Глава 3. КИРЕНА

Киренаика (известная также как Кирена), область в Северной Африке, занимала обширный округленный мыс, простиравшийся от залива Большой Сирт (Сирта, Сидра) на западе до египетской границы на востоке. Но из-за пустынь, отрезавших ее от Египта, Киренаика была более доступна для Греции, и хотя ее засушливые внутренние земли заселяли ливийские (берберские) племена, — северная прибрежная полоса (где в трех разных областях урожай собирали в разное время) оказалась занята группой греческих колоний.

Древнейшей из них была Кирена. Геродот весьма подробно живописует ее основание, и рассказ, несмотря на мифологические вкрапления, подтверждает подробная надпись, представляющая собой указ метрополии о выведении этой колонии²⁵. Историк повествует о том, как в начале 630-х гг. до н. э., следуя совету дельфийского оракула, небольшая группа греков по причине голода была вынуждена покинуть родную Теру (совр. Тира, Санторин) — остров в Кикладском архипелаге, где правила горстка аристократов, что вели род от первых дорийских пришельцев²⁶. Эти островитяне, ядро которых составляли граждане, набранные по жребию (весьма ранний зафиксированный случай подобного метода — усугублявшегося угрозой наказания для ослушников), с некоторым числом добровольцев, — отправились на выселки к берегам Киренаики — прибрежной области, еще не попавшей в подчинение ни одной могучей державе.

С помощью самосских купцов и под водительством Коро-бия из Итана на Крите — ловца улиток-багрянок (цорех), переселенцы доплыли до островка Платея в заливе Бомба (неподалеку от берегов Киренаики), где и высадились. Спустя год к ним присоединилась еще одна группа терян, прибывших сюда, как передавали (и у нас не имеется оснований в этом сомневаться) под началом некоего Аристотеля. Однако жизнь здесь не пришлась по вкусу колонистам, и они обратились в Дельфы с жалобой. В Дельфах же недовольным напомнили: им ведь было велено заселить Ливию — а остров Платея едва ли может считаться ее частью. Следуя этому указанию, переселенцы перебрались на материк и обосновались в Азириде (Вади-эль-Чалиг, возле Дарниса [Дерна]), где прожили еще шесть лет.

Но позже, в 632 г. до н. э. (если принять датировку Евсевия), соседи-ливийцы указали им землю получше, отведя на место будущей Кирены, в сотне километров к западу. Там, заверяли туземцы, они обретут «небо в дырках» — то есть обильные дожди. Там-то переселенцы и осели окончательно, а их предводитель Аристотель, облекшись царской властью, принял имя Батта (I). Вероятно, слово «баттос» по-ливийски означало «царь» и служило чем-то вроде титула, какой носили фараоны — властители Нижнего Египта. А то, что Аристотель взял себе такое прозвание, говорит об участии самих ливийцев в основании нового города, хотя на этой стадии речь еще не шла о гражданских правах.

Новая колония, удаленная на 9,6 км от моря, располагалась на известняковом плато (Аль-Джабаль-аль-Ахдар), возвышавшемся на 5490 м. Впереди расстилались плодовые сады, а позади — тучные нивы, где произрастали злаки для потребления и вывоза. Поселение занимало выступавший отрог — позднее, акрополь, — с запада и юго-запада защищенный глубоким изогнутым рвом, а *на северо-востоке — открытой долиной. С южных склонов на эту долину струились воды из «источника Аполлона», чья невеста, богиня природных сил Кирена (ее имя будто бы происходит от ливийского слова куга, обозначавшего асфодель), даровала городу свое имя.

Перед источником располагалась узкая терраса, а под ней простиралась еще одна, более широкая, терраса, где стоял главный храм города с алтарем Аполлона, восходивший к VI веку до н. э., но после того многократно отстраивавшийся. Неподалеку возвышались храм и алтарь Артемиды, развалины которых, с богатым и весьма разнородным пластом фундамента, относятся почти к самому времени основания города, — хотя, опять-таки впоследствии святилище не раз восстанавливали. Вокруг этих двух главных храмов располагалось несколько второстепенных святилищ. В некотором удалении находился священный участок с могилой Аристотеля Батта I — первого из основателей греческих колоний, о чьем посмертном чествовании в качестве героя (трах;) сохранились недвусмысленные свидетельства.

Вскоре город расширил свои первоначальные границы, захватив основную часть плато, другой холм, что пониже, и выплеснувшись на окрестную долину. Здесь был огромный храм Зевса, о чем свидетельствует дорическая колонна, ныне вновь поставленная стоймя. Это святилище, относящееся к первым годам существования колонии, тоже впоследствии подвергалось частым перестройкам, будучи ок. 515 г. до н. э. разрушено персами (а в 115 г. н. э. — восставшими иудеями; окончательно же его уничтожили христиане). По соседству (за Вади-Бель-Гадиром) был раскопан священный участок Деметры и Персефоны, занимавший пятиступенчатую террасу.

Вокруг города появились некрополи с могильниками и вырубленными в скалах саркофагами, являвшими большое разнообразие форм. Древнейшие из этих гробниц (VI век до н. э.) располагались вдоль дороги, что вела к киренскому порту, в 19 км к северу, — Аполлонии (которая в византийскую эпоху превратится в главный город области). Там археологи совершили немало открытий, хотя большинство береговых сооружений ныне сокрыто под толщей вод.

Аполлония возникла ок. 600 г. до н. э., и в ту же пору киренцы отрядили поселенцев на запад, основав колонию в Эвгесперидах (Бенгази), на мысе, обращенном к северным берегам морской лагуны. Предварительный же шаг в этом направлении был сделан еще раньше, когда киренцы выслали колонистов в Тавхиры (ныне Токра), что примерно на полпути в ту же сторону; там были обнаружены черепки восточно-греческой и критской керамики. Это было делом рук Аристотеля (Батта I) и его преемника Аркесилая I. Последний к тому же учредил в Кирене монархию — наподобие тех, что существовали в Фессалии и Македонии, — опиравшуюся на знать из числа конников-землевладельцев (а порой и враждовавшую с ними). В правление следующего царя, Батта II Эвдемона, или Счастливого {ок. 583–560 гг. до н. э.), колония упрочила свои позиции: по наущению дельфийского оракула, сюда хлынул новый поток греков-пересе-ленцев с островов (в том числе с Крита и Родоса [из Линда]); прибыли сюда и пелопоннесцы {ок. 573 г. до н. э.).

Однако таковая экспансия привела к отчуждению коренного ливийского населения. Поначалу отношения с ними были весьма дружественными. Ливийцы нашли колонистам удобное место для поселения, вошли в подданство их правящей греческой династии (откуда и появился, как уже говорилось, ливийский царский титул — Батт), и, несмотря на свой полукочевой образ жизни, начали вступать с ними в смешанные браки. Поэтому происходил взаимный обмен обычаями, и в Кирене не были редкостью ливийские имена.

Но отныне приток новых поселенцев начал представлять угрозу для этой былой дружбы, так как пришельцы принялись отбирать у ливийцев землю. Между двумя общинами вспыхнула война. На помощь ливийцам пришел Априй (Хофра), ок. 588 г. до н. э. унаследовавший престол египетских фараонов. Так как он не решился выслать своих гре-чееких наемников (лучшие войска, имевшиеся у него), опасаясь, что их верность службе дрогнет при встрече с против-никами-греками, — он ограничился лишь египетскими отрядами. Их сил оказалось недостаточно, и они были наголову разбиты в сражении при Ирасе (ок. 570 г. до н. э.).

В итоге ливийцы были вынуждены покориться киренцам. Но при Аркесилае II Жестоком (правил примерно с 560 г. до н. э.), хоть местный поэт Эвгаммон и превозносил правящую династию в своей Телегонии — возводя ее род к самому Одиссею, — внутренние распри предоставили недовольным возможность отыграться. Ибо Аркесилай II настолько рассорился с младшими братьями, что они вовсе покинули Кирену, перебравшись на 120 км западнее, и основали там собственный город — Барку (Аль-Мардж). Она была удалена на 26 км в глубь суши от Тавхир, но могла пользоваться двумя гаванями, укрытыми между мысом и соседними островами. В этом предприятии участвовали ливийцы, которых рассерженные основатели Барки подстрекали и к возобновлению дойны с Аркесилаем II. Тот же, вознамерившись вновь вогнать их в покорность, оказался заманен в пустыню, где потерпел сокрушительное поражение, потеряв убитыми семь тысяч киренских гоплитов. Некоторое время спустя, по свидетельству Геродота, Аркесилаю наследовал его брат Галиарх; но вскоре новый властитель был умертвлен вдовой Аркесилая Эриксо, которая таким способом заполучила трон для своего сына, Батта III Хромого²⁷.

Пока не наступили эти смутные времена, Кирена благополучно процветала, извлекая немалые доходы из торговли зерном, маслом, лошадьми и шерстью. (На одной лаконской вазе даже изображен царь Аркесилай II, самолично надзирающий за взвешиванием и погрузкой шерсти.)

Другим выгодным источником прибыли было дикорастущее целебное растение — сильфий, — которое так до сих пор и не поддается точной идентификации, несмотря на тщательное воспроизведение на киренских монетах (выпускавшихся примерно с 560/530 г. до н. э.) как самого растения целиком, так и его листьев, и семенной коробочки или плода, и набухшего бутона. Согласно одной из догадок, это был лазерпиций (laserpitium, latifolium, родственный assa foetida). Сильфий, который был специфически киренской диковинкой (выяснилось, что он не переносит пересадки), славился по всему Средиземноморью. Его листья годились в пищу, корень засаливали впрок; употребляли его как слабительное и как антисептическое средство. По существу, силь. фий стали рассматривать как панацею от всех бед — от змеиного укуса до простуды. Так как ему приписывались столь разнообразные целебные свойства, — сильфию, несомненно отводилась важная роль в учениях врачебной школы, возникшей в Кирене в VI веке до н. э., — одной из старейших подобных школ во всем греческом мире.

Однако в период правления Аркесилая II центральная власть в киренском государстве оказалась заметно подорвана — в силу раздоров в царском доме и, прежде всего, в силу недавнего военного краха. Поэтому преемник Аркесилая, Батт III, прибег к услугам знатока — Демонакта из Манти-неи, что в Аркадии, — дабы подвергнуть пересмотру государственное и законодательное устройство Кирены и тем положить конец всем разногласиям. Демонакт не предлагал упразднить монархию, но урезал ее полномочия, сведя их к жреческой деятельности и пышной видимости. Кроме того, он разделил население на три филы, которые состояли, соответственно, из граждан, происходивших с Теры, вместе с «окрестными жителями» (туземцами-периэками; ср. Главу I, примечание 61), пелопоннесцев (предположительно, спартанцев) и критян, а также выходцев с других островов.

Эта попытка уравнять в положении представителей разных слоев местного населения (тем самым упразднив привилегированный статус потомков первых поселенцев) примечательна тем, что периэки оказались включены в первую из упомянутых фил²⁸. Ибо, вопреки противным утверждениям, они, очевидно, были потомками тех ливийцев, что в самом начале участвовали в основании Кирены; теперь же, благодаря содействию Демонакта, им было предоставлено полное равенство с греками. Кроме того, их внесение в списки также способствовало значительному увеличению численности этой первой из трех новообразованных фил.

Однако сын Батта III, Аркесилай III, оказался недоволен ограничением царских полномочий, сопутствовавшим реформам Демонакта, и вознамерился обернуть дело вспять. Его попытка не удалась, и он бежал из страны в сопровождении своей матери Феретимы. Ее старания заполучить поддержку Эвелфонта, могущественного царя кипрского Саламина, не увенчались успехом, но Аркесилаю III удалось набрать войско из числа самосцев, посулив им земли, и цаправить этот отряд на отвоевание своего царства. Однако жестоким обращением с поверженными соперниками он нажил себе столько врагов, что ему вновь пришлось покинуть Кирену, оставив мать за правительницу. Там Феретима самолично распоряжалась делами Совета, пользуясь такой полнотой власти, какая и не снилась большинству гречанок в ту эпоху. Между тем Арке-силай III удалился в Барку, где обрел защиту, и женился на дочери местного царя Алазеира (ливийское имя). Но родственники и потомки тех киренцев, которых изгнал в Барку Аркесилай II, подстрекнули народ к мятежу, и Аркесилай III пал от рук убийц.

После такой беды его вдова Феретима, чей отец был убит в той же резне, бежала в Египет и обратилась за помощью к правившему там персидскому сатрапу Арианду. Ее покойный муж в свое время успел войти в подчинение персидского царя Камбиса (525 г. до н. э.) — когда тот завоевал Египет, — и теперь у сатрапа имелись веские причины вступиться за династию Баттиадов, тем более, что это открывало возможность для расширения персидского влияния над Ливией в целом. Поэтому он отрядил многочисленные сухопутные войска под командованием некоего Амасиса (не путать с его тезкой-фараоном), и тот после длительной осады захватил Барку (ок. 515 г. до н. э.), благодаря помощи местных предателей. Впоследствии Феретима вновь воцарилась в городе и казнила зачинщиков восстания. Во время этих потрясений Барка понесла серьезный ущерб (хотя и не была полностью разрушена, как полагает Геродот²⁹), а многие ее граждане были высланы в Бактрию в Центральной Азии. Пострадала от разрушений и Кирена.

Но персы, распространяя свою власть над большинством обитаемых и пригодных для обработки земель этого края, назначили Батта IV, сына убитого киренского монарха Аркеси-лая III, царем над всей страной, включая четыре греческих города — Кирену, Барку, Тавхиры и Эвгеспериды. Батт IV мечтал создать под опекой персов собственную крупную сухопутную державу — странное желание для грека в ту эпоху. Но когда, по его настоянию и, очевидно, по наущению дельфийского оракула, некий Дорией, сын спартанского царя Анаксимандрида и сводный брат Клеомена I, попытался продвинуться в глубь Киренаики, на запад (ок. 514–512 гг. до н. э.), его попытка основать колонию на реке Кинип (Уэд-Укирре) натолкнулась на сопротивление карфагенян, которые держали под своим влиянием все окрестные земли. Тем не менее династия Баттиадов сменилась республиканским правительством лишь ок. 440 г. до н. э., — и к той поре в ней насчитывалось уже восемь поколений.

Хотя существуют некоторые подтверждения того, что греки поддерживали прямые связи с финикийскими городами-государствами³⁰, — по меньшей мере еще три портовых города на северном побережье Сирии, за пределами самой Финикии, сыграли даже более значительную роль в раннегреческой истории, служа своего рода каналами, по которым всевозможные ближневосточные товары поступали в греческие земли. Среди них были и предметы, представлявшие художественную ценность, которые послужили толчком для «ориентализирующей» стадии в греческом искусстве. Кроме того, по-видимому, оттуда же к грекам был завезен и алфавит.

Одним из этих центров — и портом, занимавшим ведущее место в греческой торговле на протяжении почти всего VIII века до н. э. и последующих веков, — была торговая гавань в Аль-Мине (ее точное название неизвестно) возле устья реки Оронт (Эль-Аси), на территории нынешней турецкой провинции Хатай. Прилегающий холм (Сабуни) являет следы поселения микенской эпохи (поздняя бронза) и его торговой деятельности. Важнейшее же торговое поселение возникло здесь в последней четверти IX века до н. э.³¹ Оно находилось в пределах арамейского царства Унки (Паттин), лежавшего вокруг Кунулуа, или Калеха (Телль-Тайинат?), и примыкавшего к другому арамейскому государству Гузана (Телль-Халаф). Греческим купцам не приходилось рассчитывать на дружбу между этими сирийскими царствами (Приложение 1) — но, коль скоро большинство этих властителей были друг с другом на ножах, торговцы оставались в выигрыше, ибо их странам не грозило сколько-нибудь согласованное нападение.

В торговых делах Аль-Мины принимали участие финикийцы и киприоты, а возможно, и народы Малой Азии, но большинство купцов происходило, вероятно, из раннегреческих полисов — Халкиды и Эретрии на Эвбее, — наряду с кик-лад цам и, зависевшими от эретрийцев, и, в меньшей степени, выходцами из городов Родоса и других восточногреческих областей. Торговцы эти скупали в Аль-Мине ткани, слоновую кость, металлы (особенно золото) и рабов, и оттуда, начиная с VIII века до н. э., переправляли все это в греческие города, ~ те же взамен слали вино и оливковое масло.

Среди получателей ближневосточных товаров были и западногреческие города. Ибо существовал канал сообщения между Аль-Миной — через посредничество не только Халки-ды и Эретрки, но и Керкнры (Корфу), первоначально эретрийской колонии, — с прочими эвбейскими торговыми постами, вплоть до Юго-Западной Италии. Особенно следует отметить Питекуссы (остров Искья) и Кумы, что лежали по другую сторону моря, на побережье Кампании. Из этих же пунктов иноземные товары поступали к этрускам, которые, со взаимной выгодой, обменивали свою медь, железо и олово на золото и прочее добро, привозимое из греческих портов в Сирии.

По всей вероятности, алфавит, переиначенный греками из северносирийского и финикийского письма (отсюда и его название — ????????? — у Геродота и в надписях; примечание 11), также впервые проник в Халкиду и Эретрию на Эвбее из Аль-Мины и других портов Северной Сирии³². Хотя таковую роль могли оспаривать и другие греческие центры (Глава 1, примечание 35), вполне возможно, служившие дополнительными связующими каналами, — все же, опираясь на эпиграфические и исторические данные, можно утверждать, что именно эвбеяне первыми из греков переняли алфавитное письмо. Насколько позволяют судить наши нынешние знания, одна из самых ранних надписей, выполненных греческим алфавитным письмом, появилась в халкидском эмпо-рии в Питекуссах.

Правда, в самой Аль-Мине не сохранилось никаких эпиграфических свидетельств, несмотря на большое количество найденной керамики — как греческой, так и негреческой, — но, быть может, это чистая случайность. Если уж на то пошло, то в Аль-Мине не обнаружено и никаких следов греческих захоронений или сооружений. Иными словами, ничто не указывает на то, что здесь была греческая колония или город. Города и племена (????) не были единственными формами устройства раннегреческого общества. Существовали еще и торговые посты (???????), которым установления и тех и других были свойственны лишь в зачаточном виде. В ходе своей эллинизации Аль-Мина (где обитало также немало выходцев из ближневосточных стран) и была одним из таких эмпориев — подобно Питекуссам и (поначалу) Кумам, лежавшим в противоположном краю греческой ойкумены.

Очевидно, ок. 700–675 гг. до н. э., во время восстания киликийцев (на юго-востоке Малой Азии; см. Приложения, примечание 2) против ассирийского господства, — Аль-Мина подверглась разрушению. Позднее город был отстроен заново, причем греческое присутствие заявляло о себе больше, чем прежде, — вероятно, в силу того, что финикийцы понемногу уходили на запад, чтобы избежать ассирийского гнета, о таком укреплении греческих позиций красноречиво свидетельствует появление на этой стадии керамики не только из Коринфа (которую заносили сюда эгинцы, да и сами коринфяне), но и из различных восточногреческих центров. Незадолго до 600 г. до н. э. здесь возводились новые и восста навливались старые постройки — возможно, вслед за укоренением вавилонского владычества. Однако в течение первой половины VI века до н. э., о чем говорит «зияние» в археологическом материале, строительство в Аль-Мине не велось. Здесь возможны два объяснения. Либо завоевание этой области вавилонянами, как только что говорилось, не привело ни к каким восстановительным работам, а напротив, принесло лишь ущерб, — либо нам просто недостает сведений о самой местности ввиду того, что в течении Оронта давно произошли изменения.

Но в любом случае после того, как вавилонское господство сменилось персидским, здесь возник новый город (ок. 520 г. до н. э.), ввозивший огромное количество товаров, особенно из Афин. Исследования местности показали, что здесь существовали одноэтажные ремесленные мастерские, лавки и склады. Они были построены из сырцового кирпича, покоились на каменных основаниях и имели внутренние дворики.

Другим греческим торговым центром был Посидейон (Рас-эль-Бассит), удаленный отсюда на 20,8 км и расположенный по ту сторону горы Касий (Мусадаг), к югу от Оронта. Как показали недавние находки, он поддерживал торговые отношения с греками почти со столь же древних времен, что и Аль-Мина. Греки часто называли мысы Посидейонами — в честь бога моря Посейдона, — вот и это поселение на сирийском побережье лежало неподалеку от одного такого мыса, ныне известного как мыс Бассит. От места поселения в глубь суши идет дорога среди холмов, уводящая к долине Оронта.

В Посидейоне существовало поселение микенской эпохи (поздняя бронза), служившее, подобно Аль-Мине, эмпорием для эвбеян и других греческих купцов, налаживавших торговый обмен между своими родными краями и заселенными областями на западе. От того Посидейона ныне мало что осталось, но в начале прошлого столетия его руины все еще виднелись.

Третьим подобным центром был Палт (Телль-Сукас, Будда), находившийся километрах в пятидесяти южнее Поси-дейона. Над холмом с привычными микенскими развалинами оказались следы поселения раннего железного века, возникшего здесь ок. 850 г. до н. э. Об этом говорили находки керамики, происходившей, по большей части, с Эвбеи и Киклад. Сохранились и руины древнего храма, однако нельзя установить, был ли он греческим. Но торговый пост в Палте представлял в глазах греков особую ценность, ибо, избегая государства Унки, не всегда дружественного, он поддерживал отношения с центром обработки слоновой кости Хамой, столицей другого царства, Хамата, в глубине Сирии, — пока Хамат не был разрушен ассирийцами ок. 720 г. до н. э.

Палт тоже, в свой черед, подвергся серьезному разрушению (ок. 675 г. до н. э.). Но затем поселение было отстроено заново, и на протяжении последних лет этого века сюда стекалось все больше товаров из восточногреческих городов (в отличие от Аль-Мины, которая в эту пору уже зачахла). Однако ок. 588 г. до н. э. Палт постигли новые потрясения, а спустя некоторое время, ок. 552 г. до н. э., он пострадал еще сильнее, возможно, от вавилонян.

Здесь обнаружились остатки храма в греческом стиле, а какая-то гречанка выцарапала свое имя на ткацком грузиле. Но было бы неверно полагать, будто Палт действительно был греческим городом или даже колонией какого-нибудь греческого полиса. Это был такой же торговый центр, или эмпо-рий, как Аль-Мина и Посидейон.

Египет (Приложение 1) в ту раннюю эпоху был менее доступен для греков, нежели Сирия. Однако к 660 г. до н. э. в дельте Нила появились броненосные ионийские воины вместе с негреками-карийцами: до этого они либо служили наемниками у лидийского царя Гига, либо преследовали собственные пиратские цели. По прибытии они поступили на службу к фараону саисской династии Псамметиху (Псамтику) I (ок. 663–609 гг. до н. э.), который впоследствии разослал их не только в подвластные ему египетские города-гарнизоны — в Марею (на западе: местоположение доподлинно не установлено), в Дафны (Телль-Дефенне, пост на восточной границе) и в Элефантину (на юге: эти наемники оставили граффити на ногах изваяний в Абу-Симбеле, ок. 591 г до н. э. ³³), — но и в города-лагеря (Стратопеды) по обоим берегам восточного (Пелусийского) рукава Нила, где их присутствие (по крайней мере, в несколько более поздний период) было выявлено в ходе недавних раскопок.

Кроме того, Псаметтих I отрядил наемников-милетян в так называемую Милетскую крепость возле Больбитского устья Нила, на западе дельты (ок. 650 г. до н. э.), а позднее — после того, как они разгромили египетского узурпатора Инара, — позволил им основать торговый пункт (эмпорий) в Навкратисе (по-египетски Пиемро, совр. Ком-Гиейф), на самом западном рукаве реки, где были обнаружены греческие изделия VII века до н. э… Априй (Хофра, 589–570 гг. до н. э.) двинул 30 тысяч ионийских и карийских наемников против Амасиса (Амоса), но безуспешно, так как Амасис в конце концов вышел победителем и сменил его на фараон-ском престоле (570–526 гг.). Этот филэллински настроенный правитель, взявший в жены греческую девушку родом из Ки-рены, стал (на некоторое время) союзником Поликрата Самосского и слал дары различным греческим полисам, среди которых были Линд, Кирена, Самос, Спарта и Дельфы.

Тот же Амасис (если только Априй до него уже не предпринял первых шагов) не только набрал себе личную стражу из числа греческих и прочих наемников, но и превратил На-вкратис в крупнейший открытый порт и торговое звено между востоком и западом. Навкратис был не колонией какого-то одного греческого города, а эмпорием наподобие тех торговых портов в Сирии, о которых шла речь выше. Внутреннее устройство сирийских таких городов-рынков воссоздать нельзя, зато нам известно, что в Навкратисе действовал договор, предусматривавший совместное участие в его торговле целого ряда греческих государств. Ибо, как сообщает Геродот, обнесенное стеной святилище в Навкратисе, известное как Эллиний, было возведено сообща девятью такими восточногреческими полисами — четырьмя ионийскими (Хиос, Клазомены, Теос и Фокея), четырьмя дорийскими (Родос, чьи три города, позднее слившиеся в один, действовали совместно, а также Галикарнасе, Книд и Фаселида) и одним эолийским (Митилена)³⁴.

С другой стороны, Милет и Самос (извечные враги), а также Эгина (единственное не восточногреческое государство, представленное здесь), имели свои обособленные святилища — посвященные Аполлону, Гере и Зевсу, соответственно. Установлено также местонахождение храмов Диоскуров и Афродиты, возможно, принадлежавших и другим греческим общинам. Таков исключительный пример успешного сотрудничества между несколькими независимыми городами-государствами; и союз этот оказался весьма длительным и прочным. Он зародился в пору мощной экспансии греческой торговли (что доказывается местными находками — керамикой из самых разных центров) и послужил прецедентом для живейшего насаждения колоний в других краях, которое тоже потребовало известного (хотя не столь широкого и более формального) межполисного сотрудничества, потому что колонистам из метрополий зачастую нужно было пополнять свои ряды выходцами из чужих государств.

По утверждению Геродота, Навкратис стал единственным портом в Египте, где фараоны разрешали греческим купцам высаживаться и селиться. Однако великое множество находок в северо-восточной части дельты — более чем в десятке различных мест — наводит на мысль, что такое утверждение упрощает суть дела. Тем не менее при всем филэллинстве Ама-сиса, в его интересах было не позволять грекам разбредаться по всей стране, — к тому же предполагалось, что Навкратис станет главным очагом их деятельности, под фараонском надзором. Вдобавок этот город служил портом для Саиса, египетской столицы, что была удалена отсюда всего на 16 км.

Главным товаром, который Навкратис мог предложить грекам — приезжим и поселившимся в здешних местах, — было египетское зерно (о котором с восхищением упоминал Вакхилид³⁵). Они вывозили на родину это зерно, а также фаянс, алебастр и некоторые выделанные товары — такие, как лен (потребный для изготовления одежды и парусов) и папирус (применявшийся в качестве писчего материала и для плетения корабельных канатов). Взамен же купцы везли сюда серебро (которым фараоны выплачивали жалованье наемникам), а также греческую древесину, зерно, оливковое масло (для большинства целей подходившее лучше, чем египетское касторовое масло) и вина (обладавшие лучшим вкусом, нежели египетские сорта). Так, брат Сапфо Харакс, приплывший в Навкратис из Митилены, привез в Египет груз лесбосского вина и завел здесь любовницу — одну из тех соблазнительных продажных красавиц, которые, по словам Геродота, «в На-вкратисе вообще отличались особой прелестью»³⁶. Рассказывали также, что при Амасисе Египет посетил Солон³⁷, тем самым упрочив среди греков славу этой страны как обители древней премудрости. В одном из своих стихотворений он упоминал Канопское устье Нила, как раз являвшееся морским входом в Навкратис.

Другие же греческие купцы, приезжавшие в эмпорий, осе-дали здесь, пополняя число постоянных жителей. Вместе с тем, должно быть, протекло немало времени — согласно преобладающему мнению, несколько веков, — прежде чем египетские власти позволили Навкратису обрести статус и порядки, подобающие полноценному городу. После того, как Египетское царство разрушили и прибрали к рукам персы (525 г. до н. э.), торговый центр продолжал процветать, хотя размах его деятельности стал уж не тот. Позднее он стал предметом поэмы «Основание Навкратиса» (Аполлония Родосского), а в книге «Об Афродите» Полихарма, уроженца Навкратиса, также, надо полагать, сообщались сведения из местной истории. Другими здешними историками были Харон и Филист. Но, пожалуй, величайшим поводом для гордости городу служило то обстоятельство, что именно через него — но, быть может, и через другие греческие поселения, разбросанные по Египту, — греки в других краях впервые (или заново, после длительной утраты связей с эпохи бронзы) познакомились с достижениями египетского зодчества и ваяния, которые они затем быстро усвоили и усовершенствовали. Часто высказывалось предположение (несмотря на сомнения), что греческие куросы были вдохновлены именно египетскими статуями в человеческий рост; а про Феодора Самосского рассказывали, например, что он применял египетскую технику³⁸. В то же время очевидно, что уже сам вид сооружений в этой стране послужил грекам мощным стимулом для создания первых монументальных храмов на собственной земле.