Глава 3. ВОСТОЧНАЯ СИЦИЛИЯ: СИРАКУЗЫ

Сицилия, отделенная от материковой Италии узким Сицилийским (Мессинским) проливом, — крупнейший остров Средиземноморья, имеющий в поперечнике более 256 км и вытянутый почти на 160 км (в восточной части) с севера на юг. Поначалу ее называли Тринакией (от слова ?????? — «трезубец»), затем Тринакрией — имея в виду ее треугольную форму. Античные авторы выделяли среди догреческого населения острова три основные группы: элимийцев (якобы троянского происхождения) на северо-западе, сиканов (от которых произошло название острова, встречающееся в Одиссее, — ???????) на юго-западе, и сикулов (иначе сикелов, которые и дали острову имя ???????, закрепившееся за ним в последующих веках) на востоке³².

В эпоху поздней бронзы (конец II тысячелетия до н. э.) на Сицилию и близлежащие Липарские острова (которые также называли Эоловыми, по имени бога ветров Эола) наведывались микенские купцы. Затем, начиная с VIII века до н. э., прибрежные области острова — в отдельных точках — принялись заселять финикийцы и греки. Однако древнейшие литературные источники, которыми нам приходится довольствоваться, весьма отрывочны, и многое навсегда останется неизвестным. Фукидид отводил хронологическое первенство финикийцам, замечая, что еще до прибытия греков они вовсю заселили сицилийские мысы и соседние островки, чтобы вести торговлю. Но когда в большом количестве появились греки, особенно в восточной части острова — которая весьма напоминает побережья Эгейского моря и располагает пригодными для возделывания землями, — финикийцам пришлось удалиться (хотя это могло произойти и не сразу) в три города на западе. Это были Мотия (Моция), Со-лоент (1оХ6ец, 8°1ипШш; Солунто) и Панорм (Палермо), причем все три впоследствии установили связи — хотя нам не известно, на чем они основывались, — с ведущей финикийской колоний в Северной Африке — Карфагеном. Но что касается истоков этих и других финикийских поселений на острове, то археологические данные пока что не подтверждают мнения Фукидида о том, что финикийцы обосновались здесь раньше греков. Нам не известно, кто первым возобновил судоходство через Сицилийский пролив — греческие или финикийские купцы. Но греки проникли сюда, по-видимому, задолго до основания своей первой колонии. Поначалу отношения между двумя народами, наверное, не были враждебными. Правда, вражда возникла в VI веке до н. э., но это еще не означает, что так же дело обстояло и в более раннюю эпоху.

В греческие колонии стекались предметы роскоши из метрополий и из Восточной Греции. Кроме того, сюда везли и мрамор, ибо местная скальная порода оказалась слишком мягкой, чтобы из нее можно было добывать перворазрядный строительный материал. Возможно, взамен они слали зерно, которое произрастало на острове в изобилии, а также овощи, плоды, древесину, оливковое масло и вино, — хотя едва ли в большом количестве, потому что все это имелось и в самой Греции. Известно, что в V веке до н. э. сицилийское вино вывозилось в Карфаген, — но неясно, когда впервые установились торговые связи с этим и другими финикийскими центрами.

Древнейшей греческой колонией на Сицилии традиционно считается Наксос (Джардини-Наксос) у подножья горы Этны на восточном побережье³⁴, будто бы основанный в 734 г. до н. э. выходцами из эвбейской Халкиды и с Наксоса, одною из кикладских островов. Рассказывали, что Сиракузы — несколько южнее, на том же побережье — были основаны годом позже, на месте бывшего торгового поста микенской эпохи. Жителями нового поселения, которыми предводил некий Архий — находившийся, по слухам, в бегах после совершенного преступления, — стали коринфяне (или, скорее, земледельцы из Теней — деревни близ Коринфа). Согласно записям, в том же самом году другая группа коринфян (вытеснив эретрийцев и иллирийцев) колонизовала Керкиру (Корфу), служившую естественной остановкой на пути между Сицилией и греческими метрополиями.

Такую двойную колонизацию справедливо расценивали как решающий шаг, принесший Коринфу его могущество. На протяжении первых ста лет после основания Сиракуз практически вся керамика, которую они ввозили — служа главным пунктом ее распространения по всей Сицилии, — поступала из Коринфа (позднее ее вытеснила афинская утварь); и именно Коринф позаботился о соглашениях, позволявших провозить эти грузы через Сицилийский пролив. Вместе с тем Сиракузы, подобно Керкире, сопротивлялись желанию коринфян удержать влияние над выведенными ими колониями, — хотя, в отличие от Керкиры, они сохранили добрые отношения с метрополией.

Первоначально коринфская колония в Сиракузах возникла на близлежащем островке Ортигия, населенном еще с эпохи палеолита. Ортигия располагалась прямо напротив сицилийского берега, образуя две отличные естественные бухты; одна из них, прозванная Большой гаванью, была удобнейшим портом на всем восточном побережье острова. На Орпгигии имелся и мощный ключ, носивший имя Аретусы (отождествлявшейся с Артемидой Ортигией). Согласно греческой мифологии, нимфа Аретуса бежала сюда из Греции, спасаясь от любовных преследований речного бога Алфея. Однако ей не удалось укрыться на Сицилии, так как хитрый бог проник сюда через Ионическое море и слился с предметом своей любви.

Недавно на Ортигии обнаружились следы прямоугольных домов, воздвигнутых первым поколением коринфских колонистов — прямо поверх той сикульской деревни, которая существовала здесь ранее. Сама малость этих ранних греческих жилищ — в них имелось лишь по одной небольшой комнате — говорит о том, что знаменитое богатство Сиракуз оставалось в ту пору еще за горами. Однако это поселение, как показали недавние раскопки, еще до конца VIII века до н. э. стало перекидываться и на материковую часть. Там, вокруг агоры, постепенно выросли главные кварталы Сиракуз: Ахра-дина (торгово-правительственная часть), Неаполис и Тихе (северо-западная и северо-восточные части, обе жилые) и, наконец, Эпиполы на всхолмье. В 3 км к юго-западу от Ахра-дины находился Олимпиейон — святилище Зевса Олимпийского, построенное в середине VI века до н. э… Храм стоял по другую сторону Анапа — реки, вокруг заболоченного устья которой простиралась равнина, дававшая обильные урожаи зерновых. Благодаря этим произведениям полей богатела правящая знать города, носившая общее название гаморов (уор6ро1 — «распределителей земли») и составлявшая народное собрание из 600 человек³⁵.

Это правящее сословие завладело и окрестными землями, изгнав часть туземцев-сикулов (поэтому важнейшие места обитания сикулов — в Панталике и Финоккито — оказались покинуты примерно в пору основания колонии), остальных же низведя до положения крепостных вроде илотов (киХХоргсп) или зависимых данников³®. К тому же сиракузяне сами вывели несколько новых колоний — Гелор (Элоро), ниже вдоль того же восточного побережья острова (согласно традиции, ок. 700 г. до н. э.), Акры (Палаццо-Акреиде), на крутом, хорошо защищенном холме в глубине суши (ок. 663 г. до н. э.), и Кас-мены, на еще более возвышенном месте (ок. 643 г. до н. э.).

Эти два последних поселения, в гористой местности над долиной Анапа, были созданы в военных целях. Ибо здешние окрестности были густо населены сикулами, которые в этом краю острова оказались, по сути дела, загнаны в своего рода «резервацию» и, в целом, пребывали с коринфянами в отношениях куда менее дружеских, нежели с халкидскими колонистами (раздел 4, ниже). К западу же от Касмен находилось прибрежное сиракузское поселение — Камарина (ок. 598 г. до н. э.), — которое установило более добрые отношения с соседями-сикулами — и вскоре добилось независимости от Сиракуз, подняв восстание (ок. 550 г. до н. э.). Но, что нетипично, сиракузяне сумели удержать непосредственный контроль над прочими своими колониями, которые располагались в достаточной близости, чтобы такое было возможным. Таким образом, полис обзавелся немалой территорией и успешно подчинил себе почти всю юго-восточную область Сицилии.

В эту пору возросшее могущество Сиракуз было ознаменовано строительством на Ортигии храма, посвященного Аполлону ок. 575 г.? до н. э.). Возможно, он был крупнее всех храмов, воздвигнутых ранее во всем греческом мире — из тех, что нам известны; и, насколько нам известно, он стал первым сооружением с каменным дорийским антаблементом (если только храм Артемиды на Керкире [Глава VIII, раздел 1], в другой коринфской колонии, не древнее)³⁷. В конце VI века до н. э. многие, наверное, считали Сиракузы (вслед за Сибарисом) величайшим городом во всей греческой ойкумене. Примерно в ту же пору сиракузские властители начали чеканить собственную — долговечную и великолепную — монету, в которой ранее не было нужды, ибо здесь имели хождение деньги их торгового союзника Коринфа. Отныне же местные деньги — основанные, кстати, не на коринфском, а на эвбейско-аттическом весовом стандарте, — понадобились для содержания многочисленных наемных войск, необходимых сиракузскому правительству для поддержания государственной мощи. Серебро, которое шло на отливку монет, несомненно, поступало в казну от взимания податей и от продажи в рабство бесправных сикулов.

Однако в течение первого десятилетия V века до н. э. славу Сиракуз ненадолго затмил Гиппократ, диктатор Гелы (раздел 5, ниже) — западного соседа Камарины. Гиппократ, ок. 498 г. до н. э. прибрав к рукам власть в родном городе, шестью годами позже наголову разбил сиракузян в битве у реки Гелор. Лишь дипломатическое вмешательство Коринфа и Керкиры помешало ему захватить и сами Сиракузы. По всей видимости, именно тогда сиракузская правящая знать, покрывшая себя таким позором, оказалась низложена в результате демократического переворота. Если дело обстояло так, что это стало предвестием бесчисленных смут и неурядиц, которым предстояло растянуться здесь на века и которые, невзирая на богатство и могущество города, так никогда и не позволяли его правителям вознестись до незыблемых вершин непререкаемой власти, столь для них лакомой.

Одним из обстоятельств, в которых коренилась причина непрестанных раздоров, был сам порядок заселения. Ибо современные исследования местности заставляют предположить, что тучные равнинные земли находились в собственности у первых поселенцев и их потомков — гаморов, — тогда как «запоздалым» пришельцам и прочим колонистам, занимавшим низшее положение, приходилось довольствоваться остатками и, скрепя сердце, ютиться по окрестным нагорьям. Сиракузы, ощутившие на себе все издержки разноплеменного общества, разделили горькую участь Кротона и Кум: полис раздирали не только междоусобные «партийные» распри, но и настоящая сословная вражда, — и потому дни его славы предстают яркими вспышками на мрачном фоне почти непрерывных, чрезвычайно жестоких внутренних борений.

В Сиракузах жил — и, вероятно, родился — комический поэт и драматург Эпихарм (хотя местом его рождения провозглашались и другие города, в том числе, Кос). Очевидно, его творчество относится к концу VI века до н. э., так как Аристотель утверждал, что тот жил «гораздо раньше Хионида и Магнета»³⁸, афинян, одержавших победы в 486 г. и 472 г. до н. э., соответственно. (В то же время, он дожил до правления Гиерона I [478–467/466 гг. до н. э.], с которым его связывает множество анекдотов.) Хотя от его драм сохранились лишь незначительные фрагменты, мы знаем, что он был выдающимся поэтом — как замечал Платон³⁹, который и сам, уже в собственных целях, подражал Эпихармову изящно-остроумному мастерству вопросов-и-ответов.

До нас дошло тридцать семь названий его сочинений, написанных на сицилийской разновидности дорийского диалекта, и уже сами названия свидетельствуют о чрезвычайной пестроте его произведений. Наверное, эти пьесы ставились во время местных празднеств, посвященных Артемиде и Деметре — такому предположению нимало не противоречит шутовской характер мифологических сцен, проглядывающий в доброй половине известных нам драм Эпихарма, потому что греки любили мешать серьезное со смешным. Одним из его излюбленных персонажей был Одиссей — изображаемый то как моряк, потерпевший крушение (???????), то как дезертир (?????????), увиливающий от опасной вылазки лазутчиков в Трою. Другой видный «герой» — Геракл, представленный здесь как неуемный половой гигант и ненасытный шумливый обжора. Написал Эпихарм и комедию на мрачный сюжет о детоубийце Медее, и еще одну, которая — несмотря на свое «ученое» название («Логос и Логина»), — как показали недавно найденные фрагменты, трактовала другой мифологический сюжет.

Драма «Прометей и Пирра» представляла собой диалог между Пиррой и Девкалионом (четой, спасшейся во время всемирного потопа) об их ковчеге. Исследование этого диалога (в сопоставлении с фрагментом из другой пьесы) породило догадку, что Эпихарм ввел на сцену троих действующих лиц (как Эсхил [ум. в 456 г.] в своих поздних тр_а. гедиях, ставившихся в Афинах)⁴⁰. Некоторые названия пьес сицилийского драматурга, возможно, указывающие и на участие хора, напоминают названия великих аттических трагедий; причем, надо полагать, он пародировал эти трагедии — или, скорее, в большинстве случаев, более ранние аттические действа (до нас не дошедшие), посвященные тем же предметам⁴¹. Присутствие собирательных персонажей — таких, как хвастун, парасит и деревенщина ("????????) — являет параллель к Аристофановой аттической комедии V века до н. э., и, вероятно, следует считаться с мнением Аристотеля, который указывал на зависимость этой последней от Эпихармовых сюжетов⁴².

Что касается предшественников самого Эпихарма, здесь трудно что-либо сказать, потому что он использовал целый арсенал различных стилей и интонаций (а также размеров). Разумеется, здесь затрагиваются эпические темы, а его похабное изображение Геракла, вероятно, отчасти восходило к более ранним дорийско-сицилийским мимам и шуточным сценкам; Эпихарм и сам ссылается на опыт Аристоксена Селинунтского, который унаследовал подобные традиции от ме-гарян. Он также с удовольствием сочинял назидательные эпиграммы (позднее собранные воедино, наряду с позднейшими подделками). Они свидетельствуют о склонности Эпихарма к философии. Так, он соглашается с утверждением Гераклита о существовании вечного мирового порядка, — а Плутарх упоминал о том, что Эпихарм обратился в пифагорейство⁴, хотя, быть может, это лишь домыслы.