Наследство

Наследство

Намерениям Сталина, каковы бы они ни были, не суждено было сбыться. 1 марта 1953 г. он в результате апоплексического удара был на грани смерти. Объявлено об этом было 3 марта в такой форме, что уже можно было предвидеть смертельный исход, но одновременно делались успокоительные заверения, что оказание медицинской помощи гарантировано на самом квалифицированном уровне и под прямым надзором политических руководителей. Агония была долгой и тяжелой; окончилась она 5 марта[53].

Советский Союз онемел. Те, кто присутствовал при этих событиях, помнят молчание, охватившее страну. В течение 30 лет во всей политической жизни страны доминировала эта личность: 30 лет непрерывных переворотов и преобразований без передышки. Чувства народа были сложны и драматичны, они соответствовали сложности тех событий и той борьбы, которую народ вел под руководством деятеля, который только что сошел со сцены, и относились они не столько даже к этому человеку, сколько к этапу жизни страны. Многих /395/ охватила глубокая и искренняя скорбь: толпы плачущих людей, запечатленные на газетных фотографиях, не были пропагандистским изобретением. Но, возможно, еще более сильным было смятение. В кругу самых близких люди шептались об одном и том же: что теперь будет? После того, что происходило в последние месяцы, были и такие, кто боялся самого худшего. К тому же было распространено мнение, которое поддерживал сам Сталин, что с его бесконечной мудростью несравнимы достоинства окружавших его людей. На протяжении двух дней, пока царило ожидание смерти, в церквах шли посвященные Сталину службы: патриарх призывал верующих христиан молиться за него, раввин отправлял службу в синагоге. Человек, который был в свое время революционным вождем, уходил из жизни как один из наиболее могущественных монархов и истории. Вдали от Москвы, в лагерях принудительного труда, в сибирских городах и селах, населенных депортированными, в местах принудительного поселения миллионы других людей таили радость в глубине своих сердец, не смея дать свободный выход ликованию[54].

В течение трех дней непрерывная цепь людей ожидала на морозе своей очереди, чтобы проститься с телом покойного в Колонном зале Дома Союзов. Наплыв людей вначале принял хаотический характер. Серьезные инциденты произошли на Трубной площади из-за давки в толпе, образовавшейся перед милицейским заграждением, когда милиция пыталась отодвинуть толпу, чтобы очистить улицы, прилегающие к центру. В этой давке погибло немало людей, но сколько, установить не удалось. Порядок был быстро восстановлен, так что в тот момент даже наиболее внимательные наблюдатели, находившиеся в столице, не узнали о случившемся[55]. Центр города в целом был изолирован кордонами войск; движение поездов между Москвой и ее пригородами было прервано. С этого момента люди проходили перед гробом Сталина в Колонном зале в строго организованном порядке.

Как только вождь умер, первой заботой сталинских руководителей стала необходимость показать стране и всему миру, что в верхах не возникло вакуума власти и что проблемы наследования были урегулированы немедленно при уважении норм законности. Это было не просто сделать. Сталин был облечен множеством официальных должностных обязанностей, и специфика всех занимаемых им постои как бы утратилась со временем, все они слились в единое целое его блистательной безграничной власти. С 1941 г. он был Председателем Совета Министров. Пост Генерального секретаря, который он занимал с самого начала своего счастливого взлета и с которым была связана вся его политическая карьера, не существовал более в Уставе партии, но на XIX съезде не была провозглашена и формальная его замена новым. После первого заседания вновь избранный Центральный Комитет более не собирался. В обстановке той всеобщей юридической неразберихи, которая всегда была характерна для ведения дел внутри сталинского правительства и которая еще более усилилась в последние годы, основные реальные распоряжения исходили от /396/ двух руководителей — Маленкова и Берии, которым Сталин под конец доверил наиболее важные рычаги власти, хотя и сохранил над ними высший контроль. Именно они, согласно сообщениям, в наибольшей степени заслуживающим доверия, выступили с самыми важными предложениями на совместном заседании высших государственных органов — Центрального Комитета партии, Совета Министров и Президиума Верховного Совета, — которое было созвано на следующий день после кончины Сталина[56].

Неясная ситуация в руководстве партии, возникшая вскоре после XIX съезда, была ликвидирована. Не должно было более существовать двух органов, Президиума и бюро, как хотел того Сталин, сохранялся только Президиум, «как предписывалось Уставом». Он не был более таким многочисленным, как диктовал Сталин, круг его членов стал уже. В его состав вошли Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, Каганович, Микоян, Сабуров и Первухин. В основном речь шла о тех же людях, которые со времен войны и позднее были наиболее близки к Сталину; включал он и более старых деятелей — Молотова и Микояна, а также двух новых — Сабурова и Первухина, введенных в секретное бюро Сталиным в последний момент.

Маленков стал Председателем Совета Министров. На посты заместителей Председателя Совета Министров были назначены: Берия, Молотов, Булганин и Каганович; они все вместе составили президиум правительства. Старик Ворошилов, единственный деятель, который, как и Молотов, мог символизировать связь времен, продолжение традиций эпохи революции и гражданской войны, стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР; пост этот был примерно тем же, что и пост главы государства в других странах. Берия получил пост министра внутренних дел, в полномочия которого входило руководство политической полицией (или «государственной безопасностью»). Молотов вернулся к руководству Министерством иностранных дел. Булганин остался министром обороны. Но новостью явилось в этой области назначение на должности его первых заместителей двух наиболее выдающихся командующих, времен войны Василевского и Жукова; особенно важным был факт возвращения последнего, после семи лет отсутствия, на высшие военные посты. Это было явным свидетельством желания мобилизовать для поддержки послесталинского руководства все возможные резервы общественного признания, прибегнув в данном случае к использованию личного престижа высокоуважаемых людей, что особенно важно в таком деликатном деле, как руководство вооруженными силам[57].

Все эти решения были ратифицированы несколькими днями позднее специальной сессией Верховного Совета. Эти назначения касались урегулирования положения с высшими постами государства. В то же время сохранилась большая напряженность в системе оперативного руководства партией. В первый момент было объявлено, что Хрущев уходит с поста главы партийной организации Москвы /397/ для работы в качестве секретаря Центрального Комитета. Только несколькими днями позже было сообщено, что Маленков в свою очередь покидает пост секретаря для работы главой правительства. В новый состав Секретариата ЦК партии, таким образом, вошли: Хрущев, Суслов, Поспелов, Шаталин, Игнатьев. Верховное положение первого из них по отношению к другим было отражено лишь в том, что его имя поставили во главе списка, и не было подтверждено каким-либо официальным способом[58].

Таким образом, казалось, три человека пришли к руководству страной: Маленков, Берия и Молотов. Те же самые деятели в том же порядке получили слово 9 марта на Красной площади во время похорон Сталина. Похороны прошли с грандиозной и холодной пышностью. Было постановлено, что тело покойного вождя необходимо сохранить: бальзамировать, поместить в стеклянном гробу и выставить для публичного обозрения в Мавзолее, где уже находилось тело Ленина. Некоторым наблюдателям показалось, что новые руководители определенно стремились поскорее перевернуть страницу и начать «разукрупнение» фигуры покойного[59]. Были тому почти неуловимые свидетельства. В «Правде», вышедшей в день смерти Сталина в траурной рамке, его фото занимало лишь четверть полосы, в то время как коммунистические газеты в Западной Европе поместили крупные портреты на всю полосу. Некоторым иностранным гостям официально объяснили, что необходимо ободрить народ, внушить ему веру в будущее, а не сосредоточиваться чрезмерно на оплакивании прошлого. Мало кто, однако, уловил эти первые слабые симптомы переоценки ценностей. Все газеты мира посвящали Сталину многие и многие полосы: ушел из жизни второй деятель из «великой тройки» эпохи мировой войны. Все эти мельчайшие признаки имели глубокое значение, связанное с кризисом предшествующих месяцев (а реальный его размах был большинству неизвестен). Со смертью Сталина закончилось не только его долгое правление. Начинался новый период, сущность которого никто не мог предвидеть даже в общих чертах. /398/