Дипломатия «Долгого парламента».

Дипломатия «Долгого парламента».

Политика английской революции на первых порах, пока решалась борьба между королем и парламентом, между феодализмом и капитализмом, носила печать полного без­участия к тому, что делалось в Европе. Флот, связанный интере­сами буржуазии и торговли, с самого начала стал на сторону парламента и революции, — это обеспечило революцию от кон­тинентальной интервенции в пользу короля и феодального поряд­ка. Впрочем, континентальные монархии плохо разбирались в значении английских событий и были мало обеспокоены тем, что происходило в Англии: они не боялись революции, потому что чувствовали себя в полном расцвете сил и не понимали, что это — революция. Поэтому гражданская война в Англии и могла протекать без помехи. Все попытки Карла I заручиться фран­цузской помощью остались тщетными: они способствовали лишь его окончательной дискредитации, после того как диплома­тическая переписка короля в битве при Незби (1645 г.), решив­шей исход борьбы, попала в руки парламентской армии.

Победивший класс — новое дворянство и буржуазия, — захватив власть в свои руки и произведя в свою пользу пере­распределение богатств, жаждал установления прочного по­рядка и восстановления нормальных торговых и дипломати­ческих отношений с державами континента. Люди «денежного мешка», нажившиеся от распродажи имущества и земель «вра­гов революции», на откупах, акцизах и на государственных займах, готовы были броситься на завоевание европейского рынка с тем же пылом, с каким они отстаивали «дело божье», т. е. свою буржуазную революцию от врагов справа и слева. Определялась программа борьбы с главными морскими про­тивниками и торговыми соперниками Англии — Голландией, Испанией и Францией. Пуританские фанатики призывали рес­публику к беспощадной борьбе с Голландией. «Бог, — говорил один из них, — предал Голландию англичанам: туда должны направиться праведники, туда итти и низвергнуть с трона ва­вилонскую блудницу, чтобы основать на континенте царство Христово».

Впрочем, ставшие у власти «люди божьи», при всем своем религиозном увлечении, никогда не забывали о своих земных интересах. Их трезвость и реализм дали повод шведской коро­леве Христине сказать английскому послу в Швеции Уайтлоку: «Вы, англичане, притворщики и лицемеры. Я не говорю о ва­шем генерале [т. е. Кромвеле], ни о вас самих, но, мне кажется, в Англии много таких людей, которые, надеясь из­влечь из того выгоду, выказывают больше святости, чем имеют ее в душе».

В конце 40-х и начале 50-х годов внешняя политика и дипло­матия английской революции находились в ведении парламен­та. После разгона его «охвостья», в 1653 г., она целиком сосре­доточилась в руках самого Кромвеля. Основной задачей англий­ской дипломатии на первых порах было восстановление нор­мальных дипломатических и торговых сношений с державами континента. Дипломатические агенты этих держав в большин­стве случаев продолжали жить в Лондоне, но воздерживались от сношений с новым правительством, не имея новых вери­тельных грамот от своих государей, которые не спешили при­знать республику. Известно, что французское правительство опоздало сделать представление в пользу приговоренного к смер­ти короля Карла I, а французский посол в Лондоне Бельевр даже не попросил с ним свидания. Его поведение тем не менее было впоследствии оправдано в королевском совете.

Наиболее снисходительным к республике оказалось самое нетерпимое из всех правительств — испанское. Испанский посол в Лондоне дон Алонсо Карденья, хотя и не получил новых верительных грамот, был тем не менее уполномочен войти в тайные сношения с республиканским правительством. Он и сделал это с большим искусством. Причиной было жела­ние Испании предупредить свою исконную соперницу Францию и насолить при помощи англичан недавно отложившимся от Испании португальцам (1640 г.). Последние находились в самых дурных отношениях с Англией из-за помощи, оказанной Пор­тугалией английским королевским корсарам, которые грабили английские республиканские торговые суда.

Англо-французские отношения около этого времени стали портиться. Еще до казни короля Карла I Людовик XIV, считая, что Англия, занятая внутренней борьбой, окончательно обес­силена, запретил ввоз во Францию английских шерстяных и шелковых изделий (1648 г.). В ответ на это английский парламент запретил ввоз французских вин. Кардинал Мазарини, стоявший в то время у власти во Франции, старался добиться у Англии уступок в этом вопросе. Но французского поверенного в делах в Англии, Крулле, постигла полная неудача. Англичане отве­тили ему, что, «несмотря на прежнюю веру в короля, они легко обходятся без него; так же легко обойдутся они и без француз­ского вина». Началась таможенная война. Дело дошло даже до обоюдного захвата торговых кораблей и до войны без формаль­ного ее объявления. Карденья ловко использовал натянутые отношения между Францией и Англией и добился от мадрид­ского двора новых верительных грамот (в декабре 1650 г.), уверяя своего короля, что он, как первый, признавший респуб­лику, сможет извлечь из этого признания великие выгоды. Выгоды были, пожалуй, и невелики, но унижения своего врага и соперника — Франции — посол действительно добился. В декабре 1650 г. Карденья был принят парламентом в торже­ственном заседании и вручил ему свои грамоты, а Крулле в тот же день был арестован. Сохранилось описание торжественного приема парламентом испанского посла и собственноручное письмо Крулле к Мазарини, повествующее о его невзгодах.

Три комиссара парламента, в числе которых был граф Солс­бери, отправились за Карденьей в правительственных каретах. Тридцать или сорок экипажей сопровождали Карденью, когда он ехал в парламент; в них сидели английские и испанские дворяне. По пути его следования были выстроены два полка ка­валерии, полк пехоты его конвоировал. В парламенте послу было приготовлено особое кресло. Сев в него, Карденья предъ­явил спикеру свои верительные грамоты, написанные по-латыни, и произнес на испанском языке большую речь, в которой выразил удовольствие, что он первый от имени величайшего христианского государя признает эту палату верховной вла­стью нации.

В тот самый час, когда парламент оказывал такие почести испанскому послу, в дом французского " поверенного в делах Крулле ломились солдаты. Сам Крулле был арестован и вскоре выслан из Англии.

Как ни неприятны для французов были все эти события, Мазарини и его помощник Кольбер, оберегавший интересы французской буржуазии, принуждены были добиваться вос­становления нормальных дипломатических отношений с Анг­лией. Французские коммерсанты, которых грабили английские корсары, толкали свое правительство на такое соглашение. В записке, составленной в 1650 г., Кольбер писал королю, жа­луясь на затруднения, испытываемые французской торговлей.

«С тех пор как по стечению неблагоприятных обстоя­тельств англичане ведут с нами войну... торговле нашей трудно поправиться, пока она будет страдать от мести англичан... Что­бы поправить торговлю, необходимы два условия: безопасность и свобода, а их можно достигнуть, лишь восстановив добрососед­ские отношения с Англией. Пункт, на котором англичане особенно настаивают, — заключал Кольбер, — есть призна­ние их республики, в чем испанцы нас опередили. Можно опасаться еще более тесного союза вследствие действий испан­ского посла в Англии. Францию простят и бог и люди в том, что она вынуждена признать эту республику для предупрежде­ния враждебных замыслов испанцев, творящих всевозможные несправедливости и готовых на всякие низости для того, чтобы нам вредить».

Сам кардинал готов был «решиться на низость», т. е. про­дать признание республики за приличное вознаграждение, ины­ми словами, — за союз с Англией против Испании. Мазарини с тем большим рвением решил наладить отношения с Англией, что его враги, сторонники Фронды, не прочь были договориться с республикой, хотя и опасались, не будет ли это недостойно чести истинных католиков и добрых французов. У самого Мазарини, поклонника силы и почитателя Макиавелли, таких сомнений не было. Понимая, что в 1652 г. фактически внешними делами ведал не парламент, а Кромвель, Мазарини вступил с ним в переговоры через посредников. Вскоре ему сообщили от имени Кромвеля, что республика требует только, чтобы король французский признал ее и немедленно назначил своего посла в Англию. При этом подданным республики должно быть упла­чено вознаграждение за потери, понесенные за время морского каперства. В случае, если бы борьба Мазарини с Фрондой сло­жилась не в пользу кардинала, Кромвель любезно предлагал Мазарини убежище в Англии. Эти условия были очень далеки от желаний кардинала. Но положение Мазарини и королевского двора час от часу становилось все более затруднительным. Фрон­дирующие принцы соединили свои усилия с революционным движением в южнофранцузском городе Бордо, который мечтал в союзе с Английской республикой восстановить свои былые вольности. Испанцы также прилагали все усилия, чтобы скло­нить англичан к союзу с ними. При таких условиях Мазарини не оставалось ничего другого, как согласиться на английские предложения. В декабре 1652 г. в Англию был отправлен ин­тендант Пикардии де Бордо с письмом короля английскому парламенту. В инструкции посланному предписывалось «не говорить ничего, могущего произвести разрыв или оскорбить англичан, дабы не дать им предлога объявить себя врагами французской короны. Его величество находит, что в настоя­щее время пусть лучше англичане плавают по морям и раз­бойничают, нежели предпримут что-либо еще худшее, — соеди­нят свои силы с испанцами или возьмут под свое покрови­тельство мятежников [т. е. бордосцев]».

Письмо французского короля было адресовано «нашим любезнейшим и великим друзьям, членам парламента Англий­ской республики». Однако парламент нашел это обращение недостаточно почтительным, и французам пришлось заменить прежнее обращение другим: «Парламенту Английской респуб­лики». После этого Бордо было объявлено, что парламент готов его принять и выслушать, но так как он, г. Бордо, не является в собственном смысле послом, то ему аудиенция будет дана не в парламенте и не в государственном совете, а лишь в комитете, ведающем внешней политикой. 21 декабря 1652 г. злополучный посланец французского короля произнес в коми­тете речь, в которой заявлял, что «союз, могущий существовать между двумя соседними государствами, не зависит от формы их правления. Поэтому, если богу угодно было промыслом своим изменить бывшую прежде в этой стране форму правления, то это еще не вызывает необходимости перемен в торговых отно­шениях и взаимном согласии Франции и Англии. Последняя могла изменить свой вид и из монархии сделаться республикой, но положение остается неизменным: народы остаются сосе­дями и по-прежнему заинтересованы друг в друге посредством торговли, а трактаты, существующие между нациями, обяза­тельны не столько для государей, сколько для народов, по­тому что их главная цель — взаимная выгода». В конце своей речи Бордо упомянул, что «его величество готов удовлетворить справедливые претензии английских судовладельцев, потер­певших от французского каперства».

Легко представить негодование бывшей королевы англий­ской Генриэтты-Марии, когда она узнала о действиях Мазарини. В письме к своему второму сыну, будущему королю английскому Якову II, она писала: «Сын мой, пишу тебе это письмо, чтобы известить тебя..., что отсюда отправили в Англию посла с признанием этих гнусных изменников, несмотря на все протесты, какие мы могли заявить. Признаюсь тебе, со времени моего великого несчастья [т. е. казни мужа, короля Карла I] я еще ничего подобного не испытывала!»

Окончательно договор с Францией был оформлен несколько позже, в 1655 г., после долгих проволочек, во время которых Кромвелю удалось, играя на франко-испанских противоре­чиях, получить от Франции еще ряд уступок.

Иначе обстояло дело с Голландией, самой могущественной морской и торговой державой Европы XVII века. Голландцы были самыми опасными соперниками англичан повсюду, где встречались их корабли. Происки голландцев в Московском государстве привели к отмене тамошних торговых привилегий английских купцов. Английское общественное мнение было за самую решительную политику по отношению к Голландской республике, — либо крепкий союз двух морских держав, почти слияние их в единое государство, либо борьба не на жи­вот а на смерть с целью принудить Голландию признать англий­скую гегемонию на море. Отсюда резкие колебания англий­ской дипломатии в отношениях к торговой республике. Начав самыми дружескими заявлениями, Англия кончила открытым разрывом.

В феврале 1651 г. два чрезвычайных посла английского парламента, Сен-Джон и Страйкленд, были отправлены в Гол­ландию. Их сопровождали 40 джентльменов и около 200 слуг в качестве свиты. В Гааге они были приняты с необыкновенной торжественностью депутацией Генеральных штатов, которую сопровождали 27 карет. Но массы зрителей выражали скорее неудовольствие при виде англичан. Во время дальнейшего пребывания английское посольство могло убедиться, что англи­чане не пользуются популярностью в этой стране.

Тем не менее во время торжественной аудиенции в Гене­ральных штатах семь комиссаров республики заявили англий­ским послам, что Соединенные провинции предлагают свою дружбу Английской республике, и что они готовы не только возобновить и сохранить нерушимо добрые отношения, всегда существовавшие между английской нацией и ими, но и заклю­чить с республикой трактат в видах общей пользы. В ответ на это английские послы, поймав на слове представителей рес­публики, заявили, что их предложения идут еще дальше. «Мы предлагаем, — заявили они, — чтобы существовавшие в преж­нее время дружба и добрые отношения между английской на­цией и Соединенными провинциями не только были восста­новлены и нерушимо сохраняемы, но чтобы эта нация и Про­винции вступили в союз, более тесный и более искренний, так, чтобы для блага той и другой стороны был между ними взаим­ный интерес, более существенный и более сильный». Последняя фраза привела голландцев в смущение, и они допытывались, чего же хотят от них англичане. Последние от прямого ответа уклонились и заявили, что Провинции сами должны сделать английской республике определенные предложения. Истин­ный замысел англичан, впрочем, был довольно ясен: предло­жить Голландии слияние с Англией, т. е. предложить ей до­бровольно подчиниться Англии, и, в случае отказа, порвать с ней — таков был скрытый смысл дружеских объятий, в кото­рые англичане готовы были заключить голландцев. Обществен­ное мнение Голландии с негодованием отвергло самую мысль о подобного рода дружбе. Голландский политик Ян де Витт впоследствии говорил по поводу последовавшего вскоре раз­рыва, что наряду с негодованием голландцев виной этому был «нестерпимый нрав англичан и их бесконечная ненависть к на­шему благосостоянию».

Пока одна сторона старалась перещеголять другую в изъ­явлениях дружбы, действительные отношения между двумя республиками становились все более натянутыми. Англичане захватывали голландские корабли, а военный флот Голландии под командой знаменитого адмирала Тромпа усиленно крейси­ровал около английских берегов. Английские послы запраши­вали свой парламент, что им делать дальше, и не следует ли им возвратиться домой. Парламент, не получая ответа от Гене­ральных штатов, предложил своим послам представить, нако­нец, его предложения о дружбе, походившие более на ульти­матум. Они содержали семь пунктов. Английская респуб­лика и республика Соединенных провинций должны были выступать как единое государство в вопросах войны и мира, международных договоров и союзов. В некоторых случаях Генеральные штаты должны были подчиняться постановлениям английского парламента даже во внутренних делах. Как будто бы боясь, что он будет неправильно понят, английский парла­мент прибавлял устами своих послов, что если эти предложения будут приняты, то «будут предложены статьи еще более важные и обещающие еще более значительные последствия для блага обеих республик».

После всего этого послам Английской республики не оста­валось ничего другого, как уехать восвояси. Это было в начале июля, а 5 августа парламенту был предложен и в том же году с необычайной поспешностью опубликован знаменитый «Нави­гационный акт» Кромвеля. То был типичный продукт меркан­тилизма XVII века. Он показал голландцам истинное значение недавно предлагавшейся английской дружбы. Согласно этому акту, в Англию позволялось ввозить иностранные товары только на английских кораблях, которые находятся под командой англичан и имеют в составе команды не менее трех четвер­тей английских матросов. Но и при этих условиях в Англию можно было ввозить товары только из мест их происхождения. Голландия, занимавшаяся по преимуществу посреднической торговлей, исключалась, таким образом, из торговли с Англией. Война (1652—1654 гг.) началась раньше, чем ее объявили стороны. Голландия была разбита и принуждена была при­знать Навигационный акт.