От Вислы до Одера

От Вислы до Одера

Итак, к осени 1944 г. Красная Армия отвоевала всю территорию СССР в границах 1941 г., за исключением небольшого участка побережья Балтийского моря, и вела бои на землях стран, еще отделявших ее от Германии. Военные действия сопровождались процессом освобождения народов Восточной Европы от фашистского господства. Наступление на Балканах вовлекло в этот процесс Болгарию, позволило установить прямое сотрудничество с югославскими партизанами, в частности в совместных боях за освобождение Белграда, и, наконец, открыло доступ с юга в Венгрию, где гитлеровцы сумели в последний раз организовать затяжную упорную оборону вокруг Будапешта. Операции советских войск порождали сложные и щепетильные политические проблемы, которые требуют отдельного рассмотрения. Для того же, чтобы завершить рассказ о собственно военных событиях, в результате которых советские армии оказались в центре Европы, следует уделить внимание еще одному крупному наступлению: совершенному в первые месяцы 1945 г. броску с Вислы на Одер, на территорию самой Германии.

Стержневым направлением военных действий для Красной Армии отныне было направление на Берлин. После блистательного летнего наступления в Белоруссии и Восточной Польше войска Конева и Рокоссовского закрепились на Висле и использовали последующие месяцы для подготовки к новому наступлению. Теперь, когда дело подошло к развязке, Сталин упразднил институт «представителей Ставки» и доверил высшим военачальникам непосредственное командование важнейшими фронтами. Жуков сменил Рокоссовского во главе 1-го Белорусского фронта — группы армий, наступавших на Берлин по самому /185/ короткому пути. Слева от него действовал 1-й Украинский фронт под неизменным командованием Конева, который должен был проложить себе дорогу через Силезию. Справа был 2-й Белорусский, возглавляемый Рокоссовским, который не без уязвленного самолюбия уступил другому самый почетный командный пост[36]. Еще севернее, на уровне Восточной Пруссии, сражался 3-й Белорусский, управляемый Черняховским. Именно эти четыре фронта пришли в движение во второй декаде января. Главные усилия концентрировались на участках Жукова и Конева. Их целью был Берлин. Настоящая лавина танков, артиллерии, авиации обрушилась на немцев, которые, напротив, вынуждены были рассеять часть своих сил для удержания флангов, подвергающихся неотступному давлению советских войск[37].

Конев нанес удар 12 января, Жуков — 14-го. Исходным рубежом для обоих служили плацдармы за Вислой, которые были захвачены их солдатами летом предыдущего года. Результаты «превзошли все ожидания» советского командования[38]. Немецкая оборона была опрокинута с первых же дней. Лежащая в развалинах Варшава была обойдена с севера и с юга; задача очистить ее от оккупантов была выполнена позже.

Танковые колонны стремительно рвались вперед, чтобы не дать немцам времени ввести в бой в спешке выдвигаемые резервы, 19 января войска Жукова освободили Лодзь. 17-го войска Конева взяли Ченстохов, 19-го — Краков, 28-го — Катовице, главный центр Восточной Силезии, где у немцев были отняты невредимыми крупные промышленные предприятия. Чтобы не замедлять наступательного порыва, советские части избегали лобовых атак на те центры, где противник организовал системы обороны. Они предпочитали изолировать их и двигаться дальше. Так было, в частности, со знаменитой Познаньской крепостью, которая вместе со своим сильным немецким гарнизоном была оставлена осажденной в тылу, между тем как армии Жукова ускоряли продвижение к Одеру. К этой реке они вышли в конце января и с ходу форсировали ее в нескольких пунктах. То же произошло и на фронте Конева. Самые передовые плацдармы находились теперь от Берлина лишь в 70 километрах. После стольких страшных месяцев советские воины добрались наконец до Германии, «логова фашизма», как писали газеты. В этом последнем броске подстегиваемые надеждой поскорее покончить с войной войска продвигались со скоростью 25-30 км в день[39].

Значительно медленнее и труднее развивалось наступление к северу от зоны действий двух главных фронтов. На флангах глубокого клина, протянувшегося к Берлину, стала вырисовываться угроза, встревожившая сталинское командование. Через многие годы этому моменту суждено было вызвать жаркие споры между советскими полководцами, принявшимися восстанавливать в своих воспоминаниях заключительные этапы войны. Наибольшие трудности возникли перед Черняховским, который должен был наступать на Пруссию с востока. Перед войсками же Рокоссовского была поставлена задача осуществить прорыв /186/ в направлении на Мариенбург и устье Вислы с дальнейшим продвижением вдоль побережья Балтийского фронта, справа от Жукова, и в то же время блокировать с запада отход немецких войск из Пруссии[40]. Рокоссовский утверждает, что вся эта фаза операции была спланирована плохо: неверно были намечены направления главных ударов, недостаточно скоординированы действия фронтов[41]. Хотя на участке 2-го Белорусского фронта советские войска обладали явным перевесом сил, он не был таким подавляющим, как на участках Жукова и Конева. Точнее говоря, он не был достаточным для такого района, как Пруссия, где немцы оказывали поистине бешеное сопротивление, используя прекрасное знание местности и имевшиеся здесь с незапамятных времен мощные оборонительные сооружения. Рокоссовский тем не менее все равно дошел до Мариенбурга, но не смог помешать многочисленным вражеским дивизиям занять оборону в Восточной Померании, за Вислой, откуда они угрожали правому флангу Жукова.

Это угроза с фланга побудила Сталина и высшее советское командование отказаться от немедленного наступления на Берлин, что составляло главную цель первоначального плана, цель, вторично подтвержденную Ставкой командующим фронтами в конце января, когда передовые советские части приближались к Одеру[42]. Впоследствии один из видных участников событий, генерал Чуйков, тот самый, который воевал в Сталинграде — теперь он командовал 8-й гвардейской армией, — писал, что решение отложить удар по Берлину было ошибкой, ибо для прикрытия столицы у немцев были лишь малочисленные и слабые части (между тем как несколько недель спустя положение стало уже совершенно иным)[43]. На основании этого критического замечании западные историки выдвинули предположение, что отложить реализацию самой вожделенной своей цели, которая к тому же была уже под рукой, Сталина побудили определенные политические мотивы[44]. Гипотеза эта практически ничем не подкреплена, в связи с чем трудно говорить о ее достоверности.

С другой стороны, следует отметить, что для оправдания сталинского решения имелись достаточные военные причины. Причины эти назывались уже тогда, а позже на них указывали те военные деятели, которые выражали несогласие с Чуйковым[45]: линии советских коммунникаций растянулись на 600 с лишним километров, и снабжение наступающих войск было затруднено тем более, что в тылу оставались еще очаги немецкого сопротивления; контрудар противника из Померании в тыл советским армиям на Одере мог привести к весьма печальным последствиям. Сталин и его советники были тем более бдительны к угрозам такого рода, что считанными днями раньше могли наглядно убедиться — на примере поражения союзников в Арденнах, — что немцы еще способны весьма чувствительно огрызаться. Бросок на Берлин в этих условиях был бы, по словам тех же военных авторитетов, «чистейшей авантюрой», если не «преступлением»[46]. Даже простая неосторожность, которая могла привести к перелому в ходе военных событий в этой заключительной фазе войны, способна была в действительности /187/ повлечь за собой не только военные, но и тяжкие политические осложнения. Занятый трудными переговорами с союзниками в Ялте, Сталин предпочел не рисковать.

В первых числах февраля часть армий Жукова была снята с Берлинского направления и повернута против немецкой группировки в Померании в поддержку армиям Рокоссовского. Этот последний в свою очередь вынужден был передать часть своих армий Черняховскому. Уничтожение померанской группировки было нелегким делом: не случайно бои затянулись до конца марта (Гдыня была занята 28-го, а Данциг — 30-го). Фронт Конева в этот же период расширил участок своего наступления к югу от группы армий, наступавших на Берлин. Нанеся поражение немецким дивизиям, еще сосредоточенным в районе Ополе, этот фронт занял всю Западную Силезию до притока Одера, реки Нейсе. (Все эти географические названия важны для понимания дипломатической истории того времени. Линия Одер-Нейсе была только что предложена Сталиным в качестве западной границы Польши: весьма вероятно, он торопил Конева овладеть ею как можно быстрее, с тем чтобы обосновать свой контроль над этой зоной.) 6 марта был взят Бреслау (ныне польский Вроцлав); передовые дивизии 1-го Украинского фронта достигли Судетских гор.

Еще более затяжным и кровопролитным было сражение за овладение Прусским укрепленным районом. К упорству, с каким оборонялись немцы на этом клочке земли, где находилась колыбель прусского милитаризма, несомненно, примешивался страх перед жестокой расплатой за преступления, совершенные в России. Дороги и порты были забиты толпами беженцев, которые стремились ускользнуть до прихода советских войск. Сопротивление носило предельно ожесточенный характер. 18 февраля на передовой был убит сам Черняховский. В свои 38 лет он был не только самым молодым, но и одним из самых образованных и интеллигентных советских полководцев; в воспоминания знавших его людей остался чрезвычайно привлекательный образ человека, вызывавшего любовь и уважение[47]. На его место был назначен маршал Василевский. Сын священника, он окончательно стал крупным военачальником во время работы в Генеральном штабе. Война закрепила за ним репутацию самого талантливого стратега СССР, а также военного деятеля, пользовавшегося наибольшим доверием Сталина[48]. Но и под его командованием наступление развивалось изнурительно трудно. Прусскую группировку немцев приходилось рассекать на части и уничтожать их по отдельности: по расходу боеприпасов эта операция превзошла любую другую за всю историю войны[49]. Так, штурм крепости Кёнигсберг продолжался с 6 по 9 апреля и завершился взятием города лишь после того, как на него обрушился настоящий ураган огня, практически превративший его в руины. Прошло, однако, еще немало дней, прежде чем было подавлено сопротивление и в остальных цитаделях Пруссии.

Вплоть до самых последних дней войны в Европе Красной Армии приходилось прокладывать себе путь ценой большой крови. /188/ Только на нынешней территории Польши, включая восточные области довоенного рейха, она потеряла убитыми почти 600 тыс. человек (т. е. столько же, сколько Италия за всю первую мировую войну)[50].

«Обидно и горько терять солдат в начале войны, — пишет один из советских полководцев. — Но трижды обидней и горше терять их на пороге победы, терять героев, которые прошли через страшные испытания, тысячи километров прошагали под огнем, три с половиной года рисковали жизнью...»[51].

Такова была участь, выпавшая на долю советских солдат вплоть до самого окончания войны. /189/