Сталин и Мао

Сталин и Мао

Основным театром действий «холодной войны» с самого начала стала Европа. Однако в период 1948–1949 гг. арена столкновения расширилась, возник совершенно новый фактор, который быстро изменил все соотношение сил в мире: это была победа китайских коммунистов в гражданской войне, которую они вели более 20 лет с Гоминьданом Чан Кайши. Советская политика не могла не испытать глубокого воздействия со стороны этих событий.

Отношения сталинского СССР с китайскими коммунистами во второй половине 40-х гг. представляют собой важную страницу истории, однако знания наши по этому вопросу остаются недостаточными. Значительная часть событий скрыта от нас дымовой завесой последующей полемики между двумя странами. Это не может заставить нас отказаться от освещения того, что к настоящему времени удалось установить.

В конце второй мировой войны доминирующим фактором положения на азиатском Дальнем Востоке было массированное присутствие Соединенных Штатов. Оно было предопределено той решающей ролью, какую играла эта держава в войне на Тихом океане и в разгроме Японии. Все — Советский Союз, китайцы, англичане и другие европейцы, — имеющие колониальные интересы в Азии, должны были отдавать себе в этом отчет. Не было это секретом и для Мао и Чана, вождей противоборствующих в Китае сил, которые продолжали враждовать даже тогда, когда они выступали против общего врага, ведя борьбу с японскими агрессорами[14]. Американцы, несмотря на свою поддержку Чан Кайши, стремились включить коммунистов в одну общую коалицию с их противником, где они были бы обязаны принять на себя роль меньшинства. В этом направлении развивалась и советская политика. СССР сознавал, что он не в состоянии играть в этом районе мира первую партию.

Нам известно, что Сталин говорил это американцам в ходе переговоров в годы войны. Он признавал, что среди великих держан лишь одна имеет достаточно возможностей получить преобладающий вес в Китае, и это — Соединенные Штаты. Только они в состоянии также оказать этой стране необходимую экономическую и техническую помощь. Сталин считал, что гражданская война должна завершиться созданием нового Китая. Он полагал, что среди всех лидеров борьбы только Чан сохранит способность разрешить эти задачи, поскольку он обладает самыми большими силами. Сталин плохо знал руководителей коммунистов, контакты с которыми в те времена были ограничены. Но, по его мнению, никто из них не был способен реализовать подобное предприятие. Поэтому он поддерживал /368/ намерение возродить коалиционное правительство. При этом Сталин предпочитал, чтобы занимались этим делом американцы. Когда его спросили, не хотел ли бы он участвовать в посреднической миссии, он ответил: «Нет», так как, по его словам, нет уверенности, что китайские коммунисты примут те или иные его возможные предложения, и это может поставить его в ложное положение. Сталин полагал, что взаимная ненависть и недоверие между Чаном и Мао являются основным препятствием к соглашению. Что же касается борьбы, во главе которой находились коммунисты, то, по его мнению, она не имела ни социалистической, ни советской направленности. Это было скорее всего демократическое движение радикального типа (для Сталина это было равнозначно понятию «крестьянское движение»); Чан рассматривался как его противник[15]. В другом разговоре Молотов высказался еще более грубо: борьба эта, по его мнению, представляла собой прежде всего восстание голодных, обнищавших масс, она может постепенно стихнуть, если в какой-то момент произойдет улучшение условий их жизни[16].

Мы не можем исключить того, что в этих утверждениях была большая доза дипломатических уловок. Но и при этой оговорке все это, как представляется, показывает, пусть и приблизительно, каково было превалирующее отношение высших советских руководителей к событиям в Китае. Контакты с Яньанью, столицей Мао, действительно были довольно слабыми на протяжении всех лет войны. Кампания за укрепление автономии от Москвы в области идеологии и политики, которая велась в эти самые годы в компартии Китая, встречала наибольшее сопротивление со стороны Ван Мина. Он был тем руководителем партии, которого лучше всего знали в СССР и в кругах Коминтерна[17]. Если хоть какая-то часть дневника человека, который был в период войны представителем Интернационала в Яньани, соответствует его подлинным докладам в Москву (а этот дневник был опубликован в препарированном и переработанном виде в недавнее время), то чему удивляться, что Сталин и его сотрудники питали весьма мало иллюзий в отношении Мао и его политической ориентации; в изданном документе есть страницы, несущие отпечаток подозрительности и прямо-таки враждебности. Там прямо говорится о вполне определенном «недоверии» Москвы в отношении Мао[18].

Установлено твердо, что Сталин в августе 1945 г., примерно в то самое время, когда СССР заключил договор с националистическим Китаем, советовал китайским коммунистам найти возможность для компромисса с Чан Кайши. Этот совет был дан в Москве китайским руководителям Лю Шаоци и Гао Гану; возможно, аналогичное мнение было доведено до китайских деятелей и ранее. По этому поводу все источники совершенно единодушны. Это признавал в свое время и Сталин; кроме того, советская печать именно в таком духе высказывалась в тот период[19]. Мао вспоминал об этом через несколько лет, утверждая полемически, что «Сталин был против нашей /369/ революции и против того, чтобы мы брали власть»[20]. Все это признается даже советскими историками, которые, однако, трактуют это пожелание исходя из неравенства сил и сохранявшегося преимущества Чан Кайши, как мудрый совет Сталина, как оправданное политическое отступление временного тактического характера. Оно было-де необходимо коммунистам для укрепления своих позиций, завоеванных в период антияпонской войны[21].

Сталин, однако, этим не ограничился. Он завязал с китайскими коммунистами крепкие связи и тайно их поддерживал. Войдя в Маньчжурию, советские войска и их командование наладили тесное сотрудничество с армией Мао и передали ему занятые ими территории для превращения их в освобожденные районы еще до вывода Советской Армии весной 1946 г. До этого момента здесь, в областях, где наиболее твердым и продолжительным было господство японцев, ни коммунисты, ни националисты из Гоминьдана не имели серьезных позиций. Как те, так и другие просили СССР, хотя и по противоположным мотивам, по возможности не спешить с выводом войск[22].

Советский Союз вывез из Маньчжурии в качестве военной добычи часть промышленных предприятий, принадлежавших японцам, что не понравилось ни коммунистам, ни Гоминьдану[23]. Советский Союз передал народно-освободительной армии Китая значительное количество японского вооружения; в советских источниках говорится о 3700 артиллерийских орудиях, 600 бронемашинах, 860 самолетах, 12 тыс. пулеметов и около 700 складах амуниции различного рода[24]. В то же время СССР не дал разрешения частям Чан Кайши использовать портовое оборудование в Дальнем и Порт-Артуре, которые были переданы под советский контроль по Ялтинскому соглашению. Когда войска Гоминьдана, переброшенные по воздуху американцами, появились в Маньчжурии, они обнаружили, что коммунисты их опередили: гоминьдановцам удалось занять лишь крупные города, да и то не все. Эти свидетельства, поступившие из советских источников в самые последние годы, находят подтверждение в американских документах, а также в рассказах других очевидцев событий того времени[25]. Маньчжурия с этого времени превратилась если и не и основную базу коммунистов, как это утверждают советские историки, то, во всяком случае, в одну из наиболее важных областей, находящихся под их контролем. При этом с тыла их защищала советская граница. Через своих представителей в Маньчжурии Москва поддерживала с коммунистами связи, которые становились все более тесными. Не вступая открыто в споры со Сталиным, Мао вел свою линию. Ни он, ни Чан Кайши в действительности не желали компромисса; Чан еще меньше стремился к нему, чем Мао, так как он был уверен в своей возможности одержать победу над коммунистами при поддержке Соединенных Штатов. Переговоры между коммунистами и Гоминьданом, проводимые при посредничестве американцем, возобновлялись несколько раз и вновь прерывались; их результатом в конце концов стал лишь ряд частичных соглашений, оставшихся /370/ на бумаге. Периоды неустойчивого мира сменялись новыми столкновениями, и так продолжалось до марта 1947 г., когда Чан Кайши почувствовал себя достаточно сильным для возобновления гражданской войны в широком масштабе. Американское посредничество потерпело неудачу как в силу того, что в США не смогли понять глубоких коренных причин китайской революции, так и в результате общей антикоммунистической ориентации политики Вашингтона, которая заставляла американских деятелей щедро снабжать оружием и материальными средствами правительство Гоминьдана, правительство, которое было обречено на гибель.

Вначале ход войны, казалось, складывался благоприятно для Чан Кайши: его части заняли даже Яньань, которая имела для коммунистов значение опорной базы[26]. Эти успехи, имевшие больше значение эффектного зрелища, чем военного достижения, породили всевозрастающее проникновение руководимых Мао сил в бескрайнее море китайской деревни. Во второй половине 1947 г. стратегическая инициатива перешла в руки коммунистов. В следующем году они начали осуществлять широкомасштабные военные операции, кульминацией которых явилось завоевание Пекина и освобождение всего Китая к северу от Яньцзы. Весной 1949 г. началась заключительная стадия войны, в ходе которой армии коммунистов форсировали реку большими силами и устремились к югу, изгоняя гоминьдановцев со всей территории страны. Со своими последними сторонниками Чан Кайши укрылся на острове Тайвань (Формоза). 1 октября 1949 г. Мао объявил в Пекине о рождении Китайской Народной Республики.

В 1947 г. Сталин, в свою очередь, понял, что его прежние оценки положения в Китае были ошибочными, или, как выразился Мао, «он осознал, что совершил немалые ошибки»[27]. В апреле этого года он еще относил Китай к числу рынков, открытых для американского капитала, но в феврале следующего года понял, что китайские коммунисты имели свои основания не следовать его советам[28]. В то же аремя тяжелые последствия распада антифашистской коалиции стали сказываться и на Дальнем Востоке. В Японии американцы делали все, что хотели, обращая мало внимания на соображения других держав-победительниц и, уж во всяком случае, на пожелания Советского Союза. Многочисленные военные базы, созданные на Тихом океане японцами, были переданы в руки американских вооруженных сил, действующих так, словно они намеревались превратить этот океан в своего рода «американское озеро», по меткому определению сути их политики[29]. С появлением атомной бомбы и обострением отношений между Москвой и Вашингтоном эти передовые позиции американской авиации и флота, приближенные к границам СССР, стали источником непосредственной опасности для него; тем большее значение приобретал в глазах советских руководителей нарастающий в Китае крах американских марионеток.

Постепенно, по мере приближения победы, прояснялась также /371/ внешнеполитическая ориентация Мао и китайских коммунистов. Их попытки завязать диалог с Вашингтоном были отвергнуты. Мы не можем утверждать ничего определенного о том, что, когда и думал ли вообще Мао о возможности занять нейтральную позицию в «холодной войне» между СССР и США, как это утверждают некоторые советские авторы[30]. Если он когда-либо и лелеял подобные мысли[II], то всевозрастающая враждебность со стороны американцев к китайской революции должна была подтолкнуть его к поискам союза с Москвой, независимо от состояния тех традиционных связей, более или менее крепких, которые существовали уже между партиями двух стран. Была и вторая причина, требующая сделать именно такой выбор. Китайские революционеры, действовавшие в течение многих лет в сельских зонах, которые и являлись их естественной средой, были теперь серьезно обеспокоены вставшей перед ними задачей управления огромными городами с их интеллигенцией и промышленностью. Городские центры были захвачены ими на последнем этапе войны. Стремительность катастрофы, постигшей их врага, заставила китайских коммунистов занять основные города поспешнее, чем хотелось этого (если верить некоторым источникам) ряду их руководителей. Эта новая трудная проблема также стимулировала их желание обратиться к единственному опыту, который был бы для них полезен и приемлем, — к опыту Советского Союза[31].

В конце июня 1949 г. Мао провозгласил: «Мы присоединяемся к антиимпериалистическому лагерю, возглавляемому Советским Союзом, и только к нему мы можем обратиться, чтобы получить дружескую и естественную помощь». «Коммунистическая партия Советского Союза является нашим лучшим учителем, и на ее опыте нам надо учиться»[32]. В тот же период Сталин в Москве, принимая руководителей китайских коммунистов, провозгласил тост за то, чтобы Китай «в будущем превзошел СССР»[33]. Согласие, таким образом, установилось[III]. В течение всего этого года контакты между двумя партиями становились все более тесными. Важные переговоры велись летом накануне победы Мао. Уже тогда был согласован приезд в Китай первой группы советских советников в составе 250 человек: их участие было необходимо прежде всего для организации министерств центрального народного правительства, которые могли /372/ бы руководить экономической политикой и заставить работать крупные заводы[34]. СССР признал официально Китайскую Народную Республику на следующий день после ее основания.