1978. Март
1978. Март
Очередной «подарок» Госкомцен. Чех в космосе. ЦСКА чемпион в 21-й раз. Как закатилась звезда боксера Вячеслава Лемешева. Скандал на чемпионате СССР по боксу. Триумф «Машины времени» в Свердловске. Страну покидает спортивный журналист Евгений Рубин. Страсти вокруг платья Пугачевой. Аксель Ирины Родниной. «Правда» бьет «Пиковую даму». Почему проиграли Моисеева и Миненков. Шолохов пишет письмо Брежневу. Новая звезда советского спорта — Владимир Ященко. Съемки «Баламута» начались в проруби. Драка в одесском кафе: Боярский спасает Хилькевича. В Куйбышеве готовится налет на инкассаторов. Госкино не принимает «Женщину, которая поет». Вишневскую и Ростроповича лишили советского гражданства. Скандал вокруг спецталонов. «Белый Бим…» возглавляет список лучших фильмов прошедшего года. Таривердиев бросает вызов «Правде». Налет на инкассаторов. В Москве ходят слухи об очередном подорожании. Как искали налетчиков. Галина Брежнева в кафе «Охотник». Владимир Конкин в роли Шарапова. Брежнев дает отлуп КПК. Как Косыгин провожал Брежнева. Дипломат Аркадий Шевченко бежит на Запад.
Весна началась для советских граждан с очередного «подарка» от Госкомцен. 1 марта тот сообщил об очередном понижении-повышении цен. Вниз скатились цены на следующие товары: телевизоры с черно-белым изображением на 20 %, капроновые ткани — на 20 %, пальто и куртки из искусственного меха — на 15 %. Цены скакнули: на ювелирные изделия из золота — на 60 %, на натуральный кофе — до 20 рублей за 1 кг, на шоколадные кондитерские изделия, на бензин — он стал стоить 15–20 копеек за 1 литр, подорожал и ремонт легковых автомобилей.
2 марта в истории отечественной космонавтики произошло знаменательное событие: вместе с советским космонавтом Алексеем Губаревым в космос отправился первый иностранец — гражданин Чехословацкой Республики Владимир Ремек. Корабль «Союз-28» стартовал с Земли в 18.28 по московскому времени. Как вспоминает А. Елисеев: «В Советский Союз прилетели руководители Чехословакии. Они присутствовали на космодроме при старте ракеты, а потом приехали к нам в Центр управления, чтобы увидеть стыковку и встречу на орбите двух экипажей (в космосе тогда находились Романенко и Гречко. — Ф. Р.). Их сопровождало много наших руководителей. Обстановка была, как в театре. Мы чувствовали себя, словно актеры на сцене. На нас были направлены прожекторы, телекамеры, на балконе собралось много зрителей, которые смотрели в нашу сторону и что-то оживленно обсуждали, иногда аплодировали. А нам надо было не обращать на все это внимания и заниматься своим делом…»
4 марта в чемпионате СССР по хоккею с шайбой определился досрочный чемпион — команда ЦСКА. В тот день армейцы играли со свердловским «Автомобилистом», и их устраивала даже ничья. Но тренер команды Виктор Тихонов ставил перед своими наставниками только одну цель — победить. Что армейцы и сделали, обыграв соперника со счетом 9:3. Набрав за 7 туров до конца чемпионата 50 очков, ЦСКА стал недосягаем для своих ближайших конкурентов (на 2-м месте шло столичное «Динамо» с 34 очками, на 3-м — «Спартак» с 27) и в 21-й раз стал чемпионом страны. «Золотой» состав ЦСКА выглядел следующим образом: вратари: Владислав Третьяк, Александр Тыж-ных; защитники: Сергей Бабинов, Алексей Волченко, Сергей Гимаев, Владимир Лутченко, Вячеслав Фетисов, Геннадий Цыганков; нападающие: Борис Александров, Вячеслав Анисин, Хельмут Балдерис, Михаил Варнаков, Владимир Викулов, Александр Волчков, Виктор Жлуктов, Сергей Капустин, Александр Лобанов, Борис Михайлов, Владимир Петров, Владимир Попов, Валерий Харламов; тренер — Виктор Тихонов.
В эти же дни в Тбилиси проходил чемпионат страны по боксу. Там закатилась звезда прославленного советского боксера Вячеслава Лемешева. Его звездный час состоялся в 1972 году, когда на Олимпийских играх в Мюнхене Лемешев произвел фурор, одержав 4 победы нокаутом в 5 поединках, включая финальный бой с финном Рейно Виртаненом. Лемешев стал самым молодым олимпийским чемпионом по боксу в истории российского спорта — ему было всего 20 лет (рекорд не побит до сих пор). После этого Лемешев дважды становился чемпионом Европы (1973, 1975). Однако потом Лемешев стал частенько нарушать режим, пытаясь снять с помощью алкоголя напряжение после тяжелых тренировок. В итоге «допинг» быстро превратился в привычку. В 76-м талантливого боксера не взяли на Олимпийские игры в Монреале, хотя на тот момент он был сильнее своего заместителя — Руфата Рискиева, победив его по всем статьям на предолимпийской спартакиаде.
На чемпионат Союза в Тбилиси Лемешев возлагал определенные надежды. Но не сложилось. Вот как об этом вспоминает его коллега Василий Соломин:
«Я жил с Лемешевым в одном номере и знал, что незадолго до соревнований он сильно отравился. Обычно к началу турнира ему приходилось слегка сгонять вес, но в тот раз в этом не было необходимости: он весил всего семьдесят два килограмма. Я сказал тренеру Родоняку: «Снимай!» Он подошел к Славе, спросил: «Ну как? Снимать?» Но тот и слушать об этом не хотел.
Другого и спрашивать не стали, сняли бы, и все. Но Лемешев — олимпийский чемпион, двукратный чемпион Европы, тренеры с ним считались. А вдруг у него все получится и он выкарабкается и из этой ситуации? Не получилось.
Его противник (Александр Крупин, в будущем — чемпион Европы. — Ф. Р.) так ему жахнул два раза, что он юлой завертелся. Он никакой был. Зеленый. Слабый человек… Во втором раунде бой был остановлен. Тяжелое это было зрелище. На Славу жалко было смотреть…»
Концовка чемпионата ознаменовалась грандиозным скандалом. Случилось это 4 марта, когда игрались полуфиналы. Во время одного из них, где бились боксеры Пак из Узбекистана и Хизанишвили из Тбилиси, случился скандал. Судьи присудили победу Паку, хотя весь зал, естественно, болел за своего земляка Хизанишвили. А ситуация такова: кто победил в полуфинале, тот выиграет и в финале, потому что в их весе им равных нет. Поэтому в зале началась настоящая буча: зрители повскакивали с мест, затрещали кресла, кто-то из особо дерзких обступил судей. Из зала никого не выпускают. Понимая, что унять разбушевавшуюся толпу иным способом не удастся, судьи объявили, что изменили свое решение и присудили победу Хизанишвили. Толпа возликовала.
На следующий день этот инцидент стал темой для обсуждения сначала в Спорткомитете, потом — аж в ЦК республики. Часть судей предложила провести повторный матч в другом, нейтральном городе, но представители грузинского Спорткомитета выступили категорически против: дескать, медаль наша, и баста. Как вспоминает очевидец событий А. Киселев: «Мне очень хорошо запомнился конец этой истории. В комнату вошла секретарь ЦК по идеологии и сказала: «Я связалась с Москвой, ЦК утверждает победу Хизанишвили». В тот день на соревнованиях был образцовый порядок: в качестве зрителей прислали организованные группы с предприятий».
В том, что Москва отдала победу Хизанишвили, был свой политический подтекст. Дело в том, что в те дни Грузия была как на вулкане. В тамошних газетах был опубликован проект новой Конституции кавказских республик, в которой, как оказалось, было выброшено упоминание о национальном языке. Зато в Конституции говорилось о необходимости развития всех языков народов СССР и запрещении дискриминации какого бы то ни было из них.
Намек был очевиден: развивать необходимо было русский язык и его же запрещалось дискриминировать. Население Грузии встретило это новшество в штыки. Особенно взрывоопасная складывалась обстановка в Тбилиси, где власти опасались стихийных демонстраций. Москва об этом тоже знала, поэтому делала все от нее зависящее, чтобы не будоражить Тбилиси.
А в Свердловске в те дни проходил городской смотр-конкурс исполнителей советской песни под названием «Юность комсомольская моя», приуроченный к юбилейной дате — 60-летию ВЛКСМ. В члены конкурсного жюри был приглашен известный московский музыковед Артемий Троицкий, который задумал подложить под этот комсомольский сейшн идеологическую бомбу — заманил туда рок-группу «Машина времени». «Машинисты» согласились приехать, думая, что этот фестиваль станет вторым «Таллином-76» с его изобилием рок-групп и духом свободы. Но ошиблись: на фестивале было около 60 ансамблей, но к рок-музыке относились всего лишь два — «Машина времени» и группа Пантыкина. Но делать было нечего.
Вспоминает А. Макаревич: «Не знаю уж, в каких лживых розовых красках расписал Артем «Машину» организаторам, но, когда они увидели наши концертные костюмы, они заметались — все остальные выходили на сцену либо при комсомольских значках, либо в военной форме, либо в том и в другом. Наше первое выступление должно было состояться вечером. По мере приближения назначенного часа росла паника комсомольцев и ажиотаж зрителей. К началу зал был заполнен, минимум дважды — люди стояли у стен, толпились в проходах, сидели на шеях у тех, кто стоял у стен и в проходах. К тому же все музыканты шестидесяти групп-участников потребовали мест в зале, а когда им попытались объяснить, что мест нет, они заявили, что приехали сюда не комсомольцев тешить, а посмотреть «Машину», и, если их не пустят, они сейчас запросто двинут домой. Согласитесь, это было приятно. Музыкантов запустили в оркестровую яму, в боковые карданы сцены и за задник. Концерт задержали почти на два часа. Последней запрещающей инстанцией оказался обезумевший пожарный, который, наверное, никогда во вверенном ему зале не видел такой пожароопасной обстановки. Я не помню, как мы играли. Видимо, хорошо.
Вечером состоялся банкет для участников — последнее место, куда нас пустили. Дальше фестиваль уже продолжался без нас. Члены жюри хлопали нас по плечу и улыбались, музыканты жали руки, комсомольцы обходили стороной. В конце вечера они, отводя глаза, сообщили, что лучше бы нам уехать с их праздника. Возражений, собственно, не возникало — мы уже выступили и доказали, что хотели. Правда, трусливые и мстительные комсомольцы не выдали нам денег на обратную дорогу, и не помню уж, каким чудом мы их наодалживали…»
В Москве тем временем готовится к эмиграции известный спортивный журналист Евгений Рубин. Долгие годы он работал в газете «Советский спорт», где был редактором отдела футбола и хоккея. Однако из-за трений с великим тренером Анатолием Тарасовым Рубина сместили с должности, перестали выпускать за границу. Тогда он ушел в другое популярное спортивное издание — «Футбол-хоккей». Но, проработав там несколько лет, подал документы на эмиграцию. Говорили, что поводом к этому послужили непрекращающиеся нападки на Рубина все того же Тарасова, но сам журналист это опровергает. «Никогда мне не жилось так вольготно, как в последние годы перед эмиграцией. Именно в эти годы я понял, что такое настоящая любовь — к женщине и родительская. Я много, продуктивно и с увлечением работал. Я ни минуты не сожалел о смещении с редакторского поста: ни столько писать, ни столько зарабатывать, оставаясь во главе отдела, я бы не мог. Эта отставка привела меня в «Футбол-хоккей», в котором, хвала Филатову, была обстановка почти ирреальная для советского учреждения — доброжелательная, без окриков и взысканий, без взаимного подсиживания…»
Разрешение на эмиграцию семья Рубина получила в феврале, а сам отъезд был запланирован на Международный женский день — 8 марта. Однако в течение нескольких дней до отъезда в дом Рубина приходили его друзья — чтобы проститься. Многие спрашивали: «Что ты будешь делать в Америке?» Рубин в ответ мямлил нечто неопределенное: «Поглядим на месте… Может, лифтером устроюсь… Или в магазин грузчиком». Но его жена Жанна была настроена более оптимистично: «Он будет делать там то же, что и здесь, — писать». «Да кому там его писания нужны?» — слышалось в ответ. «Может быть, ваши не нужны, — отвечала жена. — А его нужны». И ведь не ошиблась — журналистский талант Рубина действительно пригодится ему в Америке.
8 марта по ЦТ транслировали Праздничный вечер в Останкино. Среди его участников было множество звезд советской эстрады, в том числе и Алла Пугачева. Она исполнила одну из своих новых песен, однако многомиллионную публику поразила не этим — наверное, впервые за долгое время она выступала в обыкновенном платье вместо столь привычного балахона от Вячеслава Зайцева. На следующий день чуть ли не все женское население страны только и делало, что обсуждало новый наряд артистки. Как я уже говорил, это было вполне в духе того времени — в стране повального дефицита людям не оставалось ничего иного, как обсуждать роскошные наряды звезд. У Пугачевой платье было не самое эффектное, но после балахона, в котором она чаще всего появлялась на голубом экране, выглядело просто чудом. Самое интересное, что сама Пугачева к своей обновке отнеслась без должного пиетета и уже в следующем своем тэвэшном выступлении вновь облачилась в балахон, который очень любила — он помогал ей создавать на сцене образы ее песен. Но многие зрители этого не понимали. Один из них в своем письме на имя певицы даже напишет: «Вам самой-то не стыдно выступать в таком балахоне? Был у вас какой-то проблеск, когда Вы выступали 8 марта в Останкино, но Вы снова взялись за старое. Неужели Вам самой не хочется нравиться не только голосом, но и внешностью? У кого ни спросишь, все говорят — Пугачева прекрасная певица, ее можно поставить на один уровень с выдающимися мастерами мировой эстрады. Но вот насчет внешности всегда слышишь отрицательный ответ. Неужели так трудно сшить нормальное платье с рукавами, а не брать пестрый кусок материала и прорезать в нем дыру для головы? Другие могут скрывать под таким платьем свои физические недостатки — а у Вас же очень красивые руки и фигура…»
10 марта на чемпионате мира по фигурному катанию в Оттаве золотые медали в спортивных танцах завоевали советские спортсмены Ирина Роднина и Александр Зайцев. Но эта победа далась именитым фигуристам очень нелегко. Их тогдашний тренер Т. Тарасова вспоминает об этом так:
«Я боялась, что у нас будут проблемы с акселем в 2,5 оборота. Ира никогда при мне его не срывала, но в ответственный момент он мог разладиться. Я целый год долбила с ней этот прыжок. В Оттаве я велела ей прыгнуть аксель сразу, когда шла еще акклиматизация. Ира взлетела… и потеряла прыжок. И на протяжении десяти дней она пыталась прыгнуть аксель, но не могла. Я говорила: «Ирочка, ты не волнуйся, ты все равно его сделаешь». За два дня до старта он наконец получился. Тут вмешался Зайцев и стал требовать, чтобы Ира если прыгает, то прыгать должна параллельно. Пришлось успокаивать и его, объясняя, чтобы на параллельность он не рассчитывал. На разминке Ира такую колбасу из прыжка устроила, что я даже собиралась его снять, но, подумав, решила: «Нет, она сделает». И Роднина прыгнула свой злополучный аксель абсолютно чисто. В этом она вся. Десять дней не прыгать на тренировке, а лихо сделать первым же элементом в соревновании. И как она засмеялась, и как понеслась. И шаги на радости перепутала. Программу катала, как безумная. Не устала совсем, хохотала, до того была сильна. Дальше в программе для нее уже ничего не существовало, никакие там тройные подкрутки смутить ее не могли…»
Но вернемся на родину. 11 марта главная газета страны «Правда» жахнула по опере «Пиковая дама», которую, как мы помним, собирались ставить во Франции четыре советских деятеля искусства: режиссер «Таганки» Юрий Любимов, композитор Альфред Шнитке, дирижер Геннадий Рождественский и художник той же «Таганки» Давид Боровский. Статья в главной газете принадлежала дирижеру Большого театра Альгису Жюрайтису и называлась вполне недвусмысленно — «В защиту «Пиковой дамы». Автор статьи писал: «Готовится чудовищная акция! Ее жертва — шедевр гения русской музыки П. И. Чайковского. Не в первый раз поднимается рука на несравненное творение его — «Пиковую даму». Предлог — будто либретто не соответствует Пушкину. Эдакие самозванцы, душеприказчики Пушкина.
Какая демагогия!.. Придет ли кому-нибудь в голову (разве только сумасшедшему) под тем или иным предлогом переписать Рафаэля, да Винчи, Рублева, улучшать помпейские фрески; приделать руки Венере Милосской, исправить Адмиралтейство или храм Василия Блаженного? А ведь затея с оперой Чайковского — то же самое. Кто же дал право любителям зарубежных сенсаций под ложно сфабрикованным предлогом «осовременивания» классики истязать, уродовать эту гениальную музыку и тем самым четвертовать душу Чайковского, породившего ее?..»
И ежу было понятно, что эта статья была явным заказом сверху: то ли из Минкульта, то ли еще повыше — из Идеологического отдела ЦК КПСС. Уже в наши дни выяснились любопытные подробности ее появления. Оказывается, за пару-тройку недель до публикации Жюрайтиса пригласили в один из высоких кабинетов и попросили съездить в Париж, чтобы лично удостовериться в качестве скандального произведения. При этом заметили: «А если бы вам удалось раздобыть и партитуру его, было бы вообще замечательно!» Дирижер намек понял.
Поскольку с расположением внутренних помещений «Гранд-опера» Жюрайтис был хорошо знаком (не раз здесь выступал), он легко нашел комнату переписчика нот. И раздобыл пресловутую партитуру. Правда, это не осталось незамеченным со стороны руководства театра, которое в тот же день обнаружило пропажу и сразу догадалось, кто к этому причастен. Скандал поднялся грандиозный. Уже на следующее утро чуть ли не все французские газеты опубликовали на своих страницах открытое письмо директора «Гранд-опера» Рольфа Либермана. В нем он писал: «Господин Жюрайтис! Мы вас уважаем как музыканта, ценим ваш талант, всегда принимали вас и будем принимать в нашем театре. Но мы пришли к выводу, что ваше присутствие в стенах «Гранд-опера» должно быть ограничено минутой начала музыкального произведения и минутой его окончания. Ибо дальнейшее ваше присутствие сопровождается действиями, подпадающими под статью уголовного законодательства…»
Юрий Любимов и его сподвижники почти сразу написали в «Правду» ответное письмо. В нем они привели убедительный список опер и балетов, идущих на сцене того же Большого театра с сокращениями и досочинениями, а иногда и в переоркестровке. Они вспомнили и новый текст к «Ивану Сусанину», и то, что балет «Иван Грозный» вообще не написан Прокофьевым, а составлен (кстати, при участии Жюрайтиса) из музыки Прокофьева к одноименному фильму, и многое другое. Однако это письмо «Правда» не напечатала. Его авторам из газеты пришел лишь ответ за подписью главреда Афанасьева. В нем сообщалось: «Мы решили не печатать Ваше письмо. Главная причина в том, что у нас нет убеждения в Вашей искренности… Кстати, о содержании Вашего письма в «Правду» знают многие в Москве — от студентов до академиков… Но кому все это на пользу? Уверен, что ни стране, ни партии, членом которой Вы являетесь (письмо было адресовано Ю. Любимову. — Ф. Р.). На письмо Жюрайтиса «Правда» получила сотни откликов. Увы, в Вашу пользу — ни одного».
В воскресенье, 12 марта, на чемпионате мира по фигурному катанию в Оттаве на высшую ступень пьедестала почета вновь поднялись советские спортсмены — Наталья Линичук и Геннадий Карпоносов, которые победили в танцах на льду. Их главными конкурентами были их земляки Ирина Моисеева и Андрей Миненков, и этот поединок двух пар выглядел весьма драматично. Вот как об этом вспоминает тренер проигравших Т. Тарасова:
«При исполнении обязательного танца — романтическое танго — Ира споткнулась. И тут же, на этом же шагу, вслед за ней споткнулась и Наташа, но оценки Лицичук и Карпоносов получили выше. Такая ситуация не смутила, а раззадорила Моисееву и Миненкова, произвольный танец они прокатали на таком высоком уровне, вложив в него столько экспрессии, что в зале установилась абсолютная тишина. Кроме музыки, можно было услышать, наверное, только как я дышу. И когда в финальном такте Андрей поднял Иру на руки, я сказала: «Все». Я не сомневалась — победа за нами. Он повторил за мной: «Все!» И тут же споткнулся, уронил партнершу, и они покатились кубарем по льду.
Потом Андрюша говорил, что я его сглазила, но, конечно, дело не в одном слове, сказанном вроде бы под руку. Они могли выиграть, но могли и проиграть, что и случилось. В тот год дуэт Моисеева — Миненков не выглядел абсолютно сильнейшим, это был не чемпионский дуэт. Они плохо тренировались накануне решающего старта, тратя время на выяснение, кто у них в паре главный, и совсем перестали меня понимать…»
Но вернемся на родину. 14 марта мэтр отечественной литературы Михаил Шолохов написал письмо Леониду Брежневу, в котором выражал свою обеспокоенность судьбой русской культуры. Поскольку письмо это слишком объемное, приведу лишь некоторые отрывки из него. Шолохов писал:
«До сих пор многие темы, посвященные нашему национальному прошлому, остаются запретными… Чрезвычайно трудно, а часто невозможно устроить выставку русского художника патриотического направления, работающего в традициях русской реалистической школы… Несмотря на правительственные постановления, продолжается уничтожение русских архитектурных памятников…
Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм… Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру…»
В конце своего письма Шолохов предлагал создать авторитетную комиссию, которая должна разработать соответствующие рекомендации и план конкретной работы, рассчитанной на ряд лет. Но мэтр зря надеялся. Комиссию никакую не создали, а в Вешенскую, к автору письма, отправили группу идеологических работников со Старой площади, чтобы они с цифрами в руках показали Шолохову, как глубоко он заблуждается. Гости вывалили на писателя уйму информации: мол, и русская классическая литература повсеместно изучается во всех учебных заведениях страны, и в театрах ставятся пьесы русских драматургов, и художники в РСФСР не ущемляются и т. д. и т. п. Говорят, когда Шолохов провожал гостей из своего дома, в его глазах была тоска. И больше подобных писем он в ЦК не писал.
14 марта в советских газетах появилось сообщение о том, что в Милане закончился IX зимний чемпионат Европы по легкой атлетике. С триумфом на нем выступил 18-летний советский спортсмен Владимир Ященко, который установил новый мировой рекорд в прыжках в высоту — 2 метра 35 сантиметров. На небосклоне отечественного спорта взошла новая яркая звезда.
Многие специалисты за глаза называли Ященко «пришельцем». Уж слишком случайным выглядело его появление в спорте. Парня воспитывала мама-почтальон, которая, опасаясь того, что сын, росший без отца, может связаться со шпаной, чуть ли не силком привела его в секцию легкой атлетики при заводе «Трансформатор» в Запорожье. И парень практически без всякой подготовки начал выдавать такие результаты, что у тренеров глаза на лоб полезли. «Да он гений!» — только и смогли сказать они. При своем весе в 72 килограмма Владимир метнул ядро так далеко, что этому могли позавидовать 120-килограммовые атлеты-метатели. В другой раз он взял в руки другой снаряд — копье — и метнул его на 59 метров — выдающийся результат. А уж о прыжках в высоту и речи не шло — тут ему просто не было равных. Он прыгал по-иному, чем остальные, — «перекидным» способом, как это делал в свое время другой гений спорта — Валерий Брумель. Как шутили специалисты про Ященко, «последний представитель вымирающего стиля!». Когда в 77-м году Ященко победил на матче молодежных сборных СССР и США (он там побил прославленного десятиборца Стоунза), восторженные болельщики разорвали на сувениры всю его одежду, оставив Ященко в одних плавках. А организаторы турнира преподнесли ему в подарок автомобиль «Форд». Говорят, руководители сборной чуть умом не тронулись от такого подарка: ведь на родине это могли расценить как подачку капиталистов. Поэтому на обратном пути Ященко посоветовали оставить «Форд» на таможне. Он и оставил.
На Киностудии имени Горького режиссер Владимир Роговой приступил к съемках очередной картины. Автор таких фильмов, как «Офицеры» (1971) и «Несовершеннолетние» (1977), на этот раз решил попробовать свои силы в комедии. Проба окажется успешной: фильм про студентов «Баламут», съемки которого начались в середине марта 78-го, станет одним из лидеров отечественного проката. Однако до этого триумфа еще далеко, а пока съемочная группа работает в Подмосковье, под Домодедовом. Там, возле одной из деревень, 14–16 марта были отсняты начальные кадры фильма: Петя Горохов (эту роль играл студент 4-го курса ВГИКа Вадим Андреев) купается в проруби. Скажем прямо — рискованные съемки, тем более в самом начале съемочного процесса. Если бы актер заболел, съемки могли остановиться, едва начавшись. Но здоровье у актера-дебютанта оказалось богатырское. То ли от природы, то ли спиртовые растирания помогли.
На Одесской киностудии режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич заканчивает подготовительные работы по фильму «Д’Артаньян и три мушкетера». До съемок остается чуть больше двух недель, и практически все актеры на главные роли уже подобраны. На роль неистового гасконца утвержден Михаил Боярский, на Атоса — Вениамин Смехов, на Портоса — Валентин Смирнитский, на Арамиса — Игорь Старыгин, на кардинала Ришелье — Александр Трофимов, на Бонасье — Ирина Алферова. Последнюю Хилькевичу навязали сверху, поскольку сам он хотел снимать в этой роли Евгению Симонову. Когда это случилось, от роли Бэкингема отказался Игорь Костолевский, поскольку хотел сниматься только с Симоновой.
С исполнительницей роли Миледи вышла иная история. В этой роли Хилькевич очень хотел снимать Елену Соловей, и та уже дала свое согласие. Причем, когда незадолго до съемок актриса внезапно забеременела, она согласилась сделать аборт, лишь бы сниматься у Хилькевича. А потом внезапно передумала. Сообщила, что решила рожать: «Он уже шевелится, не могу я сделать аборт». А до съемок оставались считаные недели. Хилькевич сел за срочную переделку сценария. В итоге из Миледи он сделал этакого Джеймса Бонда в юбке и пригласил на эту роль Маргариту Терехову. Но теленачальники эту кандидатуру внезапно не утвердили, спустив режиссеру другую актрису — партнершу Ирины Алферовой по сериалу «Хождение по мукам» Светлану Пенкину. Но Хилькевич хотел снимать только Терехову. Тем более что он и так ряд актеров взял в картину по протекции сверху. Короче, он уперся: либо Терехова, либо сериала вообще не будет. Видимо, он источал такую решимость, что с ним решили не связываться.
Вспоминает М. Терехова: «Помню, на территорию двора нашего театра въехала машина, такой маленький «уазик», и остановилась перед служебным входом. Меня вызвали с репетиции и говорят:
— Там тебя ждут.
Вышла я, автобус увидела не сразу. И слава богу! Оказывается, изнутри меня внимательно разглядывали. Одета я была в черные брюки и сапоги. На мне была зайцевская черная блузка и на ней белые полосы. Что-то вроде основного костюма Миледи. Оглядываюсь, ищу, кто пришел?
Наконец из автобуса выходит Юра Хилькевич. Подошел ко мне и сказал:
— Выручай.
Честно сказал, что в роли Миледи должна была сниматься Соловей, но это сорвалось. Съемки уже начались, уже была записана музыка. Я ответила, что должна послушать эту музыку. Мне включили ее чуть ли не в автобусе. Когда же я услышала песни, то пришла в ужас. Встала и сказала:
— Спасибо, я в этом участвовать не буду. По-моему, то, что там написано, очень пошло. Я — не певица из мюзик-холла.
Текст там был ужасающий: «Я с самого детства обожаю, тра-ля-ля-ля-ля». И это они вдвоем с Рошфором должны были петь. Смех.
Юра тоже поднялся, пожал мне руку и говорит:
— Спасибо! Я тут один кричал, что это пошло и омерзительно. А.теперь мы вдвоем. Клянусь, музыку Макс уже переписывает.
От неожиданности я замолчала. И тут он начал меня убеждать, что из-за такой ерунды отказываться от роли не стоит. На этом мы и сошлись. И в роль я вскочила буквально на самом ходу…»
Далее послушаем рассказ Г. Юнгвальда-Хилькевича:
«Терехова приехала на пробу. Мы надели на нее шифоновую кофточку, без лифчика. Впервые в истории советского кинематографа в кадре была видна женская грудь не в течение одного стыдливого мгновения, а практически постоянно.
Привез я на телевидение эти пробы показывать. Главный редактор погрозила мне пальцем и сказала:
— И хотя так делать нельзя, это очень красиво. Если хотите — снимайте. Терехова хороша. Но вкус у вас все равно плохой…»
Когда все пробы были утверждены, в Одессе собрались все главные исполнители во главе с режиссером и композитором фильма Максимом Дунаевским, чтобы отметить это дело. Засели в кафе, расположенном в полуподвальном помещении. Все шло хорошо, пока Дунаевский не пригласил на танец симпатичную девушку с соседнего столика. А та была не одна, а с кавалером. А тот оказался «крутым» и решил проучить композитора. Схватив его за грудки, поволок в угол разбираться. Дунаевскому, который драться не умел, однозначно светила инвалидность. Но тут на помощь пришел Хилькевич. По словам последнего, дальнейшие события выглядели следующим образом:
«Я заехал бандиту по зубам. Макс тут же сбежал, а я остался. И тут начали мочалить меня. Я отбиваюсь. А сам смотрю — нет ли подмоги. Кто-то из дам побежал за подкреплением. Их-то двое, а я — один. Боюсь только одного: кто-нибудь меня пнет по ноге, я упаду, и тогда все…
Одного я ударил, он упал, образовалась легкая свалка. Боли не чувствовал. Потом выяснилось, что три пальца сломал. А Мишка Боярский за толстым слоем льда сидит себе с девицами и ничего не слышит. И вдруг в тот момент, когда мне в зубы залепили, откуда ни возьмись Боярский. И — враги побежали! Как в фильме. И тут появляется Макс Дунаевский: «Где они? Сейчас я…» Ну прямо Планше из романа Дюма…»
Но вернемся из Одессы в Москву. В здешних кинотеатрах в первой половине марта состоялись следующие премьеры: 2-го в широкий прокат вышел советско-болгарский фильм «Юлия Вревская» режиссера Николая Корабова с участием Людмилы Савельевой, Стефана Данаилова и др.; 6-го — мелодрама Гавриила Егиазарова «Портрет с дождем» с участием Игоря Ледогорова, Галины Польских, Алексея Петренко и др.; 13-го — социальная драма Динары Асановой «Беда», где снялись Алексей Петренко, Елена Кузьмина, Лидия Федосеева-Шукшина и др.; экранизация тургеневской «Аси», осуществленная Иосифом Хейфицем, где главную роль исполняет Елена Коренева. Из зарубежных премьер выделю французскую политическую драму «В Сантьяго идет дождь».
Кино по ТВ: «Кража зарплаты» (ГДР, 2-го), «Алешкина любовь» (3-го), «Тигры» на льду», «Это сладкое слово — свобода» (с субтитрами), «Борец и клоун» (4-го), «Три тополя на Плющихе» (5-го), «Тепло твоих рук» (6-го), «Екатерина Воронина» (7-го), «Кавказская пленница», «Что с тобой происходит?», «Женщины» (8-го), «Как избавиться от Геленки?» (10-го), «Флаги на башнях», «Джузеппе Верди» (Италия, впервые по ТВ, 11-го), «Кошка на радиаторе» (т/сп), «Укротительница тигров» (12-го), «Первый курьер» (13-го), «В начале века», «Лунный камень» (Англия, 14—17-го), «Павел Луспекаев» (д/ф, 15-го) и др.
Из театральных премьер: «Недоросль» в Театре сатиры; «Передышка в Арко Ирис» в Театре Моссовета, в главной роли Георгий Тараторкин (оба — 12-го).
Эстрадные представления: 7–9, 11-го в ГТЭ состоялись концерты с участием Владимира Винокура, Ирины Грибулиной, ВИА «Магистраль» и др.; 8-го в ГЦКЗ «Россия» выступали Евгений Леонов, Мария Пахоменко, Евгений Петросян, ВИА «Москвички» и др.; 9—11, 13—15-го там же Аркадий Райкин и руководимый им Ленинградский театр миниатюр показывали спектакль «Зависит от нас» («Дерево жизни»); 11—12-го в ЦЦКЖ играл ВИА «Поют гитары»; 12-го в ГТЭ — ансамбль Саши Суботы (Югославия).
Из Москвы перенесемся в Куйбышев. Там группа молодых людей готовит дерзкое преступление — нападение на инкассаторов. Люди эти нам хорошо известны еще по хронике за август 72-го. Помните, тогда двое молодых людей, — Сергей Рамьянов и Александр Долотов — напали в Донецке на участкового милиционера и завладели его табельным пистолетом. Оружие им понадобилось для будущего нападения на инкассаторскую машину. Потом в их банду влился еще один участник — Игорь Ишимов. Однако он, узнав о планах дружков, решительно их забраковал. Сказал, что такие вещи с бухты-барахты не делаются. «Одного пистолета мало, да и людей надо побольше: еще одного человека хотя бы», — сказал Ишимов.
Второй пистолет бандиты добыли в октябре 74-го, напав на стрелка военизированной охраны Митякину, охранявшую территорию сталелитейного завода. При этом было обговорено, что охранницу обязательно убьют, но Рамьянов, который и должен был привести приговор в исполнение, испугался. И женщина осталась жива. Когда об этом узнал Ишимов, его гневу не было предела. «Слюнтяи, молокососы! — ругался он. — Даже бабу замочить не можете! А еще на серьезное дело собрались!..» Однако от своих планов в отношении инкассаторов преступники не отступили.
Именно Ишимов привел в банду четвертого человека. Им был некто Бирюков — спортсмен-стрелок, имевший за свои успехи в стрельбе не одну грамоту. Ему до зарезу нужны были деньги, а какой ценой они ему достанутся — его не волновало. Главное, чтобы этих денег было много. Ишимов сказал: «Пойдешь с нами — будешь эти деньги лопатой грести». Это все и решило.
В середине марта бандиты собрались, чтобы обсудить план нападения на инкассаторов. Выбрали день — 20 марта. Потом стали обсуждать место. Первоначально планировалось совершить налет в районе улиц Аэродромной и Мориса Тореза. Но Рамьянов предложил иной вариант: у сберкассы на Партизанской. «Там место глухое, — сообщил он и добавил: — И название соответствующее: мы ведь как партизаны — незаметно подкрадемся».
16 марта в Госкино принимали фильм «Женщина, которая поет». Просмотр закончился скандалом — высокая комиссия отказалась принимать картину в представленном виде. Свои претензии участники просмотра зафиксировали документально. Цитирую:
«Фильм сделан на низком художественном уровне, режиссура его крайне примитивна, что сказалось на общей стилистике фильма, подборе актерского ансамбля, работе с исполнительницей главной роли — актрисой А. Пугачевой, чьи творческие возможности использованы плохо. Музыкальное решение фильма бледно и не отражает масштабы незаурядного дарования этой популярной певицы. В фильме допущены серьезные отступления от сценария…»
Высокая комиссия вынесла свой вердикт: в фильм должна быть внесена существенная правка, некоторые сцены необходимо доснять. Режиссеру не оставалось ничего иного, как согласиться с этим решением. Сама Пугачева восприняла это событие на удивление спокойно, поскольку предполагала подобный исход. Она успела посмотреть картину во время сдачи ее на студии в самом начале месяца и осталась недовольна увиденным. «Ну и лажа!» — вроде бы сказала она, выходя из просмотрового зала.
16 марта в «Известиях» было опубликовано сообщение о том, что певица Большого театра Галина Вишневская и ее муж, виолончелист Мстислав Ростропович, лишены советского гражданства. Как мы помним, супруги выехали из Советского Союза четыре года назад, как считалось, в творческую командировку. Все это время они с детьми жили в Париже, где вели активную концертную деятельность. Советские власти не имели ничего против такого положения, пока супруги не стали активно заступаться за своих гонимых коллег. В частности, после статьи Жюрайтиса в «Правде» они встали на защиту постановщиков оперы «Пиковая дама». Были у них и другие «прегрешения» по этой же линии. В конце концов терпение кремлевских руководителей лопнуло: Политбюро по ходатайству КГБ и Минкульта приняло решение о лишении Вишневской и Ростроповича гражданства. А чтобы у людей не было никаких сомнений в правильности такого решения, прямо под указом была опубликована заметка под названием «Идейные перерожденцы». В ней сообщалось: «Выехавшие несколько лет назад в зарубежную поездку М. Л. Ростропович и Г. П. Вишневская, не проявляя желания возвратиться в Советский Союз, вели антипатриотическую деятельность, порочили советский общественный строй, звание гражданина СССР. Они систематически оказывали материальную помощь подрывным антисоветским центрам и другим враждебным Советскому Союзу организациям за рубежом. В 1976–1977 годах они дали, например, несколько концертов, денежные сборы от которых пошли в пользу белоэмигрантских организаций…»
На следующий же день лишенные гражданства супруги написали письмо Брежневу, в котором напрочь отвергали выдвинутые против них обвинения. Они писали: «Мы никогда не занимались, не занимаемся и не намерены заниматься политикой, ибо органически не расположены к этому роду деятельности. Но, будучи артистами по профессии и по призванию, мы не могли и не можем остаться равнодушными к судьбе своих собратьев по искусству. Этим и были продиктованы все наши человеческие и гражданские поступки…
Мы требуем над нами суда в любом месте СССР, в любое время, с одним условием, чтобы этот процесс был открытым.
Мы надеемся, что на это четвертое к Вам обращение Вы откликнетесь, а если нет, то, может быть, хотя бы краска стыда зальет Ваши щеки».
Брежнев на это послание не отреагировал: то ли не получил, то ли не снизошел.
Между тем на эти же дни выпадает еще один громкий скандал — со спецталонами. Суть его была в следующем. Среди высшей партийной и государственной элиты были распространены два вида автомобильных спецталонов, позволявших их владельцам беспрепятственно передвигаться по улицам советских городов. Первый вид предназначался для работников правоохранительных органов — КГБ и МВД, второй — для владельцев частных автомобилей. Причем второй появился недавно — каких-нибудь два-три года назад благодаря стараниям начальника столичного ГАИ Ноздрякова. Лично у него в кабинете хранилась картотека на владельцев подобных спецталонов, он же выдавал эти талоны особо доверенным людям. На Старой площади знали о существовании «ноздряковских» спецталонов, но до поры до времени закрывали на это дело глаза. Но когда число «блатных» автовладельцев превысило в Москве всякие разумные пределы (лихачи с талонами гоняли по городу направо и налево, нередко сбивая насмерть ни в чем не повинных пешеходов, да еще один из таких талонов был найден у главаря вооруженной банды), то этим делом решил заняться Комитет партийного контроля. В середине марта к Ноздрякову явилась группа работников КПК во главе с ответственным контролером В. Севастьяновым. Гаишник встретил гостей нелюбезно. Даже потребовал предъявить удостоверения. А когда они были ему показаны, все равно не успокоился. Достал из сейфа фотоальбом в типографском исполнении и бросил его на стол. На обложке альбома красовался крупный портрет Брежнева, а на титульном листе рукой генсека было выведено: «Уважаемому Алексею Петровичу Ноздрякову с благодарностью. Л. Брежнев». Этим жестом генерал хотел показать гостям, что абсолютно их не боится и при случае знает, где найти защиту. Но сотрудников КПК такое поведение хозяина кабинета нисколько не смутило. Они-то знали, что их тылы тоже надежно прикрыты их начальником — председатель КПК Арвид Пельше был членом Политбюро. Поэтому Севастьянов, для приличия полистав фотоальбом, сразу перешел к сути вопроса: попросил показать ему картотеку на владельцев спецталонов. Гаишник стал валять дурочку: сначала достал из сейфа одну папку, затем вторую, в которых фигурировали какие-то мертвые души. Но гость оказался настырным: заявил, что не уйдет из кабинета, пока не получит желаемое. Ноздряков попробовал зайти с другого боку: сказал, что сотрудник, у которого хранятся карточки, уехал в отпуск и прибудет через две недели. «А нам известно, что эта картотека хранится именно у вас», — продолжал стоять на своем Севастьянов. В конце концов гость пересидел хозяина. Гаишник скрепя сердце извлек из тайника в нижней части сейфа искомую картотеку. Контролер спрятал ее в портфель и, пообещав обязательно вернуть, раскланялся.
Севастьянов сдержал свое слово — через два часа действительно вернул Ноздрякову его гроссбух. Но перед этим успел снять со всех бумаг копии. А в бумагах этих содержалась масса интересной информации. По ним выходило, что всего частным лицам через столичное ГАИ было выдано 900 спецталонов. Среди их обладателей сплошь одна элита — директора крупных гастрономов, стадионов и пансионатов, руководители медицинских учреждений, спортивных и охотничьих обществ, деятели культуры и науки, спортсмены, журналисты и т. д. Причем часть талонов была именная (то есть с фамилиями владельцев), а другая — безымянная. Именно один из таких оказался в руках главаря банды Иванова, который 9 лет скрывался от милиции и три последних года передвигался по столице, имея на руках спецталон. Иванов жил в Подольске, в особняке площадью 200 квадратных метров, в котором было все, что душе угодно: сауна, бильярдная, бассейн, винный погреб, гараж на четыре машины, охранники. Ну чем не «новый русский»?
Между тем 19 марта в «Комсомольской правде» были подведены итоги опроса на лучшие фильмы прошедшего года. В адрес редакции пришло 84 тысячи писем со всех концов страны, на основе которых и были выявлены лидеры отечественного проката. Бесспорным победителем из 140 картин, выпушенных на экраны Союза в 1977 году, стала лента Станислава Ростоцкого «Белый Бим Черное ухо», вторую строчку занял фильм Владимира Меньшова «Розыгрыш», третью — «Несовершеннолетние» Владимира Рогового. В десятку победителей также вошли: «Безотцовщина», «Легенда о Тиле», «Аты-баты, шли солдаты…», «Центровой из поднебесья», «Мелодии белой ночи». Странно, но факт: за бортом «десятки» остались многие настоящие шедевры советского кинематографа, принесшие нашей стране множество призов на престижных зарубежных фестивалях. Речь идет о таких фильмах, как: «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Подранки», «Восхождение», «Двадцать дней без войны». На основе этого «Комсомолка» сокрушалась, что наша молодежь не любит думать, предпочитая ходить в кинотеатры исключительно в целях развлечения. Знала бы любимая газета, что станет с отечественным кино через полтора десятка лет…
В тот же день в Куйбышеве преступники, собирающиеся напасть на инкассаторов, собрались на свою последнюю «стрелку». И тут выяснилось неожиданное: двое из них участвовать в нападении не смогут. У Ишимова поднялась температура, а Рамьянов честно признался, что боится. «Давайте перенесем операцию на другое время, когда Ишимов поправится», — предложил он. Но Бирюков и Долотов это предложение отвергли. «Нам больше достанется», — сказали они.
Продолжают бушевать страсти вокруг оперы «Пиковая дама». 20 марта шеф КГБ Юрий Андропов направил в ЦК КПСС докладную записку о реакции творческой интеллигенции на письмо дирижера А. Жюрайтиса. Андропов сообщал:
«…Высказанная автором письма озабоченность безответственным отношением к опере Чайковского в целом встретила поддержку и одобрение. Ряд видных деятелей культуры и искусства нашей страны считает, что затронутая Жюрайтисом проблема неоправданной модернизации национального классического наследия перестала быть проблемой, касающейся отдельных видов советского искусства, что необходим серьезный разговор об отношении к классике…»
Между тем было бы неверным утверждать, что вся творческая интеллигенция как один выступила в поддержку Жюрайтиса. Многие творческие работники осудили эту публикацию, но об их реакции мало кто знал — СМИ об этом молчали. Например, композитор Микаэл Таривердиев, выступая в Ленинградском университете, назвал статью Жюрайтиса несправедливой и даже грубой. Ему это тут же припомнили. Тот концерт вызвал в городе большой ажиотаж, студенты ломились на него чуть ли не в окна, в результате два человека пострадали. Как вспоминает сам композитор: «Скандал разразился грандиозный. В этом скандале смешали все — и давку, и беспорядки, как будто я их устраивал, и мою резкую отповедь газете «Правда». У меня должны были состояться другие концерты в Ленинграде. Но секретарь Ленинградского обкома Романов личным распоряжением их запретил. Почти год из Ленинграда мне не звонили….»
20 марта в Куйбышеве было совершено дерзкое преступление — нападение на инкассаторов Советского отделения Госбанка. Инкассаторов было двое — Архипов и Буданов, которые вместе с шофером Байкиным объезжали торговые точки города. Их маршрут уже подходил к концу, и последней точкой была сберегательная касса, что в доме № 184 на Партизанской улице. Подъехав к дому в пять вечера, инкассаторская «Волга» остановилась возле самого подъезда. За деньгами отправился Буданов (была его очередь), а его напарник с шофером остались в машине. В тот самый миг, когда Буданов скрылся в дверях, к автомобилю внезапно подбежали двое молодых парней — Бирюков и Долотов — с пистолетами в руках и открыли огонь по сидящим в машине. Архипов был убит сразу (пуля попала в сердце), а вот Байкину повезло: ему пули попали в плечо, руку и ягодицу. Превозмогая боль, он вывалился из автомобиля и отполз в кусты. А преступники вскочили в машину и умчались в неизвестном направлении, забрав с собой и убитого инкассатора, и 30 сумок с деньгами — почти 100 тысяч рублей.