудет текст, а Шура Ширвиндт обещал выпить после того, как закончится съемка. Я стал угощать членов съемочной группы и сам выпил 100 граммов. Рязанов унюхал (у него стало складываться впечатление, что я без этого не могу). И спросил: «Саша, а сегодня в чем дело?» (как мы помним, в первый раз — 18 января — Белявский тоже позволил себе выпить перед съемкой, поскольку тот день совпал с годовщиной его свадьбы. — Ф. Р.). Я говорю: «Эльдар, сегодня у меня день рождения, могу паспорт показать». И тогда он произнес гениальную фразу, которую только он мог сказать: «Дорогой мой: будь добр, составь для меня список всех твоих торжественных дат, чтобы я с тобой на эти дни не назначал съемку».
А теперь перенесемся в город Горно-Алтайск, где в среду, 7 мая, произошло убийство. Жертвой отморозков стал уважаемый человек, известный поэт, автор первого алтайского романа Лазарь Кокышев. События развивались следующим образом.
В тот день к 17-летнему учащемуся Горно-Алтайского медицинского училища Виктору Кочетову приехал его земляк Михаил Дроздов. По этому случаю в ближайшем продуктовом магазине были куплены две бутылки самого дешевого яблочного вина, и земляки уселись отмечать это событие в общаговской комнате Кочетова. Сначала они выпивали вдвоем, потом к ним присоединился и второй жилец комнаты — Владимир Ермилов. Опорожнив две бутылки, молодые люди отправились подышать свежим воздухом. Они прошли всего лишь несколько шагов, как Кочетов заметил мужчину, мирно сидевшего на лавочке. Это был Лазарь Кокышев, который, на свою беду, тоже совершал вечернюю прогулку перед сном. При виде его Кочетова потянуло на подвиги. Нетвердой походкой он подошел к мужчине и присел рядом. Заметив, что юноша пьян, писатель счел за благо ретироваться. Но едва он встал со скамейки и сделал несколько шагов в сторону, как Кочетов догнал его и схватил за руку. После чего в руках юноши появилась финка. Приставив ее к горлу писателя, он угрожающе произнес: «Гони деньги». Кокышев выгреб из кармана всю мелочь — 32 копейки. При виде этой суммы Кочетов оскорбился. «Ах ты, гад!..» — зарычал он и ударил писателя кулаком в лицо. Это стало сигналом его дружкам: они тоже стали наносить удары мужчине, — единственная вина которого была в том, что он повстречался им на узкой дорожке.
Избиение продолжалось несколько минут. Писателя били сначала кулаками, а когда он упал, принялись утюжить и ногами. Жизнь несчастного могла оборваться уже тогда, но судьбе было угодно оттянуть этот момент. Поблизости послышались чьи-то голоса, и отморозки бросились наутек. Остановились они только у общаги. Там перевели дух, закурили. Но не успели они сделать несколько затяжек, как из-за угла на них вышел… все тот же Кокышев. Он утирал кровь с лица и явно был не в себе. Увидев его, Кочетов буквально взорвался: «Ты что, гад, нас выслеживаешь?!». Он первым подскочил к писателю и вновь ударил его по лицу. Затем все трое подхватили Кокышева под руки и потащили в темноту. Там отморозки бросили жертву на землю и с еще большим остервенением стали избивать его ногами. Били до тех пор, пока писатель не затих. «Да он, кажется, окочурился», — первым опомнился Кочетов и потянул дружков прочь от места убийства. Однако у этого преступления оказалось слишком много свидетелей: все они видели, как трое юношей избивают мужчину, но никто из них даже не подумал вмешаться. Правда, на следующий день, когда милиция вызвала их для допроса, они не побоялись назвать имя Кочетова. В тот же день убийц арестовали.
8 мая — спустя месяц! — в советской печати наконец-то появилось короткое сообщение о том, что космический полет корабля «Союз» с космонавтами Василием Лазаревым и Олегом Макаровым на борту закончился неудачей. В газетах сообщалось: «На участке работы третьей ступени произошло отклонение параметров движения ракеты-носителя от расчетных значений, и автоматическим устройством была выдана команда на прекращение дальнейшего полета по программе и отделение космического корабля для возвращения на Землю. Спускаемый аппарат совершил мягкую посадку юго-западнее города Горно-Алтайска (о том, какой «мягкой» была эта посадка, мы с вами знаем. — Ф. Р.). Поисково-спасательная служба обеспечила доставку космонавтов на космодром…».
В сообщении не было ни слова об истинной причине прекращения полета, серьезнейшем отказе техники, чрезвычайно сложной ситуации, в которую попал экипаж. Однако люди в те годы умели прекрасно читать между строк и обо всем несообщенном догадались сами. Тем более на определенные мысли наводил и другой факт: впервые (!) за всю историю советской космонавтики космонавты, вернувшиеся на Землю, не были удостоены званий Героев Советского Союза, а получили в награду всего лишь ордена Ленина. «Значит, хреново слетали!» — судачили люди в очередях.
8 мая в Театре на Малой Бронной шел спектакль «Женитьба» по Н. Гоголю в постановке Анатолия Эфроса. В ролях был занят чуть ли не весь цвет театра: Лев Дуров в роли Жевакина, Леонид Броневой — Яичница, Николай Волков — Подколесин, Ольга Яковлева — Агафья, Михаил Козаков — Кочкарев. Зал на спектакле был забит под завязку и рукоплескал звездному составу чуть ли не после каждой реплики. Был там и актер Таганки Вениамин Смехов. После спектакля Козаков пригласил его к себе домой, где помимо них собралась теплая компания: Олег Даль с женой Елизаветой, дядя последней Игорь Эйхенбаум (во время войны он служил в знаменитой советско-французской эскадрилье «Нормандия-Неман») и ее мама Ольга Эйхенбаум (Олег Даль с женой и тещей в том мае наконец-то перебрались на постоянное жительство в Москву, разменяв ленинградскую квартиру Эйхенбаумов на квартиру в столице). За столом ели судака, приготовленного супругой Козакова Региной, на десерт были ананасы, орехи и другие деликатесы, сроду невиданные в свободной продаже в столичных магазинах.
9 мая вся страна отмечала славный юбилей — 30 лет со дня Побчеды в Великой Отечественной войне. Торжества были поистине всенародными, хотя ожидаемого всеми парада на Красной площади почему-то не состоялось. Зато власти отдали негласное распоряжение стражам порядка: разрешать людям пить даже на улице и в вытрезвители никого не забирать. Кстати, о выпивке. Тот день запомнился музыканту Петру Подгородецкому (он вскоре встанет за клавиши в рок-группе «Машина времени») тем, что он тогда впервые в жизни напился «вусмерть». В тот день в его квартире собралась большая молодежная компания, которая веселилась до утра. Но Подгородецкий, приняв на грудь изрядное количество спиртного, вырубился ближе к ночи и заснул на дорогом арабском диване с ножками в виньетках из слоновой кости. Лучше бы он заснул на полу. Когда следующим утром Петр проснулся и взглянул на диван, ему стало плохо — тот был чуть ли не весь облеван. Пришлось в тот же день отнести чудо-мебель на свалку, поскольку отмыть его не было никакой возможности.
В еще более черные тона были окрашены те праздничные дни для писателя Виктора Доценко (литературного отца «Бешеного»). В те годы он работал на телевидении (помогал режиссеру Евгению Гинзбургу снимать его знаменитые «Бенефисы» и передачу «Артлото»), а параллельно писал сценарий о партизанском движении в годы Великой Отечественной войны. И надо было так случиться, но, будучи 9 мая на Красной площади Доценко встретился с героем войны, знаменитым партизанским командиром Федоровым, который теперь работал министром социального обеспечения Украины. Рассказав ему о своем сценарии, Доценко напросился на встречу, которую Федоров назначил на следующий день в номере гостиницы «Россия», где он тогда проживал.
На встречу с Федоровым Доценко пришел со своим приятелем Олегом точно в назначенное время. Просидели они там несколько часов, и, когда вышли на улицу, было уже около восьми вечера. Поскольку день был праздничный, они решили завершить его в каком-нибудь питейном заведении. Этим местом стало кафе «Печора», что на Калининском проспекте. Причем, поскольку свободных столиков в зале уже не было, им предложили подсесть на свободные места в сугубо девичьей компании. При этом Доценко. заметил, что соседний столик был совершенно пуст, но официантка на его недоуменный вопрос ответила, что за него вот-вот сядут четверо посетителей. И точно: вскоре за него уселись четверо парней, один из которых показался Доценко знакомым. Но где и когда он его видел, Виктор долго никак не мог вспомнить (позднее он вспомнит: этот парень был среди тех чекистов, которые два года назад проводили обыск в его ленинградской квартире, пытаясь найти крамольную повесть «День, прожитый завтра», где Доценко фантазировал на тему развала КПСС и прихода к власти военной хунты).
Тем временем народ в зале затянул песни, соответствующие празднику, — про войну. Люди пели «Катюшу», «Синий платочек» и даже «Вставай, страна огромная». Затянули соответствующую песню и Доценко с Олегом. Но не успели они это сделать, как вдруг их пение было прервано грязным ругательством, которое донеслось из-за соседнего столика. Оскорбленный до глубины души, Доценко поднялся со своего места и подошел к грубиянам:
— Ребята, как не стыдно. Сегодня праздник Победы, девушки вокруг, а вы матом…
Закончить фразу Доценко не успел, поскольку один из четырех парней, к кому он обратился, внезапно схватил со стола бутылку и ударил его ею по голове. Глаза Доценко залила кровь, дефицитные дымчатые очки итальянского производства оказались разбиты. Однако удар, видимо, оказался не слишком сильным, поскольку Доценко после него не потерял сознание, а даже сумел нанести обидчику ответный удар — кулаком в физиономию. Далее послушаем его собственный рассказ:
«Почему-то я был уверен, что с тыла мне ничего не угрожает: там был мой приятель — Олег. Какой я был наивный. Олег и попытки не сделал, чтобы оказаться рядом, чем воспользовались соратники ударившего меня. Один таки разбил о мою голову бутылку, а двое других стали молотить в четыре кулака. Мне удалось сбить одного из них с ног, каким-то чудом вырваться из этой молотилки и побежать к лестнице, ведущей на первый этаж. Меня подташнивало, и голова кружилась. По дороге я встретил милиционера, которому крикнул:
— Мне разбили голову… Они на втором этаже… Арестуйте их! — и потерял сознание.
Я очнулся в отделении милиции. Огляделся: за столом сидел и тот, что разбил мне очки, и один из его приятелей. Они что-то писали.
— Очнулись? — участливо спросил дежурный майор. — Можете писать?
— Нет, мне плохо… — с трудом шевеля языком, ответил я и спросил. — А где мой приятель, Чулков Олег, где свидетели?
— Наверное, еще не добрались… — Майор почему-то смутился и торопливо добавил: — Лейтенант, который вас привез, просил свидетелей прийти самостоятельно.
— Самостоятельно? — воскликнул я и ойкнул от боли.
— Сейчас вас заберет «Скорая»: я вызвал… Машина «Скорой помощи» действительно
вскоре подъехали к отделению милиции и увезла Доценко в больницу. О том, что было с ним дальше, я расскажу чуть позже, а пока продолжим знакомство с другими событиями.
10 мая в Симферополе в автомобильную аварию угодил художник Борис Жутовский (в 62-м году он был одним из участников пресловутой выставки авангарда в Манеже, во время осмотра которой Никита Хрущев орал сакраментальное: «Пидарасы!»; кстати, после своей отставки бывший персек лично извинился перед Жутовским). Авария была ужасной: два автомобиля столкнулись лоб в лоб. Поскольку дело происходило на загородном участке шоссе, «Скорую помощь» ждали в течение часа. А когда стало ясно, что ждать дальше бесполезно (жена Жутовского получила тяжелейшие ранения), остановили автобус, в котором ехали пионеры, и на нем помчались в город. Всю дорогу Жутовский, который сам находился между жизнью и смертью (одна его нога была расколота на пять кусков), держал на коленях окровавленную голову жены, а когда автобус доехал наконец до больницы, выяснилось, что жена уже скончалась. Когда Жутовский это понял, он потерял сознание. Очнется художник несколько часов спустя в больнице, в гипсе от пяток до макушки. Узнав об этой аварии, друг Жутовского — врач-реаниматолог Владимир Кассиль — пришлет из Москвы военный бомбардировщик, который доставит пострадавшего в столицу.
11 мая писатель Владимир Войнович, которого, как мы помним, в марте 74-го исключили из Союза писателей СССР, был приглашен для конфиденциального разговора с сотрудниками КГБ в один из номеров гостиницы «Метрополь». Чекистов было двое, они представляли 5-е (идеологическое) управление Комитета и Войновичу были хорошо известны: неделю назад он уже имел с ними беседу, но в другом месте. Тогда чекисты предложили Войновичу подумать на тему его возвращения в советскую литературу. Дескать, если он изменит свое поведение, то они помогут ему восстановиться в СП и публиковать свои книги в Советском Союзе. Войнович обещал подумать. Через неделю в «Метрополе» состоялась их вторая встреча. На ней старший чекист — он назвался начальником одного из отделов «пятерки» Петровым (младший представился Захаровым) — начал разговор с внезапной фразы:
— Смотрите, какая картина висит, деревенские мальчишки удят рыбу, — и показал рукой на противоположную от Войновича стену.
Писатель, заинтригованный сказанным, повернулся к картине, а в этот миг второй чекист незаметно подменил на столе его пачку сигарет «Интер» на точно такую же, но из собственного кармана (о том, что Войнович курит именно эти сигареты, чекисты узнали еще неделю назад). Все было сделано настолько молниеносно и виртуозно, что писатель ни о чем не догадался (он догадается о подмене только спустя несколько часов, когда подробно проанализирует всю встречу).
Между тем, не найдя в картине ничего особенного, Войнович вновь повернулся к своему собеседнику и сказал:
— Я пришел с конкретным планом «моего возвращения в литературу». Если вы действительно можете мне помочь, то пусть для начала будет опубликован мой сборник с такими-то и такими-то вещами.
— Идея хорошая, — кивнул головой в знак согласия Петров. — А где это должно быть опубликовано?
— Да где хотите, — ответил Войнович.
— А в каком издательстве у вас больше связей?
— Связи у вас есть, а у меня нигде нет никаких связей.
— Может быть, в «Советском писателе»?
— Хорошо, пусть будет там.
— А с кем у вас там есть контакты?
— Да ни с кем у меня там нет контактов.
— Ну хорошо, мы сами найдем нужные контакты.
Далее разговор зашел о Литфонде, из которого Войновича тоже в свое время исключили, и Петров пытался выяснить фамилию человека, который сообщил писателю об его исключении оттуда. Но Войнович этого человека не назвал, сказав: «Поинтересуйтесь в Литфонде сами, исключен я или нет». На что Петров возразил: «Нет, ну как же мы туда пойдем? Согласитесь, сразу подумают: КГБ интересуется Войновичем… Нехорошо». «А вы можете узнать об этом косвенно, у вас в Литфонде наверняка есть свои люди», — посоветовал чекистам писатель. Последняя фраза вывела из себя второго чекиста — Захарова, который все это время молчал:
— Какую дикость вы говорите, Войнович! Почему это у нас в Литфонде должны быть свои люди?
Однако фраза, сказанная Петровым, заставила его замолчать:
— Да, у нас в Литфонде есть один человек.
— Вот у него и спросите, — обрадовался писатель.
После этого разговор длился еще в течение нескольких минут, причем по ходу его Петров дважды делал недвусмысленные намеки своему собеседнику о бренности его бытия. Один раз он сказал: «Жизнь наша очень прерывистая: вот так течет, течет, а потом прерывается», во второй раз с его губ слетела еще более конкретная фраза: «Ну, хорошо, если бы вам было семьдесят лет, но кончать жизнь в сорок три года!..».
К концу разговора Войнович уже плохо соображал, что происходит, и периодически впадал в сумеречное состояние. В одну из таких «отключек» Захаров вновь произвел манипуляцию с сигаретами — забрал свою пачку и всучил писателю его «Интер». Чтобы все было шито-крыто. О том, что было дальше, рассказывает сам В. Войнович:
«Я спустился вниз, остановился около стеклянных дверей в фойе и очень долго размышлял, как же сквозь них пройти. Вышел на улицу и почувствовал, что едва могу ступить ногой. Я плелся, как столетний старик, маленькими шажками, каждый из которых мне давался с огромным трудом. При этом я не осознавал своего патологического состояния, мне казалось, что все так и должно быть. В полубреду я потащился на Кузнецкий, в хозяйственный, неподалеку от КГБ, по заданию жены купить нафталина.
В другой раз, если бы я почувствовал себя неважно, я плюнул бы на этот нафталин и пошел бы домой. А тут я упорно двинулся в магазин, убедился, что никакого нафталина нет, а потом решил купить хорошего пива на полученные из-за границы сертификаты. Хотел поймать такси — не поймал, дошел до улицы Горького, сел в троллейбус до Белорусской, добрел до Малой Грузинской, до «Березки», но магазин оказался уже закрытым. Вернулся к метро, преодолевая безумную тяжесть, и добрался наконец-то до дому. Чувствовал, со мной происходит что-то необъяснимо странное, но при этом абсолютно не отдавал себе в этом отчет.
Включил телевизор — не могу понять, какая команда с какой играет в хоккей. Лег спать. На следующий день в жутком состоянии я пошел к Андрею Дмитриевичу Сахарову и дал собравшимся там журналистам интервью о том, что мне грозили убийством. В течение дня состояние не улучшилось. Пульс был 140. В конце концов я пошел к одному знакомому врачу. Тому сперва показалось, что вся моя болезнь ерунда, но, осмотрев меня, он не на шутку посерьезнел: «Скорее всего это какой-нибудь наркотик, что-то вроде ЛСД».
Когда я рассказывал эту историю разным людям, некоторые стали говорить, что я сошел с ума. Я понимал, что именно на такую реакцию и рассчитывали мои отравители… Однако сумасшедшим меня не объявили. Дальше намеков дело не пошло. А Петров и Захаров, как я слышал, были потом наказаны. Но не за то, что они сделали, а за то, что действовали слишком топорно, и за то, что дело получило мировую огласку…».
12 мая в чемпионате Советского Союза по хоккею с шайбой определился досрочный чемпион — им в 19-й раз стал ЦСКА. На второй строчке в турнирной таблице разместился «Спартак», а вот андроповское «Динамо», которое ЦСКА в тот день разгромил с громким счетом 8:2, довольствовалось скромным 6-м местом. Так получилось, что эти строчки я пишу аккурат в дни, когда некогда прославленный армейский клуб вылетел из российской Суперлиги — впервые за все годы существования отечественного чемпионата по хоккею! Сказал бы кто хоккеистам ЦСКА образца 75-го года, что ожидает их команду 27 лет спустя, они бы наверняка сочли этого человека сумасшедшим. Но, как говорится, против фактов не попрешь. Однако вернемся в семидесятые.
В среду, 14 мая, большой праздник пришел на улицу советских футбольных болельщиков — киевское «Динамо» выиграло Кубок обладателей кубков. Финальная игра с венгерским клубом «Ференцварош» проходила в швейцарском городе Базеле, на стадионе «Санкт-Якоб» в присутствии 20 тысяч болельщиков. По мнению большинства специалистов, шансы обоих клубов на победу были равны. Начало игры подтвердило этот вывод: обе команды создали несколько опасных моментов у ворот друг друга, но открыть счет никому не удалось. Так продолжалось до 17-й минуты. Именно тогда последовала новая вспышка активности со стороны динамовцев, и Владимир Онищенко, после паса Олега Блохина (он вышел на поле с перевязанной правой ногой), забил первый гол в ворота венгров. А спустя 22 минуты тот же Онищенко вколотил венгерскому вратарю Геци вторую «банку».
Во втором тайме венгры пытались отыграться, создали подряд сразу несколько опасных моментов, но в каждом случае хорошо сыграла либо динамовская оборона, либо их вратарь Рудаков. А на 66-й минуте все их потуги свел на нет Олег Блохин, обыгравший одного за другим сразу трех (!) игроков «Ференцвароша» и точно пробивший в левый от Геци угол ворот. 3:0 — и шансы отыграться у венгров растаяли как дым. В 21.55 по среднеевропейскому времени президент УЕФА Артемио Франки перед центральной трибуной стадиона «Санкт-Якоб» вручил киевлянам Кубок обладателей кубков. И те через несколько минут его «обмыли». Случилось это уже в раздевалке динамовцев. Пока тренеры Лобановский и Базилевич отвечали на вопросы журналистов, другой тренер — Александр Петрашевский — извлек на свет контрабандно провезенные в Базель бутылки с мускатным шампанским. В кубок влезло аж семь с половиной бутылок. И началось «обмывание», когда каждый из игроков пригубил из заветного Кубка. Начали, как водится, по Старшинству — с 33-летнего Евгения Рудакова, а закончили «молодняком» — Олегом Блохиным (22 года) и Леонидом Буряком (21 год).
А теперь из Базеля вернемся в Москву. Здесь продолжается работа над телефильмом «Два капитана». После мартовских съемок в группе наступил месячный перерыв, во время которого продолжались усиленные поиски актеров-детей, которые должны были играть роли главных героев в детстве. В апреле нужных исполнителей наконец нашли. Однако в середине мая, когда съемки фильма возобновились, снимать продолжали прежних исполнителей, поскольку один из них — Борис Токарев — вскоре должен был улететь во Францию. Так, 13–15 мая временной съемочной площадкой для группы стал московский зоопарк. Там в эти дни были отсняты эпизоды, где Саня Григорьев случайно узнает в одном из работников зоопарка своего ненавистного отчима (Михаил Пуговкин), который в детстве издевался над ним и его сестренкой, а потом обокрал их и сбежал из дома. Саня бросается на него с кулаками, но отчим успевает спрятаться в своей сторожке. Находящейся рядом с Саней Кате Татариновой (Елена Прудникова) с трудом удается успокоить своего возлюбленного.
В первой половине мая на экранах столичных кинотеатров состоялись следующие премьеры: 8-го — социальная мелодрама «Еще не вечер» Николая Розанцева с участием Кирилла Лаврова, Инны Макаровой и др.; 12-го — экранизация шолоховского романа «Они сражались за Родину», осуществленная Сергеем Бондарчуком с помощью целого созвездия актеров: Вячеслава Тихонова, Василия Шукшина, Георгия Буркова, Юрия Никулина, Сергея Бондарчука, Нонны Мордюковой и др. Из зарубежных фильмов выделю боевик румынских кинематографистов «Последний патрон», продолжающий серию фильмов про приключения комиссара полиции Миклована и его коллеги Михая Романа. Сам я в те майские дни ни один из этих фильмов почему-то не выбрал, а вместе со своим одноклассником Сергеем Злобиным и его мамой отправился смотреть эпопею «Блокада» в кинотеатр «Новатор», что неподалеку от метро «Бауманская».
Кино по ТВ: «В шесть часов вечера после войны», «Любить воспрещается» (Венгрия) (1-го), «Друг мой, Колька!», «Как избавиться от Геленки» (ЧССР) (2-го), «Освобождение», фильм 1-й — «Огненная дуга» (3-го), «Освобождение», фильм 2-й — «Огненная дуга», «По следу Тигра» (4-го), «Сказка о Мальчише-Кибальчише», «Освобождение», фильм 3-й — «Направление главного удара» (5-го), «Освобождение», фильм 4-й —" «Битва за Берлин» (6-го), «Освобождение», фильм 5-й — «Последний штурм» (7-го), «Офицеры» (8-го), «Белорусский вокзал» (9-го), «Великое противостояние» (премьера т/ф), «Это было в разведке» (10-го), «Поднятая целина» (1-я серия), «Два Федора» (11-го), «Суворов» (12-го), «Сказание о Рустаме» (12—13-го), «Обретешь в бою» (премьера т/ф 12—16-го), «Горячие денечки» (14-го) и др.
Премьеры в театрах в основном были приурочены к юбилейной дате — 30-летию Победы: 1-го в Театре имени Гоголя был показан спектакль «Горячий снег» Ю. Бондарева с участием Е. Меньшова, Л. Кулагина, Н. Кулинкиной и др.; 3-го в Театре имени Маяковского — «Соловьиная ночь» В. Ежова с участием Светланы Немоляевой, Евгения Лазарева, Анатолия Ромашина и др.; 6-го в драмтеатре имени Станиславского — «Обелиск» с участием Сергея Шакурова, Елизаветы Никищихиной и др.; 7-го в Театре на Малой Бронной — «Ленушка» Л. Леонова с Анной Каменковой в главной роли; 8-го во МХАТе — «Эшелон» М. Рощина (в марте он же появился в «Современнике») с участием Евгения Евстигнеева, Вячеслава Невинного, Екатерины Васильевой, Светланы Коркошко и др.; в ЦТСА — «Снеги пали» с участием Нины Сазоновой, Андрея Петрова и др.; в Театре имени Моссовета — «Прикосновение» с участием Александра Ленькова, Яна Арлазорова и др.; 9-го в Театре имени Ермоловой — «Звезды для лейтенанта» Э. Володарского с участием: Владимира Андреева, Евгении Ураловой и др., песни В. Высоцкого.
Эстрадные представления: 3—4-го — в «Октябре» пела Александра Стрельченко; 6—13-го — в ГЦКЗ «Россия» высадился десант популярных актеров кино: Бориса Андреева, Всеволода Санаева, Николая Рыбникова, Аллы Ларионовой, Тамары Семиной, Натальи Фатеевой и др.; 14—15-го — в ГЦКЗ демонстрировал свое искусство югославский ВИА «Семеро молодых»; с 15 мая (до 31-го) во Дворце спорта в Лужниках начал выступать американский балет на льду «Холидей он айс».
Между тем в субботу, 17 мая, в Москве ртутный столбик термометра достиг рекордной отметки — 30 градусов тепла. На прилавках столичных рынков появилась ранняя клубника, привезенная из Узбекистана.
В тот же день в Колонном зале Дома союзов в Москве проходил творческий вечер поэта Роберта Рождественского. Именно во время этого концерта впервые дал «петуха» советский Робертино Лоретти — солист Большого детского хора Центрального телевидения и Всесоюзного радио Сережа Парамонов, после чего его карьера быстро закатилась. На том вечере Сережа должен был исполнить три старых хита («Голубой вагон», «Улыбка», «Песенка крокодила Гены») и одну новую песню — «Просьбу» («Раненая птица в руки не давалась…»), которую специально под него написали Александра Пахмутова и виновник торжества Роберт Рождественский. Именно во время исполнения последней и произошла неприятность. Как вспоминал позднее сам С. Парамонов:
«Дав «петуха», я обалдел. Дирижер Юрий Силантьев — великий человек — говорит: «Иди кланяйся». Я передвигался по сцене, словно кукла. Потом убежал и целый день гулял по Москве, Красной площади. Меня долго искали… Все были в шоке. Не потому, что дал «петуха», — оказалось, зрители этого не заметили, — просто после «Улыбки» и «Голубого вагона» «Просьба» стала для них, да и для меня настоящим откровением. Вот тогда-то во мне и произошла переоценка ценностей…
Скоро меня уволили из хора. Официальная причина — мутация голоса. Переживал я это очень тяжело. Продолжал по инерции ходить на репетиции. В качестве зрителя. Весь мой репертуар передали другому солисту — Виталику Николаеву. Когда я сидел в зале, меня каждый раз душили слезы. Однажды, услышав, как Николаев поет «Просьбу», я расплакался. Что же получается? Великие люди специально для меня написали песню, а теперь ее исполняет кто-то другой. Виталика я тогда просто возненавидел и хотел набить ему морду. Во мне кипела злость. Потом понял, что дверку-то нужно закрыть и навсегда распрощаться с юностью нежной. Тогда тот мальчик Сережа Парамонов для меня и умер. Ему было 14 лет…».
18 мая на Центральном стадионе в Лужниках сборная Советского Союза по футболу встречалась с национальной сборной Ирландии в рамках отборочного турнира чемпионата Европы. Матч прошел при небольшом, но все же преимуществе наших футболистов. Уже на 12-й минуте Блохин, получив прекрасный пас от своего одноклубника по киевскому «Динамо» Веремеева, распечатал ворота гостей. А спустя несколько минут Колотов с помощью все того же Веремеева закрепил успех нашей команды. Ирландцы сумели отквитать всего лишь один гол.
В эти же дни в Киеве проходит музыкальный фестиваль «Киевская весна», в котором участвует и популярный московский ВИА «Веселые ребята». Солистка ансамбля Алла Пугачева должна была исполнить на фестивале две новые песни. Однако тамошние распорядители не дали ей этого делать. Вызвав к себе руководителя ВИА Павла Слободкина, они безапелляционно заявили:
— Вещи, которые у вас поет Пугачева, вы должны убрать из своего выступления. Иначе ваш ансамбль выступать у нас не будет.
Чтобы не обострять ситуацию, Слободки ну пришлось согласиться с этим распоряжением. Знай в те дни запретители Пугачевой, что до ее международного триумфа остается каких-то две недели, они наверняка вели бы себя совершенно иначе.
В понедельник, 19 мая, пионерская организация имени В. Ленина отмечала свой очередной день рождения — 53-й по счету. Хорошо помню тот день, поскольку был одним из главных действующих лиц торжественного ритуала приема в пионеры наших третьеклассников. По установленной традиции прием в пионеры разбивался на две очереди: в первую попадали отличники и хорошисты учебы, во вторую — все остальные. Причем, если попавших во вторую очередь принимали более скромно — в школе, то первоочередникам устраивали настоящий праздник, принимая их на главной площади страны — Красной. Кстати, меня самого принимали именно там (в марте 72-го), а вот моему среднему брату Роме повезло меньше — в тот майский день 75-го в пионеры принимали его одноклассников-первоочередников, но его самого среди них не было — он не входил в число отличников или хорошистов.
В тот день я выполнял почетную миссию — выносил школьное знамя, поскольку вот уже более полугода исправно служил школьным знаменосцем. Скажу прямо, должность почетная, но очень уж обременительная. В то время как все мои одноклассники после уроков спешили домой, мне частенько приходилось оставаться в школе и вместе с двумя моими партнершами маршировать по пустым коридорам, отрабатывая необходимые знаменосцу навыки. А если учесть, что мне еще приходилось участвовать в различных районных и городских смотрах знаменосцев, то легко представить, что свободного времени у меня почти не оставалось. Короче, каторга та еще. Но это я в те дни так думал, а теперь, глядя с умилением на свои тогдашние фотографии, мое сердце переполняется гордостью: как же, я — школьный знаменосец! Но вернемся в май 75-го.
20 мая Владимир Высоцкий, только-только вернувшийся из-за кордона, приехал на квартиру к фотографу Валерию Плотникову. Причем, когда последний открыл ему дверь, в первые мгновения он приятеля просто не узнал — лицо Высоцкого украшала борода. И только знаменитый голос с хрипотцой выдавал в нем шансонье всея Руси. Между тем он пришел к Плотникову не ради праздного любопытства, а по делу — тот обещал сделать несколько профессиональных снимков актера. Теперь эти снимки известны всему миру — на них бородатый Высоцкий сидит на кухне у Плотникова (пол там выложен кафельной шашечкой), а за его спиной висит огромная афиша спектакля «Гамлет». На следующий день фотосессия продолжилась, причем на этот раз Высоцкий приехал не один, а со своим другом, коллегой по «Таганке» Иваном Бортником.
В тот день, когда Высоцкий с Бортником позировали фотографу, диссидента Анатолия Марченко наконец-то доставили по этапу к месту назначения — поселок Чуна Иркутской области. Его сопроводительный формуляр, представленный в местное отделение милиции, был перекрещен по диагонали широкими красными полосами, что означало: склонен к побегу. Но начальник отделения даже не обратил на этот знак никакого внимания, иначе не стал бы выпроваживать «склонного к побегу» на ночь глядя на улицу, даже не удосужившись предоставить ему место под ночлег. Крышу над головой Марченко нашел себе сам. Единственное, что сделали в милиции, — выписали ему направление на работу на лесозаготовительный комбинат. Поскольку еще в 70-м Марченко здесь же отрабатывал свой надзор, у него осталось множество знакомых. Работать Марченко стал там же, где и раньше, — подавал вручную к пиле сырой шестиметровый брус. Работа не для слабых, но чунские власти специально используют Марченко на тяжелой работе — видимо, чтобы не было желания куда-нибудь сбежать.
В эти же дни загремел в тюрьму и будущий писатель Виктор Доценко. Как мы помним, 9 мая его угораздило подраться в кафе «Печора» с неизвестными людьми, которые, судя по всему, были провокаторами из КГБ (у «конторы» был давний зуб на Доценко), и в итоге вся эта история закончилась для Виктора печально — его упекли в Бутырку по статье 206 (хулиганство). Несмотря на то, что следствию так и не удастся найти в его действиях состава преступления, суд вынесет ему приговор — 2 года лагерей. Уже позднее Доценко узнает, что на судью надавили все те же чекисты — двое сотрудников КГБ в течение часа мурыжили женщину в ее кабинете и заставили-таки впаять Доценко срок. Правда, они настаивали на максимальном сроке, а судья дала по минимуму — два года. Свой срок Доценко будет отбывать в нескольких километрах от города Княж-Погоста, что в Коми АССР.
Продолжает находиться в заключении и кинорежиссер Сергей Параджанов (арестован в декабре 1973 года). До 20 апреля он отбывал свой срок в лагере в украинском местечке Губник, после чего его перевели в Стрижавку, что в 7–9 километрах от Винницы. Причиной перевода, судя по всему, был вывод о том, что Параджанов склонен к самоубийству и ему как можно чаще надо менять места обитания. Однако самому Параджанову от этих переездов легче не становится. В Стрижавке он работает в механическом цеху уборщиком отходов металла. Как он сам пишет в одном из писем своей бывшей супруге: «Плохо очень. Не могу выдержать. Резко падает зрение от напряжения… Прошла и амнистия, и отказы, и нет никаких надежд. Только время — 3 года и семь месяцев. Это сверх моих сил. Недавно приезжал следователь из Москвы. Задержан Григорян Сергей — я понадобился как свидетель. Страшно, если придется ехать в Москву свидетелем в жару, — в вагоне «Столыпин», — чтобы предстать перед торговыми сделками Григоряна — эстета и коллекционера…».
А коллега Параджанова кинорежиссер Станислав Ростоцкий трудится над новой лентой — «Белый Бим Черное Ухо». Натурные эпизоды фильма вот же несколько недель снимаются в Калуге. 22 мая исполнительница одной из ролей актриса Валентина Владимирова написала на одной из страничек своего сценария странные на первый взгляд строчки. Цитирую: «Куплю собаку, назову Бим, чтобы замолить грех, который взяла на себя, согласившись сниматься в этой мерзкой роли. Это решено!». В чем же смысл этих строк?
Дело в том, что Владимировой досталась самая отрицательная роль в ленте — злодейки, которая всеми фибрами своей черной души ненавидит животных, в том числе и Белого Бима. И актрисе, по природе своей человеку доброму, приходилось на съемочной площадке влезать в шкуру злодейки. Давалось ей это тяжело. А в роли Бима снимался ирландский сеттер Степа, которого в течение двух недель приучали подходить к Владимировой, находить ее среди большого съемочного коллектива. В итоге актриса даже не заметила, как подружилась с этим прекрасным и умным псом, а потом и полюбила его. Но однажды случилось ужасное. В те самые майские дни настал момент съемки эпизода, где героиня Владимировой кричит на Бима. О том, что произошло в тот день, вспоминает сама актриса:
«В момент съемки, когда он подбежал ко мне, я, следуя тексту сценария, заорала, словно он меня укусил. Если бы вы видели глаза собаки в этот момент, там было все: удивление, испуг, непонимание… И Бим на меня обиделся. И уже ни перепелка, ни другие собачьи деликатесы, которые я носила ему, не изменили наших отношений. Это было ужасно… Я так расстроилась, что впервые посетовала на свою судьбу. И тогда в сердцах дала себе (и записала на странице сценария) клятву, которую и выполнила». (Владимирова завела себе собаку — щенка от сына того самого сеттера Степы, который снимался в фильме. — Ф. Р.)
Тем временем другой кинорежиссер — Алексей Герман — продолжает на «Ленфильме» работу над фильмом «Двадцать дней без войны» — в те майские дни группа снимает натуру в Калининграде (с начала апреля). Съемки идут с огромными трудностями, поскольку Герман привык работать дотошно, неторопливо. А план-то горит. Плюс к этому прибавляются и другие тормозящие факторы: плохая погода, недисциплинированность техперсонала и т. д. В итоге 22 мая директор студии В. Блинов подписывает приказ следующего содержания:
«Съемочная группа фильма «Двадцать дней без войны» работает неудовлетворительно, план в полезном метраже с начала производства выполнен на 70 %, имеется перерасход в сумме 98,8 тысячи рублей. Во многом это связано с плохой организацией съемок, с низкой производительностью труда на съемочной площадке. Приказываю: за плохую организацию Герману А. и директору картины Эскину Ф. объявить выговор. Отменить экспедицию в Мурманск, перенести съемки в павильон недоснятой натуры…».
В эти же дни забавный розыгрыш случился в газете «Известия». Инициатором его стал журналист Павел Гутионтов, который на роль жертвы выбрал своего коллегу финна Валерия X., известного под прозвищем Хил. Несколько дней назад Хил был автором поздравления газете «Пионерская правда» (ей исполнилось 50 лет), чем и решил воспользоваться шутник. Позвонив Хилу в соседний кабинет и представившись сотрудником Министерства культуры Кимом Ивановичем, он сделал ему лестное предложение: написать поздравление английскому журналу для подростков «Феллоу» («Приятель»). При этом было заявлено, что гонорар за публикацию будет весьма щедрым и что журнал очень и очень прогрессивный. Хил, естественно, согласился и попросил контактный телефон для оперативной связи. Гутионтов назвал ему номер домашнего телефона одной своей знакомой, у которой был огромный дог по кличке… Ким.
Спустя несколько минут Хил надумал позвонить своему недавнему визави, набрал нужный номер и, когда на другом конце провода трубку подняла женщина, попросил к телефону Кима Ивановича. А голос внезапно ответил: «Ким сегодня сдох». (Гутионтов потом узнал, что по мистическому стечению обстоятельств, 12-летний дог его знакомой действительно скончался аккурат в день розыгрыша). «То есть как — сдох? — выкатывая глаза из орбит, переспросил Хил. — Я же с ним пятнадцать минут назад разговаривал?!». На том конце провода в ответ раздалась нецензурная брань. Хил положил трубку и в течение нескольких секунд бессмысленно смотрел в стену. Он никак не мог врубиться, почему по адресу своего коллеги сотрудница Министерства культуры употребила термин «сдох», а потом обложила звонившего трехэтажным матом.
Пока Хил находился в прострации, его шефа вызвали к руководству газеты. Вернувшись через несколько минут, он чуть ли не с порога накинулся на Хила: «Ну, Валера, ты доигрался». «А в чем дело?» — не понял Хил. «Кто тебя тянул за руки поздравлять фашистский журнал?». Далее послушаем рассказ самого П. Гутионтова:
«Ну тут, я вам скажу, такое началось!.. С Хилом второй раз за эти полчаса плохо стало. «Гена! Я не виноват! Это Ким Иванович!.. Он скоропостижно скончался!.. Журнал прогрессивный!.. Их организация ближе к КГБ!..». — «Даже и слушать тебя не хочу, — отвечает суровый шеф, — совсем ты уже заврался, давай готовься, завтра на редколлегии отвечать будешь. Я за тебя уже получил свое, но уж и ты, будь уверен, свое получишь… Пошли, Пашка, кофе пить».