1977. Апрель

1977. Апрель

Ограбление кассы в МИХМе. Милиция в поисках неуловимого фальшивомонетчика. Очередной срыв Высоцкого. Неудачный вояж Николая Подгорного. Потери советского искусства: скончались актер Владимир Осенев и режиссер Юрий Завадский. Высоцкий в Склифе. Премьера «Мастера и Маргариты» на «Таганке». Как палестинцы спорили друг с другом, кому из них идти к Брежневу. Похороны Завадского. За что сняли руководителей журнала «Аврора». Дневник Брежнева. Арест неуловимого фальшивомонетчика Виктора Баранова. Мытарства спектакля «Царская охота». Вручение Брежневу комсомольского билета № 1. «Соловьиная роща» покоряет страну. Экстрасенсы о здоровье Высоцкого. Начались съемки «Трактира на Пятницкой». Письмо Баранова министру внутренних дел. Как Юрий Нагибин попался на крючок пожилой авантюристки. КГБ следит за Триононом. Первая советская публикация о пожаре в гостинице «Россия». «Царская охота» состоялась. «Динамо» (Киев) терпит поражение. Вахтанг Кикабидзе записывает «Читу-гриту». 13 лет Театру на Таганке. Наши футболисты громят греков. «Трактир на Пятницкой»: съемки остановились, едва начавшись. Вышел буклет «Владимир Высоцкий». Чемпионат мира по хоккею: сборная СССР рвется к «золоту». Первый диск группы «Уингз» в Советском Союзе.

В пятницу, 1 апреля, двое злоумышленников, задумавших ограбить кассу МИХМа — Величко и Прохоров, — около 11 утра подошли к предстоящему месту операции. Третий подельник — Качурин в эти часы находился на своем рабочем месте — на одной из кафедр МИХМа — и с не меньшим волнением ждал осуществления задуманного. Сдав верхнюю одежду в гардероб (в противном случае их бы не пустили внутрь), злоумышленники поднялись на 2-й этаж, где располагалась касса. Величко имел при себе все огнестрельное оружие, а у его подельника в руках был только портфель для денег. В те минуты, когда преступники поднялись к кассе, в коридоре толпился народ — шла перемена между занятиями. Но уже спустя пару минут прозвенел звонок, и толпа студентов разбрелась по аудиториям.

Подойдя к дверям кассы, Величко передал Прохорову две стреляющие трубки, а себе оставил такую же трубку и пистолет. Внутрь вошел Прохоров. В кассе, кроме кассирши А. Павловой (она работала в МИХМе с 1958 года), никого больше не было, что и требовалось преступникам. Когда Прохоров вошел внутрь, женщина не заподозрила ничего подозрительного в действиях молодого и симпатичного человека — она сочла его за студента. Тем более что он назвал ее по имени и отчеству (научил Качурин) и протянул ей конверт — якобы от декана. Кассирша, сидевшая к вошедшему левым боком, принялась открывать конверт. В этот миг Прохоров выхватил из кармана пистолет и выстрелил женщине в грудь. Видимо, он рассчитывал, что женщина упадет после первого же выстрела, но этого не произошло. Обливаясь кровью, кассирша вдруг встала из-за стола и пошла прямо на грабителя. От этого зрелища у Прохорова не выдержали нервы: позабыв о деньгах, он выскочил в коридор и побежал к лестнице. «Ты куда?» — только и успел спросить удивленный Величко. В этот миг из кассы вышла кассирша, которая истошно завопила чуть ли не на все здание: «Держи вора!» И тут же замертво рухнула на пол — пуля, попав ей в грудь, повредила брюшную полость, легкое, сердце и печень.

Тем временем Прохоров, сбежав вниз, едва не попал в руки членов оперативного студенческого отряда, которые, услышав крик кассирши, выскочили из своей комнаты. Увидев оперативников, грабитель выстрелил в их сторону из пистолета и вынужден был искать спасения в другой стороне. Студенты-оперативники бросились за ним. Погоня продолжалась недолго — уже через несколько минут Прохоров был сбит с ног и обезврежен. Что касается его подельника Величко, то ему из МИХМа выбраться удалось. Однако далеко уйти и ему не дали. На улице Лукьянова он привлек к себе внимание двух сотрудников 92-го отделения милиции — Провоторина и Щербинина — и был ими задержан. Щербинин вызвался сопровождать задержанного в отделение, а его напарник отправился в МИХМ.

Между тем на углу улиц Лукьянова и Фридриха Энгельса Величко, выбрав удобный момент, выхватил из кармана стреляющую трубку и выстрелил в своего конвоира. Пуля угодила милиционеру в бедро, но тот, превозмогая боль, бросился в погоню за убегающим преступником. В несколько прыжков Щербинин настиг бандита и, повиснув у него на плечах, повалил на землю. Силы уже оставляли стража порядка, и ему наверняка пришлось бы несладко, если бы не прохожие, которые проходили мимо, — они бросились к нему на выручку (Щербинин три месяца проваляется на больничной койке, а в августе выйдет указ о награждении его орденом Красной Звезды). Так был задержан Величко. В тот же день был арестован и третий преступник — Качурин.

Ограбление кассы МИХМа наделало много шуму в Москве. Знаю это по себе, поскольку жил я в десяти минутах ходьбы от этого института. Уже на следующий день после преступления в нашей школе только и было разговоров, что про это нападение. Правда, подробностей мы не знали и потому вовсю изощрялись в своих фантазиях: кто-то упоминал грабителей в масках и с автоматами, кто-то клятвенно заверял, что тем удалось скрыться, причем погоня протянулась чуть ли не через весь город и стрельба была слышна в разных концах столицы.

Большой переполох царил в те дни в союзном МВД. Но вызван он был не случившимся в МИХМе, а совсем другим: тамошние сыскари буквально с ног сбивались, пытаясь выйти на след неуловимой банды фальшивомонетчиков. Между тем никакой банды не существовало, а фальшивые купюры печатал хорошо уже знакомый нам по предыдущему повествованию житель Ставрополя Виктор Баранов. Как мы помним, будучи с детства весьма изобретательным человеком, он разобиделся на власти за то, что те похерили многие его новаторские начинания, после чего и решил отомстить им таким вот способом — начал печатать на самодельном оборудовании (с февраля 1974 года) высококлассные фальшкупюры достоинством 25 рублей (купюры этого достоинства было сложнее всего подделать, что и подкупило Баранова).

«Дело фальшивомонетчиков» взяло старт в ноябре 1976 года, когда в одной из торговых точек России были выявлены четыре его «четвертака». Их тут же отправили в Москву, в Управление эмиссионно-кассовых операций Госбанка СССР. Оттуда они поступили на Гознак для более тщательной экспертизы. Это исследование выявило, что все «четвертаки» поддельные, принадлежат к одному источнику изготовления и имеют огромное внешнее сходство с настоящими. Гравюры на них с лицевой и оборотной сторон воспроизведены способом глубокой печати, волнистая сетка на лицевой стороне и нумерация на оборотной стороне — высоким способом. Бумага имеет водяной знак в виде темных и светлых звездочек. Из выводов экспертов выходило, что основными признаками поддельных билетов были следующие: бумага «вялая», изготовлена из 100-процентной целлюлозы, толщина от 100 до 130 микрон. В ультрафиолетовых лучах имеет голубое свечение. При осмотре бумаги под микроскопом была хорошо видна различная ее структура с лицевой и оборотной сторон билета. Выводы экспертизы заканчивались так: данную подделку следует отнести к разряду опасных, выполненную квалифицированно и практически не распознаваемую в обращении.

Стоит отметить, что обнаружение этих четырех «четвертаков» насторожило правоохранительные органы, но не настолько, чтобы впасть в панику. Она началась месяца два спустя, когда сразу в 80 (!) городах Советского Союза (от Москвы до Благовещенска) стали всплывать точно такие же двадцатипятирублевки. Вот тогда в союзном МВД поднялся настоящий переполох, потому что стало ясно — фальшивые деньги выпускает целая группа высокопрофессиональных специалистов. На каком-то этапе кто-то из высоких милицейских чиновников даже предположил, что это не что иное, как происки ЦРУ, которое таким образом пытается подорвать денежную систему СССР. В итоге в МВД была создана специальная следственная группа, которая занялась поисками «денежных террористов». Сотни типографских рабочих, служащих Гознака и его филиалов были взяты под негласный контроль с целью выявить их причастность к данной провокации. Однако все было напрасно. Преступники были неуязвимы, а фальшивые деньги не иссякали. К началу 1977 года их сумма уже составляла 23 тысячи рублей.

Тем временем кольцо вокруг Баранова сжималось. В марте в УБХСС Ставропольского крайисполкома из Центрального хранилища ветхих денег в Москве пришла купюра достоинством 25 рублей, принятая из Ставропольского банка. На ней прямо было указано: фальшивая. Единственное отличие — отслоение бумаги на сгибе. Все остальное — не подкопаешься. Обэхаэсэсники в течение месяца шерстили весь район Минеральных Вод, откуда «родом» был этот «четвертак», блокировали все торговые точки, оповестив всех работников торговли под роспись о том, чтобы в случае обнаружения фальшивок те немедленно сообщали в милицию. Вскоре выяснилось, что большой сбыт фальшивок идет через рынки. Перекрыли и те. И стали ждать, когда рыба сама попадется в расставленные сети.

2 апреля, вечером, в Театре на Таганке давали «10 дней, которые потрясли мир». Народу в зале собралось, как и обычно, под самую завязку. А тут как на грех опять напился исполнитель роли Керенского Высоцкий. Он явился на спектакль, с трудом ворочая языком, но заверил Любимова, что сумеет отыграть так, что зрители ничего не заметят. Главреж ему поверил, поскольку такие примеры в прошлом действительно были. Но в этот раз хитрость не удалась. Какое-то время Высоцкий действительно контролировал ситуацию, но потом от жары его развезло так сильно, что он не только стал путать текст, но и вообще вел себя неадекватно. Зрителей в зале стал разбирать смех. Тогда Любимов бросился за помощью к Золотухину: мол, выручай. Тот поначалу опешил (такого на «Таганке» еще не бывало!), да и находился не в лучшем расположении духа (в тот период дома у него то и дело вспыхивали конфликты с женой, актрисой того же театра Ниной Шацкой), но в итоге все же внял мольбам шефа. Короче, второй акт за Высоцкого доигрывал Золотухин.

В воскресенье, 3 апреля, в Москву вернулся Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный. В течение двух дней он находился с официальным визитом в Сомали, куда его направили соратники по Политбюро с заведомо не выполнимой миссией: он должен был отговорить тамошнего президента Сиада Барра передавать американцам советскую военную базу. Как и предполагалось, Барр начхал на эту просьбу и ответил отказом. Поэтому Подгорный вернулся в Москву несолоно хлебавши, о чем и доложил соратникам по Политбюро. Те его подвергли самой суровой обструкции, особенно старался Брежнев, который давно искал повода ткнуть Подгорного лицом в дерьмо. Повод, как вы сами понимаете, был самый удобный. В итоге было решено больше никогда не посылать Подгорного на переговоры за границу. Кроме того, это дало серьезный козырь в колоду Брежнева, который замыслил отправить Подгорного на пенсию. Но об этом речь еще пойдет впереди, а пока вернемся к другим событиям апреля 77-го.

4 апреля скончался актер Театра имени Вахтангова Владимир Осенев. К сожалению, я не видел этого замечательного актера на театральной сцене, но очень хорошо знал его по киноролям. В основном это были роли отрицательных персонажей: разного рода пройдох и преступников. В последние годы это амплуа талантливого актера эксплуатировал рижский детективщик Алоиз Бренч, который снял Осенева в двух своих детективах: «Свет в конце тоннеля» (1974) и «Ключи от рая» (1975). Еще Осенев обладал запоминающимся голосом и озвучил множество мультфильмов. К примеру, это он говорит за Автора в мультике про Винни-Пуха.

5 апреля советское искусство понесло еще одну утрату — в Москве скончался выдающийся театральный режиссер Юрий Завадский. Как мы помним, в декабре прошлого года ему была сделана операция в клинике на Ленинских горах, однако она принесла лишь временное облегчение больному — у него был рак, и дни его были уже сочтены. В конце марта у Завадского наступило резкое ухудшение, болезнь перешла в завершающую стадию. Его вновь положили в больницу. Там его практически каждый день навещали родные, друзья. Не было рядом только преданной подруги режиссера Галины Сергеевны Улановой, которая в этот момент находилась в Париже — сопровождала группу танцовщиков Большого театра. Зная, что его дни сочтены, Завадский несколько раз заказывал телефонный разговор с Парижем. В последнем из них снова спрашивал, скоро ли закончатся гастроли. Уланова ответила, что дня через четыре будет в Москве. Но застать Завадского живым балерина уже не успела.

Вечером 4 апреля, когда Завадский пошел умываться перед сном, у него пошла горлом кровь. Практически всю ночь врачи пытались остановить кровотечение. Это удалось только к утру. После этого Завадский уснул. И во сне скончался.

А Высоцкий тем временем угодил в Институт Склифосовского и тоже находился между жизнью и смертью. О его тогдашнем состоянии оставил записи в своем дневнике Валерий Золотухин:

«Володя лежит в Склифосовского. Говорят, что так плохо еще никогда не было. Весь организм, все функции отключены, поддерживают его исключительно аппараты… Похудел, как 14-летний мальчик. Прилетела Марина, он от нее сбежал и не узнал ее, когда она появилась. Галлюцинации, бред, частичная отечность мозга. Господи! Помоги ему выскрестись, ведь, говорят, он сам завязал, без всякой вшивки, и год не пил. И это-то почему-то врачей пугает больше всего. Одна почка не работает вообще, другая еле-еле, печень разрушена, пожелтел. Врач сказал, что, если выкарабкается, а когда-нибудь еще срыв, он либо умрет, либо останется умственно неполноценным. Водка — это серьезная вещь. Шутка…»

Пока Высоцкий боролся с болезнью, его коллеги по театру готовились к знаменательному событию — премьере «Мастера и Маргариты». Она состоялась 6 апреля. Народа к театру собралось столько, что пришлось стягивать к Таганской площади милицию, которая только и делала, что кричала в рупор: «Освободите по возможности проезжую часть…» Простым смертным путь в театр в тот вечер был заказан, туда попали только лица, особо приближенные. Среди них были замечены: работники ЦК КПСС Георгий Шахназаров и Павел Черняев, поэт Андрей Дементьев, кинорежиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич, драматург Афанасий Салынский, музыкант Артур Эйзен, писатели Фазиль Искандер, Борис Можаев и Юрий Карякин, а также Лиля Брик, Наталья Ильина, Александр Штейн и многие другие. Премьера была принята «на ура». О том, что было после спектакля, вспоминает В. Смехов:

«23.20 — одиноко уезжаю на «Фиате», а Шопен (Виталий Шаповалов. — Ф. Р.) и Лебедев остались в тримерной, вытащив по бутыли, — молодцы, это премьера! И у Славиной выпивка — ее день рожденья. Хлопали сильно, зал стоял. Любимов кейфовал и поздравлял. Цветы, цветы, цветы. Все — в чашу. Я свои отнес к портрету Булгакова. Все. Юрий Петрович простился за ручку, дружка дружке откомплиментировавшися. И его бибикнула «дип-мерседесина», и он куды-то с ними учапал. Еду. Я — за семь минут по зеленой волне (Воланд, однако) — домой. Пью коньяк. Хорошо. Пьяно…

Звонила Лилия Брик. Очень ругала спектакль, «повесть, ерунду» и т. п. Меня хвалила за выглядку и пластику, но — «мало слов, нет роли»… Гм. Беда с энтими музами. Спать!..»

На следующий день вечером на «Таганке» вновь был показан «Мастер и Маргарита» вместо ранее объявленного «Гамлета» — Высоцкий все еще находился в Склифе.

В эти дни в Москве находится председатель Организации освобождения Палестины Ясир Арафат (прилетел 4-го). Это был первый официальный приезд лидера ООП в СССР. До этого он посетил Москву в 1968 году, но сделано это было тайно: Арафата привез президент Египта Насер и неожиданно объявил в Кремле во время беседы с Брежневым, что в особняке на Ленинских горах находится лидер палестинцев. Наш генсек поначалу в это не поверил, но когда Насер предложил ему лично встретиться с Арафатом, понял, что это не шутка. На встречу с лидером ООП Брежнев тогда так и не пошел, а отправил на нее Бориса Пономарева. На этот раз Арафат прилетел в Москву по личному приглашению руководителя советского МИДа Андрея Громыко, который хотел уговорить Арафата, а через него и других палестинских лидеров сделать шаг к признанию Израиля и тем самым взять инициативу в этом вопросе в свои руки. По замыслу Громыко, это позволило бы Советскому Союзу прочно контролировать ход ближневосточных переговоров и «вставить перо» американцам, так как те не имели выхода на палестинцев.

Разместили палестинскую делегацию в гостевом особняке на Ленинских горах. В день прилета их принял Громыко, а вот Брежнев со встречей тянул. Наконец, 6 апреля палестинцам внезапно сообщили, что генсек сможет принять только Арафата и еще двоих палестинцев по его усмотрению. Эту новость гости встретили без особого энтузиазма: они-то прилетели в Москву большим «курултаем» — порядка десяти человек — и хотели попасть на прием к Брежневу все. А тут такой облом. На этой почве среди палестинцев случился конфликт, который приобрел весьма критические формы. Примерно около двух часов ночи на квартире заместителя министра иностранных дел Сытенко, который отвечал за визит, зазвонил телефон. Дежурный по особняку на Ленинских горах срывающимся голосом сообщил:

— Приезжайте скорее, здесь такое творится!

Сытенко, на ходу натягивая на себя одежду, помчался на зов. И вскоре очутился в самом пекле разборки. По коридорам особняка бегали разъяренные палестинцы, выкрикивали друг другу какие-то ругательства и размахивали пистолетами. При виде последних нашего мидовца чуть кондратий не хватил. Наконец, собравшись с духом, он спросил:

— Товарищи, в чем дело? Что случилось? И что же он услышал в ответ? Оказалось, что таким радикальным методом палестинцы решали, кому из них завтра идти на прием к Брежневу. Понимая, что берет на себя слишком большую ответственность, наш дипломат пообещал гостям, что сделает все от него зависящее, чтобы уговорить генсека принять палестинцев всех сразу. «Только идите спать, пожалуйста!» — взмолился он в конце. Видимо, палестинцы поверили дипломату, потому что сразу же вернули пистолеты в кобуры и разошлись по своим спальням.

Утром 7 апреля, когда Сытенко доложил о ночном происшествии Громыко, тот не преминул его отчитать:

— Молодой человек, вы превысили свои полномочия. Кто вам дал право обещать такое палестинцам?

— Но что мне было делать, Андрей Андреич? — взмолился Сытенко. — Они же могли друг друга перестрелять!

— Ничего они не могли! — отрезал Громыко.

Короче, не сумев уговорить своего непосредственного шефа, Сытенко принял решение действовать через его голову. Он обратился к помощнику Брежнева Александрову-Агентову, с которым у него были хорошие отношения. Дипломат объяснил помощнику, что генсеку стоит принять всех приехавших палестинцев, в противном случае в арабском мире может произойти раскол: дескать, там могут сделать вывод, что кто-то из них Москве мил, а кто-то нет. «Резонно», — согласился с выводом Сытенко Александров и пообещал немедленно переговорить с Брежневым. Видимо, генсек тоже принял доводы Сытенко близко к сердцу, поскольку в тот же день принял всю палестинскую делегацию. Во время этой встречи произошел забавный казус. Арафат, перечисляя в приветственном слове регалии генсека, назвал его Героем Советского Союза. На что Брежнев, четко выговаривая каждое слово, молниеносно отреагировал:

— Не Герой, а дважды Герой Советского Союза!

Рассказывает О. Гриневский: «Все сели за большой стол, и хозяин, запинаясь, стал читать по бумажке позицию Советского Союза (известную из любой советской газеты) и при этом часто вытирал платком потеющий лоб. Палестинцам, заявил он, нужно добиваться своих прав на создание собственного государства, но при этом уважать права других народов, живущих в этом регионе. Это обоюдное признание и есть ключ к миру на Ближнем Востоке.

Обескураженные всем увиденным палестинцы никак не прореагировали на это заявление Брежнева…»

В пятницу, 8 апреля, Москва прощалась с Юрием Завадским. Урна с прахом выдающегося режиссера была выставлена в его родном Театре имени Моссовета, которым покойный руководил на протяжении 36 лет. Проститься с режиссером пришла практически вся театральная Москва, было много и рядовых москвичей. Знаменитый тенор Иван Козловский со слезами на глазах исполнил любимый романс Завадского «Выхожу один я на дорогу…». После панихиды траурная процессия отправилась на Ваганьковское кладбище. По воле покойного его прах захоронили в могилу матери.

А теперь из Москвы на время перенесемся в Ленинград, где в те дни разразился громкий скандал. Поводом к нему послужило снятие со своих постов главного редактора журнала «Аврора» Владимира Торопыгина и его заместителя Андрея Островского. Эка невидаль, скажет читатель. И будет не прав. Дело в том, что поводом к этим увольнениям явилось то, что эти люди позволили опубликовать на страницах своего издания стихотворение Нины Королевой, в котором выражалось сочувствие к расстрелянной царской семье. А это придавало скандалу уже не только литературную, но и политическую окраску. Приведу отрывок из злополучного произведения:

И в год, когда пламя металось

На знамени тонком,

В том городе не улыбалась

Царица с ребенком…

И я задыхаюсь в бессилье,

Спасти их не властна,

Причастна беде и насилью

И злобе причастна.

А теперь вернемся в Москву и заглянем «на огонек» к самому генсеку Леониду Ильичу Брежневу. Читателю наверняка интересно будет узнать, чем жили сильные мира сего. Но, если судить по дневнику Брежнева, жизнь у кремлевских небожителей была не шибко бурная: и возраст уже не тот, и время на дворе не нынешнее. Вот как, к примеру, провел Брежнев день 10 апреля (текст приводится без правок): «Был дома на даче — обедал. Борщ из свежей капусты. Отдых был на дворе дочитывал материалы.

Смотрел хоккей сборная СССР-Швеция — итог — 4–2 в пользу СССР (наша сборная, готовясь к чемпионату мира, проводила серию товарищеских встреч в Скандинавии. — Ф. Р.). Смотрел «программу времени». Ужин — сон».

12 апреля свершилось то, чего с таким нетерпением ждали сразу несколько учреждений страны: МВД, Министерство финансов и Госбанк. А именно: был арестован Виктор Баранов, который вот уже несколько лет наводнял страну фальшивыми купюрами самой высокой пробы. Произошло это следующим образом.

Утром того дня Баранов приехал на рынок города Черкесска, чтобы сбыть очередную партию фальшивок. Но нарвался на дотошного агронома совхоза «Унцукульский» Шарапуттдина Магомедалиева, который торговал фруктами и заподозрил в протянутой ему покупателем двадцатипятирублевке фальшивку. Агроном тут же поднял такой вселенский крик, что на него сбежался чуть ли не весь рынок (чуть позже за оказанную органам МВД помощь агроном будет вызван в Москву, и сам шеф МВД Щелоков вручит ему именные часы). У Баранова был шанс скрыться с места преступления в первые же секунды скандала, но он предпочел остаться, решив, видимо: будь что будет. Его привели в отделение милиции и изъяли из карманов 77 фальшивых «четвертаков». У него и здесь был шанс откреститься от этого «добра» — сказать, что нашел, купил, да мало ли что еще, но он опять предпочел не юлить и во всем сознался. Так и сказал: «Я тот, кого вы ищете».

Однако пиком операции явилось даже не само задержание, а поразившая бывалых обэхаэсэсников картина, которая открылась в сарае Баранова на улице Железнодорожной в Ставрополе. Когда они увидели специальное прессовое оборудование, типографские заготовки, пластины, красители, клише и даже «шаровую мельницу», у них глаза на лоб полезли. Только тут им стало ясно, что задержанный не врал, когда утверждал, что работал исключительно в одиночку.

Продолжаются мытарства спектакля «Царская охота» по пьесе Леонида Зорина, который из-за претензий цензуры никак не может выпустить труппа столичного Театра имени Моссовета. Как мы помним, главным мотором этого процесса выступал руководитель театра Юрий Завадский, но он несколько дней назад скончался. Цензоры из Главлита надеялись, что теперь-то заступников у этой постановки поубавится, но ошиблись. 13 апреля (спустя пять дней после похорон Завадского) автор пьесы и еще несколько драматургов организовали новый прогон спектакля (первый, как мы помним, состоялся в конце марта). Вспоминает Л. Зорин:

«Было странно, что после этих двух лет актеры не возненавидели пьесу. Но нет! Хотя зал был фактически пуст, со сцены бил электрический ток, сошлись, сплелись в едином пучке отвага, отчаяние, вдохновение. И после того, как в последний раз вознесся голос Елизаветы: «Алеша, милый!..» и стоном, рыданием откликнулся Алексей Орлов, в зале раздались аплодисменты, что на просмотрах такого рода всегда считалось недопустимым.

На следующий день я узнал, что требуются очередные купюры. Я отказался «пойти навстречу» — больше не трону и запятой. В конце концов было сообщено, что дата премьеры еще неизвестна, однако 20 апреля мы можем сыграть «спектакль с публикой», так называемую «замену»…»

И вновь заглянем в дневник Леонида Брежнева. 13 апреля его рука вывела следующие строчки: «Утро — обычные мероприятия домашние. Брали кровь из вены. С 11 часов переговор с Даудом. Вопрос о встрече один на один отпал. Отдыхал — здорово — обед. Работа с Дорошиной (Галина Дорошина — помощник Брежнева. — Ф. Р.)».

А вот запись от 14 апреля: «Сделал дома — помыл голову Толя. Вес 86-700. Переговоры с Подгорным — о вручении мне комсомольского билета. Вручение комсомольского билета № 1 (Брежневу также вручили высшую награду комсомола — золотой Почетный знак ВЛКСМ. — Ф. Р.). Речь Тяжельникова (тогдашний 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ. — Ф. Р.). Мое выступление. Галя читает подвал из «правды» об ограничении стратегических вооружений. Кто авторы этого материала. Обед и отдых 2.30-4.10».

В пятницу, 15 апреля, когда вся страна работала, Брежнев, судя по дневнику, отвел душу на охоте. Отдых спорился: генсек подстрелил аж четырех уток и одного кабана (последнего, вполне вероятно, «подкосил» не он, а кто-то из охраны).

Между тем страна наслаждается новым шлягером от Давида Тухманова и Анатолия Поперечного — «Соловьиной рощей» в исполнении Льва Лещенко. Песня столь популярна, что доносится чуть ли не из всех щелей и ретрансляторов — как говорится, даже из утюгов. В апрельском номере журнала «Кругозор» появился ее гибкий вариант, что послужило причиной еще более мгновенного пропадания этого и без того популярного журнала с прилавков магазинов. Как и положено истинно народному хиту, песня имеет и свою интерпретацию: первая строчка припева поется «и с полей доносится «налей».

Кстати, самому Лещенко эта песня поначалу совершенно не глянулась. Он даже подумал, что ее ждет та же участь, что и предыдущее их с Тухмановым творение — песню «Двадцать три часа полета», которая, что называется, не пошла. Однако в истории с «Рощей» Тухманов настаивал, что уж эта песня обязательно станет шлягером. Лещенко его оптимизма не разделял: ему казалось, что у песни полуцыганский припев, да и все остальное — не очень. С дачи композитора в Переделкино, где произошло его первое знакомство с песней, певец уезжал в подавленном состоянии. Не самым лучшим образом он чувствовал себя и во время записи будущего шлягера в пятой студии Дома радиовещания. Там всем заправляла жена Тухманова поэтесса Татьяна Сашко, что едва не привело к скандалу. Впрочем, послушаем рассказ самого Л. Лещенко:

«Все бы ничего, но тут к нам на запись явилась Татьяна и начала буквально, что называется, вытягивать из меня душу, а проще говоря, привязываться к каждому моему слову. То, по ее мнению, я не так спел фразу, то это слово надо петь «открыто», а вот это — «закрыто»… Здесь надо учесть, что я все-таки был в то время уже достаточно зрелым и опытным артистом, прекрасно знающим свои певческие и актерские возможности. И потому к концу записи я находился в предыстерическом состоянии, еще бы немного — сорвался бы, послал всех подальше и хлопнул дверью. Тем более что писали мы эту песню, по моим меркам, чудовищно долго — три или четыре часа, «колдуя» буквально над каждым ее словом! Я же привык записываться «с лету», делая обычно один или два дубля, так как пел всегда интонационно очень чисто и актерски точно, что авторов устраивало полностью. А тут — настоящий кошмар…

Таня не позволила мне ни одной неверной интонации, не говоря уже о «нечистой» ноте. Но тем не менее я вышел тогда из студии совершенно измочаленным и с одной-единственной мыслью в голове: «Стоило ли так долго мучиться, чтобы записать еще одну никому не нужную песню?»

И вдруг спустя какое-то время до меня стали доходить слухи, что «Роща», прозвучавшая в радиоэфире, начала пользоваться все возрастающим успехом у слушателей. Я, грешным делом, в это не поверил. Но тут одна из наших девочек-гримерш, обычно очень иронично относившаяся к солистам из вокальной группы Гостелерадио, делает неожиданное заявление: «Знаешь, Лещенко, у тебя наконец-то появилась довольно приличная песня. Она очень современная, модная, в стиле диско, и в то же время в ней есть настоящая русская удаль, размах…» Ну, я чуть не упал от удивления…»

В первой половине апреля в столичных кинотеатрах состоялись следующие премьеры: 4-го — современная сказка «Деревня Утка» Бориса Бунеева с участием Ролана Быкова, Оксаны Дубень, Елены Санаевой и др.; 9-го — биографический фильм про детские годы Юрия Гагарина «Так начиналась легенда» Бориса Григорьева, где роль первого космонавта сыграл школьник Олег Орлов, его мать — Лариса Лужина, отца — Георгий Бурков; 11-го — военная драма «Восхождение» Ларисы Шепитько с участием Бориса Плотникова, Владимира Гостюхина, Анатолия Солоницына и др. Из зарубежных премьер назову фильм «Золотая лихорадка» с участием Чарли Чаплина (с 4-го).

Кино по ТВ: «Медведь» (1-го), «Встречи с Аркадием Райкиным», «Мужчины» (2-го), «Если я полюблю…» (премьера т/ф), «Время, вперед!» (1-я серия), «Девичий заговор» (Польша) (3-го), «Овод», «Похождения Насреддина» (6-го), «Дела сердечные», «У твоего порога» (7-го), «Боба и слон», «Королевская регата» (8-го), «Король Дроздобород» (ГДР), «Смерть под парусом» (премьера т/ф (9-го), «Время, вперед!» (2-я серия), «После полуночи» (10-го), «Петька в космосе» (11-го), «Дама с собачкой», «Туманность Андромеды» (13-го), «Судьба человека» (с субтитрами), «Часы капитана Энрико» (15-го) и др.

Из других передач выделю: «Утренняя почта» (2-го, 9-го), «Песня-77» (3-го, звучали песни: «Наша биография» (А. Мажуков — О. Пи-саржевская) — Виктор Мамонов, «Поздняя любовь» (Ю. Гуляев — А. Дементьев) — Юрий Гуляев, «Звезды 19-го года» (М. Зив — М. Светлов) — Галина Улетова, «Если с другом вышел в путь» (В. Шаинский — М. Танич) — Большой детский хор ЦТ и радио, «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» (9-го), «Клуб путешественников» (телезрители совершили путешествие по Уссурийской тайге, побывали на островах Пасхи, на самом большом вулканическом кратере Нгоронгоро).

Театральные премьеры: 5-го — в «Ромэн» был показан спектакль «Чары»; в Театре имени Гоголя — «Доходное место»; 6-го в Театре имени Пушкина — «Без вины виноватые»; 11-го в Театре имени Вахтангова — «Ожидание» с участием Юлии Борисовой, Николая Гриценко, Василия Ланового и др.

Эстрадные представления: 2—3-го — в ГТЭ выступал Валерий Ободзинский; 7-го там же гастролировала болгарская певица Иорданка Христова; 5—12-го — во Дворце спорта в Лужниках выступал ВИА «Веселые ребята»; 5— 19-го — в ГТЭ гастролировали Ташкентский мюзик-холл и ВИА «Ялла», которые показали эстрадное ревю «1977-е путешествие Синдбада-морехода»; 8-го — в ЦДСА пел «чукотский соловей» Кола Бельды; 8—10-го — в «Октябре» выступал ансамбль «Модо» (Рига) под управлением Раймонда Паулса; 9, 11 —13-го — в ГЦКЗ «Россия» давал концерты азербайджанский ВИА «Гая». Продолжаются гастроли в Москве Аркадия Райкина и Ленинградского театра миниатюр, их выступления состоялись 2–3, 5–7, 14—15-го в ГЦКЗ «Россия».

Владимир Высоцкий продолжает находиться в Склифе. Уже почти весь город знает о его пребывании там, из-за чего в народе ходят самые противоречивые слухи: одни говорят, что дела артиста совсем плохи — мол, долго не протянет, другие, наоборот, утверждают, что он идет на поправку. К делу подключили даже экстрасенсов. В субботу, 16 апреля, Валерий Золотухин оставил в своем дневнике следующую запись:

«Позвонил Мережко… Есть очень хорошие люди, занимающиеся провидением. Создана на общественных началах лаборатория при Академии художеств… Поговорят с тобой люди, с нимбами над головами, и все про тебя знают… Устанавливают связь с твоим энергетическим полем через фотографии. Так, по фото Высоцкого они установили, что у него плохо с головой, легкими, почками и цирроз печени… Ему нельзя терять ни одного дня, кое-что они могут исправить, еще есть возможность… кроме печени… там просто катастрофа…»

В этот же день на «Мосфильме» режиссер Александр Файнциммер приступил к съемкам детектива «Трактир на Пятницкой» по одноименной повести Николая Леонова. Съемки пришлось начать в авральном порядке, несмотря на то что ряд персонажей были еще вакантны: не было актеров на роли Пашки Америки, Варвары, Аленки, Сержа. На роль последнего режиссер тянул популярного актера Льва Прыгунова, но «верха» его методично браковали по причине своей нелюбви: Прыгунов давно был у них как бельмо на глазу из-за своей неблагонадежности — актер водил дружбу с «отъезжантами» типа Иосифа Бродского (до его отъезда из СССР, разумеется), был остер на язык. Короче, режиссера заставляли подыскивать на роль Сержа другого актера. Но, надо отдать должное Файнциммеру, он сумел-таки отстоять кандидатуру Прыгунова. Между тем фильм начали снимать чуть ли не с конца — с эпизода, где бандитская атаманша Василиса (Тамара Семина) приходит на квартиру к чекисту-предателю Шленову (Юрий Назаров). Съемки проходили в 10-м павильоне с 10 утра до вечера и были продолжены 18 апреля.

Продолжается уголовное дело по фальшивомонетчику Виктору Баранову, которого арестовали 12 апреля. Он содержится в ставропольском СИЗО, а следователи до сих пор не могут поверить, что это именно он в одиночку наладил выпуск и сбыт высококачественных фальшивых купюр. "Однако против фактов не попрешь. Найденный в сарае Баранова мини-Гознак наглядно демонстрировал сыщикам гениальные способности фальшивомонетчика. Эта супермастерская была показана руководству краевого УВД, затем демонтирована и перевезена в здание того же УВД. По фактам этого дела позднее снимут шестичасовой (!) учебный фильм, одну копию которого отправят в Москву в союзный МВД.

Тем временем Баранов на четвертый день после своего ареста (16 апреля) написал на имя союзного министра внутренних дел Николая Щелокова письмо, в котором откровенно поделился своими идеями относительно слабых сторон советских денежных купюр. Так и написал: «К производству фальшивых купюр я готовился в течение 8 лет и пришел к выводу, что наши бумажные деньги недостаточно снабжены защитными свойствами, исключающими подделку. В связи с этим я считаю необходимым внести ряд важнейших предложений…» Однако инициатива Баранова так и останется невостребованной: то ли из-за излишней брезгливости, то ли из-за недостатка ума власть не захочет выслушать советы самородка-фальшивомонетчика. Хотя его гениальные способности тогда признали даже специалисты. К нему в Ставрополь из Москвы срочно прилетит группа высокопоставленных начальников из Следственного управления МВД и Управления Гознака. В ходе 12 следственных экспериментов будет фрагментарно воспроизведен весь процесс изготовления фальшивых купюр от самого начала до конца. После этого начальник 17-го отдела Управления Гознака СССР государственный эксперт Тимофеев скажет: «Вы, Баранов, единственный в России человек, сработавший так профессионально. Вы — одиночка, профессионализм которого стоит на одном уровне с Гознаком». Эксперт знал, что говорит. Вот всего лишь один факт, говорящий в пользу этих слов. На советской сотенной купюре один из водяных знаков был — профиль Ленина. Под микроскопом было видно, что у Ильича ресничка находится в микроне от глаза. Это сделали специально — как одну из степеней защиты. На самом Гознаке из десяти купюр одна-две с брачком — ресничка залипает. А у Баранова таких не было ни одной.

Но вернемся к событиям апреля 77-го.

Писатель Юрий Нагибин вот уже почти три недели поправляет здоровье в санатории, что в нескольких километрах от города Чехова. Места там заповедные — эти земли некогда принадлежали дворянам Ланским, — и отдыхается писателю хорошо: ежедневно он ходит в лес, где с интересом наблюдает за тамошним зверьем. Однако пребывание там Нагибину запомнилось не только этим. А тем, что судьба свела его с одной пожилой авантюристкой. Эта дама жила на одном этаже с писателем и как-то, улучив момент, пошла на сближение. Она представилась дочерью знаменитого адмирала Исакова (кстати, члена Союза писателей) и женой заместителя заведующего отделом ЦК КПСС. Одним словом, не хухры-мухры! Правда, когда Нагибин в одном из разговоров спросил даму о звании ее отца, она почему-то назвала его контр-адмиралом, хотя тот был адмиралом флота. Но тогда эта оговорка не насторожила писателя: он подумал, что женщине и не положено разбираться в чинах и званиях. А новая знакомая между тем так и сыпала последними сплетнями из жизни сильных мира сего. Она рассказала Нагибину о том, как покойная министр культуры Екатерина Фурцева и ныне здравствующая певица Людмила Зыкина парились под водочку в бане, как седовласые маршалы заводят себе молоденьких любовниц и т. д. и т. п. Заинтригованный этими байками, писатель слушал их, что называется, развесив уши. А потом внезапно узнал, что все рассказанное дамой в большинстве своем неправда, а сама рассказчица никакая не дочь адмирала и даже не жена замзава отделом ЦК. Вот что запишет в своем дневнике Ю. Нагибин:

«Мы стали звонить этой женщине. Телефон оказался липовым — сплошь частые гудки. Вот уж поистине — сфинкс без загадки. Придумала себе аристократические связи, высокое положение, папу-адмирала и все прочее, чтобы придать себе значения и блеска в сердечно-сосудистом Версале. А сведения эти она собирает по санаториям 4-го управления, куда изредка проникает. Следующая ее жертва узнает много волнующего про ее приятеля (возможно, поклонника) Нагибина. Дешевый и опасный авантюризм, к тому же провокационный. А ведь она далеко не молода, у нее взрослые дети (они раз приезжали к ней), почтенный муж-снабженец. Она может здорово подвести и себя самое, и семью, и тех, с кем она водится, ведь трепотня ее вовсе не безобидна. Возможно, она далеко не всех угощает этими байками, а лишь избранных дураков вроде меня…»

Продолжается слежка КГБ за высокопоставленным работником МИД СССР Александром Огородником (Трионон), подозреваемым в связях с ЦРУ. Во вторник, 19 апреля, в 18.50 наружка зафиксировала, что объект наблюдения на своем автомобиле возвратился домой на Краснопресненскую набережную. Далее в рапорте наблюдения сообщалось следующее:

«Было замечено, что он задернул шторы, через которые сначала пробивался очень слабый свет, а спустя 20–25 минут была включена люстра. Около 21.00 объект полностью раскрыл окно, выключил большой свет и включил настольную лампу. В 21.40 наблюдаемый с небольшим портфелем или кожаной сумкой, похожей на портфель, вышел из дома. За несколько минут до этого было зафиксировано, как объект, уже одетый, прохаживался по комнате. Затем взял портфель, поставил его на стол, сел в кресло. Посидев несколько минут, встал, взял портфель и вышел из комнаты…

В 23.30 объект в автомашине МКЩ 42–92 был взят под наружное наблюдение на повороте с Минского на Староможайское шоссе. Он доехал до въезда на площадку, где должен быть установлен памятник в честь Дня Победы. Остановился на середине проезжей части и, не выходя из машины, сидел 30–40 секунд. Затем выехал на Кутузовский проспект…»

Как запишет один из руководителей операции по слежке за Огородником И. Перетрухин, «сопоставляя эти сведения с информацией, полученной в американском отделе от Р.С. Красильникова, можно было с определенной долей уверенности предположить, что между прогулками Дункана (сотрудник американского посольства в Москве. — Ф. Р.) и поведением Огородника могла быть какая-то связь. Приходится только сожалеть, что в те годы мы не имели возможности накапливать все получаемые различными подразделениями материалы в банке данных компьютерной системы, что в значительной мере позволило бы нам действовать оперативнее».

В среду, 20 апреля, в «Литературной газете» появилась публикация под названием «Следствие продолжается. Пожар в гостинице «Россия»: факты и домыслы». Как мы помним, этот пожар случился 25 февраля, однако почти за два месяца в советской прессе появилась только одна публикация, посвященная этому трагическому событию: 1 марта в газетах было опубликовано коротенькое соболезнование советского правительства родственникам погибших при пожаре. И все. Естественно, в таком информационном вакууме в народе пошли гулять самые противоречивые версии случившегося. Не имея возможности узнать правду о пожаре из родных средств массовой информации, люди стали жадно слушать то, что говорят по этому поводу «вражьи голоса». В итоге, когда слухи достигли критической отметки, сверху была дана команда оповестить народ о произошедшем более подробно. В заметке, что была опубликована в «Литературке», приводились пусть не все, но все же кое-какие факты. В частности, сообщалось, что при тушении было использовано 143 машины, что пожар длился 4,5 часа, что пожарные вынесли из горящего здания 463 человека. О жертвах практически ничего не говорилось: написали только, что погибли 5 иностранцев (это скрыть все равно было невозможно), а сколько было погибших с советской стороны, не упомянули.

Тем временем продолжаются мытарства спектакля Театра имени Моссовета «Царская охота» по пьесе Леонида Зорина. Как мы помним, после смерти Юрия Завадского, последовавшей в начале апреля, Главлит некоторое время мурыжил постановку, после чего разрешил сыграть спектакль 20 апреля с публикой, так называемую «замену». Однако по тому, как это было сообщено, у автора пьесы и актеров сложилось впечатление, что дело еще отнюдь не выиграно. Так оно и вышло: буквально за несколько часов до начала спектакля одного из руководителей театра — Лосева вызвали в горком партии и сообщили, что «замена» отменяется. Он в ответ взорвался — заявил, что в таком случае оставляет за собой право отбить телеграмму лично Брежневу, слов так на двести. «Я напишу свой лучший текст и гарантирую вам неприятности», — заявил Лосев. «Да на здоровье! — ответили ему. — Давайте свою телеграмму! Еще он будет нас шантажировать!..» Но Лосев не унимался: «А будет ли это хорошо? В предпраздничный день на стол к Леониду Ильичу ляжет подобная телеграмма. На двести слов. Как полагаете?» И он уже развернулся, чтобы покинуть кабинет, как его хозяин дрогнул: «Ну хорошо, мы подумаем».

Автор пьесы Зорин тоже не сидел сложа руки и позвонил одному высокопоставленному чиновнику из Министерства культуры. И в разговоре с ним обронил: «В противном случае я готов к крайним мерам». Что это были за «крайние меры», Зорин не объяснил, но чиновник насторожился. На носу были майские праздники, и портить себе настроение разборками с творческой интеллигенцией ему явно не хотелось. Короче, чиновник отдал соответствующее распоряжение, и «замену» разрешили, а официальную премьеру назначили после майских праздников. Зорину сообщили об этом в половине третьего дня, когда он сидел у себя дома в компании жены и нескольких актеров, занятых в спектакле. По словам драматурга, когда это произошло, у него отказали ноги — их сковал паралич. К счастью, длилось это около минуты.

Спектакль прошел на ура, и сразу после его окончания Зорин в компании своей жены и режиссера Романа Виктюка заглянул на огонек к актеру Леониду Маркову, который играл в «Царской охоте» главную роль — Алексея Орлова. Далее послушаем рассказ самого драматурга:

«У Леонида, кроме его молодой супруги, сестры его Риммы — известной артистки, — мы встретили усталую Терехову и несколько актрис и актеров. Все были вымотаны до предела, один лишь хозяин был бодр и свеж.

Он поднимался не раз и не два со здравицами — я обратил внимание на то, что в них не было общих мест. Когда он пил за свою жену, вдруг признался, что не рассчитывал на чувство, которое окольцует, заставит сосредоточиться душу. Но странно, как он разбогател и как расширил свои владения, когда отказался от всех на земле и отдал все, что имел, одной. Он попросил у сестры прощения за эту невольную измену: «Ты — моя кровь, она — любовь».

Потом он заговорил о Тереховой. Сказал, что знает, в чем ее тайна и в чем ее сила, — она несчастливая. И Терехова не возразила. Да и могла ли она быть счастлива с ее постоянным томлением духа, осадком, занозой от каждой встречи, с игрой в бронированность и уязвимостью, с обидой на свою беззащитность, которую нужно надежнее прятать, чтоб не сразу разнесли тебя в клочья. Всегда и повсюду — от глаз и ушей — упрятать, утаить свою сущность, в которой так странно совмещены и ахматовская гордыня, и цветаевская самозабвенность…»