Глава 1. КРИТ: КНОСС, ГОРТИНА, ДРЕР

Крит, расположенный к юго-востоку от Балканской Греции и к юго-западу от Малой Азии, — крупный остров: длина его достигает 243,2 км, а ширина разнится от 12 до 56 км. Хлеба здешняя земля рождала мало, зато у критян в изобилии были вино, оливковое масло и строевой лес. И хотя этот лежащий особняком остров служил добычей ветрам и был почти лишен удобных гаваней, само географическое положение — на скрещенье путей — позволило ему стать важнейшим звеном в связях между востоком и западом.

По истечении славной минойской эпохи (бронзового века) среди греков сохранялось предание о том, что первой из всех морских держав стало царство критского властителя Мино-са — сына Зевса и Европы, который, согласно Одиссее, правил по произволению своего отца — и продолжает быть главным судией в царстве мертвых. Посейдон (или, по другой версии, Афродита) наслал на жену Миноса Пасифаю, дочь Гелиоса, противоестественную любовь к быку, которого Посейдон прислал на Крит для заклания в жертву. Легендарный искусник Дедал смастерил деревянную телку для царицы, и та, забравшись внутрь, спозналась с животным и родила от него Минотавра — полумужа-полубыка. Чтобы сокрыть чудище, Дедал построил здание с запутанными ходами — лабиринт. Минос ежегодно требовал с Афин дани — юношей и девушек, — и отдавал их на пожранье Минотавру. В конце концов чудовище убил афинский герой Тесей. Ему помогла в этом дочь Миноса Ариадна, вручив путеводную нить. Они вместе отплыли с Крита, но Тесей покинул ее на Наксосе, а там ей на помощь явился бог Дионис.

На заре железного века греческой истории, после пришествия дорийских захватчиков или переселенцев, Крит — в отличие от большинства прочих эгейских государств — продолжал процветать, наслаждаясь тихими сумерками микенской эпохи. Благодаря этому на острове сохранилось множество более ранних традиций, восходивших к бронзовому веку¹. Согласно Илиаде, на Крите было сто городов. С другой стороны, в Одиссее говорится о девяноста городах — а также о четырех других племенах, помимо дорян населявших остров, и о не менее сложном (но, вероятно, не вполне отвечавшем племенному делению) смешении языков², — хотя получившийся сплав представлялся позднейшим греческим авторам достаточно однородным, чтобы можно было писать о неких общих «критских» обычаях и делах.

Согласно рассказу, в котором слышны явные отголоски | переселений той эпохи, критяне слыли основателями культа Аполлона в Дельфах (Глава IV, раздел 2). На протяжении IX и VIII веков до н. э. остров, вероятно, оставался богатейшим из краев во всей Эгеиде. Возможно, он был обязан этим богатством не только своему материальному прошлому — в значительной мере уцелевшему, — но и пиратству, которое стяжало критянам прочную славу «морских добычников». Об этой стороне их жизни косвенно упоминал еще сам Одиссей: сплетая о себе очередную небылицу, он выдавал себя за критянина, промышлявшего разбоем³.

Вместе с тем в критских полисах устоялась четкая сельскохозяйственная система. Правящая знать господствовала над низшими сословиями, к которым принадлежали и рабы, приобретенные путем грабежа либо купли, а также «крепостные» вроде илотов (????????, ???????, ??????; ср. примечание 62 к Главе I), пользовавшиеся некоторыми ограниченными правами. Так, им позволялось владеть домами и орудиями труда, | по своему усмотрению распоряжаться урожаем — лишь бы исправно платили подать, — но запрещалось пользоваться оружием (а позднее — и посещать гимнасии).

Другие греки, заинтересовавшись критскими установлениями, отмечали сходство этого «крепостного» сословия с аналогичными порядками у спартанцев — имевших, как и критяне, дорийское происхождение. То же можно сказать и о прочих особенностях жизни в островных городах. Например, критские гражданские чиновники — космы (??????) — напоминали спартанских эфоров (с той только разницей, что этот институт не сосуществововал с царской властью, а, возможно, пришел ей на смену). Обнаруживалось сходство и в общин

И спартанцы, и критяне, сознавая подобную схожесть, всячески подчеркивали, что им обоим свойственно более заботиться о нравах, нежели о телесной красоте. С другой стороны, Платон, разделявший распространенное (и вероятно, ошибочное) мнение о том, что однополую любовь изобрели доряне, — с большей точностью отмечал, что Крит и Спарту роднит особенно рьяная и узаконенная форма подобных отношений⁴. Тимей высказывал мнение, что педерастия — критское изобретение; это же мнение отражено в рассказе Эфора об обрядовом однополом похищении на Крите, а также в мифе, переданном критским историком Эхеменом: тот доказывал, что прекрасного юношу Ганимеда похитил вовсе не Зевс, а критский владыка Минос. О «сожительстве мужчин с мужчинами» на Крите говорил и Аристотель, поясняя, что это помогало избежать чрезмерной рождаемости⁵. Все это — позднейшие источники (возможно, за исключением Эхемена), и потому нельзя воспринимать эти сведения как доподлинные свидетельства о древних временах. Но все они указывают на то, что, по крайней мере, один из спартанских обычаев — отношение к однополой любви — был заимствован с Крита.

То же подражание заметно и в других установлениях. Считалось, что многие черты спартанской жизни — в частности, трехчастное племенное деление и законодательные реформы Ликурга, — сформировались под прямым влиянием Крита. Но все эти сходства — которым, следует добавить, сопутствовало немало различий, — вероятно, объяснялись не столько прямым заимствованием друг у друга, сколько общим происхождением консервативных правящих сословий Крита и Спарты от дорийских переселенцев с их племенным членением. При этом, разумеется, между сородичами со сходными склонностями могли происходить различные заимствования — в обоих направлениях. Так, например, считается, что пэаны (гимны к Аполлону) проникли в Спарту с Крита, — с другой же стороны, критский город Ликт был спартанской колонией.

Кносс лежал в северной части острова, на западном берегу реки Кэрат (Кадратс*;). Величие города, в эпоху бронзы переживавшего небывалый расцвет, было погублено до 1350 г. до н. э. За этим последовало частичное новое заселение, и дорийские пришельцы отстроили город рядом с развалинами минойского дворца. Это возрожденное поселение вновь обрело прочное положение ведущего центра острова (заглавная роль ему отведена и в гомеровских поэмах)⁶. В его распора жении имелись гавани в Амнисе (ныне Картерос; здесь был порт легендарного Миноса) и Гераклионе (Ираклион, современный административный центр Крита). Согласно Псевдо-Скимну, жители Кносса колонизовали эгейские острова Пепаретос и Икос⁷.

Кносс оставался, как и прежде, естественным каналом связей с востоком, а потому он стал одним из первых греческих городов, испытавших влияние ориентализирующего стиля в искусстве. Ибо уже в конце IX века до н. э. на Крит явилась группа (или нечто вроде гильдии) мастеров-ваятелей из Северной Сирии или Финикии, и весьма скоро на острове возродились изобразительные искусства. Чужеземные искусники принесли новую технику обработки металлов — в том числе, зернь, филигрань и инкрустацию. Среди них были отличные бронзовщики и резчики по твердому камню. Кроме того, недавно на Крите были обнаружены вазы IX века до н. э. (в частности, колоколовидные кратеры) с разнообразными криволинейными узорами, выполненными в свободной манере, и с необычайно ранними фигурными изображениями. Не позднее чем к 800 г. до н. э. относятся и найденные кусочки, или комочки золота, серебра и электра, никак не помеченные — «предки» будущих монет. В последующем столетии критская школа ювелиров продолжала удерживать за собой первенство (хотя с ней уже начали соперничать мастера из Коринфа и Афин). Критские ремесленники были искусны и в изготовлении доспехов; на острове они состояли из особой разновидности шлема (?????) и набрюшников.

Большую часть Крита составляют горные цепи. Они образуют четыре основные группы: Белые Горы на западе, Пси-лорити в центре острова, Ласити и Ситья на востоке. Высочайшая точка хребта Псилорити — гора Ида (юго-западнее Кносса), вокруг которой и располагались главные критские города.

Согласно греческим мифам, в пещере на этой самой горе Рея произвела на свет Зевса, а нимфа Ида, дочь Мелиссея, вместе с сестрой Адрастеей вскормила божественного младенца молоком козы Амалфеи⁸. Прислуживали им мудрые демонические существа — идейские дактили, что значит «пальцы», так как всего их было десять (или пять). В это время куреты, полубоги минойского происхождения, помогали скрыть существование младенца от его прожорливого отца, исполняя пляску вокруг колыбели и бряцая оружием, чтобы заглушить его крики⁹. К тому же на Крите показывали могилу Зевса: на горе Юктас, над Арханами, между Идой и Кноссом. Но критяне повсюду слыли отъявленными лжецами¹⁰ именно из-за того, что объявляли свой остров местом рождения и смерти Зевса, тогда как прочие греки думали иначе. С исторической точки зрения, всевозможные рассказы о связях Зевса, индоевропейского небесного божества, с этим островом отражают частичное, неполное смешение его культа с культом других богов, почитавшихся ранее на Крите. Одним из этих критских богов был юноша-супруг богини-земли, олицетворявший умирающее и возрождающееся плодородие. Еще в VI веке до н. э. ему поклонялся полулегендарный критский чудотворец Эпименид (обнаруживавший сходство с шаманами — Приложение 2), который занес подобное смешение религиозных идей в Афины.

Другим древнекритским божеством, с которым стали отождествлять индоевропейского Зевса, был бог, почитавшийся в пещерах. В двух гротах на горе Иде были обнаружены остатки различных предметов бронзового века и ранних посвятительных приношений. Появились и более поздние находки, но и они принадлежат периоду до 700 г. К ним относятся большие конические бронзовые щиты, богато украшенные, с шишками в виде звериных голов и чеканными рельефами зверей и чудовищ. Такие щиты завозили сюда сирийские и финикийские ремесленники — а скорее всего, их делали на самом Крите переселенцы из тех краев; предназначались они для посвящения в культовых местах. Были найдены и тимпаны (??????? — бубны, или барабаны), имевшие то же предназначение. Возможно, подобные изделия, в которых переплелись сирийские (и даже более восточные) и исконно критские элементы, создавались представителями второй школы художников-переселенцев, не имевшей отношения к той, что обосновалась в Кноссе, — но таковые свидетельства не вполне убедительны. Эта великолепная бронзовая пластика могла вдохновить мастеров, отливавших массивные котлы из того же материала — имевшие более или менее восточный вид, но происходившие из разных центров, — которые в огромных количествах посвящались в Олимпийском, Дельфийском и других святилищах, а также вывозились в Этрурию и Лаций — или искусно копировались там (Приложение 3). Но опять-таки, невозможно прийти к хоть сколько-нибудь твердому выводу относительно размаха такового влияния, если оно было; нельзя | указать и того размаха, что обрел Крит в качестве срединного звена в греческой ориентализации.

Однако то сирийское или финикийское влияние, которое I ощущается в этих и других раннекритских произведениях 1 искусства, примечательно еще и по иной причине. Дело в I том, что критские надписи, относящиеся примерно к 500 г. I до н. э. (равно как и надписи из Теоса и Митилены, а Е также некоторые места у Геродота) называют алфавит греков I фотксш, то есть финикийским¹¹. Это указывает на северно- I семитское происхождение перенятой ими письменности I (Приложение 1), а сирийцы и финикийцы могли занести I свое письмо на Крит вместе с узорной утварью — или вмес- I те с ее изготовителями, научившими критян разбирать и складывать этим буквы. Некоторые зашли еще дальше, пред- I положив, что греческий алфавит зародился на Крите, так I как там буквы напоминали финикийские (как и сходные I записи на Тере и Мелосе; ср. Главу I, примечание 35). I Однако такое происхождение кажется неправдоподобным, I ибо более убедительными представляются притязания Эвбеи, I поддерживавшей тесные контакты с северными сирийскими I портами (раздел 4, ниже); кроме того, создается впечатление, I что алфавит проник к грекам через какой-то единый канал. И все же критские города (наряду с кипрскими) оказались I среди тех, что первыми переняли и освоили это сиро-фи- I никийское новшество.

Гортина — извечный соперник Кносса — лежала в глу- I бине острова, к юго-юго-востоку от Кносса, по обоим бе- I регам реки Летей (Иеропотам, Митрополитанос). Она занимала стратегически выгодное положение у северной I оконечности плодородной Мессарской равнины. Она была I главным центром этой области, придя на смену поселению бронзового века — минойскому Фесту. Судя по упоминаниям в эпосе, Гортина, как и Кносс, была обнесена городскими стенами уже в эпоху бронзы — или, по крайней мере, в начале железного века. Согласно разным греческим преданиям, Гортина была основана не то критским владыкой Миносом, не то лаконскими колонистами — с названием их города Амикл перекликается гортинское культовое имя Амиклей. Другая же версия указывала на то, что сюда явились пришельцы из аркадийской Тегеи, где имя Гортин бытовало и в позднейшие времена.

Довольно большой храм в Гортине, с крупными каменными рельефами, с выложенной плитами жертвенной ямой в середине и, по меньшей мере, с тремя внутренними помещениями, прежде был отнесен к совсем ранней эпохе, но сейчас более вероятной датой представляется VII век до н. э. Должно быть, это и была та самая эпоха, когда жил и творил критский ваятель Дедал — древнейший ваятель, фигурирующий в греческой традиции. Высказывались сомнения в самом его существовании, потому что он носил то же имя, что и мифический зодчий, воздвигший Лабиринт, — и все же существование этого ваятеля вполне можно допустить. По-видимому, он жил в VII веке до н. э.; о месте его рождения не говорится ясно, но Павсаний ссылался на рассказ о том, что «Дедал женился в Гортине»¹², — так что, был ли он сам гортинцем, или нет, его связи с этим городом явно были крепки.

В честь него была названа «дедаловской» характерная для рассматриваемого периода историческая стадия в развитии стиля, представленная статуэтками и рельефами из дерева, терракоты, бронзы, слоновой кости и камня; в должный черед, появилась и крупномасштабная скульптура, отмеченная сходными чертами: таковы «девушка из Оксера» и мраморное изваяние (в масштабе, превосходящем человеческий рост), которое наксосец Никандр посвятил на Делосе Артемиде (ок. 650 г. до н. э.). Говорили, что Дедал первым научился наделять свои изваяния выразительными глазами, «живыми» ногами и руками¹³. Однако для скульптур «деда-[ловского» стиля характерны треугольные лица с остроконечным подбородком и прямоугольные парикообразные прически. Такая прическа имела северно-сирийское происхождение, но греческие ваятели упорядочивали ее форму на собственный лад, схожий с узорами на ориентализирующих вазах. В частности, «дедаловские» терракотовые статуи были обнаружены во многих центрах (главным образом, хотя не исключительно, дорийских), в том числе и в городах и святилищах Крита, который можно считать местом возникновения этого | стиля (а также появления первых форм для отливки статуэток из этого материала).

Если дело обстоит так, то эти критские изделия являются предтечами почти всего раннегреческого искусства. В самом деле, Дипэн и Скиллид — которые, по словам Плиния, «самыми первыми прославились ваянием из мрамора»¹⁴, перебравшиеся в Сикион, — родились именно на Крите, а иные даже утверждали, будто они приходились сыновьями Дедалу¹⁵.

На вратах святилища в Принии, между Кноссом и Гортиной был обнаружен прекрасный каменный рельеф VII века до н. э., изображающий женскую фигуру¹⁶.

Рассказывали, что в ту же пору жил и знаменитый Фалет — легендарный критянин, слагавший песни и пэаны. Считалось, что он родился в Гортине (или, согласно другим версиям, в Элире или Кноссе, на этом же острове), откуда затем переселился в Спарту. Аристократическая хоровая лирика Фалета побуждала соглаждан к законопослушности, к тому же сам поэт слыл законодателем. Так, некий известный Аристотелю источник утверждал, что Фалет был наставником других первопроходцев на той же ниве — Ликурга из Спарты и Залевка из Локров Эпизефирийских¹⁷.

Вместе с тем на той же ниве закона Гортина стяжала особую славу по другой причине — благодаря массивному памятнику, известному как Гортинский кодекс¹⁸. Он представляет собой двенадцать колонн высотой в 2,8 м, испещренных 17 тысячами букв и относящихся к сравнительно поздней поре — ок. 480/450 гг. до н. э. Тем не менее они необычайно важны и для понимания предшествующей эпохи, потому что многие из этих указов, в которых перемешались отсталые и передовые воззрения, явно относятся к периоду, на двести лет предшествовавшему времени, когда здесь были высечены эти надписи. В действительности они являют для нас важнейший источник сведений относительно всего раннего, а также и классического, греческого законодательства.

Документ представляет собой ряд законов, образующих нечто вроде бессистемной кодификации с пересмотром устарелых норм. Население разделялось на «свободных людей» (которые принадлежали к мужским товариществам, откуда государство набирало должностных лиц) и на клеротов (кХарбпоа — «крепостных» наподобие илотов), которые также уничижительно именуются аяетагрог («лишенными товарищей»). Должников ожидало суровое обращение — однако менее суровое, нежели то, что бытовало во многих других местах (например, закабаление неоплатных должников возбранялось). Законы затрагивали и семейные дела, в том числе имущественные права, — и женщинам приходилось здесь куда лучше, чем, например, в Афинах. Так, когда в Гортине женщина разводилась с мужем, ей оставлялась та собственность, которой она владела ко времени замужества — а также половина принесенного ею прибытка, и половина любых тканей или одеяний, что она соткала для дома, — в том случае, если на разводе настаивал муж; если же тот слагал с себя ответственность, то о правомерности его отказа выносил решение судья. Существовали и законы относительно женщин, не имевших братьев — то есть наследниц — йАкХцхн, или, как их называли в Гортине, яатроюбхог. Опять-таки, здесь они пользовались большей свободой, нежели в Афинах, — потому что, если не находилось такого претендента на руку женщины, какого «предписывал» закон, она могла выйти за любого мужчину из своей гражданской филы, а если никто из ее филы не желал на ней жениться, она была вольна сама выбирать себе мужа. Вдобавок этот сравнительно передовой свод предусматривал и брачные соглашения для крепостных и рабов, так как браки между представителями разных общественных слоев получили необычайно широкое распространение.

Дрер располагался на северо-востоке Крита, на одном из уступов горы Кадистон (северный отрог гряды Ласити), западнее залива Мирабелло. Несмотря на свою небольшую площадь, город обладал двумя цитаделями и был одним из важнейших полисов на острове с VIII по VI век до н. э.

На месте этого поселения были обнаружены следы самого раннего из известных храмов железного века. Его строительство было начато примерно в 725–700 гг. до н. э. Руины сохранились благодаря тому, что материалом для постройки послужило не дерево, а, несмотря на столь раннюю дату, грубый камень. Вероятно, этот небольшой прямоугольный храм был посвящен Аполлону Дельфинию, который, наряду с Афиной Полиухой (Градодержицей), был главным божеством, почитавшимся в здешних местах.

Раскопкам этого сооружения предшествовало обнаружение трех изваяний, сработанных из чеканных бронзовых пластин (первоначально служивших облицовкой для деревянных поверхностей). По-видимому, они изображают Аполлона, Артемиду и Лето и являются древнейшими из известных ныне культовых изображений во всех греческих землях. Кроме того, во впадине между двумя дрерскими цитаделями лежат развалины древнейшей агоры, какая только известна в греческом мире. Она занимала обширное пространство со ступенями по краям (вдохновленными подобными театроподобными сооружениями при минойских дворцах) и, должно быть, служила местом общественных собраний — религиозных и политических, — и была прообразом театров и булевтериев позднейших греческих полисов. Эта агора явно относится к тому же времени, что и храм, так как они были возведены вдоль единой линии (и соединены двумя дорожками, поднимавшимися на холм).

Группа надписей из Дрера конца VII века до н. э. содержит рад древнейших предписаний, относящихся к области греческого права; они же являют самый ранний пример алфавитного письма, поставленного на службу государства. Здесь же имеется и первое прямое упоминание полиса как собственно политической единицы. Космам — правителям-олигархам — было воспрещено незаконно занимать должность дольше положенного срока, во избежание возможной диктатуры: один человек не имел права становиться космом дважды в течение трех лет¹⁹. Дрерские законы, наряду с наиболее консервативными указами Гортинского Кодекса, видимо, подтверждают традиционное мнение о том, что именно на Крите, прежде всех других греческих земель, законы впервые обрели письменное закрепление. Да это и подобало острову, где, согласно мифам, жил Минос — легендарный архетипичный владыка, ставший судией в загробном мире, — и где позднее родился первый из законодателей, Фалет. Критские законы слыли весьма справедливыми, их изучали и в других греческих центрах. В этой области, как и в сфере искусства, представляется возможным проследить влияние северно-сирийских и финикийских городов, чьи передовые своды законов критяне могли взять в качестве образцов.

Над восточной частью Крита господствует гора Дикте, состязавшаяся с Идой за право зваться местом рождения Зевса. Дикте отождествляли то с Ласити (горой к юго-востоку от Кносса), то (более удачно) с горой Моди, составляющей часть хребта Ситья на крайнем востоке острова и возвышающейся над святилищем Зевса Дикгейского (на месте миной-ского поселения в Палеокастро), где имеются руины VII и VI веков до н. э. Здесь и был найден сравнительно поздний Гимн к Зевсу Диктейскому²⁰. Согласно этой версии мифа о рождении бога, которой придерживается и Аполлодор, Зевс появился на свет в пещере (отождествляемой со святилищем в Психро), хотя такая подробность, быть может, объясняется смешением с другой версией, в которой местом события называлась пещера на Иде.

Хотя на протяжении бронзового века Крит переживал небывалый расцвет и продолжал занимать видное положение на заре железного века, впоследствии острову было суждено лишь скромное место на обочине греческой истории. Он почти не оказывал влияния на ее ход, — за исключением того, что он «поставлял» Греции многочисленных пиратов и немалое число колонистов²¹, а также огромное количество воинов-наемников (пращников и лучников), которые искали себе более завидной доли, нежели та, что ждала их на небогатом родном острове.