1977. Февраль

1977. Февраль

Владимир Винокур на конкурсе эстрады. Грабители планируют преступления: в Москве — нападение на кассу, в Ереване — ограбление банка. КГБ продолжает охоту на диссидентов. На Сахарова давят через его родственников. Как Вениамин Смехов получил ожог глаза. Вячеславу Иванькову ставят диагноз. За что наказали хоккеиста Бориса Александрова. Почему плакал Анатолий Солоницын. С кем Владимир Винокур пропил свою премию. Арест Юрия Орлова. Возвращение Владислава Дворжецкого домой. Алла Пугачева покоряет Дворец спорта в Лужниках. Страсти по жвачке «Калев». Прогон «Мастера и Маргариты». «Крылья Советов» громят «Дуклу». Последнее появление Юрия Завадского в родном театре. Советский «секретник» Адольф Толкачев хочет стать агентом ЦРУ. Как друг Дворжецкого выдал себя за него. Закончились съемки «Белого Бима». Съемки «Мимино» продолжаются. Интервью Сахарова «Франс суар». Как Лев Лещенко сетовал на судьбу. Пожар в гостинице «Россия». Как Олега Борисова приняли за гэбэшника.

Во вторник; 1 февраля, в Москве, в Государственном театре эстрады на Берсеневской набережной, открылся VI Всероссийский конкурс артистов эстрады. Среди его участников был хорошо ныне известный артист Владимир Винокур. Он в то время выступал в составе ВИД «Самоцветы» как солист, а параллельно баловался пародиями на известных артистов. У него был номер «Осечка», который имел хороший прием у публики, и именно его Винокур и решил вынести на суд жюри конкурса. Причем на тот момент «Самоцветы» находились на гастролях в Белгороде, но это не остановило Винокура — он рванул в Москву, хотя, честно говоря, особых надежд на успех у него не было. А что получилось? Жюри «Осечка» понравилась, и Винокура допустили на второй тур, который должен был состояться 4 февраля. И тут перед молодым артистом встала серьезная проблема. Его вызвал главный режиссер ГТЭ Александр Конников и сказал: «Володя, ты сделал пародийный номер. А в комиссии много известных артистов. Короче, тенденция — против пародии. Лучше будет, если ты какой-нибудь монолог прочитаешь». Далее послушаем рассказ самого В. Винокура:

«Легко сказать «какой-нибудь»! Его еще и взять где-то надо. Компания у нас была молодая, загульная — Леня Якубович (нынешний ведущий «Поля чудес». — Ф. Р.), Марк Спивак. Звонят мне и говорят:

— Приезжай к нам на стройку. Миша Кочин и Леня Якубович написали для тебя номер.

Марк в то время работал мастером на строительном участке, а Леня в пуско-наладочном управлении по теплоизоляции трубопровода. Строили Крылатское.

Я приехал на стройплощадку, прочитал текст «Монолога старшины». Мне он понравился тем, что герой в нем был живой, добрый человек с мягким юмором.

— Мне нравится, — говорю, — но надо режиссеру показать, Сереже Дуганову..

Поехали. «Москвич»-«каблучок». Впереди, рядом с водителем — Марк. А сзади, в кузове, бочка с краской. Ее надо было перевезти на другой объект. Мы с Леней садимся к бочке. Едем. Придерживаем бочку руками, потому что от тряски она плюется краской. На Лене — пальто «на выход», перелицованное, от отца. Все перемазались в краске. Кое-как доехали, выбрались из машины, чумазые, как черти.

На наше счастье, Сережа номер одобрил. Мы добавили в него музыкальные куски, и я стал ждать следующего тура…»

Между тем в Москве группа злоумышленников готовится совершить дерзкое преступление — вооруженное ограбление кассира Московского института химической промышленности (МИХМ), что на улице Карла Маркса. В банду входят три человека: Виктор Величко (51 год), Владимир Качурин (33 года) и Василий Прохоров (21 год) (фамилии изменены). Мотором банды является Величко, который работал в институте «Аэропроект» и давно грезил мечтами о богатстве. И поскольку институтская должность — он возглавлял проектную группу — не приближала его к заветной мечте, он стал вынашивать планы достичь желаемого преступным путем. Вместе со своим дружком Качуриным, который, кстати, тоже не принадлежал к деклассированным элементам, а занимал должность старшего инженера на кафедре в МИХМе, они стали прикидывать, где удобнее всего провернуть задуманное. И Качурин однажды придумал: «А что, если у меня в институте? Каждый месяц в кассе выдают зарплату, а кассирша — пенсионерка. Дело можно обтяпать в два счета». Услышанное заинтересовало Величко чрезвычайно. Загвоздка была в одном: где взять оружие? Но Качурин и здесь не подкачал — вызвался лично смастерить в мастерской кафедры самопальные пистолет и стреляющие трубки.

В течение двух недель Качурин исправно выполнял обещанное — в нерабочее время мастерил оружие. Но и Величко тоже не сидел сложа руки — в январе нашел еще одного подельника. Им оказался его сослуживец, пришедший работать под его начало в проектный отдел, житель поселка Апрелевка Василий Прохоров. Зная, что тот занимается фарцовкой — спекулирует модными грампластинками на «толчке» у «Беговой», — Величко предложил ему куда более радикальный способ разбогатеть — ограбить кассу. Как ни странно, но Прохоров довольно быстро согласился, тем более что Величко расписал будущую акцию чуть ли не как легкую прогулку: мол, в кассе сидит старушка — «божий одуванчик», и обтяпать дело — как два пальца об асфальт.

Ограбление было намечено на 3 февраля — в тот день в МИХМ должны были привезти очередную зарплату. У преступников все было на мази: распределены роли, роздано оружие (в их арсенал входили пистолет и три стреляющих трубки). Но задуманное сорвалось по независящим от злоумышленников причинам: у кассы в тот день скопилось слишком много народу, и гарантии, что их не схватят, у грабителей не было. Поэтому Величко дал команду «отбой» до следующего удобного случая.

Продолжают подготовку к совершению преступления и другие злоумышленники — будущие грабители Ереванского банка. После январского совещания, где Багдасарян в подробностях рассказал о системе охраны банка, один из братьев Галачянов — Николай попросил Багдасаряна лично провести его в банк, чтобы он убедился в наличии слабой охраны. Этот визит случился в начале февраля. Он помог преступникам окончательно утвердиться в способе ограбления. Согласно ему, грабители собирались под покровом темноты пройти по крыше прилегающего к зданию банка жилого дома, подойти к окнам кабинета отдела труда и зарплаты банка, снять металлическую сетку с окна и проникнуть в здание банка. В хранилище они должны были проникнуть через семинарскую комнату: для этого предполагалось разворотить коловоротом ее бетонный пол, используя при этом еще и раскрытый зонтик — туда должен был сыпаться мусор.

А теперь из Еревана вновь вернемся в Москву. После того как Андрей Сахаров позволил себе обвинить КГБ в причастности к январским взрывам в Москве, а диссиденты на Западе предприняли активные попытки воззвать к тамошнему общественному мнению (так, Андрей Амальрик требовал аудиенции у президента Франции и в течение часа держал в осаде Елисейский дворец), репрессии против диссидентов усилились. Обыски в их квартирах были опустошительными (кроме документов, конфисковывались деньги и вещи Фонда помощи политзаключенным и их семьям, личные вещи и деньги, пишущие машинки, магнитофоны, приемники), кое-кого из правозащитников арестовали. 3 февраля был схвачен Александр Гинзбург. Его арестовали прямо на улице, когда он вышел позвонить из телефона-автомата (он жил в те дни у Сахарова, где домашний телефон был отключен). Как вспоминал А. Сахаров:

«На другой день после ареста, 4 февраля, мы с Люсей поехали к Шафаревичу — я хотел вместе с ним выступить с обращением в защиту Гинзбурга. Составление совместного документа всегда очень трудное, мучительное дело. Несколько часов мы работали вместе. Уже поздно вечером, совершенно обессиленные, мы с Люсей вышли от Игоря Ростиславовича, наспех выпили кофе в близлежащей булочной и, приехав домой, к трем часам ночи составили окончательный вариант обращения. На другой день Шафаревич после некоторых колебаний подписал его…»

Будь такая возможность, КГБ с большим удовольствием арестовал бы и самого Сахарова, но это было себе дороже — слишком большой величиной он был в диссидентском движении. Поэтому против академика использовались иные методы. К примеру, на него давили через его многочисленных родственников, в частности через дочь Таню. Та числилась фиктивным работником в цехе, которым руководила ее свекровь (там производились препараты медицинской диагностики), и КГБ был прекрасно об этом осведомлен. В декабре 1976 года против свекрови Татьяны были выдвинуты обвинения в нарушении финансовой дисциплины, и ее уволили с работы. Но главной жертвой этой интриги стала дочь Сахарова. В конце того же месяца в газете «Ленинское знамя» появилась большая статья под названием «Лаборантка-призрак», в которой Татьяну выставили в самом нелицеприятном виде (даже упоминали, как она однажды ездила без билета в электричке). А в начале февраля, когда против ее свекрови возбудили уголовное дело, дочь академика попала в число свидетелей, и ее беспрестанно стали вызывать в прокуратуру.

Тем временем в Театре на Таганке вовсю идут репетиции булгаковского «Мастера и Маргариты». До премьеры остается чуть больше месяца, поэтому все ужасно нервничают. 6 февраля было все как обычно: Любимов требовал от актеров собранности, сосредоточенности, те старались как могли. Где-то в середине репетиции случилось ЧП с исполнителем роли Воланда Вениамином Смеховым. В сценах, где он не был занят, Любимов попросил его находиться за занавесом и манипулировать «бебиком» (осветительный прибор среднего размера). Но, поскольку большую часть времени Смехов наблюдал за тем, что происходит на сцене, в один из таких моментов он увлекся и слишком близко поднес «бебик» к правому глазу. В итоге получил ожог, к счастью, легкий. Но из-за этого он вынужден будет пропустить завтрашнюю репетицию.

В эти же дни закончился срок пребывания Вячеслава Иванькова (он же Япончик) в Институте имени Сербского. Как мы помним, он угодил туда в декабре прошлого года с подозрением на невменяемость. 7 февраля медицинская комиссия, обследовавшая Иванькова, вынесла свой вердикт: «Больной страдает психическим заболеванием в форме шизофрении, невменяем в отношении инкриминируемых ему деяний, нуждается в направлении на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа». Позже будут ходить слухи, что этот вердикт появился на свет не без участия друзей Иванькова — таким образом они спасали приятеля от колонии.

В тот же день во Дворце спорта в Лужниках состоялся очередной матч чемпионата СССР по хоккею. Играли два принципиальных соперника — «Спартак» и ЦСКА. Несмотря на то что эти команды в турнирной таблице разделяла пропасть — ЦСКА лидировал, а «Спартак» плелся в хвосте, — ажиотаж вокруг матча все равно был огромный: лишние билетики спрашивали еще у выхода из метро «Спортивная». Хорошо помню эту игру по нескольким причинам: во-первых, в тот день мне стукнуло 15 лет, во-вторых, в ходе нее произошел инцидент, который наделал много шума в спортивных кругах. Однако расскажем обо всем по порядку.

Игра началась с яростных атак «Спартака». Давно болельщики народной команды не видели своих кумиров такими нацеленными на ворота соперников, как в те несколько минут в начале игры: в течение трех смен спартаковцы не выпускали армейцев из их зоны. Если бы. Третьяк тогда пропустил шайбу, дальнейший ход игры мог сложиться совсем иначе. Но голкипер № 1 мирового хоккея выстоял, передав свою уверенность и партнерам по команде. В итоге армейцы оправились от первого шока и пошли в наступление. И уже на 11-й минуте Харламов зажег красный свет за воротами Зингера. Однако спустя две минуты Брагин восстановил равновесие. Все началось сначала.

Роковой для спартаковцев стала 19-я минута игры, когда в их ворота с интервалом в несколько секунд залетели сразу две шайбы: отличились Михайлов и Викулов. Потом во втором периоде; на 22-й минуте, Жлуктов увеличил разрыв — 4:1. Казалось, что после этого судьба матча уже решена. Но тут спартаковцы совершили невозможное: Куликов на 30-й и Пачкалин на 35-й сократили разрыв до минимума. На трибунах началась настоящая свистопляска: речевки спартаковских болельщиков одна за другой стали сотрясать своды Дворца спорта. Вдохновленные поддержкой трибун спартаковцы бросились на штурм ворот Третьяка… и прозевали атаку на свой ворота. На 38-й минуте Петров вновь увеличил разрыв до двух шайб. А потом произошло то, что навсегда выбило спартаковцев из колеи.

До конца второй двадцатиминутки оставалось меньше минуты. Шайбой в спартаковской зоне владел армеец Борис Александров, когда спартаковец Валентин Гуреев ловким финтом отнял у него резиновый кружок. Разобидевшись на соперника, Александров ударил его кулаком в спину, но Гуреев, не обращая внимания на тычок, устремился в зону соперника. Александров бросился следом. Погоня длилась недолго: когда Гуреев находился в углу армейской зоны и собирался отдать пас кому-то из своих партнеров, ему в спину на полной скорости врезался Александров. Гуреев со всей силы ударился головой о борт и потерял сознание. Судья немедленно дал свисток. Так как нарушение было очевидным да еще явно грубым, Александров был отправлен на скамейку штрафников на 5 минут. А Гуреева унесли с площадки на носилках, после чего на «Скорой помощи» отправили в больницу — он получил сильнейшее сотрясение мозга.

Этот инцидент видели миллионы зрителей: и те, кто сидел во Дворце спорта, и те, кто наблюдал за встречей по телевизору. Среди моих друзей были болельщики ЦСКА, так вот, когда на следующий день мы обсуждали этот эпизод, даже они дружно осудили поступок Александрова. Как я уже говорил, этот молодой хоккеист (а шел ему в ту пору 22-й год), обладая небольшим ростом и весом, отличался весьма драчливым характером. Не скрою, когда ЦСКА играл против канадских профессионалов, многим болельщикам (и мне в том числе) очень импонировала смелость Александрова: наконец-то, говорили мы, в нашем хоккее появился парень, который не дает себя в обиду. Но когда эти же качества Александров стал применять на родных просторах, от былого восторга не осталось и следа. А все потому, что практически все эпизоды силовой борьбы с участием Александрова перерастали в обыкновенную драку. Устрой Александров нечто подобное на улице, его бы сразу упекли на 15 суток в кутузку. А на хоккейной площадке ему все сходило с рук. Короче, на почве звездной болезни у талантливого, в общем-то, парня явно снесло «башню». Вот что писал по следам этого инцидента журналист «Советского спорта» Д. Рыжков:

«Мне не раз приходилось слышать этакое снисходительное: «Ну что вы (то есть мы, журналисты) придираетесь к Борису. Он еще мальчишка. Повзрослеет — поумнеет».

Взрослеть Александров действительно взрослеет. Но умнеть?! Этот «мальчик» даже не подъехал к лежащему на льду Гурееву, а в раздевалку шел с этакой ухмылкой на лице… Вальяжной походкой, вразвалочку шествовал Александров по коридорам Дворца спорта. Шуба, пробор — все как полагается. А мне вспомнились первые послевоенные годы: эдакие молодцы в кепках-малокозырочках с челкой, свисающей на низкий лоб, и их наглое: «А ты шо-о?!» Тогда в темных переулках можно было столкнуться со шпаной, желающей покуражиться.

Эти типы давно ушли в прошлое. И вот на тебе: на ледяной арене, залитой светом прожекторов, перед тысячами зрителей хоккейный шлем вдруг обернулся той самой кепкой-малокозырочкой…»

Говорят, зрителем того матча был сам Леонид Брежнев, который тоже возмутился инцидентом с участием Александрова. «Что этот мальчишка себе позволяет?» — якобы молвил генсек и приказал разобраться, хотя сам болел за ЦСКА. К делу подключили Главное политуправление Советской армии. Уже на следующий день после игры в команде ЦСКА было собрано открытое комсомольское собрание, которое посетил помощник начальника Главпура по комсомольской работе В. Сидорик. Выступившие на собрании капитан команды Борис Михайлов, комсорг Владислав Третьяк, игроки Николай Адонин, Виктор Жлуктов и другие резко осудили неспортивный поступок Александрова. Один из тренеров команды, обращаясь к Александрову, сказал:

«Александров, еще выступая за команду Усть-Каменогорска, страдал зазнайством, хотя действительно был сильным игроком. С ним приходится много работать в нашей команде. После серьезных разговоров он мог на некоторое время сдерживаться, но потом снова возникали рецидивы. Ни один советский спортсмен не может так поступать, как поступил Александров. Стыдно здесь сидеть всему руководству клуба и краснеть за твои действия, Борис».

Итогом собрания стало объявление провинившемуся строгого выговора. В тот же день по этому поводу собралась и спортивно-техническая комиссия Федерации хоккея, которая тоже вынесла свой вердикт: Александров был дисквалифицирован на 2 игры. Однако едва про это решение стало известно в Спорткомитете СССР, там посчитали его слишком мягким и пообещали впаять Александрову более суровое. Сказано — сделано: СТК наложил на хоккеиста условную дисквалификацию до конца сезона. В случае повторного нарушения хоккеисту грозило немедленное запрещение выступать за хоккейные команды мастеров.

8 февраля в столичном «Ленкоме» наблюдалось настоящее столпотворение — публика рвалась на премьеру спектакля «Гамлет» в постановке знаменитого кинорежиссера Андрея Тарковского. В постановке был занят поистине звездный состав: в роли принца датского выступал Анатолий Солоницын, Офелию играла Инна Чурикова, Гертруду — Маргарита Терехова, Полония — Всеволод Ларионов, Лаэрта — Николай Караченцов, Горацио — В. Корецкий. Премьера прошла с большим успехом: в течение получаса рукоплещущая публика не отпускала артистов со сцены. Между тем главный герой — Гамлет — в исполнении Анатолия Солоницына… был совершенно недоволен собственной игрой. Вот как об этом вспоминает его родной брат Алексей:

«После премьеры в крохотной комнатке Анатолия разместились человек десять. Были здесь друзья-свердловчане, специально приехавшие на премьеру, были и случайные люди. Режиссер сразу же после спектакля уехал домой.

Все поздравляли Анатолия, провозглашали здравицы в его честь. А он никак не мог прийти в себя — был бледен и Отрешен.

Среди общих похвал кто-то сказал, что в спектакле не хватает накала чувств.

Анатолий встрепенулся.

— Да если бы режиссер разрешил, от моих страстей кулисы бы рухнули! — голос его зазвенел. — Но в том-то и дело, что наш Гамлет совсем другой! А, да что говорить! Я играл плохо. Если бы у меня были хоть какие-то условия… Хоть какой-то свой угол… (Солоницын жил в крохотной комнатушке в ленкомовской общаге. — Ф. Р.). Мне же почти не давали работать! — Неожиданно слезы полились из его глаз. — Я бы сыграл в сто раз лучше!

— Толя, успокойся, ну что ты!

— Толенька, да ты играл великолепно…

— Нервы ни к черту. — Он вытирал слезы, но никак не мог их остановить. — Извините… Да не надо меня успокаивать! Ничего, это только первый спектакль… Еще посмотрим…»

В среду, 9 февраля, завершил свою работу VI Всероссийский конкурс артистов эстрады. Владимир Винокур, которому буквально накануне второго тура друзья в спешке написали монолог, получил в своем жанре (речевом) вторую премию (первая досталась Любови Полищук, третья — Илье Олейникову и Роману Козакову), разделив ее с актером Театра на Таганке Леонидом Филатовым (он мастерски читал литературные пародии). Премия равнялась 105 рублям и, едва попав в руки победителей, была мгновенно пропита.

В день завершения конкурса состоялся заключительный концерт лауреатов. Вот как об этом вспоминает Л. Якубович:

«Володя Винокур позвонил мне совершенно ошарашенный. Он прошел конкурс. Все было замечательно. Вызвало восторг.

— Ты должен присутствовать на концерте лауреатов, — сообщил Вова.

Я не знал, где находится Театр эстрады, потому что в то время был очень далек от «шоу-бизнеса». Баловался сценками для КВН, писал рассказики, когда ребята просили. Но от эстрады я был совсем далек. Я же строитель! Какая может быть эстрада?

Я выяснил у него, где находится Театр эстрады. Приехал и оказался брошенным в чужом, незнакомом мне обществе. На меня постоянно нападали странного вида люди и требовали тексты. Я пытался им объяснить, что у меня нет никаких текстов. — Они страшно обижались и что-то бурчали мне вслед.

Потом был концерт лауреатов, и я с огромным удивлением обнаружил, что из того, что мы написали, получился настоящий эстрадный номер.

Я не узнал Вову на сцене. Это был совершенно другой человек, в костюме и даже выше ростом. У него был мягкий, я бы сказал, интимный стиль общения со зрителем… Ему аплодировали. А в конце объявили, что авторы «Монолога старшины» — Леонид Якубович и Михаил Кочин. Нас с Мишей вытащили на сцену, и я тогда как-то по-новому услышал фамилию — Винокур…»

Тем временем КГБ продолжает охоту на диссидентов. 10 февраля длинные руки Лубянки дотянулись до еще одного известного правозащитника — члена-корреспондента Армянской академии наук физика Юрия Орлова. Как мы помним, схватить его должны были еще в январе, но тогда диссидента предупредил об опасности «крот» — чекист из «пятерки» Виктор Орехов. Орлов на какое-то время скрылся из Москвы, но в феврале вернулся. У его коллег теплилась надежда, что известность защитит его от репрессий, но для Лубянки в этом отношении было одно-единственное табу — Андрей Сахаров, а всех остальных диссидентов она хватала без всякой оглядки на мировое общественное мнение.

12 февраля в Москву из Ялты вернулся Владислав Дворжецкий. Как мы помним, в конце декабря, во время съемок, у него случился сильнейший инфаркт, после которого врачи оценивали его шансы на жизнь «фифти-фифти». Но организм актера сумел справиться. В больнице, где Дворжецкий пробыл почти два месяца, он буквально научился заново сидеть, ходить, даже дышать. Теперь в течение нескольких месяцев ему предстояло долечиваться дома — на даче в Переделкино.

В кинотеатрах Москвы тем временем идут новые фильмы. 7 февраля в прокат вышли три картины: первые две серии 4-серийного политического детектива Анатолия Бобровского

«Жизнь и смерть Фердинанда Люса» с участием Донатаса Баниониса, Всеволода Сафонова, Эве Киви и др.; комедия Андрея Разумовского «Развлечение для старичков» с участием Веры Васильевой, Николая Засухина, Станислава Чекана и др.; фильм-балет «Спартак» с Владимиром Васильевым в главной роли. 14-го состоялись премьеры еще двух новых картин: мелодрамы Яна Стрейча «Мой друг — человек несерьезный» с участием Яниса Паукштемо, Галины Мацулевич и др. и судебной драмы Вадима Абдрашитова «Слово для защиты» с Мариной Нееловой и Галиной Яцкиной в главных ролях. Из зарубежных премьер выделю фильм Чарли Чаплина «Огни рампы».

Кино по ТВ: «В твоих руках жизнь» (1-го), «Егор Булычов и другие», «Праздник святого Йоргена» (2-го), «Гадюка» (3-го), «Доктор Айболит», «Чисто английское убийство» (5-го), «Мы из Кронштадта», «Закрытие сезона» (впервые по ТВ 6-го), «Генерал Рахимов» (7-го), «Бесприданница» (8-го), «Дядя Ваня» (9-го), «Пароль не нужен» (9—10-го), «Неподсуден» (11-го), «Город мастеров», «Беспокойное хозяйство», «Мужской разговор» (12-го), «Чапаев», «Вей, ветерок!» (впервые по ТВ), «Ущелье ведьм» (13-го), «Отверженные» (Франция, 14—16-го) и др.

Из театральных премьер выделю следующие: 2-го в театре «Современник» был показан спектакль «фантазии Фарятьева» с участием Марины Нееловой, Игоря Кваши, Людмилы Ивановой и др.; 3-го в Театре имени Моссовета — «Дон Карлос», в главной роли — Геннадий Бортников.

Эстрадные представления: 1—5-го — в ГТЭ выступал ВИА «Пламя»; 1—3-го в ДК МИИТа — ВИА «Синяя птица»; 6-го там же — ВИА «75»; 5-го в ЦДКЖ — Мария Лукач и Геннадий Белов; 6-го в ГТЭ — Майя Кристалинская; 11 —12-го — в ЦДСА с программой «Монологи» выступал Евгений Петросян; 11 —13-го — в «Октябре» состоялась программа «Танцы в современных ритмах» с участием танцора Владимира Шубарина. Продолжаются гастроли в Москве Аркадия Райкина и Ленинградского театра миниатюр, их концерты состоялись в ГЦКЗ «Россия» 4, 6, 9, 11–13 февраля. С 12-го на сцене ГТЭ начал демонстрироваться спектакль «Беспокойтесь, пожалуйста!» с участием Ефима Березина и Юрия Тимошенко (Тарапунька и Штепсель).

В среду, 16 февраля, в Москве, во Дворце спорта в Лужниках, начались концерты с участием звезд отечественной эстрады (продлятся 6 дней). Не стал бы заострять на этом ваше внимание, если бы не одно «но»: среди участников концерта была молодая певица Алла Пугачева, которая впервые выступала на такой огромной площадке (вместимость ДС — 12 тысяч зрителей). Пугачева «делила» второе отделение концерта вместе с мэтром эстрады Львом Лещенко (в первом выступали: Жанна Бичевская, Геннадий Белов, Светлана Резанова, Юлий Слободкин, Алла Абдалова, ВИА «Москвички») и впервые пела не три, четыре или пять песен, а целых девять. Среди них были как старые песни («Арлекино», «Мне нравится», «Хорошо», «Волшебник-недоучка»), так и совершенно новые («Сонет Шекспира», «Кто виноват?», «Синие глаза» и др.). Вот как описывает увиденное побывавшая на одном из тех концертов преподаватель Пятигорского пединститута Н. Прокопец:

«Из услышанного в тот вечер ошеломляющее впечатление на меня произвела песня молодого композитора Бориса Горбоноса (под этим псевдонимом скрывалась сама А. Пугачева, о чем еще будет рассказано впереди) «Сонет Шекспира». Свет красных прожекторов, стекая струями с широкого одеяния певицы, обволакивает ее фигурку, стоящую спиной к залу. Ее одиночество еще более усиливают размеры сцены в Лужниках. Руки выброшены над головой, кисти и пальцы напряжены, будто бы пытаются остановить неминуемо надвигающуюся беду. Вдруг резкий поворот к зрительному залу, подчеркнутый музыкальным акцентом.

«Уж если ты разлюбишь, так теперь, теперь, когда весь мир со мной в раздоре…» — произносит речитативом Алла, как вопль отчаяния вырываются из ее груди бессмертные шекспировские строки.

Богатейшие голосовые модуляции, виртуозность интонационных красок, пластическое решение — все создает театр высоких страстей периода позднего Возрождения. Наверное, так и играли в шекспировском «Глобусе». Мастерство прежде всего и интуиция художника помогли Алле подняться до трагического в искусстве…»

Между тем в столице одной из союзных республик — Таллине — в разгаре самая настоящая «резиномания». Дело в том, что с начала года таллинская кондитерская фабрика «Калев» наладила выпуск отечественной жвачки, которая хотя и уступала лучшим западным образцам, но по советским меркам тоже была вполне удобоваримой. Чтобы купить жвачку, в магазинах, где ее продают, выстраиваются огромные очереди: люди берут дефицитный продукт блоками, из-за чего вскоре придется ввести строгую отпускную норму — сначала один блок, а потом 10 пачек в руки. Администрации всех таллинских школ в панике — все дети поголовно только и делают, что жуют на уроках родную резинку. Не менее озабочены происходящим и родители учащихся, поскольку жевательный процесс у их чад не прекращается и после уроков. На местном ТВ в феврале даже вышла специальная передача для домохозяек, в которой давались советы о том, как лучше очищать одежду и мебель от резинки. В не меньший транс были повергнуты и спекулянты, которым таллинские кондитеры перебили всю мазу: до этого они продавали иностранную жвачку по 60–80 копеек за пластинку, а после выпуска калевской жвачки спрос на заграничный «чунгам» резко упал и цены пришлось снижать.

До жителей других городов (и Москвы в том числе) калевская жвачка дойдет чуть позже. Лично мне она не нравилась, что вполне понятно: благодаря своей бывшей соседке по парте Наташе Зимелевой я успел уже познакомиться чуть ли не с десятком лучших образцов импортного «чунгама», поэтому на советскую жвачку не реагировал. Хотя на жвачку «Калев» очереди и у нас, в столице, выстраивались километровые. Общественность даже забеспокоилась — в газеты пошел поток писем, в которых задавался один и тот же вопрос: когда же в РСФСР тоже начнут выпускать свою жвачку? Ответ был обнадеживающим: в конце 77-го года власти собирались запустить в строй автоматическую линию на московском комбинате «Рот-Фронт».

Тем временем труппа Театра на Таганке продолжает готовить к премьере спектакль «Мастер и Маргарита». В разгар репетиций — 18 февраля — главрежа театра Юрия Любимова вызвали в югославское посольство в Москве, где в торжественной обстановке вручили Гран-при фестиваля БИТЕФ, который театр завоевал осенью прошлого года, показав спектакль «Гамлет». А на следующий день после этого на «Таганке» состоялся первый прогон двух актов «Мастера и Маргариты». По этому случаю в театр съехались многочисленные гости: Юрий Карякин, Людмила Максакова, Людмила Целиковская, Марина Влади, Юлия Хрущева (внучка Н.С. Хрущева) и многие другие. Как вспоминает Вениамин Смехов (он играл Воланда), увиденное гостям понравилось: многие из них лично подходили к актерам и выражали свой восторг. Остался доволен прогоном и сам главреж Юрий Любимов: после того как гости удалились, он собрал труппу и похвалил всех за игру.

В тот же день вечером в Москве состоялся решающий матч на Кубок европейских чемпионов по хоккею между столичной командой «Крылья Советов» и «Дуклой» из чехословацкого города Йиглавы. Первая игра между ними состоялась два дня назад на родине «Дуклы» и завершилась ее победой со счетом 3:2. И вот последний, решающий поединок. Зрители, пришедшие на него во Дворец спорта и собравшиеся у голубых экранов, рассчитывали увидеть не менее захватывающую игру, чем предыдущая, но их постигло разочарование. Несмотря на то что в составе «Дуклы» выступали сразу несколько игроков чехословацкой национальной сборной (Аугуста, Черник, Халупа, Кралик, Вейт), «крылышки» разделали их, что называется, под орех. Матч завершился победой советских хоккеистов со счетом 7:0. Так Кубок европейских чемпионов остался в Москве.

И еще о хоккее. В те дни шло первенство Москвы по хоккею на приз «Золотая шайба», и я тоже участвовал в нем, играя за команду Бауманского района. Однако в отличие от прошлого года, когда мы заняли 4-е место, на этот раз наши успехи были куда как скромнее. На нашей игре сказывалось отсутствие нескольких игроков, а новички себя никак не проявили. Игры заканчивались поздно вечером, и до дома каждый из нас добирался на перекладных. Помню, я приходил уже тогда, когда все мои домочадцы крепко спали. Да и не только они: когда я входил во двор из нашей арки, в большинстве окон свет уже не горел. Придя домой, я наскоро заглатывал холодный ужин, оставленный мамой на плите, и ложился спать. Перед этим обязательно смотрел в окна третьего этажа дома, что стоял напротив моего, — там жила моя одноклассница, в которую я был влюблен. Свет у нее давно не горел.

Главный режиссер Театра имени Моссовета Юрий Завадский в те дни находился на постельном режиме у себя дома. В начале января он выписался из хирургической клиники на Ленинских горах, где ему в декабре была сделана операция, и все эти дни пролежал у себя на квартире. Несмотря на проведенную операцию и заверения врачей, что все прошло благополучно, Завадский знал, что обречен. Когда его самочувствие несколько поправилось и он уже мог встать с постели, режиссер надумал приехать в родной театр. На календаре было 22 февраля. Вот как об этом пишет М. Любомудров:

«Это была последняя беседа Завадского с коллективом. Она происходила, как и обычно, в большом репетиционном зале… Завадский говорил минут сорок. Рассказал о только что состоявшейся встрече в Министерстве культуры… Завадский снова повторял наболевшее на сердце: живому театру принадлежит непроходящая роль… Общий уровень сегодняшней сцены, пожалуй, четверочный. А театр советский должен быть не только пятерочным, но и выше этих оценок.

Он говорил тихо, как на исповеди. Было заметно, что произнесение фраз требовало от него немалых усилий.

Он, видимо, чувствовал, что обязан сказать все слова, которые, быть может, напрасно не произносил вчера и успеет ли произнести завтра.

Актеры долго аплодировали ему…»

КГБ продолжает негласное наблюдение за ответственным работником МИД СССР Александром Огородником (Триононом), подозревая его в связях 6 ЦРУ. Однако тот ведет себя крайне осторожно — никаких конкретных фактов его связей с американской разведкой у чекистов нет. Между тем в эти же дни контактов с ЦРУ ищет еще один советский гражданин — ведущий специалист Советского Союза по аэронавигационным системам Адольф Толкачев. Долгое время он вынашивал планы выйти на контакт с какой-нибудь из зарубежных разведок, чтобы продавать им за приличные деньги оборонные секреты своей страны. В феврале 77-го им была предпринята первая такая попытка. В течение нескольких дней он внимательно следил за всеми перемещениями сотрудников американского посольства в Москве и, выбрав момент, когда один из них отлучился в центре города за покупками, прикрепил под стеклоочистителем его машины записку, в которой сообщал, что имеет доступ к секретной военной информации и готов передать ее ЦРУ. Однако американцы сочли это послание провокацией КГБ — уж слишком просто все выглядело.

Между тем Толкачев, который не знал о сомнениях цэрэушников, посчитал, что записка не нашла своего адресата. Тогда он предпринял новую попытку — подбросил таким же способом записку другому сотруднику того же посольства. В ней он уже не только предлагал свои услуги, но и привел описание технических деталей одной из советских радарных систем. Но цэрэушники продолжали поражать своим непрофессионализмом: они и эту записку отправили в мусорное ведро, даже не удосужившись проверить правдивость приведенной в ней схемы. Более того, они продолжали упорствовать даже тогда, когда узнали от своих английских коллег в Москве, что в поле их зрения попал худощавый мрачный человек, настойчиво предлагавший свои услуги по передаче секретной информации. Короче, Толкачеву было впору оставить свои попытки завязать контакты с иностранными разведками, но он оказался человеком упорным. Но о том, как будут развиваться события в этой истории дальше, я расскажу чуть позже, а пока продолжим знакомство с другими событиями февраля 77-го.

Владислав Дворжецкий продолжает свой отдых в Переделкине. Там его постоянно навещают родные: жена с сыном, старый приятель Дмитрий Виноградов. Причем последний приезжает на дачу на машине Дворжецкого, имея на руках его же документы. Поскольку он всегда старался соблюдать правила дорожного движения, неприятных инцидентов на этой почве у него не возникало. Во всяком случае, так было до 22 февраля. В тот день на Минском шоссе Виноградов превысил скорость и тут же попал на заметку гаишнику. Взмах жезла — и от нарушителя потребовали остановиться.

Проверка грозила Виноградову самыми серьезными последствиями, обнаружь гаишник подмену документов. Но фортуна в тот день явно благоволила другу артиста. Взглянув на фотографию в правах (а Дворжецкий там весьма сильно смахивал на друга), страж порядка спросил:

— А вы не… Я вас где-то видел?

— В кино могли меня видеть, — соврал нарушитель.

— А, да, да! Конечно, в кино! — радостно закивал головой гаишник. — А знаете, я бы вас никогда не узнал, если бы не фамилия ваша.

И тут взгляд милиционера упал на буклет, посвященный творчеству Владислава Дворжецкого, — он лежал на бардачке. Понимая, что от презента ему не отвертеться, Виноградов протянул книжку гаишнику:

— Возьмите, пожалуйста, на память.

Милиционер с явным удовольствием схватил буклет и тут же вернул права обратно. Помахав ему на прощание рукой, Виноградов рванул в сторону Переделкино. Как он потом скажет Дворжецкому: «Надо всегда возить с собой твой буклет — помогает».

Во вторник, 22 февраля, на Киностудии имени Горького Станислав Ростоцкий закончил съемки фильма «Белый Бим Черное Ухо». Картине суждено будет стать бестселлером (она даже удостоится Ленинской премии, что станет редким случаем, когда мнение широкого зрителя и властей совпадут), однако пока об этом никто еще не догадывается. В тот день были отсняты последние кадры фильма в декорации «квартира Ивана Ивановича» (эту роль исполнял любимый актер Ростоцкого Вячеслав Тихонов), после чего группе предстояли монтажные работы. Между тем, расставаясь с актерами, исполнявшими главные роли, Ростоцкий больше всех благодарил Валентину Владимирову, которая за свою долгую карьеру в кинематографе переиграла массу положительных героинь, а у Ростоцкого согласилась сыграть отъявленную мерзавку. Вот почему по давно заведенной традиции, оставляя в рабочем экземпляре сценария актрисы свои пожелания, режиссер написал: «Дорогой Валечке в благодарность за великую ее жертву, принесенную на алтарь этой картины. С. Ростоцкий, 22 февраля 1977 года».

Георгий Данелия продолжает снимать «Мимино». В начале февраля группа выезжала в Грузию (в Телави), где в течение недели снимала «деревенские» эпизоды картины. Затем, вернувшись в Москву, продолжила работу над «городскими». Так, 22 февраля в 5-м мосфильмовском павильоне в декорации «квартира Ларисы Ивановны» были отсняты эпизоды, где младшая сестренка Ларисы Ивановны и ее подружка разыгрывают по телефону Мизандари: выдавая себя за хозяйку квартиры, несовершеннолетние подружки сначала соглашаются прийти на свидание к Большому театру, а во время повторного звонка раскрывают свое инкогнито и предлагают Мизандари «катиться колбаской».

23 февраля съемочная группа переместилась в аэропорт «Домодедово», где снимался эпизод «в салоне самолета». На следующий день поздно вечером группа оккупировала Большой театр. Усадив в первые ряды массовку и двух главных героев — Мизандари и Хачикяна, — киношники сняли эпизод просмотра ими спектакля, а также отрывок из самого спектакля.

В тот же день Андрей Сахаров дал большое интервью парижской газете «Франс суар», в котором познакомил читателей не только со своими политическими воззрениями, но и рассказал о своей повседневной жизни. Приведу лишь один отрывок:

«В театре в последний раз я был в начале лета 1975 года, зато под давлением друзей был последнее время дважды на концертах — слушал Рихтера и Баха. Оба концерта оставили неизгладимое впечатление и при нашей жизни казались путешествием в другой мир. В кино не был очень давно. Читаю мало. Нет ни времени, ни сил, но иногда перед сном вслух читаю жене английские детективы, что-нибудь во втором или третьем часу ночи мы позволяем себе такой «релакс». Зарплата у меня по советским нормам большая — 350 рублей старшего научного сотрудника и 400 как академика, жена получает пенсию 120 рублей, теща — 85. Это наш семейный доход. Расход всегда его превышает — наша семья 7 человек. Мы живем вместе с тещей и семьей дочери жены в квартире из двух комнат, к которой я не имею никакого формального отношения, стеснив тещу и семью Тани, а последний год попросту выселив их на дачу…»

23 февраля в ГЦКЗ «Россия» состоялся праздничный концерт, приуроченный ко Дню Советской армии и Военно-Морского флота СССР. В нем участвовали многие известные исполнители, в том числе Лев Лещенко и Геннадий Хазанов. Последний несколько припозднился и приехал в «Россию» чуть позже всех. Входит он в гримерную, чтобы подготовиться к своему выходу, а там сидит Лещенко и, не обращая внимания на гримера, который приводил его лицо в порядок, что-то бухтит себе под нос. Хазанову стало интересно, и он спрашивает коллегу: «В чем дело, Лева?» И тот рассказывает ему жуткую историю. «Понимаешь, Гена, захотел я на днях купить себе импортный мебельный гарнитур, приезжаю в магазин, а мне говорят: кончился. Представляешь, мне такое говорят. Да я для них себя не жалею, всю эту херню совковую пою, а они мне — кончилось». — «Да, грустная история», — пожалел коллегу Хазанов. «Не то слово — паскудная», — согласился с ним Лещенко. И вновь принялся бухтеть про гадов-мебельщиков. В этот миг по громкой связи объявили о его выходе. А Лещенко все никак не может успокоиться. «Вам пора, Лев Валерьянович», — напоминает певцу гример. А он: «Нет, где все-таки справедливость, а? Я работаю, как ишак, даю по два десятка концертов в месяц, а мне — кончилось. Я что, должен еще об этом думать: как себе гарнитур достать?» «Лещенко — на выход!» — вновь донеслось из «громкой». Лещенко: «Да я сейчас вот возьму и не выйду!» Всем, кто находился в гримерке, стало не по себе: вдруг и правда не выйдет. Скандал! Но, к счастью, это был только секундный порыв певца. Он в последний раз взглянул на себя в зеркало, одернул на себе костюм и отправился на сцену — петь «совковую херню».

В пятницу, 25 февраля, Москва была потрясена новым ЧП, равным по своему резонансу январским взрывам: поздним вечером загорелась гостиница «Россия». Первое сообщение диспетчер получил в 21.24. Тут же был поднят на ноги караул ближайшей пожарной части во главе с лейтенантом Букановым. В тот момент о масштабах случившегося ничего известно не было, поэтому диспетчеры надеялись, что гостиничные службы справятся с пожаром собственными силами. Однако спустя какие-нибудь две-три минуты после первого звонка на службу «01» обрушилась лавина звонков — более 50. Стало ясно: «Россия» в серьезной опасности.

Между тем прибывшим к месту происшествия пожарникам открылась жуткая картина: в чреве северного корпуса по всей длине фасада, выходящего на улицу Разина, мерцали всполохи, из окон валил бурый дым, слышались крики людей. Судя по цвету дыма, горела синтетика, что было плохим знаком — огонь в таких условиях движется со скоростью 8 метров в минуту. Учитывая, что пожар длится уже 10–15 минут, легко было представить его масштабы и то, что будет дальше. Не теряя времени, пожарные бросились разворачивать шланги. Спустя еще 5—10 минут к месту пожара подтянулось еще несколько десятков пожарных бригад во главе с начальником УПО Москвы Иваном Антоновым (всего у «России» будет сосредоточено 35 автоцистерн, 61 автонасос, 8 машин газодымозащитной службы, 20 специальных автоходов, 19 автолестниц, столько же «трехколенок», число пожарных насчитывало 1400 человек). Вскоре к месту трагедии примчался и сам городской глава — 1-й секретарь МГК Виктор Гришин, который по радиотелефону держал в курсе происходящих событий председателя Совмина Косыгина. Однако ничего утешительного Гришин пока сообщить ему не мог.

Тем временем бригада разведчиков отправилась к очагу возгорания — на пятый этаж. Туда же стали подтягивать пенные и водяные стволы. Однако побороть пожар никак не удавалось: стоило пожарным сбить пламя в одном месте, как оно тут же возникало в другом. А внутри гостиницы нарастала паника. На этажах, где бушевал пожар, люди в отчаянии пытались найти выход. Удавалось это не всем. Очевидцы потом будут рассказывать, что многие люди, отчаявшись найти спасение, связывали простыни и пытались спуститься по ним вниз. Но, поскольку узлы вязались на скорую руку, впопыхах, они развязывались в самый ответственный момент — когда люди только начинали свой путь вниз. В итоге многие постояльцы гостиницы разбивались. Трагизм ситуации усугублялся еще и тем, что пожарные десницы доставали только до седьмого этажа, а выше пожарные добирались с помощью 4-метровых «штурмовок» — гибких ручных лестниц с крюком. Но «штурмовок» было меньше, чем требовалось, да и были они менее надежды, чем обычные лестницы. Пожарные несколько раз запрашивали у Минобороны вертолеты, но оттуда каждый раз поступал один и тот же ответ: «Нет». А все потому, что военные боялись гнева «свыше» — там могло не понравиться, что их вертолеты летают над Кремлем.

В те самые минуты, когда горела гостиница, в ГЦКЗ «Россия» проходил концерт Аркадия Райкина. Когда до конца Представления оставалось полчаса, кто-то из артистов обратил внимание на легкое марево за кулисами. Воздух стал каким-то сиреневатым, появился дымок. Когда после очередной интермедии за кулисы пришел Райкин, он спросил: «Мне кажется? Или что-то горит? Пахнет какой-то гарью. Надо бы проверить». Тут же несколько человек из администрации вышли служебным ходом во двор гостиницы. И обалдели, поскольку зрелище было то еще: напротив, в северном корпусе, на втором этаже в одном из освещенных окон то ли официантка, то ли горничная, стоя у окна, перетирала бокалы и проверяла их чистоту, поднимая к свету, а над ней на третьем этаже полыхало в огне окно. Тут же сообщили об этом Райкину, предложив прекратить спектакль. Но артист возразил: «Ни в коем случае! Никакой паники! Иначе будет Ходынка!»

В этот момент за кулисы прибежали пожарные, которые стали спрашивать, где можно получить план расположения водонапорных люков во дворе концертного зала. Но никто из присутствующих не мог ничего толком ответить. А пожар наверху продолжал бушевать. Свободные от спектакля артисты, чем могли, стали помогать пожарным. Например, они стали относить выпрыгивающих из окон постояльцев в сторону машин «Скорой помощи». А в это время публика в зале, ничего не ведая о происходящем, смеялась и аплодировала. Но артисты, которые были в курсе событий, буквально последним усилием воли заставляли себя играть интермедии. Когда представление закончилось, Райкину стало плохо. Его немедленно увезли домой — в Благовещенский переулок.