Глава 2. ДЕЛЬФЫ

Дельфы (ранее Пифо) находились в Фокиде, срединной греческой области⁷. Располагались они террасами на крутых нижних склонах Парнаса, под двумя громадными скалами — Федриадами («Блестящими»). Отсюда открывается вид на Коринфский залив, простирающийся на 600 метров ниже, в десяти километрах к югу. Это место, заселенное с позднебронзового века (вначале в Ликории, возле Корикийской пещеры), греки считали центром земли: согласно мифу, когда Зевс выпустил с востока и с запада двух орлов навстречу друг другу и повелел им лететь к середине, они встретились в Дельфи.

Место это широко прославилось благодаря Аполлону — божеству анатолийского происхождения, которое позднее приобрело северные черты; в таком виде его культ был занесен сюда дорийскими захватчиками или переселенцами. Однако в прошлом здесь главенствовали совсем другие божества и чудовища. Об этом повествует гомеровский Гимн к Аполлону Пифийскому, сложенный в VII веке до н. э. и вобравший более ранние предания — отчасти о Дельфах, отчасти о Делосе. Должно быть, изначально боги, почитавшиеся в двух этих местах, были обособлены; но гимн объединяет их в одно божество. Вначале рассказывается о том, как Аполлон явился с Делоса к месту своего нового святилища — в Пифо под снежным Парнасом, а там разыскал и убил Ти-фаона или Тифона — мифическую кровожадную драконицу (здесь отождествленную с дельфийским чудищем Пифоном), сторожившую священный источник Кассотиду. Далее в гимне говорится:

Смертный час наступал для всех, драконицу встречавших,

прежде чем меткой стрелой Аполлон, государь дальновержный,

не поразил ее. Терзаема лютою болью,

билась она на земле, содрогаясь в хрипах бессмертных,

и несказанный шум ужасал округу, покуда

по лесу в корчах она извивалась, а после кровавый

дух испустила⁸.

Но тот же гимн вслед за тем рассказывает совсем другую историю о пришествии бога в Дельфы. Согласно этой версии мифа, Аполлон, раздумывая о том, кто будет служить ему и приносить жертвы в новом святилище, принял обличье дельфина и перепрыгнул с гребня волны на корабль, плывший из критского города Кносса. Он чудесным образом устраивает так, что корабль вместо Пил оса — куда направлялся — пристает к Кирре (совр. Ксеропигади) близ плодородной равнины, названной в честь микенского города Крисы. Прежде Кирра служила портом Крисы, отныне же ей предстояло стать дельфийским портом.

Тут воспарил от челна государь Аполлон дальновержный, словно средь поддня звезда воссияла — россыпью искры заполыхали, и блеск лучей до неба достигнул, —

продолжает гимн⁹. Он повелел корабельщикам стать его служителями и почитать его как Аполлона Дельфинин (?????????); так они и сделали. Считалось, что так возникло название Дельфы (??????), хотя другое объяснение гласило, что оно восходило к имени его мифического основателя Дельфа — сына Посейдона и Мелайны; однако более вероятным, нежели эти две этимологии, представляется совершенно иное истолкование, свидетельствующее в пользу критского происхождения этого слова.

Гимн воспевает Аполлона одновременно как грозного стреловержца и как мирного бога, искусного в игре на лире. Он был ослепителен и могуч (каким мечтал быть каждый юный грек), любвеобилен (будучи в то же время богом ритуальной чистоты и врачевания), а в Илиаде разом безжалостен и милосерден. Аполлон считался могущественнейшим из всех богов после своего отца Зевса, чью волю он провозглашал через свои прорицалища.

Пусть Аполлон и был божеством пришельцев-дорян, — тем не менее само дельфийское святилище действительно имело додорийское — критское, минойское — происхождение, на которое указывает гимн. Подлинное, прямое и неразрывное преемство, связывавшее культ Аполлона с предшествующими культами, еще не доказано стратиграфическими методами. Однако здесь были найдены минойские изделия, а под более поздним храмом Аполлона обнаружились следы микенского поселения. Кроме того, из-под позднейшего храма Афины Пронайи было извлечено более двухсот терракотовых статуэток, изображающих женские фигурки и относящихся по большей части к XII веку до н. э. Такие находки позволяют предположить, что культ Афины в свое время вытеснил здесь прежнее почитание некой богини позднебронзового века. К тому же драконица из мифа об Аполлоне была порождением самой Геи — матери-земли, этой главнейшей богини эпохи бронзы, а то обстоятельство, что уже в греческие времена дельфийский оракул всегда вещал устами женщины, а не мужчины, — возможно, тоже служило отголоском более древней, матриархальной и хтонической, религии.

Итак, Аполлон возвещал свои пророчества через жрицу — Пифию. Вначале она должна была испить воды из источника Кассогиды и пройти очищение в Кастальском ключе, бьющем из Федриад. Затем он восседала подле святилища Аполлона, у края расселины, откуда поднимались испарения. Вдохнув этих паров, она впадала в опьянение.

Но в наше время ничего похожего на пропасть здесь не было обнаружено, и поэтому высказывалась догадка, что знаменитая бездна в действительности была просто щелью в полу храма, уходившей вглубь земли до уровня святилища, которое чтилось испокон веков. В таком случае сомнительно, чтобы из почвы вообще поднимались какие-либо испарения Появилось предположение, что Пифия наперед одурманивалась цианистым калием, жуя лавровые листья. Наиболее недоверчивые полагают, что все действие было «подстроено». Но все же не стоит напрочь отвергать вероятность того, что пророчица-медиум в самом деле впадала в экстатическое состояние и погружалась в транс: подобное явление было известно и различным другим культурам.

Как бы то ни было, некий служитель или провидец, приставленный к священнодействию, передавал Пифии вопросы тех, кто приходил посовещаться с оракулом, а та в ответ выкрикивала какие-нибудь слова, далеко не всегда внятные и связные. Затем жрецы-прислужники перетолковывали и перелагали их звучными гекзаметрами¹⁰. Святилище, уже известное Гомеру¹¹, понемногу стало приобретать панэллинскую славу в VII веке до н. э., если не раньше. Оно сыграло заметную роль и в великой колонизации, затеянной греками (которые часто отплывали на запад из сопредельного Коринфского залива). Иными словами, предводители будущих переселенцев сообщали оракулу о предполагаемом месте выселок и спрашивали божеского одобрения, которое служило религиозной опорой колонистам, вселяя в них бодрость духа.

Однако чрезвычайно трудно понять характер этих пророческих высказываний и, например, оценить, насколько они в действительности влияли на деятельность колонистов. Дело в том, что хотя некоторые из дошедших текстов, передающих эти предсказания, представляются подлинными, многие другие — просто подделки. Их составляли либо города, желавшие заручиться дельфийской поддержкой для походов, которые они собирались предпринять или уже предприняли, либо само дельфийское жречество, которое пытались таким образом «исправить» свои былые промахи или вытравить их из людской памяти. По этой причине — а также ввиду непомерных слухов о святости самого прорицалища — множество этих якобы аполлоновских изречений превратилось в предмет анекдотов, которые обычно в той или иной степени смахивают на вымысел. Ибо нередко их сочиняли для того, чтобы показать, сколь темны и двусмысленны все эти оракулы, — а на деле они такими и задумывались, дабы всегда можно было избегнуть обвинений в обмане, сославшись на превратное истолкование ответа. Тем не менее соль подобных анекдотов заключалась как раз в том, что предсказания в конце концов сбывались — точнее говоря, сбывались, если их верно толковали.

В действительности, насколько можно судить, все предсказания давались весьма осторожно — так, чтобы в будущем их можно было повернуть сообразно обстоятельствам, — к тому же они, видимо, основывались на надежных и доступных источниках сведений. Правда, порой случались осечки. Так, убеждение дельфийских властей в том, что лидийский нарь Крез (563–546 гг. до н. э.) победит персидского царя Кира II Великого, оказалось ошибочным, — но они с ловкостью вышли из положения, «вывернув наизнанку» смысл предсказания. (О другом промахе, уже в связи с греко-персидскими войнами, пойдет речь ниже.) Впрочем, в большинстве случаев оракулы являли пример политического здравомыслия, как это стремился показать Эсхил в своей трагической трилогии Орестея.

Дельфы прославились еще и довольно «афористичным», лишенным аристократского высокомерия назидательным тоном, какой постепенно приняли изречения Аполлоновых глашатаев; тон сказался, например, в наставлениях, высеченных на стене храма: «Познай себя самого», «Ничего сверх меры». Позднее считалось, что подобными советами Дельфы уже в VI веке до н. э. призывали обратиться к первоначалам закона, порядка, благости и света (ибо сам Аполлон был еще и Фебом — ?????], — богом солнца). Но изречение ????? ??????? — «Познай себя самого» — первоначально означало «познай себя как человека — и следуй богу» — то есть познай положенные тебе пределы; и лишь под влиянием позднейшего философского мышления (в духе геракли-товского «я искал самого себя») возникло мнение, что в этом наставлении речь идет о самопознании, — и оно было перетолковано как «исследуй свое сознание». Что касается изречения ????? ???? — «Ничего сверх меры», — то, опять-таки, влиянию Аполлона оказался приписан срединный идеал греков — умеренность (?????????) (ибо именно ее достижение они считали особенно ^грудным). Смысл изречения всегда был таков: «ни в чем не переусердствуй» (иначе говоря, «не поступай чрезмерно самолюбиво, презрев права и желания других, — то есть ведомый дерзостью [?????]»; или даже, позднее, — «не будь чересчур удачлив»). Избегать же этих крайностей следует потому, что в противном случае пересечение заветной черты повлечет за собой божественный гнев, или возмездие (???????); такой образ мышления перейдет и в последующую эпоху, определив главную тему аттической трагедии.

Вслед за быстрым подъемом в течение VIII века до н. э Дельфы стяжали себе славу по всему греческому миру. Здесь было две священных зоны: святилище Афины Прона&и («Предхрамовой») к востоку от Кастальского ключа, в так называемой Мармарии, — и святилище самого Аполлона Пифийского к западу от ключа. Относящийся к VII или началу VIII века до н. э. храм Афины Пронайи, как мы говорили, был возведен на микенских развалинах. К нему примыкало святилище VI века до н. э. с двумя помещениями или чертогами, посвященными Афине и Артемиде. Что касается святилища Аполлона, к которому вела, петляя вверх, Священная дорога, — то, согласно Гимну к Аполлону Пифийскому, прочное каменное основание храма заложили, с помощью самого Аполлона, «с Агамедом любезный Трофоний»¹·² — зодчие из беотийской Лебадии. Это мифические фигуры: Трофоний почитался и как герой-прорицатель, а согласно некоторым преданиям, они с сотоварищем были сыновьями Зевса или Аполлона, — но храм, удостоившийся такого описания, едва ли мог быть сооружен ранее VII века до н. э. Он стоял внутри огороженного участка, на платформе из местной конгломератной породы.

С древнейших времен культ Аполлона включал в себя празднества, проводившиеся через каждые восемь лет. Эго был прообраз будущих Пифийских игр (см. ниже), потому что на них устраивались музыкальные — вернее, мусические — состязания, где особое место занимал гимн, обращенный к богу и исполнявшийся в сопровождении лиры. В связи с Аполлоном здесь чтили и Диониса (считалось, что он на три месяца в году заступает в Дельфах место Аполлона, когда тот удаляется), хотя, по-видимому, дельфийские жрецы изменили и несколько сгладили экстатический характер, который носил дионисийский культ, занесенный в начале железного века из Фракии (см. Приложение 2).

Религиозный центр, достигший такого значения, как Дельфы, уже не мог держаться в стороне от политики соседних греческих государств. Возросшая роль дельфийского жречества как советников в делах колонизации могла отчасти иметь отношение к Лелантийской войне между Халкидой и Эретрией на Эвбее (ок. 700 г. до н. э.). Дело в том, что некоторые наиболее ранние из сохранившихся дельфийских пророчеств (впоследствии, очевидно, сбывшиеся) были связаны с выведением колоний Халкидой и ее союзником Коринфом и прочими» — но не с теми колониями, что выводили города, выступавшие в той войне за противную сторону. По сути, представляется даже, что именно благодаря этой связи с Коринфом в течение VII века до н. э. Дельфы и упрочили впервые свое положение. Ибо когда диктаторы Коринфа Кипсел и Периандр посвящали Аполлону Дельфийскому особо щедрые приношения, они явно выражали благодарность за помощь и поддержку оракула в основании их западных колоний.

Но со временем Дельфы, прежде находившиеся под властью Фокиды, вступили в новую фазу своей политической истории, став средоточием Дельфийской амфиктионии (собственно, союза «окрестных жителей» — амфиктионов). Это было содружество государств, имевшее прежде всего религиозное назначение, но в случае нужды действовавшее и как политическая сила. Поначалу, на самой ранней из известных стадий, в амфиктионию входило двенадцать племен из Северной Греции, в том числе фессалийцы (которым в VI веке до н. э. принадлежало господствующее влияние), фокидяне (уступившие им это главенствующее влияние) и беотяне. Первоначально центром амфиктионии было святилище Деметры в Анфеле близ Фермопил («горячих ворот»), или Пил (просто «ворот» — ШАш) — узкого ущелья-прохода из Фессалии в Среднюю Грецию (где в 480 г. до н. э. предстояло разыграться историческому сражению спартанцев против персов). Совет амфиктионов стремился завладеть Фермопилами, чтобы обеспечить членам своего союза беспрепятственный проход через них.

Спор между Дельфами и их гаванью Киррой из-за права взимать пошлину с паломников, направлявшихся к прорица-лищу, завершился тем, что дельфийское жречество (якобы с божественного согласия) прокляло Кирру, приговорив ее к уничтожению. Амфиктиония, которую попросили привести приговор в исполнение, с готовностью откликнулась. Ее верховный стратег, фессалиец Эврилох, возглавил союзнические силы в разразившейся Первой Священной войне (ок. 595–583 гг. до н. э.). На их сторону встали Афины (как будто подстрекаемые Солоном) и Сикион. Войска амфиктионов нанесли сокрушительное поражение Кирре; ее жители были порабощены, а прежние владения отошли служителям Аполлона.

Очевидно, именно тогда Совет амфиктионов и перенес свой центр из Анфелы в Дельфы — место не только священное, но и, несмотря на сравнительную удаленность, занимавшее срединное положение между различными заинтересованными государствами. Отныне Совет провозгласил Дельфы независимым городом и почти немедленно занялся переустройством здешних мусических празднеств.

Эти обновленные Пифийские игры — отныне более доступные для всех греков, нежели прежде, — впервые состоялись в 582/581 г. до н. э. (или, быть может, в 586–585 гг. до н. э.) под началом победоносного Эврилоха, чье новое назначение лишний раз подчеркивало мощное, пусть и временное, влияние фессалийцев. С тех пор игры проводились уже каждые четыре года (а не каждые восемь лет, как раньше) — на третьем году каждой олимпиады. Как это было и в Олимпии, амфиктиония всякий раз объявляла священное перемирие между враждующими государствами и требовала его соблюдения во время игр.

Первое место по-прежнему занимали мусические состязания — игра на музыкальных инструментах, пение и декламация стихов и прозы, — но к ним прибавились также атлетические и конные соревнования, устроенные по образцу олимпийских. Стадион для состязаний в беге был вырублен в склоне Парнаса, а ипподром для колесничных ристаний был сооружен на Крисейской равнине. Победителей награждали гирляндами из лавровых листьев, собранных в Темпей-ской долине.

Эти Пифийские игры, по всегреческой значимости уступавшие лишь Олимпийским, еще больше превознесли славу Аполлонова прорицалища, так что Дельфы прозвали «пупом земли». Святилище бога было завалено грудами золота и серебра, а также произведениями искусства из слоновой кости, бронзы и мрамора; Геродот перечисляет великолепные дары лидийского царя Креза (Приложение 1), который следовал щедрому примеру своих предшественников, Гига и Алиатга (и, как мы уже говорили, в награду получил дельфийское «благословение» на войну с Персией). Священную дорогу, поднимавшуюся снизу к святилищу, тоже плотно обступали художественные творения: одни увековечивали воинские победы какого-нибудь греческого (или этрусского) государства над его врагами, будь то греки или варвары; а другие посвятительные дары прославляли чью-то победу в атлетических или мусических состязаниях на самих Пифийских играх.

Многие такие произведения хранились внутри или составляли часть сокровищниц, возведенных здесь, как и в Олимпии, различными полисами для своих приношений. Первым подал пример Коринф, пожелавший собрать воедино все лидийские дары. Сокровищницы были украшены рельефами; особо следует отметить метопы сокровищницы сикионцев (ок 560 г. до н. э.) и фризы сокровищницы сифносцев (ок. 525 г.? до н. э.), ставшие подлинными вехами в истории греческой скульптуры. Сокровищница афинян (ок. 500 г.? до н. э.) была первой дорической постройкой, возведенной целиком из мрамора (относительно более раннего ионического Артемисиона см. Главу V, раздел 3).

Но в 548 г. до н. э. храм Аполлона и близлежащие сооружения, в том числе сокровищница сикионцев, погибли в пожаре. Затем, в последнем десятилетии того же века, был воздвигнут огромный новый храм. Именно в эти годы и священный участок был расширен до его настоящих размеров. Его обнесли трапециевидной стеной (впоследствии неоднократно обновлявшейся), в которой все многоугольные камни кладки плотно пригнаны друг к другу каждым своим углом и изгибом — для защиты от землетрясений.

Такая перестройка стала возможна благодаря пожертвованиям со всех концов греческого мира — и даже со стороны негреческих государств, например Египта. Но наибольшая поддержка исходила от рода Алкмеонидов, которые в ту пору жили в Дельфах, будучи изгнанными из родных Афин самодержавным правительством Писистратидов. По сути, именно Алкмеониды взяли на себя всю перестройку и даже с лихвой выполнили обязательства, снабдив новый храм фасадом из паросского мрамора. Благодаря этому они заручились благоволением дельфийского жречества, поддержавшего их в борьбе против соперников: оракул повелел спартанцам выдворить Писистратидов из Афин.

Но, по словам Геродота, ходили слухи, что подобной удачи можно было добиться лишь прямым подкупом жрицы¹³. Правда это или нет — само такое подозрение уже свидетельствует о том, что служители прорицалища отныне были — или слыли — продажными. Так, поговаривали, что ок. 490 г. до н. э. царь Клеомен I подкупил жрицу, чтобы объявить власть своего соправителя Демарата незаконной. Скандальные подробности всплыли (приведя к гибели Клеомена), и оракул, уже опозоренный опрометчивым поощрением Креза, с тех пор держался более осмотрительно. Эта-то осмотрительность и побудила Дельфы отсоветовать грекам воевать с Персией (а ранее они верно предсказали разрушение персами Милета)¹⁴. Но это явилось серьезным просчетом и Оракулу уже не суждено было вернуть себе былое политическое могущество. Правда, прорицалище по-прежнему занимало важное место в религиозной жизни отдельных граждан, — да и государства, замышлявшие войну, как встарь, обещали Дельфам ту долю добычи, которая помогла бы им «освятить» свои военные вылазки божественным одобрением.