Империя (25 декабря 800 года): крупнейшее событие в истории Франции
Империя (25 декабря 800 года): крупнейшее событие в истории Франции
Следует сказать, что влияние Карла в последние годы VIII века необычайно возросло. Он не только имел все основания представить себя в капитулярии «Libri carolini» 791–792 годов, когда началось его соперничество с имперской властью в качестве короля франков, правящего Галлией, Германией, Италией и прилегающими районами, но и распространил свое влияние за их пределы. Уже несколько лет он поддерживал отношения с Оффой, королем Мерсии, игравшей главную роль среди островных королевств, заключивших незадолго до смерти Оффы в 796 году торговые соглашения, которые считаются «первым торговым договором в английской истории» [69]. Карл установил связи с христианским государством Астурией, без которой было немыслимо начало реконкисты, а также с патриархом Иерусалима, который, отбросив всякие формы вежливости в отношениях с Византией, хотел сделать Карла признанным покровителем святых мест и прислал ему в 800 году ключи от Гроба Господня.
Таким образом, моральное и политическое влияние короля франков вышло далеко за пределы покоренных им государств: оно распространилось на весь запад и начало проявляться на востоке, в заповедной области императора. Ученое окружение Карла прекрасно понимало, что такая широкая политическая база, усиленная священным, почти священническим характером Франкского королевства, что связано с фактом помазания с 751 года его королей, ставила Карла над другими королями. Использовав в своих целях византийский прием, Алкуин взял даже привычку с 795 года называть Карла Давидом, уточняя, что «под этим именем, вдохновляемый теми же добродетелями и верой, правит сегодня наш руководитель и пастырь, король, под управлением которого христианский народ живет в мире и внушает страх языческим племенам, вождь, набожность которого постоянно укрепляет своей евангельской твердостью католическую веру в борьбе против носителей ереси». Стоит ли удивляться, что концепция христианской империи, то есть политического объединения христиан, главной задачей которого стала бы защита церкви, получила быстрое развитие (это видно из писем Алкуина, написанных в 798–800 годах) и нашла свое воплощение в плане строительства дворца в Ахене с претензией на роль нового Рима.
Еще больше был поглощен идеей возрождения империи Лев III (папа с 795 года), что отчетливо проявлялось в мозаике, украсившей по его заказу в 798–800 годах апсиду главного зала приемов в Латеранском дворце: с обеих сторон центральной сцены, где представлен Христос, отправляющий апостолов в мир, расположены две отдельные картины: слева Христос вручает папе Сильвестру и Константину, стоящим перед ним на коленях, одному ключи, а другому стяг, то есть символы духовной власти и власти земной; справа в абсолютно симметричной позиции изображен святой Петр, передающий Льву III паллиум, а Карлу стяг. Таким образом, Карл выступал как новый Константин, как истинно христианский император, облеченный мирской властью святым Петром, представителем которого на земле был папа. Таким образом, программа эта имела и подоплеку: предлагаемым возрождением империи должна была руководить римская церковь.
И как раз ей это было нужнее всего. Лев III, вышедший из среды мелкой латеранской бюрократии, с момента своего избрания ощущал явное пренебрежение со стороны римской аристократии и подвергался серьезным обвинениям в моральной нечистоплотности. 25 апреля 799 года противники папы Льва III решили свергнуть его силой, и только вмешательство двух франкских посланцев, находившихся поблизости в инспекционной поездке, позволило Льву III скрыться из Рима и найти убежище под крылышком Карла, который пребывал тогда в Падерборне, в саксонской марке Липпе. Удовольствовался ли король восстановлением папы в его нравах, не ознакомившись с выдвинутыми против него обвинениями? Фактически он отправил его в Рим с сильным эскортом и одновременно послал туда двух комиссаров с поручением провести проверку, а сам надеялся прибыть позднее и лично ознакомиться с делом. Однако у простого патриция должно быть право судить в Риме папу и организаторов мятежа. Поэтому есть все основания считать, что выдвижение Карла на роль главы империи, а значит, на уровень единственной юрисдикции, дающей ему право судить в Риме наиболее влиятельных римлян, было намечено еще в Падерборне весной 799 года. Во всяком случае, Алкуин, получив сообщение Карла о ситуации в Риме и о ставке в этой политической игре, тут же ответил ему, что власть короля франков стоит ныне выше папского сана и даже императорского звания, очень низко павшего после государственного переворота, совершенного императрицей. Власть короля франков делает его «единственным вождем христианского народа, превосходящим два названных сана своей мощью, более известным своей мудростью, более высоко стоящим по значению своего королевства. Вот почему, — продолжает он в письме, адресованном Карлу-Давиду, — на тебя полностью ложится задача спасения христианских церквей, на тебя, мстителя для преступников, пастыря для заблудших, утешителя для страждущих, вдохновителя для добрых…».
Осенью 800 года, «кот да в его государствах царил мир», Карл отправился в Италию. 23 ноября он был встречен папой в двенадцати милях от Рима, согласно ритуалу, установленному для приема императоров. 1 декабря он открыл в базилике Святого Петра собор, на котором было представлено франкское и римское духовенство, а также несколько мирян. В конечном итоге собор решил, что папа может снять с себя выдвинутые против него обвинения очистительной клятвой, что и было сделано 23 декабря пред лицом того же собрания. Собор принял, согласно бесспорному свидетельству «Лоршских анналов», еще одно решение: «Поскольку в настоящее время в стране греков нет носителя императорского титула, а империя захвачена местной женщиной, последователям апостолов и всем святым отцам, участвующим в соборе, как и всему остальному христианскому народу, представляется, что титул императора должен получить король франков Карл, который держит в руках Рим, где все время имели обыкновение жить цезари…» В противоположность тому, что скажет позднее Эйнгард, озабоченный необходимостью затушевать ответственность Карла за то, что выглядит явной узурпацией, два дня спустя, в рождественское утро, уверенный в обоснованности своего права, король еще раз переступил порог собора Снятого Петра, чтобы быть коронованным папой, а затем выслушать троекратный возглас собравшихся: «Карл августейший, коронованный Богом, великий и миролюбивый император, жизнь и победа!» Ритуал этот был позаимствован в Византии, но несколько подправлен: уж очень нужно было Льву III показать, что именно он, а не народ возвел на трон императора. Так могло быть смыто унижение, пережитое им в предыдущие недели. И что еще важнее, так была реализована программа, заложенная в мозаике Латеранского дворца.
Карл же воспринял происшедшее очень серьезно. С 29 мая 801 года он именовал себя в официальных документах «его августейшая светлость Карл, коронованный Богом, великий и миролюбивый император, правящий Римской империей, и милостью Божией король франков и лангобардов», он немедленно приказал чеканить свое изображение на монетах, как когда-то Константин, с лавровым венком на голове и в великолепном плаще, и так же, как Константин, взял за правило ставить на некоторые из своих документов печать в виде буллы с изображением ворот Рима и надписью: «Обновление Римской империи». Став бесспорным хозяином Города, Карл взялся за обновление империи, по меньшей мере на западе, что не могло не вызвать беспокойства на Босфоре. Первой отреагировала Ирена, но ее аргументы имели мало веса; напротив, Ницефор I после своего низложения порвал в 803 году всякие отношения с Ахеном. Карл, почувствовав, что руки у него развязаны, овладел после довольно продолжительной войны (806–810 годы) Венецией и Далмацией, которые номинально числились за Византией, но были ослаблены внутренними распрями. Восточный император, занятый борьбой против болгар, вынужден был вступить в переговоры: за признание своего императорского титула Карл уступил в 811 году преемнику Ницефора Михаилу I Венецию и Далмацию. С 812 года греческие послы являлись в Ахен с богатыми подарками, теперь они называли Карла «император» и «василевс»!
Так Византия признала обновление империи на западе. Но для Карла и его советников это обновление неизбежно предполагало возрождение самого понятия империи: ее территориальная основа сводилась к королевству франков и лангобардов, ее идейное содержание было прежде всего христианским. По-видимому, будущая Франция мало что унаследовала от императорского обновления 800 года. Священная римская империя, этот уродец, зародившийся в 962 году на развалинах империи Карла Великого, имела еще более ограниченную территориальную основу западные земли королевства франков и Северную Италию — и то, что она теряла по своей площади и по этнической определенности, она теряла также и в универсальности. Таким образом, оправдалась поговорка, гласившая, что король Фракции, наследник только западных земель Франкского королевства, был-де «императором в своем королевстве». Как скажет впоследствии Тома де Пуйи, законовед времен Филиппа Красивого; «поскольку король владеет в своем королевстве всей властью, какой император владеет в империи, и не имеет в мире никого, кто был бы выше его в земном бытии, о нем можно сказать то, что говорится об императоре, а именно, что все права, и прежде всего те, что касаются его королевства, заключены в его сердце; все, что пишется об императоре, справедливо и для короля, его дел и его совести; король Франции является императором и занимает место императора в своем королевстве» [70].
Это место, эти права, эта власть принадлежат по сути христианскому суверену, как его последовательно представляли, поднимая на новый уровень ответственности при посвящении Пипина III в королевский сап и при короновании Карла императором. В этом отношении не подлежит сомнению, что король Франции является законным наследником того, кто от своего восшествия на престол в 768 году и до смерти в 814 году стремился, завершая дело, начатое его отцом, гармонизировать доверенное ему Богом христианское общество ради его спасения. Король Франции — наследник того, кто намеревался посредством подлинной нормализации внести в общество порядок, подсказанный ему провидением.