6. Традиционно-бытовая культура славянских и балтских племен. Процессы миксации и консолидации

Традиционно-бытовая культура литвинов (беларусов), как и русинов (украинцев), их антропологические черты, обычаи и диалектные особенности народных говоров сложились еще в дохристианский период, где-то на рубеже 1-го и 2-го тысячелетий.

Христианство существенно не повлияло на общий уклад и ритм народной жизни с его традиционными моральными представлениями, обычаями и многочисленными культами — предков, земли, солнца, огня, воды, «святых» криниц, деревьев, камней… Со временем все это образовало синтез христианских норм и местных традиций народной культуры.

У нас нет серьезных оснований, чтобы говорить о существенных изменениях в народном языке, иными словами, в лингвистическом ландшафте XIV–XVI веков. Литературный церковнославянский язык был уделом узкой касты церковников и за ряд столетий мало затронул живые народные говоры, сохранявшие свои диалектные особенности до последнего времени. Более того, он сам подвергался реформации быстрее, чем живой народный язык, о чем свидетельствуют тексты Библий Скорины и Будного, язык Статутов ВКЛ и «Литовской метрики».

Имеющиеся этнографические и археологические материалы свидетельствуют о наличии в конце 1-го — начале 2-го тысячелетий этнографических различий на территории восточнославянского расселения, которые проявлялись в организации жилища, в хозяйственных орудиях и инструментах, в гончарной посуде и предметах домашнего обихода, в одежде и женских украшениях, семейной и календарной обрядности. Мы уже не говорим о различиях степной и лесной культур, способах жизнедеятельности и повседневного быта населения тогдашних земель Украины и Беларуси, как и антропологических черт, которые не были нивелированы в период Киевской Руси и ВКЛ. Эти региональные особенности хорошо прослеживались на территории Беларуси и несли на себе более древние «родовые» черты.

В «Повести временных лет» содержатся документальные сведения не только о расселении славянских племен, их взаимоотношениях, но и о народных знаниях, укладе жизни, местных нравах, обычаях, верованиях. Как замечает летописец, поляне, древляне, северо (северяне), радимичи, вятичи и хорваты «живяху в мире». Однако каждый имел свои обычаи, законы, свои нравы, устные предания. Летописец с приязнью пишет о древних брачных обычаях у киевских полян, отмечает их «кротость и стыдение ко снохам и матерям, и снохы ко свекровем, и к деверем». Вместе с тем он осуждает непрочность брачных отношений у древлян («и брака у них не бываша, но умыкаху у воды девица»), пережитки матриархата у мазовшан.

Особое внимание Нестор уделяет радимичам, вятичам и северянам, отмечает близость повседневного уклада жизни и совсем не христианские обычаи — игрища, которые происходят между ближайшими селами в темное время суток. Там происходят «плясания и бесовска песни, и умыкаху жены собе», однако, замечает летописец, об этом нередко с невестой предварительно договариваются. Эти обычаи намного пережили древнего летописца: «плясания и бесовска песни» в купальскую ночь, как и древний обычай «умыкания» невест (на основе предварительного сговора) без существенных изменений сохранился у беларусов и их соседей вплоть до XX века.

Христианский летописец осуждает не только купальские языческие обычаи и «бесовски песни», но и языческий обряд кремации, встречавшийся на территории Беларуси у кривичей и радимичей еще в начале XII века. «Мертвеца сожигаху, и по сем собравши кости, влогаху в сосуд мал и постовляху на столе на путех», иными словами, покойника сжигали и, собрав прах в небольшую урну, помещали ее на специальных площадках на распутье дорог.

Очевидно, что такие мемориальные знаки (памятники) не могли сохраняться в течение нескольких веков. Поэтому они не сохранились до нашего времени в качестве археологических памятников, поиски таковых остаются тщетными.

Можно предположить, что здесь мы имеем дело с традицией носителей днепро-двинской культуры (славянизированных балтов), ибо в ареале этой культуры до нашего времени вовсе не выявлены следы захоронений, и мы ничего не знаем о похоронных обычаях и обрядах днепро-двинцев.

Культ огня и солнца, вера в очистительную силу купальских огней, чествование и сакрализация воскресающей природы, вера в целебную силу купальских «зёлок», любовная магия, гадания, обереги, забавы, игрища — все это сливалось в единое праздничное гулянье, освященное тысячелетней фольклорной традицией. Считалось, что в купальскую ночь ведьмы и все нечистые силы слетались на перекрестки старых дорог и на лысые горы и ладили тут свой шабаш. Не случайно, что с внедрением христианства как раз на распутье начали ставить кресты с распятием и каплицы, представлявшие собой признаки нового культурного ландшафта.

Поверья о ведьмах, чародеях, нечистиках, вера в заговоры и обереги устойчиво сохранялась в народной среде и после принятия христианства. Исследователи народной культуры XIX — начала XX веков (Н. Никифоровский, М. Косим, М. Домантович, Е. Романов, А. Богданович, А. Сержпутовский) единодушно отмечали значительное влияние у литвинов (беларусов) пережитков язычества. Особенно ярко это наблюдалось в XIX веке на беларуско-украинско-русском пограничье (бывшая Черниговская губерния).

М. Домантович писал (1865 г.), что по понятиям местных литвинов, «до сих пор свадьба, крестины и поминки не могут обойтись без языческой обрядности и, несмотря на значительные, нередко разорительные, расходы всегда отбываются со всевозможной стародавней торжественностью».

Он также отмечал большое число знахарей (по-местному — «шаптуны»), колдунов, ведьм, ворожей именно в среде местных литвинов. И далее:

«Говорят, что знахарей в последнее время значительно уменьшилось. Искуснейшие из них считаются литвины. Ведьм, по народному убеждению, в последнее время стало гораздо меньше, однако ж в каждом селе какая-нибудь женщина подозревается в связи с нечистой силой».

В языческий период чародеи (колдуны) составляли высшую, элитарную, касту местного населения, аналогичную жрецам, пользовались большим влиянием и авторитетом. Они были носителями духовных племенных традиций, сакральных знаний, недоступных широкому кругу населения. Чародейство, таким образом, выступало в тот период как элитарная культура. С принятием христианства отношение к нему изменялось, однако не так резко, как в древнем Киеве.

По традиции чародеями считались люди, владевшие неординарными знаниями, способные творить чудеса, ими могли быть народные лекари, ворожеи, талантливые мастера (особенно кузнецы и мельники), охотники, военачальники, князья. Не случайно князь полоцкий Всеслав приобрел славу Чародея. Его считают двоеверцем; во всяком случае, приняв христианство, он проявлял терпимость к традиционным верованиям, что вообще характерно для тогдашнего кривичского общества. Аналогичная ситуация повторилась несколько позже и с великим князем Миндовгом. Приняв католичество из дипломатических соображений, он через 10 лет легко отрекся от него и был похоронен в Новогородке по языческому обряду.

Обращает на себя внимание сообщение летописца об устойчивом обычае кривичей и новгородских словен мыться и париться с веником в вытопленных банях, что не было свойственно дреговичам, древлянам, волынянам. Об этом рассказывал христианский миссионер Андрей, который путешествовал «из греков к варягам» (из Византии к Балтийскому морю) по Днепру и реке Ловать:

«И видех бани древяны, и пережгут их велми, и сволокутся, и будут нази (нагие), и обольются мытелью, и возьмут ветви, и начнут ся бити, и того добьют, едва вылезут живи сущи, и обливаются водою студеною, и тако оживут… И тако творят не мытву собе, но мучение»

(ПСРЛ. Том 38, с. 13).

Если сравнить сообщение летописца с более поздними этнографическими данными, то окажется, что ареал бытования парных бань на территории Беларуси мало изменился в течение почти тысячелетия. Граница их распространения на запад достигала междуречья Березины и Птичи, а на северо-западе включала бассейн Вилии. Она примерно совпадала с ареалом расселения кривичей и радимичей. В западной части Беларуси, как и в соседних районах Украины, парились в домашних печах, мылись в больших бадеях, а летом — в реках и озерах. Таким образом, мы имеем дело с весьма консервативной древней традицией, сохранившейся со времен племенного строя. В Подвинье и Поднепровье баня играла важную роль в календарной и семейной обрядности, в народной медицине.

Если положить на карту ареалы важнейших традиционных элементов культуры — тех же бань, типов сельскохозяйственных орудий (сох, борон, видов упряжи), способов запряжки волов или лошадей, и сопоставить с археологическими и лингвистическими данными, то их локализация выявляет общие закономерности бытования. Зона расселения радимичей и кривичей на востоке распространялась до Десны, левого притока Днепра, истоков Днепра и Волги. Именно по этому рубежу российские авторы проводили восточную границу расселения беларусов, что отражают и этнографические карты (А. Ф. Ритгих, 1875; Е. Ф. Карский, 1903; М. В. Довнар-Запольский, 1919).

Региональные этнокультурные особенности не были нивелированы в X–XIII веках, скорее наоборот, получили новое продолжение, о чем свидетельствует и местный «сепаратизм», выделение отдельных земель-княжеств как суверенных государственных и этнокультурных образований. О формировании так называемой единой древнерусской народности на огромном пространстве Восточной Европы от Черного до Балтийского (Варяжского) морей в этих условиях не могло быть речи.

Рассматривая многочисленные публикации по данной теме, следует выделить в особую группу труды Е. Карского, М. Довнар-Запольского, В. Пичеты, В. Седова, П. Урбана, Г. Штыхова. Они выявили реальную роль славянских и балтских племен в процессе формирования беларуского народа.

Так, В. И. Пичета выделил на этнической территории Беларуси периода раннего средневековья пять этнических ядер, в основе которых лежали регионально-вариативные особенности этногенеза:

1) Южный (в бассейне Припяти), сложился на дреговичской основе с включением древлянских, волынских и ятвяжских элементов;

2) Подвинский (в бассейне Западной Двины, частично Березины и Вилии до верховий Немана на западе) сформировался на базе полоцких кривичей, северных дреговичей, балтских и финно-угорских элементов;

3) Верхнее Поднепровье — ареал расселения смоленских кривичей и радимичей;

4) Черная Русь (историческая Литва) — бассейн Верхнего Немана, «где встретились полоцкие кривичи, припятские дреговичи и литовские племена»;

5) Берестейская земля (Подляшье) — зона волынско-дреговичской колонизации с городами Берестье, Вельск, Мельник, Дрогичин, Кобрин и Каменец.

Как показывает сравнительный анализ этнографического материала, этногенез литвинов (беларусов) не обнаруживает принципиальных различий, что дает основание выделить его наиболее характерные черты:

1. Литвины (именно этот этноним чаще всего фигурирует в исторических документах до конца XIX века) как самостоятельный народ-этнос сформировались в конце 1-го — начале 2-го тысячелетия;

2. Основой процесса этногенеза был не распад вымышленной «древнерусской народности», а консолидация и интеграция реально существовавших, подтвержденных историческими документами племен кривичей, дреговичей, радимичей, литвинов, частично бужан (волынян), мазовшан, ятвягов и других;

3. Процесс этногенеза литвинов (будущих беларусов) развивался таким же образом и по тем же законам, что и этногенез поляков, русинов (украинцев), чехов, словаков, сербов, хотя их дальнейшие исторические судьбы были разными;

4. Этническая территория, где развивался этот процесс, занимала пространство от Белостока до русла Десны и верховьев Днепра. На востоке она совпадала с границами расселения радимичей и кривичей, и оставалась устойчивой восточной границей расселения беларусов до начала XX века. Очерченные ареалы согласуются с этнографическими картами российских авторов конца XIX — начала XX века.

Как уже отмечалось, основой этногенеза литвинов (беларусов) были консолидация славянских племен (кривичей, дреговичей, радимичей, бужан, литвы), интеграция и ассимиляция местного балтского населения. При этом мы можем лишь предположительно судить о более ранней истории этих племен, их происхождении, генетических связях и путях миграции.

Так, палеоантропологические исследования указывают на черты сходства и идентичность физических типов местного славянского и балтского населения. Сравнительный анализ археологических материалов и древней мифологии тоже обнаруживает присутствие балтских элементов в культуре кривичей, дреговичей, радимичей. Вопрос о первоначальной этнической идентификации исторической Литвы (балтской или славянской) остается не решенным в исторической науке и этнолингвистике. Однако в работах П. Шафарика, П. Урбана, К. Цвирки, Я. Юхо и других авторов мы находим немало аргументов в пользу славянского происхождения Литвы.

На беларуской этнической территории, как и в других славянских землях, наблюдалось соперничество между княжествами за сферы влияния, «приращение» территорий и объединение вокруг себя соседних земель. В X–XII веках наиболее значительных успехов в объединительной политике достигло Полоцкое княжество, распространившее свою власть на бассейны Западной Двины (включая Латгалию), Березины и верхнего Немана. Полочане создали богатую и оригинальную культуру, о чем свидетельствуют древние городские центры, многочисленные памятники зодчества и народного творчества, частично сохранившиеся до XIX–XX веков.

Начиная с XIII века доминирующая роль на беларуском этническом пространстве постепенно переходит от Полоцка к Литве с центром в Новогородке, а позже (с 1323 г.) — в Вильне. Литовско-беларуские летописи[163] связывают первоначальную историю Вильни с легендой о железном волке, который приснился однажды великому князю Гедемину во время охоты в устье Виленки (1320 г.). В этой легенде прослеживается аналогия с известным мифологическим сюжетом об основании древнего Рима.

Небезынтересно, что во всеобщей польской энциклопедии (Варшава, 1867, том 27) в статье, посвященной столице ВКЛ, в качестве основной принята варяжская версия основания Вильни. Автор считает, что основателями города была «одна из тех авантюристических скандинавских банд», которая в поисках добычи и приключений где-то около IX или X века овладела стратегически важным местом при впадении Виленки в Вилию, и заложила здесь свое укрепленное поселение, которое позже и стало столицей ВКЛ.

Между двумя версиями о заложении Виленской крепости (римской, связанной с мифическим Полемоном, и варяжской) нет значительных различий. Славянские дружины нередко находились на службе у Римской империи, особенно в поздний период ее существования. А жителей Римской империи, равно как и представителей наемных дружин, обычно называли римлянами независимо от языка и этнического происхождения.

Вместе с тем легенды, если даже они стали достоянием хроник и летописей, не являются надежным источником исторической информации о реальных событиях, они требуют сопоставления с данными других источников. Так, археологические материалы показывают, что древнее поселение на территории Вильни существовало еще в I тысячелетии, а по некоторым данным — задолго до нашей эры. В XI–XII веках это было уже значительное поселение оборонного типа.

В эпоху Гедемина и Альгерда ВКЛ расширило свои границы от Балтики до Черного моря и от Белостока на западе до верховий Днепра и Волги на востоке. Как отмечают большинство беларуских и польских исследователей, без поддержки Полоцкого княжества и других славянских земель образование и само существование такой державы было бы невозможным. Его ядром была славянская Литва, занимавшая бассейн Немана и Вилии, со столицей в Вильне. Символ Полоцка — Погоня — стал государственным символом ВКЛ, украсившим его герб.

Перенос первоначальной столицы ВКЛ из Новогородка на север (в Вильню), в пограничную зону международных контактов, ставшую одновременно и сферой политических интересов, отвечал стратегическим устремлениям литовско-русских князей.

История не знает крупных военных походов и сражений за славянское наследство, присоединение Полоцкой земли к ВКЛ было мирным. Тогдашний старобеларуский язык в своей кривичской версии стал официальным языком ВКЛ и местной знати. Все 12 сыновей Альгерда были воспитаны в кривичско-русской этнокультурной среде. Заметим, что первой женой Альгерда была витебская княжна Мария, второй — тверская княжна Ульяна, так что называть их носителями жамойтского языка и культуры, как это делают «по старой памяти» некоторые представители советской историографии, нет никаких оснований. Заметим также, что территория Жамойтии (Жмудь) никогда не называлась Литвой, как это иногда можно видеть на современных якобы «исторических» картах, изданных в республике Летува.

С образованием Великого Княжества Литовского краевое (региональное) название Литва постепенно распространилось до Березины и далее на восток.

В то же время краевой этноним литвины (или лицьвины) становился одновременно политонимом для всего населения ВКЛ.

Польская исследовательница истории языка и диалектов на «крэсах восточных» Софья Кужова пишет, что население Даволтвы Нальшан и Литвы в XIII—XIV веках переживало процесс глубокой «русификации» (буквально: zruszczenia — обрусения), затронувший местные обычаи, культуру, язык. Подобная «русификация», существенно изменившая общий этнокультурный ландшафт ВКЛ, распространялась, прежде всего, из Полоцкой Руси.

Тогдашний русский (старобеларуский) язык стал доминирующим в ВКЛ и бытовал не только в повседневной жизни славянского населения, но и как средство межэтнической коммуникации. По словам Лешека Беднарчука

«русская стихия («zywiol ruski»), органично связанная с потомками кривичей, дреговичей и радимичей, реализовалась (самоутвердилась) в форме беларуского языка, ареал которого точно соответствовал политическим границам Великого Княжества».

Понятие «русский» обозначало тогда славянское население Украины, Беларуси и Новгородской земли (Русь Киевская, Русь Литовская и Русь Новгородская). На территории Московского княжества до XVI века господствовали финно-угорские говоры за исключением основных городских центров.

В то же время сохранялись краевые этнокультурные особенности, которые отразились в этнонимах литвины (беларусы), русины (украинцы), жемайты (современные летувисы). Эту «этническую метку» не случайно получило после присоединения Жамойтии в 1422 году все государство — Великое Княжество Литовское, Русское и Жамойтское.